Текст книги "Тайные врата"

Автор книги: Кристин Керделлян

Соавторы: Эрик Мейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

16

– Эмма, я хочу поговорить с тобой! – нетерпеливо настаивал Пьер.

Он уже пять минут провел с ней и ее обожателем и не смог вставить ни слова. Писатель объяснил, что вот уже двадцать лет подряд он проводит в уединении шесть месяцев в году, чтобы работать. Поэтому знает здесь каждую волну, каждую скалу, каждую ракушку.

– А вы живете в Арроманше? – спросила Эмма, казалось, не слыша слов Пьера.

– Не совсем. Скажем так, я делю время между Котантеном и Семнадцатым кварталом. В Париже сложно работать – слишком много соблазнов.

Теперь Пьер отчетливо вспомнил, что слышал об этом Гранье. Он не читал его книг, а вот Клара – та читала. Минимум две. Она считала Гранье «человеком едкого ума». Он запросто высмеивал героев – и прежде всего героинь – своих книг, как только читатель к ним привязывался. Кроме того, вел колонки в журналах, в которых резко критиковал книги своих собратьев по перу, а также сценаристов нашумевших фильмов.

Эмму его талант романиста явно не впечатлял, поскольку, знакомя с ним Пьера, она упустила эту деталь. Наверное, Гранье совсем неизвестен в США. «Еще одна звездочка Сен-Жермен-де-Пре, которая никогда не засияет в Нью-Йорке», – подумал Пьер. От этой мысли ему стало легче. Он опять попытался привлечь внимание Эммы.

– Я должен с тобой поговорить, это очень важно.

– Ах! Я вас покидаю, – с иронией промолвил Гранье.

– Нет, прошу вас! Я уверена, что у Пьера дело не личное, верно, Пьер? – сказала Эмма, явно не желавшая оставаться с ним наедине.

Пьер подумал: она ведет себя так, чтобы заставить его почувствовать свою вину за молчание последних дней или действительно хочет удержать писателя? Остановился на последнем. Эмма была в своем репертуаре: высокомерная, притворно нерешительная, а на самом деле глубоко польщенная, что ею интересуется мужчина. Эмма всегда обращалась с Пьером высокомерно. Как несколько минут любовной интрижки могли склонить ее к другому поведению?

Как бы подтверждая его мысль, она надела солнечные очки, огромные черные Ray-Ban, как глаза мухи, которые ее старили и придавали претенциозный вид.

– Сбой программ во вторник, аварии на электростанциях, вчерашние катастрофы – все это связано, – начал Пьер. – Ситуация тяжелее, чем можно предположить. Мы имеем дело с программным вирусом…

Гранье ухмыльнулся:

– Ах, вирус! Святые программисты! Узнаю-узнаю… Всегда говорят, что наступил конец света! Двадцать лет назад, когда я написал свою первую книгу, уже говорили о Big One – вирусе, который вот-вот все разрушит. А потом еще, вспомните, что нам говорили о наступлении двухтысячного года! Бомба замедленного действия, оказавшаяся пшиком! Чушь это все!

Пьер проигнорировал его реплику, он смотрел на Эмму:

– Я потратил двадцать четыре часа, чтобы это понять. И с одним другом мы пришли к выводу, что знаем, о чем идет речь. Это настоящий кошмар.

– Ну так давай, скажи! – нетерпеливо проговорила Эмма, поднимая очки на лоб.

Пьер заметил, какие усталые у нее глаза. Наверное, она мало спала, после того как узнала о смерти своего давнего любовника. Какая мужественная женщина, как владеет собой!

– На самом деле, чтобы докопаться до истоков катастрофы, надо вернуться на несколько месяцев назад, – продолжил Пьер.

– Как это?

Пьер резко повернулся к Гранье.

– Прошу прощения. Объяснение рискует затянуться… И может быть понятным только специалисту.

Он надеялся, что Гранье оставит их наедине, но тот уселся на песке, пытаясь выглядеть непринужденным, и Эмма немедленно последовала его примеру, потянув Пьера за джинсы, предлагая присоединиться к ним.

Он подчинился, тем не менее полностью осознавая нелепость ситуации: три вальяжных туриста сидят на берегу моря, чтобы обсудить предстоящий апокалипсис.

– В то утро, – начал Пьер, – меня настолько поразила история со срывом Интернета, что я забыл о…

– Давай ближе к делу, – встряла Эмма.

Опять тон executive woman.

Под насмешливым взглядом Гранье Пьер за несколько минут, не вдаваясь в детали, описал, как миллионы пользователей, которые хотели просто послушать Джеймса Бланта, Мадонну или Эминема, загружали вирус, превративший их компьютеры в «рабов», способных сорвать работу Сети.

– Но, Пьер, скажи, – начала Эмма, – как они внедрили вирус в песню незаметно для пользователей?

Пьер ответил встречным вопросом:

– Ты знаешь что такое стеганография?

Термин произвел нужный эффект. С лица Гранье слетела усмешка. Эмма накрутила прядь волос на указательный палец.

– Нет.

Пьер стряхнул песчинки с джинсов и ответил:

– Стеганография, от греческого слова steganos, что значит «тайный». В принципе процесс стар, как мир, ну или почти. Им пользовались древние греки для передачи тайных сообщений. Они брили голову раба, писали на голом черепе послание, ждали, пока отрастут волосы, и посылали его, куда им было надо. Там ему снова брили голову и прочитывали, что написано! Сегодня так называют технику, которая позволяет вписать в компьютерный файл программы, невидимые для пользователей.

– Тс-с-с…

Гранье перебил рассказ Пьера шипением, выражавшим то ли восторг, то ли иронию. Эмма, казалось, не заметив предупреждения, воскликнула:

– А какая здесь связь с песнями?

– Очень просто: киберпираты внедрили в два-три хита каждой страны скрытую программу, которая превратила компьютеры в послушных зомби.

– Как ты это понял?

– У меня на компе стоит программа для стеганографирования, Invisible Secrets, друг подарил, он ас в программировании. Сейчас преподает математику в лицее в Гренобле. Я нашел две песни Джеймса Бланта: одну взял у друга, который купил компакт-диск, а вторую скачал с сайта. И сравнил их. Внешне они абсолютно идентичны, но изнутри первая была абсолютно нормальная, а во второй имелись цифры дополнительных кодов.

Пьер сделал паузу. Эмма не отрывала от него взгляда.

– Все обрушил пресловутый вирус.

– Боже мой! – воскликнула Эмма. – Хакеры, сделавшие это, отнюдь не последние люди в этом деле!

– Да уж. Атаку готовили минимум полгода. Помнишь тренировочные лагеря Аль-Каиды? Я уверен, что они создали такие же тренировки для программистов, вырастили молодых фанатиков. Они определили самые культовые песни на текущий момент и включили в них свою закодированную программу. Затем разработали приложение, благодаря которому пораженные вирусом файлы оказывались во главе списков на основных файлообменниках, eMule, Kaaza ну и прочих. Все, что им осталось, – позволить посетителям сайтов загружать мелодии, ко всеобщему удовольствию. Вирус распространялся сам собой.

Эмма внимательно слушала Пьера и, казалось, совсем забыла про Гранье. Пьер снова обратил внимание на ее утомленный вид: известие о смерти Баррета явно не прошло для нее бесследно, хоть она и старалась выглядеть спокойной и хладнокровной.

Словно ощутив чувства своих визави, Эмма поднялась и предложила им отправиться в «Ла Марин» на завтрак, в порт. Они ушли с пляжа друг за другом.

– А что дальше? – сказала Эмма, обращаясь к Пьеру, но не поворачиваясь к нему.

– Я уверен, что пираты применили еще и phishing, – ответил ей Пьер. – Это значит, что они создали мнимый сайт «Контролвэр», с которого предложили предприятиям загрузить обновления программ. Наверняка некоторые из них, полагая, что находятся на официальном сайте «Контролвэр», загружали приложения без опаски. И, несомненно, загрузили вирус. Техника давно известна…

– Послушай, Пьер! – Эмма резко повернулась к нему.

Наброшенный на плечи свитер, черно-белое парео и распущенные волосы – он никогда не видел ее такой. Ранимая. Трогательная. Желанная.

– Такое впечатление, что все это тщательно продумано. Как ты объяснишь, что весь Интернет, полностью отключившийся еще позавчера, так быстро восстановился и почти без последствий? Киберпираты, осуществившие такую атаку, сделали это просто чтобы показать свое могущество? Так делали раньше, во времена, когда ты общался со своей бандой хакеров! Но сегодня киберпиратство – крупное преступление. Так что у них точно была цель. Но вот какая?

Пьер был не в восторге, что Гранье узнал про его прошлое компьютерного пирата, но сейчас это не имело особого значения. Эмма оставалась верна себе. В то время когда они работали в «Супра Дата», Эмма славилась тем, что вмешивалась в презентации поставщиков или даже своих коллег специально подготовленными вопросами, чтобы сбить с толку и выявить ошибку в рассуждениях говорящего. Пьер не сомневался, что она даже получала удовольствие, ставя в тупик докладчика, особенно если это был мужчина.

«Постарела», – подумал он.

Но Пьер продолжил говорить серьезно, что позволяло ему доминировать в беседе. Во всяком случае, оставляло Гранье минимум возможностей блистать свойственным ему сарказмом.

– В точку, Эмма! Ты оценила масштаб катаклизма. Второй этап атаки не заставит себя долго ждать. И он будет намного тяжелее.

17

Жан-Филипп Гранье жил на бульваре Курсель перед парком Монсо. Бежевый тесаный камень, высокие окна, тротуар в дорожной грязи. Обычное парижское здание, с виду ничем не отличающееся от соседних.

Входная дверь, видимо, раньше украшавшая какой-то специальный замок, открывалась прямо в гостиную – квадратную комнату, огромную, с потолками как минимум шесть метров. В глубине половину стены занимал камин розового гранита. Но мы пришли в разгар июля, и им, наверное, уже давно не пользовались. Писатель, несомненно, снес потолок, чтобы объединить два этажа и повесить огромную люстру в форме равнобедренного треугольника, основание и высота которого вполне тянули на три метра, хрустальные кисти зазвенели в потоке воздуха, когда мы открыли дверь. На трех стенах висели картины современных художников. Их стиль «без излишеств» контрастировал с огромным количеством различных писем, беспорядочно закрепленных на четвертой стене, наклеенных одно на другое, как раньше делали в провинциальных музеях – или в доме доктора Барнса, знаменитого коллекционера из Филадельфии, куда ты меня однажды затащила, помнишь? Неоновая роза Дэна Флэвина рядом с каракулями Золя – такой стиль. Или нестиль.

Не готика, не барокко, не последний писк моды – декор соответствовал хозяину. Все было просчитано со знанием дела, чтобы успешно завершиться невнятной сумятицей, так похожей на хозяина.

Естественно, я подготовил электронный файл по Гранье, на сей раз иллюстрированный. Пятьдесят лет, но отлично сохранился: прямые волосы, седеющий блондин, разочарованная улыбка и безразличный взгляд. Не особенно красивый, но, несомненно, сексуальный, судя по бесчисленным успехам у женщин («невольным», утверждал он). Гранье постоянно мелькал в хрониках L'Express, Le Point, Marianne и Voici. Чуть не получил «Гонкура» в 1999 и 2002 годах. С утра пораньше его видели за «его» столиком в кафе де Флор, с томиком «Тошноты»,[9]9
  Роман Жана-Поля Сартра.


[Закрыть] привычно лежащим на тростниковом стуле.

Время от времени он писал в Le Monde статейку-другую против виртуальной реальности или «диснеизации старой Европы». Писатель, несший на своих плечах наследие Камю, Сартра, Арона, Бовуар (и все это на них умещалось), ненавидевший «Код да Винчи» и Голливуд, зато обожавший Кастафьоре,[10]10
  Миланская оперная певица-сопрано.


[Закрыть] Бекассин[11]11
  Героиня французского мультика, нянечка, о которой мечтают дети.


[Закрыть] и единственную галерею экспериментального искусства в 18-м аррондисмане.[12]12
  18-й аррондисман – Монмартр.


[Закрыть] Ассистентка записала мне одну из его статей, чтобы послушать в самолете.

Он высмеивал телепередачу, спонсированную «Контролвэр», – литературную хронику, которую ведет Опра Уинфри. «Все равно что во Франции попросить Патрисию Каас вести „Экслибрис“ или „Ночной полет“».[13]13
  Литературные телепередачи.


[Закрыть]

Когда я встретил в аэропорту Катрин, то понял, что об этом сбивающем с толку персонаже она знает столько же, сколько я.

– Интересно, почему он ответил на объявление. Ему принадлежит семейный замок в Солони, вилла на Корсике, его книги хорошо продаются, он наверняка несметно богат…

Катрин тоже провела исследования в Интернете. В бледно-розовом костюме – ты бы сказала «куколка в стиле элеганс» – с маленьким бежевым чемоданом в руке, она напоминала Ким Новак в «Вертиго».

– Добрый день! Жарко, правда? Предупреждаю, у меня нет кондиционера. Ставьте багаж сюда, – приветствовал нас Гранье, указывая на угол, отделенный от большой гостиной шкафом.

Такие не тратят время на вежливые формальности.

Отдельно для Катрин он добавил:

– Здесь я обнимаю красивых женщин, которые приходят в мою квартиру… если они нежно об этом попросят, естественно.

Катрин начала жеманничать. Все вы одинаковые. С каждым надо пококетничать. Я испытывал неприязнь не к нему, а к ней. Он-то всего лишь проверял, что ему светит.

К счастью, Гранье перешел на другую тему. Он провел нас к креслам в гостиной, попутно рассказывая, как двадцать лет назад его первая жена, Мисс Франция, родившаяся на Антильских островах, подожгла его квартиру и превратила всю мебель просто в пепел. После пожара чудом уцелела лишь одна его рукопись. Ныне ее страницы с обожженными краями красовались на видном месте.

– Первый мой роман, вышедший тиражом в десять тысяч, – уточнил он. – Просто чудо.

Гранье усадил нас на круглый диванчик, очень низкий – «примерно 1920 год, во вкусе второй моей жены, девочки из хорошей семьи», – обитый лиловато-красным бархатом, и сам подал нам чай. Затем уселся напротив.

Нам потребовались считанные минуты, чтобы понять, почему этот человек, так прочно устроившийся во французском литературном истеблишменте, ответил на наше объявление. Очевидно, денежное вознаграждение его интересовало в последнюю очередь. До сих пор он о нем не упомянул. На самом деле Гранье собирался опубликовать первый исторический роман и увлекся историей Франции.

Я наблюдал за ним, заставляя себя быть объективным. Живые внимательные глаза, казалось, морщинки вокруг них разложил талантливый хирург. Большой нос, кожа бонвивана. Когда он не улыбался, то надувал щеки, словно готовился надуть шарик. Привычка, вероятно, вызвана недавним отказом от курения, но из-за этого усиливается впечатление, что Гранье высмеивает все, что вы говорите. На столе стояла пепельница, и, как только мы вошли, мне показалось, что в комнате пахнет табаком.

– Ваша последняя книга хорошо продается? – спросила Катрин.

Гранье был автором большой книги в духе «эрудита» и «раблезианца», если верить прессе. По моим данным, книжка провалилась – в отличие от предыдущих, в которых он не столь сильно напрягал свой талант, описывая так или иначе жизнь свою или себе подобных. Он сделал вид, что не услышал вопроса.

– Итак, вы увлекаетесь версальскими садами? Заметьте, им нужен меценат, впрочем, как и замку.

Он перешел на английский, перемежая его французскими словами, халтуря. Едва ли стараясь, чтобы его понимали. Катрин подсказывала ему нужное слово, если он сам его не находил. Очевидно, она считала его неотразимым. Я был не столь высокого мнения. Сначала Гранье ударился в пустые рассуждения, а я ненавижу терять время. Так что он обращался главным образом к моей спутнице. Она сказала ему, что ищет планы для меня. Но я его не интересовал. Мы жили в разных мирах. В гостиной ни компьютера, ни плоского экрана. Может быть, Minitel в шкафу, как у продавцов газет в этой стране, которые до сих пор ими пользуются… В своих интервью Гранье постоянно повторял, что флюид творчества находится в бумаге и карандаше. Судя по его последним книгам, с подачей флюида возникли сложности.

– Итак, месье Гранье, вы ответили нам, потому что считаете, что планы, которые мы разыскиваем, могут находиться в тайной комнате, где хранятся и архивы королей Франции?

Катрин наконец подошла к сути дела, и я был благодарен ей за это.

– На самом деле, мадам Страндберг… Катрин.

– Вы считаете, что она действительно существует, эта тайная комната? Сколько лет историки ищут ее…

– Если вы так в этом уверены, прекрасная мадемуазель, почему же вы пришли ко мне?

За словом в карман не лезет. И пользуется этим, чтобы посмотреть на молодую женщину сверху вниз.

– Жан-Филипп, – сказал я, ставя на стол чашку чая, – это я просил о встрече с вами. Понимаете, у меня нет привычки пренебрегать деталями, даже самыми незначительными. Вы не знаете, что, когда создают компьютерную программу, все может изменить единственный знак, один байт. К исследованию Версаля я подошел с той же тщательностью. Простой боскет, фрагмент статуи могут скрывать невероятную истину.

Гранье до этого не поднимал на меня глаз. Но теперь он меня услышал и впервые посмотрел прямо. Насмешливое ничто. Но, очевидно, так он живет. Все или ничего.

– Вы правы, так и работают великие умы! Великие открытия часто рождаются из незначительных обстоятельств. Взять хоть Флеминга или пенициллин… История зависит от мельчайших деталей. Что стало бы с Европой, если бы Гитлера приняли в Венскую академию изящных искусств?

– У истоков великих судеб часто обнаруживаются маленькие случайности.

– Вы даже не представляете себе, насколько правы…

– Прошу прощения?

– Позвольте, я расскажу.

Он снова взял чашку чая, отпил глоток, не отводя от меня взгляд. Я начал раскачиваться вперед-назад от нетерпения. Гранье повернулся, указал на вход в кухню, – где виднелось окно с большими темно-зелеными занавесями и ножки массивного стола из вяза.

– Посмотрите туда! Это было летом тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Мой дед должен был сделать ремонт в нашей двухэтажной квартире. Нужно было построить большую перегородку, чтобы получилась гостиная, в которой мы сейчас сидим. Опущу детали. В основании перегородки рабочий нашел сундук с двумя тетрадями. Это были мемуары герцогини де Кадаран, наследники которой когда-то жили в этом самом доме. Потрясающий документ! В нем герцогиня рассказывает об агонии версальского двора, особенно о последних двадцати четырех часах Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты.

– Тетради до сих пор у вас?

На этот раз Катрин была слишком прямолинейна. Лично я хотел бы поподробнее узнать, что это за герцогиня де Кадаран, о которой говорил Гранье.

– Терпение, cara Catarina, терпение… Нет, конечно, сегодня тетради в литературном музее, здесь, в Париже. Но у меня есть очень хорошие репродукции.

– И что в них?

– Допивайте чай, потом поднимемся наверх.

Герцогиня де Кадаран, объяснил нам Гранье, была дамой из свиты маркизы де Латур дю Пен, муж которой, в свою очередь, был правителем замка Версаль в 1789 году. Человек, отвечавший в замке за все, в то время, когда Людовик должен был бежать!

Несомненно, у моего метода есть недостатки. В моих файлах не было ни слова о страсти Гранье к французской истории и еще меньше о его находке: личный дневник свидетеля – очевидца последних минут пребывания короля в Версале, перед началом его долгого пути на эшафот… Открытие должно было бы наделать шума.

– Итак, пятое октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года! – объявил Гранье, приглашая нас следовать за ним в вестибюль, забитый старыми книгами, наваленными одна на другую, DVD и видеокассетами. Мы пошли за ним.

Говоря, он пытался сымитировать знаменитого историка, ведущего телепередачи, который был когда-то популярен. Гранье шел впереди, временами оборачиваясь, чтобы убедиться, что мы следуем за ним. В прямом и переносном смысле.

– С прошлого вечера Мария-Антуанетта в Трианоне! Она часто живет в этой древней деревушке, где Людовик Шестнадцатый приказал построить Большой Трианон, а Людовик Пятнадцатый – Малый Трианон. У нее была там своя ферма, овечки, молочный заводик. Король присоединялся к застолью супруги три раза в день, затем возвращался в замок и ночевал один. Вы же знаете, что супруги уже давно не спали в одной постели. Красавец Аксель де Ферсен, шведский офицер и рыцарь ума и духа, стал любовником королевы. Их любовь длилась годы, но они не спали вместе до тех пор, пока она не убедилась, что больше у нее не будет детей. Австриячка, видите ли, была не столь безответственна, как принято сейчас считать…

Наш хозяин прекрасно пародировал козлиный голос старого ведущего. Несомненный талант рассказчика. Он говорил в настоящем времени, словно пытаясь заставить заново пережить последние часы двора, сцены, которые его, очевидно, очаровывали, даже если он еще ничего об этом не написал. Он подвел нас к винтовой лестнице и начал подниматься, переступая через четыре ступеньки и не останавливаясь. Мы с Катрин едва успели заметить развешанную по стенкам коллекцию фотографий. На них был снят Гранье с красавицами телеведущими, звездами кино, писателями, манекенщицами и даже с дамой-космонавтом. Только женщины. Наверху лестницы Гранье ткнул пальцем в фото, где он стоял в обнимку с Пенелопой Крус.

– Фото сделано в мае, сразу после Каннского фестиваля.

Будь я итальянцем, он бы указал мне на Орнеллу Мути?

– Она шикарная девочка, правда? – счел он полезным добавить. – Вы ее знаете?

Я не ответил. И даже не уверен, что он ждал ответа.

Мы последовали за ним по длинному балкону в мезонин, тянувшийся над большой комнатой, где мы пили чай. В то же время он продолжал рассказ и гримасничал. Катрин буквально впитывала его слова.

– В тот день король едет на охоту в леса Медона. Он не знает, что народ идет на Версаль, требуя хлеба. Предупредить его невозможно! Паж идет в Трианон к Марии-Антуанетте с конвертом в руке: граф де Сен-При умоляет ее вернуться в замок, где она будет в большей безопасности. Королева берет манто и шляпу и уходит, не задержавшись даже для того, чтобы в последний раз оглядеть убежище, где она провела столько счастливых дней. Начинается сильный дождь. Королева идет через парк и сады, за ней слуги, а она знает там самые маленькие боскеты, мельчайшие каскады – но больше она их не увидит.

Какое представление! Лицо Гранье действительно оживилось, когда он заговорил о Марии-Антуанетте. Он начал говорить быстрее, жестами подтверждая слова. Казалось, он забыл, что должен удерживать ироничную маску. Он подвел нас к миниатюрному бюро, заваленному книгами и бумагами, около которого стояла литография Энди Уорхолла. Когда он описывал последние моменты, которые королева провела в Версале, в глазах появилось выражение такого сочувствия, что я чуть не извинился, что ничем ей не помог. Если бы сам Гранье оказался на пути кареты, везшей австриячку на эшафот, он, наверное, бросился бы под ноги лошадям. Несмотря на то что он пялился на Катрин, мне он начал казаться трогательным.

– А вы знаете, чем все кончилось? – вопросил Гранье с восторгом в голосе. – Ужасный финал? Сумерки короля и королевы в Версале? Тень гильотины?

Катрин опять сжеманничала:

– Конечно, вы знаете больше.

Писатель схватил большой отполированный камень, лежавший на стеллаже, и начал его поглаживать.

– Они были все-таки жалкими, – продолжил он. – В час дня, шестого октября, Людовик Шестнадцатый бросил последний взгляд на свой «дом», затем поставил каблук на подножку кареты. И сказал графу де Гуверне слова, вошедшие в историю: «Граф, вы остаетесь здесь за хозяина. Постарайтесь спасти для меня мой бедный Версаль». – Гранье помолчал секунду, состроил гримасу, положил камень на край бюро и выпалил: – И больше он не сказал ни слова.

Он посмотрел на нас и медленно вздохнул, пытаясь понять, какое впечатление произвел его рассказ.

– Что еще?

Перестал бы он уже ходить вокруг да около! Двадцать слов там, где хватит двух. И вообще, зачем он заговорил об этом графе де Гуверне? Он только что нам сказал, что последний свидетель присутствия короля в Версале – маркиз де Латур дю Пен.

– Иногда его называют графом де Гуверне, по титулу, который он носил до тысяча восемьсот двадцать пятого года, когда стал маркизом, – ответил Гранье, усаживаясь на стул и открывая большой ящик.

Оттуда он вынул картонную коробку, большую и плоскую. В ней лежали фотокопии десятков листков высотой примерно пятнадцать сантиметров, покрытые узким наклонным каллиграфическим почерком. Я сразу понял, что не смогу ничего прочесть: почерк был необычный, чернила выцвели, бумага в больших пятнах.

– Вот дневник герцогини. Он пострадал от времени, как вы сами видите. Страницы смяты, иные порваны, исчезли слова, а порой и целые абзацы, некоторые фразы сложно разобрать. Если б не это, я давно бы нашел тайную комнату один!

Писатель вытащил очки. Элегантные, без логотипа. Наверное, он из тех, кто борется с диктатурой брендов. Напротив бюро стоял большой портрет, красный, синий и желтый, странным образом на него похожий. Я не решился спросить у него, настоящий это Энди Уорхолл или постер, купленный через Интернет.

Он собрал страницы и положил их перед нами.

– Смотрите, Катрин. Дэн, подойдите поближе. Вот так. Последние моменты власти Его Величества Людовика Шестнадцатого…

Он наклонился и начал читать вслух, гордый, словно произнося речь перед Академией после того, как его умоляли вступить в нее.

Король был взволнован, но пытался сохранять спокойствие. Он поприветствовал толпу, вяло кричавшую «Да здравствует король!» Королева […] но ее достоинство вызывало восхищение. Дофин, казалось, был в ужасе, несмотря на […] (здесь нет двух строчек). Королева уже уселась в карету (нет еще большого куска).

Катрин, следившая глазами за текстом, выделила нужную фразу.

– Дэн, смотрите!

Поднимаясь на подножку, король повернулся к м. де Гуверне, подал ему руку и […]: «Граф, вы остаетесь здесь за хозяина. Постарайтесь спасти для меня мой бедный Версаль».

И еще одна пониже, где нет нескольких строчек…

Он прибавил тише это приказание, столь же насущное, сколь […]: «Сходите в Трианон и лично заделайте тайную комнату». Я не знала, о которой (нет двух строчек). Граф воспользовался суматохой при отъезде, чтобы отправиться в Трианон […]. Графиня уверила меня, что ему потребовалось меньше часа, чтобы заделать вход под зем […].

Чтение закончилось. Гранье убрал листок обратно в коробку. Большая гостиная погрузилась в молчание. Слова писателя не давали мне покоя. Тайная комната. Трианон. Спасти Версаль.

– И что же, месье Гранье! Какой вы делаете вывод?

Писатель посмотрел на меня, удивленный резкостью моего вопроса. Во французском литературном мире принято анализировать, дискутировать, наблюдать. Интересоваться, задавать вопросы. А не делать выводы.

– В этом вся проблема. Никто никогда не находил тайную комнату в Трианоне.

– Потому что ее не существует?

– Скажете тоже….

– Тогда почему?

– Просто ее никто никогда там не искал!