Текст книги "Политическая история брюк"

Автор книги: Кристин Бар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава II. Невозможное гражданство женщин

У слова «гражданка» несколько значений. Нет сомнений, что во время Революции Декларация прав человека и гражданина распространялась и на мужчин, и на женщин. Они получают неслыханно современные гражданские права: семья Старого порядка разрушена, брак заключается общественным договором, который можно разорвать. Но во времена Первой республики голосовать могут уже только мужчины. На описание того, как женщины были исключены из политической жизни, было потрачено немало чернил; мы же ставим перед собой задачу взглянуть на этот процесс с вестиментарной точки зрения. Чем были брюки для женщин времен Революции?

Фривольная женщина, или Ловушка дифференциального подхода к моде

В XVII веке мода как предмет повседневного разговора и поведения, как объект обсуждения в прессе все еще имеет отношение к обоим полам. Дженнифер Джонс показывает, что в журнале Mercure мужской и женской моде уделялось одинаковое место, что эти два направления не отделялись друг от друга и находились в рамках континуума, подобного модели единого пола, описанной Томасом Лакером^{98}. Людовик XIV с помощью текстильной промышленности и индустрии моды прежде всего стремился защищать экономические интересы страны. Кроме того, он хотел придать жизни двора максимум величия и торжественности. Но после его смерти (1715) центр модной жизни перемещается из Версаля в Париж, растворяется в более свободном аристократическом обществе, которое сосредоточено на ценностях дома и личной жизни. Гардеробы становятся богаче; зарождается новая культура моды, в которой различение на мужское и женское приобретает основополагающее значение. Женственность теперь ассоциируется с легкомыслием. Несмотря на постоянно направленные в ее адрес морализаторские нападки, культура моды теперь пользуется значительным влиянием. «Великий мужской отказ», а также чрезмерные вложения женщин в украшения вполне соответствуют важному событию – Революции, которая может служить удобной точкой отсчета. Но в действительности эти явления уходят корнями в эпоху Просвещения, став реакцией на избыточность абсолютной монархии. К тому же начинается подражание английской моде, которую приносят гравюры, куклы, одетые по последней моде, а также журнал Lady’s Magazine, выходящий с 1770 года. До 1792 года англомания ассоциируется со свободами, в том числе и женскими.

В эту же эпоху претерпевает изменения генеральная линия женского костюма. Платье с фижмами уступает место тому, что получит название турнюра. Корсаж становится более пышным. Появляется множество различных модных тенденций. Волосы укладываются в сложные конструкции. Шляпа, предшественник цилиндра, начинает восприниматься как символ женской эмансипации.

За четверть века до Революции появилось платье-рубашка. Эту пришедшую из Сан-Доминго длинную тунику из муслина, которую надевали на корсаж из мягкой ткани, сделали модной жены бордоских судовладельцев. Сама Мария-Антуанетта, проявляющая порой склонность к деревенской простоте, соглашается надеть прозрачное платье, напоминающее рубашку, для портрета, который писала Элизабет Виже-Лебрен. От художницы потребуют скрыть слишком очевидную анатомию на холсте^{99}. Траты королевы на разного рода легкомысленные вещи, вызванные советами ее модистки и весьма серьезной деловой женщины Розы Бертен, начиная с 1785 года вызывают определенное общественное недовольство. Поведение Марии-Антуанетты, которое охотно подчеркивали историки, усилило негативные коннотации между женственностью и фривольностью, что можно назвать «фриволизацией женщины», опираясь на другой неологизм – «фриволизировать», придуманный Луи-Себастьеном Мерсье^{100}. Фривольность – изобретение XVIII века. Этот термин обозначает характер человека легкомысленного, непостоянного в любовных связях, а также, начиная с 1760 года, никчемные вещи. Использование этого слова (frivolité) для обозначения небольших модных вещиц – безделушек и побрякушек – придет позже, что позволяет датировать появление презрительного отношения к моде, связанной с женщинами. Женская никчемность. И мужская серьезность, «великий отказ».

Как реагировать на эту фриволизацию? Нужно ли «омужествляться» (еще один неологизм Луи-Себастьена Мерсье)^{101}?

Для начала рассмотрим, на что похожа революционная мода. Влияние времени и его крайней политизации совершенно очевидно. В это время появляются такие выражения, как «патриотическое неглиже», «колпак гражданки», «дезабилье демократки», «национальный редингот» и «шляпка „Бастилия"». В Journal de la mode et du goût в 1792 году представляют «платье „Равенство"»^{102}.

Эта эфемерная мода на равенство движется в направлении большего сходства с мужчинами, разделяя политический энтузиазм того времени. На место дорогим тканям прошлого приходят набивной ситец и газ. Все заполонено триколором. Один из примеров – платье «а-ля черкешенка», сшитое из ткани в сине-бело-красную полоску, которое следовало носить вместе с трехцветными же колпаком и ботинками. Дорогостоящие украшения запрещены, но революционные изобретатели придумывают кольца и серьги – трехцветные с надписями «родина» или «конституция». Исчезают некоторые виды косметики, подвергшиеся критике со стороны факультета медицины^{103}. Забыты мушки и парики – у республиканок должны быть простые прически. Их волосы, вымытые и слегка надушенные, теперь удерживает вместе простой узел. Они больше не носят обуви на высоких каблуках. Модная пресса пытается идти в ногу со временем и делает вид, что верит: новая одежда по-прежнему демонстрирует тот же вкус и женщины, которые больше не могут выделяться среди остальных своими титулами, делают это с помощью одежды. И все же модели 1792–1793 годов относятся к моде предыдущих лет.

Женщины, следующие «революционной» моде, естественно, не носят брюк, зато меняют фижмы на платья с турнюрами, на английский манер. Поверх платья надевается полуредингот или короткий жилет. Платья становятся менее узкими в талии, которая вскоре поднимется до груди – это удобная форма, приспособленная к трансформации беременной женщины, отвечающая семейным идеалам того времени. В чести кормящая грудь. После 1792 года большим успехом начинает пользоваться платье-рубашка. Очень простое, перехваченное лентой под грудью, оно, по выражению принцессы Оранской, «не имея ни малейшей выпуклости до самого низа, словно мешок», может стать роковым для «людей уродливых, плохо сложенных или пожилых» и слишком неприличным для «молодых»^{104}.

Одним из революционных нововведений стал отказ от корсета (от корпуса, как говорили в то время^{105}). Наконец-то были услышаны увещевания врачей эпохи Просвещения о том, что корсет «портит самок». Следует избегать одежды, которая деформирует тело, причем с самого рождения, если учесть пеленание, против которого выступал Руссо. Речь идет о борьбе с «вымиранием населения» (на самом деле – о снижении рождаемости) и о сокращении детской смертности. Так что не следует приучать девочек с младых ногтей украшать себя, чтобы выглядеть соблазнительно. Широкие одежды более благоприятно влияют на развитие женского тела. Талию можно подчеркивать, но только небольшим ремешком.

В проектах вестиментарной реформы виден интерес прежде всего к мужчинам, их авторы редко вдохновлялись заботой о «прекрасном поле». В женщине они видят прежде всего девушку, будущую жену и мать, используя таким образом скорее профилактически-медицинский, нежели политический подход. Но по крайней мере в двух таких проектах равенство полов подразумевается. Доктор Фауст[13]13
  Бернхард Кристоф Фауст (1755–1842), немецкий врач, физиолог. (Прим. пер.)


[Закрыть] неоднократно предлагает начать использовать одежду «равноправную, типовую и национальную, без различения полов»^{106}. Она будет скромной и без перетягивающих завязок. Она будет меняться в зависимости от возраста: в эпоху Просвещения большое значение придают идее о том, что одежду следует адаптировать для детей. Фауст, читавший «Эмиля» Руссо, полагает, что необходимо уважать «священные права природы» и пробуждать гражданскую доблесть одеждой, простой рабочей блузой, «священных цветов родины».

Более радикальным был проект анонимного автора, представленный в Конвенте в ноябре – декабре 1793 года. Он предлагал гражданскую униформу для обоих полов^{107}, в которой различались два основных типа одежды: городской (независимо от пола) и военный костюмы. Автор этой утопии обозначает пол и возраст с помощью цветов (небесно-голубой – но не королевский голубой – для мужчин, красный или розовый для женщин, белый для детей, которые будут украшать белой каймой свои мантии вплоть до свадьбы). Проект предполагал зависимость от города: костюм следовало получать во время официальной церемонии на ассамблее коммуны из рук цензора в последний день декады, причем женщины могли рассчитывать на его получение только при условии «разумного и скромного» поведения. Автор этой идеи всерьез убежден, что «женщины, похоже, опасаются, что строгие добродетели республиканизма уменьшат их превосходство». Тут признается гражданственность хотя бы части женщин, которые этого «заслуживают». Ссыльные и преступники должны ходить по улицам выряженными в черный цвет, напоминающий о монархистах.

Есть вероятность, что свой проект костюма для граждан женского пола разработал и Давид, но его следов найти не удается, и это показательный пример асимметричного интереса к данному вопросу в зависимости от пола^{108}.

Амазонки Революции

Хотя женщины не получили права носить ни кюлоты, ни брюки, они могут надевать маскулинизированную одежду: в 1790 году национальный суконный редингот с отложным алым воротником, белой или красной каймой, двумя рядами пуговиц из позолоченной меди сочетается с широкими галстуками, мужскими воротниками, фуражками с султаном, шапками стрелков (которые делались по образцу служащих стрелковых полков) или гусаров. В мае-июне 1791 года модно одеваться в стиле наездницы, благодаря чему распространяются одежда и аксессуары с мужской коннотацией. Маскулинизированная одежда, символ освобождения, – это костюм амазонки. Такой костюм ярких цветов вместе с рединготом носила Теруань де Мерикур (1762–1817), которая открыто заявляла, что хочет «выглядеть как мужчина и тем самым избегать унижения быть женщиной»^{109}. Такая политическая и вестиментарная смелость останется в истории, памяти и воображении Революции, превратив де Мерикур в «любительницу резни» для Бодлера, пионерку феминизма для Леопольда Лакура и таких историков 1900-х годов, как Альфонс Олар. Этот костюм неотделим от оружия, которое привешивалось к его поясу.

Слово «амазонка» неизбежно связано с мощными образами, сохранившимися в веках и на многих континентах, поскольку античный миф был актуализирован в XVI веке конкистадорами. Им вдохновлялись многие литературные традиции – мифологическая, сатирическая, утопическая и связанная с романами-путешествиями. Оно обозначает один из самых серьезных вызовов, брошенных мужской власти, поскольку отсылает к народу женщин-воительниц, однако эта история, как мы помним, заканчивается поражением женщин перед силами природы, поскольку они вынуждены удалить себе одну грудь, чтобы удобнее было стрелять из лука. В XVIII веке инверсия половых ролей служит источником вдохновения для многочисленных пародий. В главе «Фрамасонки. Пародии на деяния амазонок» «Оперы праздника любви и брака» (1754) Антуан Пуансине рассказывает о вторжении прекрасных женщин в замок масонов, где они соблазняют и оковывают цепями всех присутствующих мужчин, заставляя председателя ложи изменить устав: «Чтоб отныне женщины / допускались к нашим мистериям»^{110}. Образ амазонок связан с очевидным страхом власти женщин, а также со страхом мужчин перед физической любовью (импотенция, совокупление с громадной женщиной); по легенде, они представляют собой смертельную опасность для мужчины, которого легко заменить и роль которого сводят до простого репродуктивного источника.

Амазонки Революции не заходят так далеко, чтобы носить брюки. У их костюмов широкие юбки, узкая талия и тесный лиф, но и эта одежда воспринимается как мужская. Обшитые сутажом лифы напоминают галуны, украшающие военную униформу. Кружевное жабо повторяет элемент мужского костюма, использующийся с XVII века. Этот атрибут хорватских кавалеристов пришел на смену отложному воротнику и стал предвестником галстука. Шляпа (украшенная перьями) – альтернатива традиционному головному убору и предшественница цилиндра – к тому времени уже была символом эмансипации. Начиная с 1770-х годов женская мода предоставляет относительную свободу выбора между несколькими стилями одежды, среди которых есть и мужской, где вышеупомянутые предметы одежды сочетаются с пришедшим из Англии платьем-рединготом^{111}.

Мужественный образ примеряли на себя представительницы верховной власти разных государств. Есть конные портреты правительниц, причем на некоторых они сидят по-мужски и в брюках. Подобной маскулинизацией была известна императрица России Екатерина II^{112}. Любительница физических упражнений, Мария-Антуанетта на портрете 1783 года работы швейцарского художника Луи-Огюста Брена де Версуа изображена в обтягивающих брюках^{113}. На портретах той эпохи королева, принцессы, фаворитки, а также артистки, художницы и писательницы своей позой демонстрируют силу и власть и посвящают себя различным интеллектуальным и физическим занятиям, например охоте. Большую свободу интерпретаций дает мифология, позволяющая преобразить аристократку в прекрасную и сильную Аталанту. Максимальной свободой пользуются артистки, например мадемуазель Рокур, известная своей любовью к женщинам, которая заказывает себе портрет, где она изображена в мужской одежде.

По данным Magazin des modes от 10 июня 1787 года, «сегодня за исключением фраков, которые еще не пришли на смену платьям, и кюлотов, которые пока не сменили юбок, одежда женщин такая же, как и у мужчин, как по крою, так и по цветам»^{114}, и это подтверждает (хотя и следует помнить о его любви к преувеличениям) Луи-Себастьен Мерсье в своей «Картине Парижа» (1781).

Вскоре кюлоты станут для женщин нижним бельем. Графические изображения времен Революции свидетельствуют об опасности, связанной с открытой одеждой, которая к тому времени уже несколько веков сопровождает женщин. Самый известный эпизод – публичная порка Теруань де Мерикур: для этого было достаточно задрать ей юбку. В результате этого унизительного инцидента она сошла с ума. К порке часто прибегают в 1791,1792, а затем снова в 1795 году (мюскадены пороли женщин-санкюлотов). В документах эта особенность женской одежды отражена весьма целомудренно. Однако известно, что такие женщины, как мадам Помпадур, носили под юбкой кальсоны. Мы еще вернемся к этому важному вопросу защиты, которую дает закрытая нижняя одежда.

Образ смешения полов нередко используется для того, чтобы осудить политизацию женщин в этот период и снизить накал страстей тех из них, кто встал на сторону республиканцев. Такой образ представляет их как существа, пошедшие против натуры, в то время как все славят руссоистское примирение человечества с природой. Женщины, которые посещают ассамблеи, «выходят за границы своего пола», установленные самой «природой». Эмансипированные, неблагополучные, страшные, шлюхи, двуликие чудовища, существа неясного пола… Их называют «женщинами-мужчинами», которые «без стыда надевают мужскую тунику и совершают отвратительный обмен очарования, данного им природой, на трубку и кюлоты»^{115}. В фигуральном смысле этот упрек может быть адресован Олимп де Гуж[14]14
  Олимп де Гуж (1748–1793), писательница и журналистка, автор «Декларации прав женщины и гражданки» (1791). (Прим. пер.)


[Закрыть], Манон Ролан[15]15
  Манон Жанна Ролан (1754–1793), писательница, жирондистка, организатор домашнего салона, где встречались революционеры. (Прим. пер.).


[Закрыть] и другим героиням Революции.

«Лишить аристократию красоты»?

Как одно из следствий утрированного поведения и выступлений с непопулярными заявлениями появляется большой страх вирилизации. К примеру, Олимп де Гуж в 1792 году призвала своих согражданок «лишить аристократию красоты, которая разделяет женщин и заставляет их злословить друг на друга»^{116}. Манон Флипон, будущая мадам Ролан, а в 1770-х молодая католичка, представительница буржуазии, пишет о себе, что она борется против тщеславия, видя пример горячего желания нравиться, столь свойственного женщинам, и ищет добродетели в простых костюмах, используя римскую модель, обнаруженную ею в ходе учебы. Ее мемуары и письма напоминают нам о том, что XVII век, который принято ассоциировать с распутством и галантностью, – это еще и век моральной и гражданской добродетели. Один эпизод начала Революции, который наверняка долгое время считался анекдотическим, сегодня может расцениваться как провозвестник отказа от привычного соблазнения: 7 сентября 1789 года около десяти жен известных художников отдали свои украшения на «патриотические» нужды^{117}. У них появились подражательницы, которые отдавали даже застежки на туфлях. «Соблазнение относится к Старому порядку. Оно символизирует уже даже не социальный класс – аристократию, а политический режим, общество прошлого», – делает вывод историк Доминик Годино^{118}.

В 1792 и 1793 годах в общественном пространстве славят другую красоту – юных дев, чья девственность символизирует чистоту и добродетель. Женщины-матери с щедрыми грудями служат эмблемой свободы, победы, разума^{119}. 25 сентября 1792 года у Революции появилось женское лицо и фригийский колпак. Как подчеркивает историк Жан-Клеман Мартен, женщины, которые участвуют в многочисленных революционных празднествах, не воплощают, а иллюстрируют то, что они представляют^{120}. Есть ли в их присутствии на этих праздниках политическое измерение? Может быть, они приходят, чтобы украсить их своим грациозным присутствием и порадовать глаз окружающих? Патриотическое измерение в виде клятв сосуществует с поиском формы эротизации происходящего.

«Прошло время униженной женщины, опозоренной этим фальшивым и фривольным культом»^{121}. Весьма бравурное заявление, хотя, как мы видели, отчасти неверное. С точки зрения радикально настроенной Этты Палм д’Элдерс[16]16
  Этта Палм д’Элдерс (1743–1799), родилась в Нидерландах, феминистка и куртизанка, секретный агент нескольких правительств, основательница первого женского клуба, автор предложений об уравнении женской и мужской супружеской измены, о правовом равенстве и возможности развода, о допуске женщин ко всем гражданским и военным постам. (Прим. пер.)


[Закрыть], французские дамы остаются рабынями своей любви к легкомыслию, этого качества, которое они выработали, приспосабливаясь к мужскому деспотизму. Да, в этом проявилась их хитрость, но эта хитрость унизительна, полагает Олимп де Гуж. Должен ли новый режим положить этому конец? Или эту проблему должны решать сами женщины? По мнению депутата-монтаньяра Лекинио, эмансипация женщин должна быть делом самих гражданок, когда они разорвут свои цепи, которые никакой закон не разорвет за них. Другие предлагают мужчинам тоже научиться любить в женщинах добродетель, а не жеманство. Гордость и красота женщины заключаются в материнстве, но исторические обстоятельства требуют временно сделать исключение из правила. Чрезмерная политизация некоторых кругов и необходимость защищать родину от опасности вновь ставят под вопрос традиционное определение различия между полами.

Женщина в униформе

Один из самых сильных образов маскулинизированной женщины – это женщина-солдат. Некоторые гражданки республики выражают желание стать военными. В 1792 году Теруань де Мерикур хотела сформировать женский легион, аргументируя эту необходимость, в частности, тем, что добродетель и храбрость не зависят от пола. Своей скандальной репутацией она обязана не только подобным высказываниям, которые считались слишком экстравагантными, но и своей манерой одеваться по-мужски. Уже после Варен на[17]17
  21 июня 1791 года Людовик XVI и Мария-Антуанетта попытались бежать в крепость Монмеди, но были задержаны в городке Варенн. (Прим. пер.)


[Закрыть] Олимп де Гуж представила в Национальной ассамблее проект женской национальной гвардии, а в 1792 году она с тем же успехом предлагала, чтобы королеву в Тю-ильри охраняли амазонки^{122}. 4 марта 1792 года жительницы Нанта под предводительством гражданки в красном колпаке требуют выдать им пики, чтобы защищать город^{123}. 6 марта в Ассамблее была зачитана петиция за подписью 300 женщин, требующая дать им право учиться обращаться с оружием на основании Декларации прав человека и гражданина. Видеть в этом «воинствующий феминизм» было бы слишком несовременно. Оценивать это требование, описанное Теруань де Мерикур, как «превращение отвращения быть женщиной в воинствующий феминизм»^{124}, было бы справедливо только в том случае, если термин «женщина» расценивать как относящийся к униженному статусу, ограничивающему поле жизненных возможностей.

Вступление в войну 20 апреля 1792 года приводит к умножению подобных женских патриотических деклараций, появлению на военной службе женщин-добровольцев и героинь, которых начинают почитать. Имя настоящих женщин-солдат, сестер Ферниг (уроженок севера Франции), было присвоено петиции, в которой требовалось «отправить девять сотен парижских гражданок, которые поступили в армейские ряды, переодевшись мужчинами, к границам страны, чтобы сражаться с тиранами наций», а также создать большой женский военный корпус. Подписала его загадочная «Манетт Дюпон». Что это – псевдоним или настоящее имя? Десять тысяч женщин-добровольцев должны были иметь оружие и носить униформу, отказаться от «соблазнов любви», коротко остричься и петь:

 
Как мальчики одетые, шагаем <…>
Чтобы победить деспотов,
Прощайте, дорогие родители.
Мы носим брюки.
 

Вот они – современные женщины^{125}.

По всей стране пели еще одну песенку, восхвалявшую женщин-революционерок, вступивших в ряды армии:

 
Возьмем мальчишескую одежду
И поддержим санкюлотов.
Оставим казакин и юбки,
Чтобы повергнуть жестоких деспотов^{126}.
 

Конечно, песню не следует воспринимать буквально, скорее всего, это шутка. На самом деле, судя по всему, присутствие женщин в мужском костюме вызывало жалобы солдат. Такая одежда позволяла солдатским подругам или проституткам скрываться в рядах военных. Декрет от 30 апреля 1793 года предписывает «отстранить от военной службы женщин, которые в данный момент служат в армии»^{127}. Это решение, имеющее серьезные последствия для возможности реализовать свои гражданские права, будет давить на женщин вплоть до XX века.

Но в то же время закон разрешает присутствовать в войсках маркитанткам и мелким торговкам. Они должны были иметь патент, их строго отбирали и тщательно за ними следили. Тот же закон от 30 апреля 1793 года определял статус маркитанток: они должны иметь хорошие манеры и безупречный нрав, а также быть замужем за служащим солдатом^{128}. За армией также следовали прачки.

У маркитанток не было официальной формы, но в императорской гвардии они имели право носить брюки с гетрами, короткую юбку, шляпу и кавалерийский редингот (брюки также носили маркитантки австрийских гусар)^{129}. Судя по всему, это был первый и единственный пример социопрофессиональной ситуации, в которой женские брюки официально разрешались и признавались. Настоящее исключение из правил, но достаточно ограниченное с точки зрения морали и пола. В действительности, которая сильно отличалась от образа, созданного изображениями кокетливых маркитанток, эти женщины, которые давали солдатам водку, когда те смотрели в лицо смерти, вынуждены были довольствоваться довольно жалкой одеждой, никакого отношения к униформе не имеющей. Их популярность соответствовала риску, который они на себя брали, а память увековечена в песнях (например, в знаменитой песне, посвященной Фаншон и написанной гусаром Ласалем: «Она любит смеяться, она любит пить, / Она любит петь как мы»). А еще есть проститутки, вечные спутницы армий, которые иногда стараются сделаться незаметными, переодевшись в мужскую одежду, чтобы попасть в военный лагерь.

Как мы увидим позже, несмотря на официальный запрет, несколько десятков солдат женского пола по-прежнему будут стремиться участвовать в военной авантюре, что подразумевает соучастие и поддержку со стороны мужчин. В мае 1793 года гражданка Фавр, ссылаясь на службу, которую она сослужила родине, требует карту гражданина, но не добивается ее. 10 мая 1792 года активными гражданами, имеющими право голоса, признают только мужчин. Женщинам не разрешают ходить в униформе: обычно они переодеваются именно в нее.

Полиция Парижа арестовывает людей, которые замечены в переодевании или ношении маски. Этот запрет будет подтвержден в уже упомянутом здесь декрете от 29 октября 1793 года: «Каждый волен носить ту одежду его пола, которую сочтет подходящей, в противном случае будет сочтен подозрительным лицом и подвергнут соответствующему обращению, а также наказан как нарушителе общественного спокойствия». Следует обратить внимание на антифеминистское измерение этого уточнения («его пола»).