Текст книги "Политическая история брюк"

Автор книги: Кристин Бар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Нижнее белье

Есть и другие штаны, которые тоже вызывают обильные дискуссии: это нижнее белье, которое женщины Прекрасной эпохи все чаще носят под юбкой. В 1912 году Жак Мовен опубликовал книгу «Их штаны, как они их надевают, как они их носят. Женские интервью и откровения»^{444}. Его исследование выявило разнообразие практик. Меняться они могут, в частности, в зависимости от времени года: летом без них можно обойтись, но зимой панталоны весьма удобны. Они также удобны для исполнения кадрили. Кстати, этот элемент одежды и вошел в женский гардероб через танцы. Профессиональные танцовщицы поддевали их начиная с XVII века. Во второй половине XIX века в моду входят танцы, во время которых задирались юбки и высоко поднимались ноги, – канкан и шаю. Белые женские панталоны становятся заметными и вскоре входят в образную систему Прекрасной эпохи: их можно видеть на афишах, юмористических рисунках, рекламе… Они символизируют Париж удовольствий, легкодоступных женщин, даже проституток. Если мужчины поколения Виктора Гюго считали их уродливыми и бесполезными, то теперь этот элемент одежды эротизируют, делают частью украшения юбки. На уровне колена их украшают кружева. Возникает тенденция к их укорочению, которая приведет к появлению простых трусов.

«Когда вы носите открытые брюки, как вы добиваетесь того, что пола вашей сорочки не вылезает через разрез?» – задает вопрос Жак Мовен. Сочетание сорочки и длинных панталон явно представляет собой проблему. Можно переднюю полу завести назад, а заднюю – вперед, где она цепляется за крючок корсета. Это не очень эстетично, но панталоны с широким разрезом в Прекрасную эпоху еще широко распространены. Они считаются удобными, особенно для того, чтобы мочиться: для этого достаточно развести края платья. Некоторые женщины считают естественным, что женщина не должна носить закрытых панталон: они полагают, сами не зная почему, что принцип закрытой одежды не подходит для женского пола. Первыми носить закрытые панталоны станут девочки, потому что эта одежда считается более целомудренной и гигиеничной. А открытые панталоны станут для юной девушки знаком нового статуса желанной женщины на выданье.

Этот сюжет прежде всего служит поводом для разного рода юмористических интерпретаций. Но женщины действительно постепенно отказываются от панталон с разрезом в пользу закрытого нижнего белья. Соблазнительно думать, что брюки – логическое развитие панталон и что последние – необходимое условие для их возникновения. Ношение панталон – мутация фундаментальная, поскольку привилегия ношения закрытой, то есть непроницаемой одежды перестает быть исключительно мужской, по крайней мере в том, что касается нижнего белья. В начале XX века всеобщий переход к закрытому нижнему белью вызывает настоящий шок. Он становится важным этапом эмансипации женщин, давая ощущение большего контроля над телом и, следовательно, большей уверенности в себе.

Хотя трудно доказать преемственность между панталонами и женскими брюками, которые становятся все более узаконенными на протяжении XX века, в любом случае стоит констатировать, что одно и то же слово во французском языке служит для обозначения столь разных видов одежды[58]58
  Как уже отмечалось, по-французски слово pantalon обозначает и брюки (штаны), и собственно панталоны – женское нижнее белье. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Этим отчасти объясняется неприличный образ, с которым ассоциируются женские брюки в процессе их легитимизации.

Интересно наблюдать, как в Прекрасную эпоху одновременно возникают два типа закрытой женской одежды – зуавские кюлоты и панталоны. Словно бы на появление одежды, которая освобождает, немедленно отвечает одежда, придающая женщине сексуальность. Это не заговор, а интригующая рекурсия, потому что этот сексуализирущий ответ на требование эмансипации не новость в конце XIX века.

Работа в брюках

Как мы уже видели, Жанна Дьелафуа оправдывала ношение брюк занятиями археологией. Став писательницей, она по-прежнему носит этот вид одежды, нередкий среди ее сестер по литературному цеху. Практически это их рабочая одежда. Благодаря распространению фотографии, а также за счет невероят-ного успеха почтовых открыток в Прекрасную эпоху безымянные женщины в брюках выходят из тени. Благодаря любви людей к ярким зрелищам, которая способствовала продаже этих картинок, сохранившиеся визуальные следы работниц в брюках позволяют нам совершить путешествие во времени. Так, мы видим штаны пастушек, которые послужили поводом для показательных комментариев со стороны отправителей двух почтовых открыток, сохраненных Маргерит Дюран. Рядом с напечатанной подписью «Возле Шампери» (местечко в Швейцарии) написано: «Страна гермафродитов, с наилучшими воспоминаниями исследователя Роже».

На другой открытке дописано: «Триумф феминизма»^{445}. В этом смешении полной вестиментарной маскулинизации (вплоть до трубки, которой наслаждается старая пастушка рядом со своими баранами) с равенством полов чувствуется не только антифеминизм. Такой тип юмора – свойственный открыткам в целом и удвоенный самим отправителем – выявляет также определенную форму человеческого презрения, словно направленного на «человеческий зоопарк» на картинке, изображающей «колоритный типаж» для городского населения, которое-то уж разбирается в том, что такое феминизм и гермафродитизм^{446}… На другой картинке изображена корсиканская пастушка с ружьем в брюках, заправленных в сапоги, с огрубевшим и смуглым лицом. В этом случае брюки оправдываются особенностями ее ремесла – ей приходится трудиться на пересеченной местности, среди высоких трав и густых зарослей, однако этнографический интерес может быть предлогом для разного рода намеков тем, кто понимает.

Собирательницы устриц также пользуются почетом среди издателей почтовых открыток. Некоторые изображены в заученных позах в широких штанах, спускающихся ниже колена, с шиньонами по моде 1900 года. Их осиные талии перехвачены корсетом, который, возможно, был надет специально для съемки. Мысль фотографа здесь иная: эти женщины, конечно, работают – это необходимое зло, которое делает их более мужественными, – но они остаются кокетливыми.

Женщинам, работающим на шахтах, было запрещено спускаться под землю; они оставались на поверхности и, похоже, носили юбки, по крайней мере во Франции. Но в Бельгии откатчицы (которые толкали вагонетки) защищают себя с помощью характерных брюк, которые они заправляют в сапоги работника канализации. По данным Джона Гранд-Картре, накладчицы в типографиях тоже носят брюки. Ученицы лионских рабочих шелкоткацких предприятий, по его словам, поддевают под юбку мужские бархатные брюки, поскольку так удобнее лазить по приставным лестницам. Еще один образ: женщина-столяр в бархатных зуавских кюлотах, пальто и кепке – родившаяся в 1882 году Жюльет Карон в 1911 году была единственной женщиной, занимавшейся этой профессией (вместе с мужем). Она сама торговала вразнос открытками с собственным изображением^{447}. Ее кюлоты, которые пресса назвала «юбка-кюлоты», выглядят актуальными для парижской моды того времени; таким образом, реальность догоняет вымысел: в то же время ходили юмористические почтовые открытки, изображающие женщин, переодетых для того, чтобы заниматься всеми мужскими занятиями. На почтовой открытке «Святая Иосиф» этот прием использован для того, чтобы показать воображаемую женщину-столяра с сигаретой в зубах. Не будем также забывать о кюлотах и брюках, которые носили совершенные – и поэтому никем не замечаемые – травести. Кто бы мог предвидеть, удивляется Джон Гранд-Картре, что «женщина захочет взять кюлоты, чтобы иметь право на более высокое жалованье за свою работу. Кюлоты, ставшие средством struggle for life[59]59
  борьбы за жизнь (англ.). (Прим. пер.)


[Закрыть], – вот совершенно неожиданный выход, появившийся в конце века»^{448}. Но это решение не удивляет таких феминисток, как Элен Брион, которая на примере работниц, выдающих себя за мужчин, демонстрирует, что женский труд изначально недооценен. Она цитирует Элизабет Трандл, арестованную в Бруклине за ношение мужской одежды; «Что вы хотите, – говорит та на суде, – по профессии я переплетчица. Если я работаю в мастерской, будучи одетой как женщина, я получаю 30 франков в неделю. Когда я переодеваюсь мужчиной, я получаю 75!»^{449} Здесь не нужны комментарии, приходит к выводу Элен Брион.

Будут ли женщины-рабочие бороться за свое право носить брюки? Последуют ли они примеру англичанок? Пресса сообщает, что в 1896 году сотрудницы лондонских Ботанических садов Кью получили право на брюки, чтобы избежать отсыревания и повреждения юбок^{450}. Корсет они заменяют на суконную блузу на пуговицах, застегнутую доверху, которая защищает их от холода. Такие модификации костюма – не самая последняя тема в обширной литературе, посвященной увеличению доли женщин в активной части населения: это «вторжение» кажется противным природе, а несоответствие женских костюмов многим профессиям и необычный характер новых женских профессиональных костюмов служат тому визуальным доказательством. Женщин-рабочих нельзя считать меньшинством, которым можно пренебречь: как мы уже писали, в 1906 году они составляли более трети экономически активного населения Франции. Их промышленная деятельность более заметна, а присутствие в «мужских» профессиях, ставшее логичным продолжением того, что они получили доступ к высшему образованию, широко комментируется. Следует учитывать время, которое прошло между тем, когда женщины взяли эти мужские бастионы, и тем, когда их присутствие стало повседневностью, а также надо помнить о расхождении между статистикой и субъективным восприятием, из-за которого казалось, что работающих женщин гораздо больше, чем на самом деле. Многочисленные почтовые открытки высмеивают женщин-адвокатов, которым закон в 1900 году разрешил приносить присягу. Как ни смешно, но их маскулинизировал костюм, однако карикатурист вновь делает их женственными, изображая в типических ситуациях: кормящими грудью или в виде женщины легкого поведения, поправляющей макияж. Серия открыток «Женщины будущего» изображает все профессии и должности (ручной и умственный труд, традиционные и современные занятия) с помощью моделей, одетых в кюлоты или брюки.

Негодование по поводу «новой женщины»

«Новая женщина» – так Прекрасная эпоха назвала новый тип женщин: эмансипированных, подвергшихся прямому или косвенному влиянию феминизма^{451}. Для обозначения этой фигуры, курсирующей между воображаемым и реальным миром, чаще всего используется такой признак, как отказ от традиционной одежды. В этом разделе мы приведем три примера негативных комментариев в адрес таких женщин (они взяты из трех различных источников, выбранных, в свою очередь, из сотни возможных).

Для начала вернемся к Октаву Юзанну, графоману и заслуженному наблюдателю за нравами своего времени. В 1894 году он сатирически описывает своих современниц, которых называет «гинандрами» или «женщинами-мужчинами». Это представительницы состоятельных кругов, объясняет он, где считается хорошим тоном «уметь вести себя грациозно и уверенно, со знанием дела седлать лошадь, умело велосипедировать [sic!], кататься на коньках, как полячка, охотиться со страстью Дианы, фехтовать с итальянской гибкостью и заниматься ходьбой в соответствии со строгими pedestrian [sic!] принципами»^{452}. То есть виновата англомания, которой предается «праздная плутократия». Среди современных «ужасных андрогинов» много и артистов. По мнению Октава Юзан-на, они гротескным образом маскулинизируются в традициях «синего чулоче-ства», но при этом к концу века их стало больше, чем во времена blue stockings. Теперь у них новый статус: для них «литература – это ремесло и товар»^{453}. Большинство из них бесталанные. Некоторые избегают его уничтожающей характеристики, например Жип, чей антифеминизм он ценит, а также Северин, «этот взволнованный общественный хроникер, которая так хорошо умеет использовать свои женские качества в статьях, где гуманная благотворительность объединяется со справедливостью, что не может быть удостоена звания синего чулка; она ничем не отреклась от своей роли женщины»^{454} (выше мы уже отмечали ее враждебное отношение к маскулинизации костюма).

Второй пример – это Шарль Тюржон, преподаватель политэкономии на факультете права Университета Ренн. В 1902 году он публикует два объемистых тома «Французского феминизма». Несколько страниц посвящены «феминистским модам и новинкам», которые делают женщину «мальчикоподобной»^{455}. Этот университетский ученый здесь острит, и свою долю иронии получают «феминистские шишки». Благодушие, с которым он описывает некоторые категории женщин (например, тех, которые выживают, получая доступ к мужским профессиям, или «девиц из богатых сословий», которые повторяют за своими братьями), исчезает, когда речь заходит о «решительно эмансипированных женщинах», известных под ярлыком «новая женщина», которые стремятся только к одному – «стать мужчиной».

Это та, которая трескучими фразами бичует отвратительную тесноту корсета и требует права носить костюм и кюлоты. Ей не хватает только усов, но и это еще не все <…>! Аномалия, бесполая, которую с трудом можно назвать человеком, почти монстр – вот третий тип человека будущего <…>! Жаль, она не может сменить пол! Запомним, что, несмотря на такие трудности, она работает над этим изо всех сил.

И все же Шарль Тюржон отмечает, что такой тип «тронутых» еще редко встречается во Франции, чаще это англосаксонки. Он протестует против подобострастного повторения за мужчиной с эстетических позиций: «Как будто наши манишки стоят их корсетов! Надо оставить это англичанкам!» Он говорит о том, что это в интересах самих француженок, которые могут лишиться своего влияния: этот аргумент постоянно противопоставляется требованиям женщин, в том числе и требованию права голоса. Нет, мужчины не заслуживают того, чтобы им подражать: «И в тот день, когда она станет такой же уродливой, такой же брутальной и такой же грубой, как мы (я достаточно скромен?), ее правление закончится, а ее пол лишится своей короны». Это «мы», употребляемое в труде, многое говорит о точке зрения ученого, который ничем не отличается от посредственных памфлетистов. «Мы, мужчины» – это нечто само собой разумеющееся, как и национальное превосходство: вопреки резолюции против корсета, принятой на международном конгрессе в Берлине, Тюржон полагает, что француженки не захотят отказываться от этой одежды, потому что «у них есть чувство прекрасного и они испытывают ужас перед смехотворным». То же касается и кюлотов, которым «будет непросто скинуть с трона юбку», несмотря на принципиальное решение в пользу «дуальной одежды» (несомненно, речь идет о брюках, это перевод английского bifurcated garment), принятое на конгрессе феминисток в Чикаго.

Третий пример, на этот раз из области юмористических рисунков. Для художника с Монмартра Анри Бинга новая женщина – это «Ницшеанка», персонаж, созданный им в 1909 году. Она воплощает в себе инверсию. Ее блуза художника, застегнутая на все пуговицы, скрывает лохмотья и худое тело, лишенное признаков пола из-за отсутствия груди. О том, что это женщина, свидетельствует шиньон, а трубка и подписи под рисунками говорят о маскулинизации. У Ницшеанки^{456} непомерные, беспорядочные, спонтанные амбиции, которые автор высмеивает. Ее художественное творчество выражается в мазне, которую она вешает на стены; в музыке она испытывает любовь к мужскому инструменту – тромбону; будучи сомнительным ученым, она изучает физику (намек на Марию Кюри), что не мешает ей заниматься столь модным спиритизмом^{457}. Женщин привлекает авиация, которой газеты посвящают первые полосы^{458}. Свое прозвище она получила за интерес к философии, оно ассоциируется с современностью, а также с хаосом, безумием и дестабилизацией. Она извращена не только с точки зрения гендера, но и с медицинской точки зрения: она гомосексуалистка. Во всяком случае, это подразумевает сцена, где Ницшеанка рисует женские обнаженные тела, признак более или менее сознательного желания. Поскольку она оказалась жертвой одиночества и насмешек, ей ничего не остается, кроме алкоголя: на полу валяется бутылка. Антифеминистская карикатура вырабатывает физический тип феминистки – мужеподобной, плохо одетой, худой, – который символизирует отрицание женственности (отсутствие семьи, отказ от материнства, сожаления по поводу того, что она не мужчина, и стремление иметь привилегии)^{459}. Эффективность этого стереотипа такова, что его усваивают большинство феминисток, которые начинают отрицать маскулинность – реальную или воображаемую – своих предшественниц.

Натурщица, которую рисует Ницшеанка, противоположна ей с физической и моральной точек зрения. Вопрос, который она задает художнице: «А любовью вы не занимаетесь?» – отсылает к тому, что считается основным в жизни женщины. Смысл высказывания автора понятен: новая женщина обрекает себя на сознательный или вынужденный целибат, амбиции отделяют ее от нормальных мужчин и женщин; мужественные женщины лишаются любой привлекательности.

Реальная или предполагаемая гомосексуальность женщин в брюках представляется как угроза морали и обществу, несмотря на то что любовь между женщинами к тому времени уже демонстрируется открыто. «Лесбиянки заполонили беллетристику приблизительно к 1880 году, в момент, когда так называемые декадентские писатели, порой вышедшие из символистских кругов, обращаются к сюжетам, пахнущим серой», – пишет Николь Альбер^{460}. Они не написали шедевров – читать по-прежнему будут «Мадемуазель де Мопен» и «Златоокую девушку»[60]60
  Романы Теофиля Готье и Оноре де Бальзака. (Прим. пер.)


[Закрыть], – но выпустили десятки книг, из которых многие забыты. Они оставляют впечатление резкой вспышки сапфизма, связанного с феминизмом – воспринимаемого как ненависть к мужчинам и как источник катастрофических последствий, например падения рождаемости.

Отныне образ женщины в брюках связан с травестией – патологией, которую психиатры связывают с половым извращением. Так, Огюст Форель пишет, что «извращенка любит одеваться в мужской костюм и чувствует себя мужчиной по отношению к другим женщинам. Она любит мужские виды спорта, носит короткие волосы и в целом получает удовольствие от любых мужских занятий»^{461}. Как правило, враждебный по отношению к сапфизму дискурс затрагивает одновременно две актуальные темы: феминизм и велосипед.

У гомофобии есть парадоксальный эффект: с одной стороны, она способствует выявлению и преследованию женщин, которые до этого были относительно незаметными в обществе (к романтической дружбе и совместному проживанию женщин относились довольно терпимо^{462}); с другой – она пробуждает осознание того, что человек принадлежит к определенной социальной группе, и порождает движение самоутверждения, проявляющееся, в частности, в языке внешности^{463}. Это не ускользает от взгляда карикатуристов. Отныне «современная семья» – это пара женщин, из которых одна, сразу понимаешь какая, «играет мужчину» – всегда в брюках, пиджаках, с сигаретой или сигарой, с короткими волосами и некоторой грубостью речи^{464}. Assiette au beurre время от времени упоминает «мадам-месье»^{465}. К примеру, на рисунке Ша-Лаборда^{466}1911 года изображен чайный салон, одно из мест встреч для женщин в Париже конца XIX века^{467}. На первом плане женщина, одетая по-мужски, в мужской позе и одним отставленным локтем. На втором плане – пара, в изображении которой можно заметить комплиментарность: справа – мужественная женщина, слева – женственная, которых сближает типичный жест современного соблазнения: одна другой прикуривает сигарету. Карикатура очень сдержанная, ее документальная ценность выглядит весьма убедительной. Поскольку женщины сидят, то мы не видим, что они одеты в юбки, которые они редко меняют на что-то еще. В этом рисунке нет злости, он заставляет улыбнуться, как и весь номер Assiette au beurre. За два десятка лет до этого художник Жан-Луи Форен уже изображал лесбиянок в пиджаках и юбках, посещающих кафе Au rat^{468} на Монмартре. Vie parisienne, рисуя портрет лесбиянки в 1893 году, уточняет: «Одевается почти как мужчина: фетровая шляпа, белая манишка, жилет – пиджак – сумка. В то же время носит юбку – единственная уступка, которую она делает своему полу»^{469}.

Некоторые лесбиянки на карнавальных балах переодеваются в мужскую одежду, порой даже наклеивают себе усы и бороду. Во время праздников все переодеваются кто во что горазд, и это позволяет женщинам носить панталоны и кюлоты. На сцене, как мы уже видели, в роли травести добилась триумфа Сара Бернар, заслужившая восхищение множества поклонниц. Такая заметность – новый феномен. Неся в жизнь современность, которая отвращает благонамеренные умы, она символизирует восстание против диктата «природы».

Поэтесса Люси Деларю-Мардрюс, одна из Сафо Прекрасной эпохи, совершает настоящий культурный перенос из одного мира в другой, выступая за ношение брюк в журнале Femina, который мало участвовал в этой борьбе. Известность позволяет ей расхваливать переход в другой вестиментарный режим, который она старается лишить политической окраски: «Я не пытаюсь требовать себе мужских прав (я в ужасе от феминизма), но я выступаю с позиций коммодизма[61]61
  От commode (франц.) – удобный. (Прим. пер.)


[Закрыть], если можно так выразиться»^{470}. Она также призывает критиковать гардероб мужчин, которых она называет «жертвами»: мы видим, что многие признают существование «великого мужского отказа». Лишив изначально мужскую одежду гендерной ориентации, она может расхваливать короткие кюлоты, широкие рубашки, маленькие охотничьи курточки, блузы моряков, велосипедные трико, а также береты, панамы и фетровые шляпки. Обратите внимание на эстетический взгляд автора:

Мадам, нет ничего уродливого в том, чтобы быть одетой как мальчик. Если вы худая, мадемуазель, и достаточно высокая – в соответствии с необходимостью, которую диктует нынешняя мода, в кюлотах вы будете выглядеть так же хорошо, как и в вашей зауженной книзу юбке, которая, согласитесь, сама уже почти мужские брюки, только с одной штаниной^{471}.