Текст книги "Тайные врата"

Автор книги: Кристин Керделлян

Соавторы: Эрик Мейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

21

На Голд Бич был отлив, полностью открывший огромные бетонные сооружения, построенные союзниками для высадки десанта. Эмма любила этот уголок, который в отличие от множества других приморских мест до сих пор не был захвачен продавцами недвижимости. Ей нравилось подниматься на тропинку на самом верху мыса и смотреть на деревню, съежившуюся под шиферными крышами. Или, как сегодня, проводив Валери в отель, медленно идти к воде…

Чем дальше Эмма отходила от парковки, тем отдаленнее становились гудки клаксонов, отчетливо слышался лишь сиплый крик чаек. Дойдя до мокрого песка, Эмма сняла сандалии. Под ногами она чувствовала прохладную ласку легких прикосновений воды, приятное покалывание от ракушек.

Эмма дошла до края волн и остановилась. Она вдруг вспомнила фильм «Спасти рядового Райана». С тех пор как Эмма его посмотрела, она не могла избавиться от жуткой картины: разорванные на куски солдаты, трупы после боя утром 6 июня 1944 года. Первые полчаса фильма довели ее почти до состояния тошноты. Дальше ее стал раздражать даже не сам сюжет – женщина пытается разыскать четырех сыновей, пропавших во время войны, – а нечто другое, незримо скрывавшееся за этим. Брэд подразнивал ее, пытаясь отыскать подспудные причины ее раздражения. И, как всегда, не упустил возможности связать это с Ребеккой: он так хотел, чтобы она сказала дочери правду…

Эмма сердилась – она обещала сказать все Ребекке, когда той исполнится восемнадцать. Но не раньше. Почему Брэд так торопится? Кроме того, он-то что знал о ее материнских чувствах? Когда они познакомились, у него уже было двое детей, и Брэд никогда не заводил разговора о совместных детях. В чем он ее упрекал? В бесчувственности к смерти ребенка?

Смерть – она часто думала о ней, но никогда не говорила об этом с Брэдом. С Бареттом – да. Эмма предполагала о существовании жизни после смерти. Дэн в свойственной ему манере заявлял, что он агностик. «В деле предоставления ресурсов, – сказал он однажды, – религия не слишком эффективна. Воскресенье можно провести с большей пользой, нежели за прослушиванием мессы». Что стало с Дэном после гибели? Где сейчас его душа? Эмма вспомнила их последний разговор на эту тему. Они были в Аргентине, в Ушуае, спустя несколько месяцев после рождения его дочери Мэри. Дэн всегда был абсолютно убежден, что в разуме человека нет ничего, что нельзя будет однажды перевести в компьютерную программу, разложить на последовательность нулей и единиц.

– А эмоции, чувство матери к ребенку, например? – возразила Эмма. – Сейчас, я уверена, ты должен это понимать.

Баретт оставался непреклонен:

– Однажды сумеют разложить ум человека, как раскладывают программу. Но ты права, настоящий вопрос – цель существования программы. Зачем ее создали? С какой целью задумали? Для кого? Иногда, когда я слежу за человеческим разумом, – продолжал он, – меня настигает удивление, более свойственное религиозному экстазу, чем трезвому научному анализу.

Эмма опустила глаза, слезы катились по ее щекам. Наконец-то слезы! Она с каким-то облегчением ощущала их соленый вкус на губах. Эмма не пыталась взять себя в руки. Даже если бы она захотела сдержать безмерную тоску, захлестывающую ее, то не смогла бы.

Эмма решила еще немного посидеть на скале, подтянула колени к груди, обвила их руками и уткнулась в них лицом. Ее всхлипы терялись в шуме прибоя. Она просидела так полчаса, замерев, позволяя душе освободиться от печали.

Когда Эмма пришла в себя, море было еще далеко. Она наклонилась и взяла в руки горсть миниатюрных разноцветных ракушек, сверкавших на солнце. Она смутно понимала, что единственный способ продолжать любить Дэна – верить в него. Он, несомненно, предвидел, что произойдет сегодня. Баретт был человеком рассудка, а не эмоций. Он, установивший в «Контролвэр» правило всегда хранить в кассе сумму, равную годовой выручке, чтобы в любой момент справиться с любой проблемой, – не мог не оставить кому-нибудь где-нибудь ключ от backdoor. Но кому? И где?

А если ключ находится у нее, а она сама просто-напросто пока об этом не догадывается? У нее была капризная память, способная удержать тысячи цифр статистики, но порой легко терявшая имя, лицо или какой-нибудь другой эпизод. Когда – и прежде всего как – Баретт мог говорить с ней о backdoor? Все эти мысли лихорадочно крутились у нее в голове. И картины – то, что она увидела по телевизору, который включила в два часа ночи. CNN показала короткий репортаж про Баретта, «некро», как говорят журналисты. Несколько сцен из жизни создателя «Контролвэр»: детство с матерью, которая называла его ласковым прозвищем Трео; потом он с дюжиной первых сотрудников предприятия: все обросшие и бородатые, кроме него; наконец, генеральный директор в своем кабинете – спартанское место, украшенное всего несколькими фотографиями: микропроцессора «Пентиум», Эйнштейна, Генри Форда, Амелии и детей, Эммы с ним в деловой поездке в Китае, и рядом – портрет Людовика XIV.

Ее ничего не удивило в репортаже, кроме, пожалуй, короткого фрагмента, снятого в Версале во время роскошного ужина Ассоциации американских друзей, проходящего в Зеркальной галерее.

Эмма вспомнила об этом празднике, Дэн как-то рассказывал ей. Одна из незабываемых для него церемоний. Приглашенные – большинство меценатов замка – заплатили в тот вечер десять тысяч долларов за место за столом. Баретта посадили рядом с принцессой Кентской, Стивом Рокфеллером (правнук Джона, первый крупный меценат Версаля) и Малькольмом Форбсом, медиа-магнатом.

Грандиозная вечеринка… и потрясающее меню. Fondant d'espadon sur son lit de courgettes et d' ufs de cail-le. Venus framboisier a la vanilla de Madagascar и прочее в том же духе. Непереводимо. Обед от Пьера Ганьэра и десерты с рисунком Ленотра. «Этот Ленотр такой класс, Эмма, ты бы видела!» – восклицал, рассказывая об ужине, Баретт, который был абсолютно равнодушен к десертам. «Искусство на тарелке! Какая композиция, ты даже не представляешь себе! У них великолепное чувство красоты. А красота, Эмма, как бы это банально ни звучало, именно красота спасет мир. Люди вроде Ганьэра и Ленотра, говорю тебе, однажды спасут мир, – продолжал он. – Повторяй за мной, Эмма: Ленотр спасет мир! Никогда об этом не забывай!»

Эта фраза, странная, но типичная для Баретта, врезалась в память Эммы. Его манера: когда Дэн был искренне чем-то увлечен, он просил ее повторить за ним блестящий афоризм, который он только что выдал, или характеристики мест, откуда только что вернулся. «Счастье не в том, чтобы получать желанное, а в том, чтобы желать полученное. Повтори, Эмма! Запомни, Эмма!» «Дети? Надо давать им достаточно денег, чтобы делали что хотят; достаточно мало, чтобы они были вынуждены делать что-то». «Самый красивый уголок мира здесь, у тебя перед глазами: 29 апреля в пять часов дня ты увидела с высоты Корковадо самые красивые пляжи мира – Ипанему и Леблон. Повтори, Эмма! Корковадо! Ипанема, Леблон! Повторяй за мной!»

Всякий раз, как Баретт принимался произносить подобные команды, Эмма немного пугалась: она не знала, игра ли это, и спрашивала себя, не переходит ли он в такие моменты тонкую грань, отделяющую гения от безумца. Но вскоре это забывалось. Обаяние Дэна, любовь, которую она к нему испытывала, и какое-то необъяснимое влечение, несмотря на то что их «секс остался давным-давно в истории», как говаривал Дэн, – все это затмевало неприятное чувство.

…Еще секунду Эмма посидела на камне, глядя на море, затем немного прошлась по песку и направилась в отель. По дороге зашла в ресторан «Ла Марин»: он был забит битком, клиенты приклеились к экрану телевизора. Хаос в Арроманше не прекращался. Дорога перед отелем – сплошная пробка. Многие водители побросали машины на тротуарах, видя, что шоссе забито. Проехать между ними могли только мотоциклы. Эмма переходила шоссе, как вдруг остановилась перед фургончиком доставки продуктов, который загораживал ей проход. Она заметила на грузовике логотип Ленотра. Что это? Наверное, привезли еду участницам конгресса, и в этом нет ничего удивительного. Однако странно: всего несколько минут назад она думала о Ленотре.

«Повторяй за мной, Эмма! Ленотр спасет мир!»

Эмма непроизвольно хохотнула и подумала: «Вряд ли он спасет мир – бедный старик Ленотр. Стоит не двигаясь, как и все остальные».

И все же что-то ее настораживало. Но что? Ведь Дэн часто произносил фразы, имевшие значение лишь для него, а ей казавшиеся лишенными всякого смысла. Почему она вспомнила эту фразу о Ленотре, всплывшую из глубины ее памяти? Не найдя ответа, Эмма решила, что вряд ли здесь скрывается какой-либо тайный смысл.

В отеле было шумно и суетно. Организаторы конгресса в конце концов отменили последние сессии и финальный ужин. Очевидно, цель у них была одна: найти машины, чтобы доставить участниц в Париж.

Когда Эмма, направляясь в номер, поднялась на первую ступеньку лестницы, за ее спиной появился Пьер. Он тяжело дышал. Рубашка, наполовину расстегнутая, была влажной. Черные волосы на висках тоже намокли от пота. Эмма с трудом сдержалась: ей вдруг безумно захотелось обнять его. Он сам подошел к ней и взял за руки. У нее перехватило дыхание. Опять это сокрушительное, необъяснимое желание. Она отвернулась, пытаясь скрыть смятение.

– Эмма! Подожди…

– Все хорошо… я с моря… Но что с тобой? Что-то произошло?

– Я без сил! Безумное утро. Ничего ведь не работало. Телефонные сети выключены. Я не знаю, как переправить аппаратуру в Марсель: бак грузовика заполнен только на четверть, а заправки пусты.

Он говорил, не отрывая взгляда с полукруглого выреза ее блузки. У англосаксов есть особое слово для этой впадинки между грудями – долинки опаловой кожи: «cleavage». Красивое слово подчеркивает красоту увиденного.

Пьер не хотел отпускать Эмму – кто знает, когда они встретятся снова?

– Может, пойдем перекусим? – предложил он.

– Я собиралась отдохнуть – ужасно устала…

Эмма не была голодна, но все же пошла с ним в бар. Она понимала, что происшедшее между недавно – лишь начало. Начало чего? Дружбы? Связи? Она не могла найти нужного определения этому необъяснимому влечению.

Они прошли в зал, к их столику подошел официант.

– Из напитков осталось только перрье и пиво, – произнес он устало.

Эмма заказала перрье, Пьер – пиво.

– Знаешь, – выдохнул он, наклонив голову, – я все время спрашиваю себя, не следовало ли организаторам отменить и утро последнего дня конгресса.

– На первом пленарном заседании никаких проблем не было, – возразила Эмма.

Пьер слушал, как она говорила, и не переставал удивляться тому, какой Эмма может быть разной в зависимости от обстоятельств. Он вспомнил ее образ беспечной, нежной, игривой женщины, с которой он занимался любовью на пляже, и снова захотел увидеть, как она перевоплотится. Но, увы, чудеса случаются только однажды.

– Да, до пол-одиннадцатого техника работала, – ответил Пьер, – но в других залах и на следующих выступлениях – сплошная катастрофа. Выключились два проектора на первом этаже. Включить их удалось только к дневному заседанию, но там уже было мало публики: всего-то осталось участниц тридцать…

Подошел официант с напитками.

– Больше у вас ничего нет? – спросил Пьер.

– Хватит тебе ворчать, Пьер! Еду поставляет «Ленотр». А сейчас уже полчетвертого.

– И что? С «Ленотром» или без него, я ем это круглый год! Хватит замороженной семги, яблочных пирожков и пластиковых ножей, которые скрипят о картонную коробку. Все, сегодня вечером иду в нормальный ресторан…

Эмма не дала ему закончить:

– Какие вы, французы, смешные, диву даюсь. Не получив желаемого обеда, впадаете в ярость! Тебе надо почаще приезжать в Штаты! У нас «Ленотр» ввозится поштучно! Вы не понимаете, как вам везет! О'кей, мы умеем делать хорошие компьютерные программы, но у вас гениальные кондитеры! Как звали того парня, который создал фирму «Ленотр»? Андре, так ведь?

– Точно не Андре, – ответил Пьер. – Андре – это садовник Людовика Четырнадцатого. И кстати, его фамилия писалась в два слова: Ле и Нотр, с большой буквы «эн».

Эмма так резко поставила стакан на стол, что из него выплеснулась вода.

– Не может быть!

– Что такое?

– Подожди…

– Да что, скажи, наконец!

Эмма пристально посмотрела на Пьера и очень быстро произнесла:

– Я только что кое-что поняла. Пьер, надо ехать в Версаль, решение там, я уверена!

– Что? Куда ты хочешь поехать?

Она говорила так быстро, что он не разобрал половину фразы. Попросил повторить. Но поздно. Эмма Шеннон уже вышла из зала и направилась к стойке администратора.

22

– Такси? Нет, мадам, об этом нечего и думать! Вы сегодня двадцатая, кто спрашивает у меня машину. Больше в «Байе Такси» их нет. В Кане тоже. Прошу прощения, звонок.

Эмма пошла по лестнице и быстро поднялась в свою комнату. Захлопнула дверь, сбросила свои Tod's так, что они пролетели до занавесок, включила телевизор и уселась на кровать. Название местного таксопарка, «Байе Такси», значилось в гостевой книжке, лежащей на столике у кровати. Эмма попыталась позвонить.

– Алло!

На том конце линии – молчание.

– «Байе Такси»?

Ответил усталый, еле слышный голос. Наверное, шофер ответил из машины.

– Да. Алло! Чего вы хотите?

Эмма выключила звук телевизора.

– Мне такси в Париж, я в отеле «Оверлорд». У вас есть машина?

– Куда?

– Париж, потом Версаль.

Ответом ей был нервный смех.

– Ах, мадам, я в отчаянии! Вы, видимо, на улицу даже не выглядывали! А если выехать на магистраль… У нас все забито напрочь… И грузовик с ядерными отходами заблокировал четыре дороги, вы в курсе, нет? Однажды кто-нибудь в него врежется, и тогда… И вообще ни у меня, ни у коллег почти нет топлива. Кое-какие такси еще ездят до Кана, то есть те, у кого еще есть горючее. У меня его в лучшем случае осталось еще на час…

Эмма услышала неприятный щелчок, потом короткие гудки. Набрала номер снова. Нет соединения.

Такси в Версаль нет. Такси вообще нет. Ну да, в лучшем случае в Кан. Эмма понимала: она сейчас настолько взвинчена, что уже не может нормально думать. «Байе Такси»… Байе… Рука сжала сотовый. Байе! В Байе найдется для нее машина! Готовясь к поездке по Нормандии с Ребеккой, она забронировала машину у «Гертца» на следующую субботу, чтобы они могли проехать по окрестностям. Почему она не подумала об этом раньше? Агентство должно работать. Может быть, у нее получится добраться до места за один день. Телефон у нее записан. Там же код клиента.

– «Гертц», добрый день, с вами говорит Стефани.

– Добрый день. Это мадам Шеннон, Эмма Шеннон. Скажите, я заказывала машину на субботу, это завтра, в Байе. Могу я взять ее сегодня?..

– У вас есть номер регистрации?

Эмма предусмотрительно нашла номер.

– 00235678 Н12.

– Все верно, мадам Шеннон. Рено Лагуна. Суббота, пятнадцатое сентября, полдень. Забронировано.

– Да, спасибо. Но вы не скажете, я могу взять машину сегодня вечером?

– Секунду, я проверю.

Из трубки послышалась музыка Вивальди. «В хорошо организованных компаниях музыка звучит не больше минуты. После этого клиент начинает беситься» – Эмма невольно вспомнила прописные истины качественного обслуживания, к которым во Франции относились небрежно.

– Алло, мадам Шеннон?

– Да.

– Как я и думала, машина для вас есть, но мы не можем арендовать ее вам.

– Почему?

– Машина не заправлена – вы понимаете, на всех окрестных заправках кончились запасы бензина.

– У вас есть машина другого класса, но с полным баком?

– Надо проверить. Вы не могли бы перезвонить через пятнадцать минут?

– Почему вы сами не можете мне перезвонить?

Эмма раздраженно бросила сотовый на подушку, снова села на край кровати и пригладила волосы, пытаясь успокоиться. Взяла пульт от телевизора и снова включила звук. CNN по-прежнему показывала архивные материалы о Баретте. Дэн в Африке изучает результаты своей программы против малярии, затем в Калькутте.

Самый богатый человек в мире, самый преуспевающий предприниматель понемногу превратился в благодетеля человечества. Эмма часто подтрунивала над ним, чтобы не слишком задирал нос.

– Ты знаешь, кто ты? – сказала она ему по телефону несколько недель назад. – Родной сын Матери Терезы и Деда Мороза!

– Смейся-смейся! Знаешь, что говорил Карнеги? «Кто умирает богатым, умирает в бесчестье».

Он не шутил. Решив посвятить свое состояние борьбе с бедностью, Дэн хотел быть первым. Самым великим. Он следил за работой других миллиардеров, вкладывавших деньги в благотворительность: Гордон Мур, изобретатель полупроводников; Джордж Сорос или сыновья Уолтон, как и он, занимались благотворительностью с большим размахом. Баретт наблюдал за их инвестициями, позицией в классификации бизнесменов-филантропов, за суммами, которые они вкладывали, и прежде всего – за эффективностью их вложений.

Репортер CNN говорил о падении акций «Контролвэр» на бирже. Минус 17 % за два дня. Действительно, без Дэна «Контролвэр» рискует стать одним предприятием из многих. А она, Эмма, рискует ли она стать одной женщиной из многих, теперь, когда у нее нет больше «интеллектуального толкача»? Слеза скатилась по ее щеке. Что это – слезы грусти, гнева, беспомощности – она не знала.

Чтобы отвлечься и прийти в себя, Эмма включила компьютер и стала просматривать почту. Но ответить не могла, потому что для тех, кто просил ее принять решение или предлагал сделать инвестиции, казалось, ничего не изменилось. Неужели они не понимали, что все это больше не имеет никакого смысла? Сейчас мир находится на грани глобальной катастрофы. Неужели они не понимают, что их жизнь висит на волоске и полностью зависит от киберпиратов? Какова их следующая цель? Общее отключение диспетчерских пунктов в аэропортах? Бактериологическая атака? Ядерный взрыв?

Нет. Продолжать думать об этом бесполезно. Надо прекратить паниковать. Эмма глубоко вдохнула, пытаясь прогнать черные мысли, и начала собирать чемодан: пусть вещи будут упакованы к тому моменту, как она найдет способ уехать из Арроманша.

Где эта сотрудница «Гертца» – вообще, что ли, не собирается перезванивать? Эмма попыталась позвонить сама, но отключилась, услышав сигнал «занято».

Как вырваться отсюда?

Может быть, получится на поезде? Вокзал Байе. Ребекка сказала, что поедет до него. Может быть, у них есть еще поезда в Париж сегодня вечером? Эмма позвонила на ресепшен. Двадцать звонков в пустоту. Эмма чувствовала, что еще немного – и силы ее иссякнут.

– Алло?

– Говорите скорее, пожалуйста, мне некогда.

Эмма медленно вдохнула – не время ругаться.

– Это Эмма Шеннон из семнадцатого номера. Я хотела бы знать, есть ли поезд в Париж сегодня вечером.

– Мадам Шеннон, – ответил измученный регистратор, – на стойке висит табличка, вы не видели? Все поезда в Париж отменены. Вокзал Сен-Лазар закрыт. Вокзал Норд тоже. Еще ходят несколько TGV, но их тоже отменили на основных направлениях. Я не говорю уж о второстепенных! У нас здесь нет TGV и скоростного поезда тоже. Поэтому забудьте об этом.

– О'кей, спасибо.

– Пожалуйста.

– Подождите секунду…

– Что еще, мадам Шеннон?

– Я думаю, аэропорт Кана тоже закрыт?..

Эмма задала этот вопрос случайно. Она приземлилась там три дня назад, в Каприке. Прямой самолет из Лондона, где проходил ежегодный семинар «Мотель 8», очень удобный путь на ЕЖК. Может быть, остается шанс, что частная авиакомпания еще летает по маршруту Каприке–Орли или Руасси…

Регистратор рассмеялся:

– Мадам Шеннон, если хотите заказать личный полет, что ж, можете попытаться…

Эмма медленно положила трубку, пытаясь сдержаться. Чего ей стоило приехать из аэропорта на собственной машине, как она обычно делала во Франции? Вот у Брэда был личный шофер.

Брэд. Как он сейчас далеко! С самого утра она о нем не вспоминала. Новые сообщения на мобильном, наверное, от него. Хотя бы одно надо прослушать. Эмма набрала номер голосовой почты: ну, конечно, Брэд, волнуется. Преступления. Психоз с мелатонином. Баретт. Биржа. «Контролвэр». Он обо всем рассказал, как будто она не в курсе происходящего. Американцам всегда кажется, что они находятся в центре вселенной. Что все крутится именно там, а остальные не в счет. Брэд думал, продать ли акции «Контролвэр», и спрашивал ее мнение. Их надо бы покупать, подумала она. Он совсем не то делает.

– Сейчас все разыгрывается здесь, во Франции, – произнесла она вслух.

Почему она была так уверена, что ключ к backdoor находится на вилле Баретта в Версале? Потому что Дэн не доверял ничего случаю? Потому что он всегда обрушивал на нее самые важные события, даже если они виделись всего два или три раза в год, кроме пресловутого уик-энда «по контракту», который вызывал столько разговоров? Дэн рассказывал, конечно, не обо всем. Но, когда они оставались наедине, контакт устанавливался мгновенно, словно они виделись только вчера. Между ними было, как они сами говорили, состояние «готовности к определенному дню», «синхронизация».

Интеллектуальное понимание возникало спонтанно, гармонично, как тренированное тело, способное действовать без разогрева. При мысли, что больше этих встреч не будет, Эмма снова ощутила горечь потери.

Следующее сообщение было от Ребекки.

«Мама, я не смогу приехать в Нормандию…»

Да, сейчас Эмма вполне отдавала себе отчет, что в связи с последними событиями поездку дочери необходимо отменить.

«…но мне очень нужно с тобой поговорить. Это важно. И срочно».

Что может быть важнее и срочнее событий, которые ведут к катастрофе? В конце концов, дочь не могла не понимать серьезности угрозы. Может быть, с ней что-то случилось? Может быть, она тяжело больна?

Угрожающие события отошли на второй план. Действительно, дочери не хватало материнского внимания и заботы первые пятнадцать лет. Эмме надо было работать, делать карьеру. Кроме того, Анн-Лор, бабушка Ребекки, всегда находилась рядом с дочерью. Когда родилась внучка, Анн-Лор едва исполнилось сорок три, и ее часто принимали за мать Ребекки. Все то время, когда Ребекка находилась под присмотром бабушки, Эмма знала, что дочь в хороших руках, даже более надежных, чем ее собственные. Только когда бабушка заболела, мать и дочь сблизились. Ребекка подумывала, не вернуться ли ей в США, но бросить Парижскую оперу, приложив столько усилий, было нелепо. Поэтому Эмма решила, что дочери лучше жить с Алис, сестрой Анн-Лор, на Монмартре. Это решение, помнится, далось ей нелегко.

Нужно перезвонить Ребекке. Как только она прослушает последнее сообщение…

«Эмма, добрый день. Это…»

От звука этого голоса Эмма вздрогнула. Она узнала Гранье.

«…Жан-Филипп Гранье. Мы не встретились за завтраком, к сожалению… Надеюсь, происходящее на вас не очень сказывается».

Как он мог так говорить? Как могут «не сказаться» устрашающая атмосфера, аварии, необъяснимые смерти, террористы, которые постепенно берут под свою власть всю планету? Не говоря уже о смерти Дэна…

«Я присутствовал на вашей конференции на открытии сегодня утром, – продолжал Гранье. – Хотел поговорить с вами. Кажется, в романе, который я сейчас пишу, речь пойдет и об этом тоже. Герой знакомится с женщиной-предпринимателем, которая… Ох, кажется, сейчас я скажу слишком много. Но все равно хотелось бы поговорить с вами. Перезвоните мне на 06 11 72 22 01. Я здесь до завтрашнего дня. Потом возвращаюсь домой в Ла Аг. До скорого, надеюсь».

Внезапно сердце Эммы забилось сильнее. Гранье! Почему она не подумала о нем раньше? Он же из Ла Ага. И возвращается туда. У него-то точно есть машина, и он подвезет ее! Эмма быстро поднялась и нажала на клавишу 4 – набор номера последнего корреспондента.

Наберите номер и нажмите решетку.

Черт! Гранье скрыл свой номер. Чтобы позвонить, Эмме пришлось прослушать сообщение заново.

«Добрый день! Вы звоните Жану-Филиппу Гранье…»

Теперь голосовая почта.

– Проклятье!

Она отключилась и швырнула телефон на кровать.

– Идиот! Зачем он выключил телефон?

Эмма обвела глазами комнату в поисках маленькой бутылки с минеральной водой, но ничего не увидела. Она прошла в ванную, чтобы наполнить стакан водой, машинально посмотрела в зеркало и не узнала себя. Лицо было постаревшим и усталым. Тушь для ресниц, растекшаяся под глазами, образовала два чернеющих полукруга под нижними веками. Она вспомнила сомнительную шутку, которую позволил себе однажды Берни Паттмэн за обедом с Бареттом. Паттмэн, которого она знала несколько лет, кажется, принимал ее за мужчину и часто обращался к ней по фамилии.

– Шеннон, – начал он, ехидно улыбаясь, – тебе хоть дамская сумочка не нужна…

Эмма посмотрела на него в замешательстве, ожидая продолжения.

– …с такими-то мешками под глазами!

Последние слова он произнес, расхохотавшись во все горло.

Вот оно, хамство в высшем свете! Баретт, вовсе не собиравшийся защищать ее, глуповато улыбнулся. Дэн умел быть подлым, когда хотел. И ведь он доверял Паттмэну – этому человеку, который, может быть, даже имеет отношение к самой масштабной катастрофе в истории.

Эмма вновь подумала о своем предположении. Нет, все же Паттмэн вряд ли причастен к этим событиям.

Конечно, преступления последних дней принесут «Контролвэр» невиданную прибыль – в долгосрочном плане: случившее, несомненно, постелило ковровую дорожку новой операционной системе, объявленной «нерушимой», выпуск которой намечен на 2008 год. Но почему «номеру один в мире программирования» понадобилось вызвать столько смертей, чтобы обращение к новой программе стало неизбежным?

Она вздрогнула, осознав, что позволила антипатии к Паттмэну взять верх над доводами рассудка и на время даже забыть о Ребекке.

Эмма нашла имя дочери в списках контактов и нажала кнопку «вызов». Спустя несколько секунд экран замигал.

Нарушена связь.

Эмма оборвала соединение; палец свело судорогой. Почему дочь пыталась с ней связаться? О чем она хотела поговорить? Ребекка не из тех, кто звонит по пустякам. Как и Эмма, дочь не любила терять время понапрасну. Они созванивались, только когда им было что сказать друг другу.

Эмма металась по комнате. Она перезвонит Ребекке позже, но пока ей необходимо срочно связаться с Гранье, которого, как она только что выяснила, не было в отеле. Может, спуститься в холл, пойти в ресторан или на пляж в надежде найти его? Рискованно. Позвонить в справочную и узнать его личный номер? Наверняка его не разглашают. Но когда он вернется в Ла Аг, будет уже поздно. Она снова набрала номер его мобильного и оставила сообщение, пытаясь говорить спокойно.

«Добрый день, Жан-Филипп, это Эмма Шеннон. Я получила ваше сообщение. Перезвоните мне, пожалуйста, как только сможете. Я в номере 17. Это очень важно. Нужно…»

Эмма остановилась, услышав сигнал. Кто-то пытается до нее дозвониться.

Вызов закрыт.

Эмма включилась в разговор, не закончив сообщение Гранье.

– Алло?

– Але, мама?

Эмма помолчала секунду, потом ответила.

– Ребекка? Это ты?

– Да. Как ты?

– Нормально, ты как? Где ты?

Эмма ответила по-французски. Обычно они с дочерью говорили по-английски. Когда они находились вместе в Париже, это казалось странным, но у них была цель: Ребекка должна говорить одинаково безупречно на обоих языках.

Эмма спросила себя, не это ли привело к тому, что Ребекка привыкла скрывать свое душевное состояние. Она снова почувствовала укол вины. Словно догадавшись, о чем думает мать, Ребекка ответила по-французски:

– Я в Париже, дома. Я…

Она говорила тихо. С ней явно было что-то не в порядке.

– Что происходит, Реб? – мягко спросила Эмма.

Обычно она никогда не использовала уменьшительное имя. Он ненавидела, когда родители говорят о своих детях, называя их смехотворными именами или прозвищами, придуманными на стадии подгузников-штанишек. Мой Тити, моя Шишу, моя Нинетт. Невыносимо.

У нее была Ребекка. Эмма ненавидела все, что делало из дочери доченьку. Танцовщицы взрослеют раньше, они должны идти на жертвы, чтобы добиться успеха. Никаких гулянок по вечерам, вечеринок с приятелями, восемь часов сна каждую ночь – это минимум.

– Мама, мне надо с тобой поговорить. Ты заедешь в Париж?

– Постараюсь. В любом случае, я это планировала. Но тут полная катастрофа… Дороги перекрыты. Ни такси, ни поездов, ни самолетов, и уже точно никаких машин. Бензина нет. Как у тебя дела? Как тетя Алис?

– Нормально. В соседнем квартале прямо хаос какой-то. По телевизору говорят, что Орли и Руасси заблокированы. Еще говорят о грузовике, застрявшем под Каном. Но ты приедешь в Париж, да?

– Как только найду машину! А если найду, надо сначала обязательно заехать в Версаль. Это очень важно, я тебе потом расскажу.

Эмма подумала, что ее дочь, еще в детстве, так часто слышала лживый предлог «очень важных вещей», когда мать не могла приехать повидаться с ней, что вряд ли поверит ей теперь.

– Но все же, милая, что ты хотела мне сказать?

– Слушай, мам, это не так просто…

Эмма ждала, что Гранье выйдет на связь. Ей хотелось, чтобы дочь поторопилась. Ребекка постоянно советовалась с ней, принимая важные решения, и Эмма всегда старалась быть доступной дочери, даже на расстоянии. Не мамой-наседкой, не властным отцом. Скорее, учителем и тренером. Вдруг Эмма спросила себя, права ли она: а если дочери нужны прежде всего любовь, человеческое тепло, опора, защита, словом, все, что она не могла ей дать?

– Ребекка, милая! Прости, но у нас мало времени. Обещаю, что, если мы выберемся отсюда, отвезу тебя на две недели куда скажешь!

Он ждала обычных протестов дочери, которая не могла уехать на две недели, не подвергнув опасности свои занятия. Но Ребекка молчала.

Эмма, не желая, продолжала давить:

– Слушай, Ребекка, здесь телефоны внезапно могут выключиться. Говори скорее, что хотела сказать. Как только доеду до Парижа, я сразу к тебе и тете Алис.

– Я хотела сказать, что…

– Ну же, Ребекка!

– Я беременна.

Эмма машинально отодвинула телефон от уха. Наверное, ей послышалось.

– Прости, Ребекка, что ты говоришь?

– Неделю назад я сделала тест, и…

– Что? You're kidding! You're not serious about that, are you? – «Ты шутишь! Ты же не серьезно это говоришь?» Эмма, оглушенная новостью, непроизвольно перешла на английский.

– Ребекка, ты уверена? Может, просто задержка?

– Мам, месячные задержались на две недели, так что я купила тест на беременность в аптеке. Увидев результат, я хотела сначала сделать аборт, поэтому и не сказала тебе ничего. Но я передумала…

– Ребекка, девочка моя! В наши дни такое не происходит случайно! Мы же говорили с тобой об этом, помнишь? И ты никогда не говорила мне, что у тебя есть любовник!

– У меня не было любовника в том смысле, в каком ты говоришь.

– Как же ты смогла? Только не говори, что это случайная связь! Ребекка?

Молчание.

– Ты не знаешь, кто отец?

– Конечно, знаю. И люблю его!

– Скажи мне, он женат? В этом дело?

– Нет, сейчас он не женат, но…