Текст книги "Управляемые (ЛП)"

Автор книги: Кристи Бромберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Мы погружаемся в приятную тишину, наблюдая за аттракционами и людьми вокруг нас, небольшими щепотками поглощая сахарную вату. Я действительно наслаждаюсь, проводя время с Колтоном. Он внимательный и интересный, и, кажется, как будто действительно заинтересован во мне как в личности.

Полагаю, я ожидала более поверхностного дай-я-тебя-узнаю отношения, и то, что я ошиблась, является для меня долгожданным знанием.

Колтон тянется пожать моё колено, обращая внимание на последнюю горку, которую мы не посетили:

– Ты готова покорить Молнию, Райлс?

При мысли о маленькой закрытой кабинке, бесконечно кувыркающейся почти в свободном падении, я бледнею. Её трясёт, швыряет вперёд и назад, пока ты заключён в ней. Я шумно сглатываю:

– Ещё нет, – отрицательно трясу головой.

– Пойдём, прошвырнёмся, – шутливо настаивает он.

От попытки представить себя на этом аттракционе я чувствую надвигающуюся клаустрофобию, повожу плечами, чтобы избавиться от этого призрачного ощущения.

– Прости. Не могу, – мямлю я, ощущая, как весь организм накрывает жар от смущения. – Я страдаю сильными приступами клаустрофобии, – поясняю, убирая с лица волосы.

– Я заметил, – говорит он с усмешкой. Когда я вопросительно поднимаю бровь, он продолжает, – Помнишь? Каморка для хранения? За кулисами? – напоминает он с наводящей ухмылкой на лице.

– О. Да, – уязвлённая памятью о тех моих действиях, чувствую, как пылают от его комментария щёки. – Как я могу забыть?

– Так было всегда, или это твой брат в детстве запер тебя в чулане и забыл? – выговаривает он, довольно смеясь от этой мысли.

– Ха-ха, – качаю я головой и быстро отворачиваюсь, надеясь, что он не увидит слёзы, мгновенно наполняющие глаза от воскресших воспоминаний. Тянусь привычно покрутить кольцо, и обнаруживаю это место пустым. Дрожащим голосом выдыхаю, прикрывая на мгновение глаза, чтобы совладать с эмоциями, которые, кажется, готовы вырваться наружу. Злюсь на себя за то, что позволила какой-то ничтожной горке спровоцировать такую сильную реакцию.

Как только он замечает моё состояние, его смех резко прерывается; Колтон кладёт мне на плечо руку, притягивая к себе:

– Эй, прости, Райли. Я не имел в виду…

– Нет, всё нормально, – трясу головой, уклоняясь от его рук, спасаясь от его тепла, испытывая неловкость от своей реакции. – Нет необходимости извиняться. Это я должна просить прощения. – Он кивает, принимая мой ответ, его глаза умоляют рассказать мне больше. – Я… мм… пару лет назад попала в серьёзную автокатастрофу… Некоторое время была в ловушке, не могла выбраться, – качаю головой, отгоняя яркие воспоминания. – С тех пор не могу находиться в небольших замкнутых помещениях. Чувствую себя захваченной.

Колтон кладёт руку мне на спину, успокаивающе поглаживая вверх-вниз.

– Те шрамы? – спрашивает он.

– Угу, – отвечаю я, всё ещё пытаясь восстановить свой голос.

– Но сейчас ты полностью здорова? – его голос наполняет настоящая обеспокоенность, заставляя меня оглянуться на него и улыбнуться.

– Физически – да, – произношу, откидываясь назад, в его комфортное тепло, укладываясь спиной на его торс; его рука машинально оборачивается вокруг меня. – Эмоционально, – я вздыхаю, – было время и получше. Я говорила тебе, Колтон, у меня достаточно багажа за спиной.

Он целует меня в голову, держит меня, не отрывая губ. Я буквально слышу в нашей тишине вопросы, которые он хочет задать. Что произошло, и насколько ужасно это было? Почему у несчастного случая такие последствия, что заставляют меня бежать от него? Я не хочу омрачать вечер грустью, поэтому отщипываю кусочек сладкой ваты и поворачиваюсь к Колтону таким образом, что оказываюсь прижатой к нему, моё согнутое колено покоится на его бедре. Я машу ватой перед его лицом.

– Насколько сладко тебе нравится, Ас? – флиртую я, облизывая нижнюю губу, а затем провокационно кладу вату между своих губ.

Он склоняется ко мне, его глаза стремительно темнеют, на губах играет непристойная улыбка.

– О, милая, твой вкус достаточно сладок, – он поглощает вату, зажатую у меня во рту, и целенаправленно цепляет мою нижнюю губу, потянув за неё. Укол боли в ту же секунду зализывается языком. Тихий стон удовольствия, исходящий из его горла, заводит меня. Вызывает желание выпить его до дна. Прямо здесь. Прямо сейчас.

– Мне, определённо, нравится этот вкус, – бормочет он мне в рот. – Нам только, возможно, надо попридержать коней и согласиться отложить это на попозже, – он лениво потирается губами о мои губы, – на тот случай, если тебе нужно немного подсластителя после того, как я запачкал тебя, – губами ощущаю, как его рот изгибается в улыбке. Его соблазняющие слова заставляют низ моего живота сладко и тяжело запульсировать. Обещание большего – кончить вместе с ним – делает меня влажной и превращает мою мягкую боль в тлеющий ожог.

Я вздыхаю против его губ, полностью околдованная и целиком очарованная им. Прислоняюсь лбом к его лбу, беру паузу, чтобы успокоить переполненное бушующими переживаниями нутро.

– Так, – говорит Колтон, отстраняясь и мягко целуя меня в лоб, и затем продолжает. – Есть две вещи, которые мы обязаны сделать, прежде чем уйти.

Он поднимается со скамейки, засовывая пакет со сладкой ватой подмышку, глядя на него с ухмылкой, потом хватает меня за руку и тянет, поднимая на ноги.

– О, правда? И что это может быть?

– Мы должны прокатиться на колесе обозрения, – вещает он, игриво похлопывая меня по заднице, – и я просто обязан выиграть для тебя мягкую игрушку.

Я громко смеюсь, в то время как мы направляемся к колесу. Очередь к нему короткая, и мы праздно болтаем, удивляясь тому, как много у нас общего, несмотря на происхождение из таких разных семей. Насколько схожи наши симпатии и антипатии. Одни и те же предпочтения в кино и в телепрограммах.

Мы входим в кабинку, и поручень безопасности опускается на наши колени. Колесо медленно вращается, Колтон закидывает руку мне на плечо.

– Так ты не закончила рассказывать мне о себе.

– Что такое? – смеюсь я. – Думаешь, я не заметила, что ты сегодня ещё не был предметом для разговора?

– Я следующий, – обещает он, целуя меня в висок, когда я прижимаюсь к его теплу и безопасности его рук, пока мы поднимаемся всё выше. Он обращает внимание на человека, жонглирующего шариками.

– Скажи мне, Райли, каким ты видишь своё будущее? Красивый муж, два с половиной ребенка и белый забор?

– Ммм, может быть. Однажды. Но муж должен быть горячим и милым, – я преувеличенно громко смеюсь. – И без детей.

Чувствую, как напрягается от моих слов его тело, его молчание оглушительно, прежде чем он реагирует:

– Это сюрприз для меня. Ты любишь детей. Работаешь с ними каждый день. Неужели ты не хочешь завести своих? – Я слышу в его голосе замешательство, чувствую, как движется у моей макушки его челюсть, упираясь в неё.

– Посмотрим, что приготовит мне судьба, – отвечаю я, надеясь, что он удовлетворится моим ответом, и не станет допытываться дальше.

– Смотри! – я указываю на горизонт, где верхняя часть полной луны только поднимается над холмами, радуясь, что у меня появилась причина сменить тему. – Так красиво!

– Хм-хм, – бормочет он, пока мы сидим и наблюдаем её восхождение. – Знаешь, какое есть правило, когда, катаясь на колесе обозрения, ты достигаешь высшей точки?

– Нет. Какое? – Поворачиваюсь я к нему, слегка отстраняясь от тепла его рук.

– Такое, – отвечает он, накрывая мой рот своим, а рукой зарываясь в мои волосы. Голод в его поцелуе так ощутим, что на время я теряю себя в нём. Его язык проскальзывает мимо моих губ, по пути обольстительно их облизывая. Я полна ощущений: тихий шорох колеса, горячее тепло кончиков его пальцев, шёпот на моей щеке, сладкий вкус сахарной ваты на его языке, моё затихающее имя на его губах. Мы медленно опускаемся вместе с колесом, и, осознав это, отрываемся друг от друга, огонь, бушующий между нами, отступает.

– Милостивый Иисус, – потешаясь, ворчит Колтон, ёрзая на сиденье, чтобы шов на джинсах не давил на его возбуждённую промежность. – Я реагирую на тебя, как чёртов подросток, – он качает головой, его накрывает смущение.

– Да ладно, Ас, – говорю я, моё эго очень довольно его комментарием и тем, как я на него влияю. – Ты должен мне игрушку.

Спустя тридцать минут и несколько пройденных игр, с ноющими от смеха боками, благодаря игривым шуточкам Колтона, я становлюсь гордой владелицей огромной и очень ассиметричной плюшевой собаки. Я прислоняюсь к углу одного из зданий на территории ярмарки, согнув колено, ступнёй одной ноги упираясь в стену, а на моём бедре покоится мой новый заветный приз. Я наблюдаю за тем, как Колтон доигрывает в последнюю игру, берёт маленький приз, который он только что выиграл, и вручает его маленькому мальчику, стоящему рядом с ним у стенда. Он треплет пацана по голове и улыбается его маме, прежде чем направиться ко мне. Его тугие мышцы перекатываются под футболкой, пока он движется, и всё его тело кричит, что оно создано для греха. Я не могу оторвать от него глаз. Я вижу, что не одна я не могу – мама мальчика смотрит вслед уходящему Колтону с благодарностью во взгляде.

– Тебе весело? – спрашивает он, приближаясь ко мне, и дёргает собачье ухо. Я глупо ему усмехаюсь. Как будто есть смысл спрашивать. Я же с ним?

Он тянется и ведёт кончиком пальца по моей щеке.

– Я люблю твою улыбку, Райли. Ту, которая прямо сейчас на твоём лице, – он обхватывает ладонью мою шею сзади, большим пальцем проводя по нижней губе. Его прозрачные глаза изучают мои и что-то в них выискивают. – Ты выглядишь такой беззаботной и радостной. Такой красивой.

Я склоняю голову, мои губы прощально касаются его пальца.

– В отличие от тебя? – спрашиваю я. Он вопросительно выгибает брови. – Когда улыбаешься ты, твоё лицо кричит о проказах и неприятностях, – и о горе, мысленно добавляю я.

Я качаю головой, когда улыбка, которую я только что описала, появляется на его лице. Провожу свободной рукой по его груди, довольная шипением, сопровождающим его дыхание, в ответ на моё прикосновение, и вижу огонь, пляшущий в его глазах; и это выражение «я типичный плохой парень» написано на нём большими буквами.

Его улыбка становится шире:

– Плохой мальчик, да?

Прямо сейчас, в этот момент, понимаю – нет такого варианта, что я когда-нибудь буду в состоянии противостоять ему – с его взъерошенными волосами, изумрудными глазами, и этой улыбкой. Смотрю на него из-под ресниц, прикусив нижнюю губу.

– А ты из тех девочек, которым нравятся плохие мальчики, Райли? – спрашивает Колтон низким хриплым голосом, в котором сквозит желание, его губы в сантиметрах от моих, глаза горят решимостью.

– Неа, – шепчу я, едва имея достаточно самообладания, чтобы выговорить это вслух.

– А ты знаешь, что нравится плохим мальчикам? – он кладёт руку мне на поясницу, с силой прижимая к себе. Горячие вспышки удовольствия взрываются в каждой точке, в которой соединяются наши тела.

О, боже! Его прикосновения. Твёрдое тело, прижатое к моему, вызывает жгучую потребность в том, чего я не должна желать. Не должна хотеть от него. Но у меня больше нет сил с ним бороться. Я рвано втягиваю воздух, не доверяя собственным голосовым связкам.

– Нет, – всё, что получается сказать в ответ.

И после следующего вздоха Колтон сокрушает мой рот иссушающим жаром поцелуем, окрашенным почти насильственным желанием. Он целует меня так, будто мы в одиночестве в его комнате. Его руки проходятся по всей длине моего тела, порхают на шее, берут в чашу ладоней лицо, пока он медленно ослабляет интенсивность поцелуя.

В качестве завершающего штриха Колтон оставляет лёгкий поцелуй на кончике моего носа, затем отклоняется; дьявольский взгляд всё ещё тлеет в его глазах.

– Итак, нам плохим мальчикам, – продолжает он, в то время как моя голова всё ещё кружится, – нам нравится, – он наклоняется, его губы у моего уха, тепло дыхания щекочет кожу. Думаю, сейчас он собирается сказать мне что-то эротическое. Что-нибудь шаловливое, что он хочет со мной сделать, и от затянувшейся паузы я зависаю в раздумье, – ужинать!

Я откидываю голову и громко хохочу, рукой на его груди отодвигая его от себя. Он смеётся вместе со мной, забирая у меня из рук плюшевую собаку.

– Попалась! – восклицает он, хватая меня за руку, и мы покидаем ярмарку.

Мы пробираемся к машине, болтая ни о чём, затем выезжаем с парковки. Пока мы едем, Колтон включает радио, я тихонько ему подпеваю.

– Тебе действительно нравится музыка, да?

Я улыбаюсь ему, продолжая петь.

– Ты знаешь слова каждой звучавшей сейчас песни.

– Это – моя незамысловатая форма терапии, – отвечаю я, регулируя ремень безопасности так, чтобы повернуться и смотреть ему в лицо.

– Свидание было настолько плохим, что тебе уже нужна терапия? – острит он.

– Прекрати! – я смеюсь его шутке. – Я серьёзно. У музыки лечебный эффект.

– Как это? – спрашивает он; его лицо сосредоточено, потому что мы выехали на оживлённую I-10.

– Мелодия, слова, чувства, которые за всем этим скрываются – так просто всего не передать, – я пожимаю плечами. – Не знаю. Полагаю, иногда музыка говорит о моих чувствах лучше, чем я сама. Может быть, когда я пою, всё, о чём трусила сказать кому-то, я опосредованно могу сказать в песне. Думаю, для меня это лучший способ описать что-либо, – по моим щекам ползёт румянец, потому что я чувствую себя глупо, что не в состоянии объяснить лучше.

– Не смущайся, – говорит он мне, протягивая руку и располагая её на моём колене. – Я улавливаю суть. Понимаю, что ты пытаешься мне сказать.

Я собираю воображаемые ворсинки с моих джинсов, – это моя нервная привычка, когда я попадаю в неловкую ситуацию. Тихо смеюсь:

– После аварии, – и шумно сглатываю, в шоке от того, что мне настолько комфортно с Колтоном, что я добровольно делюсь с ним этой информацией. Это та часть моей истории, о которой я редко говорю, – это помогло мне. Когда я выписалась из больницы и вернулась домой, бедная Хэдди так устала слышать одни и те же песни много раз, что угрожала выбросить мой iPod в мусоропровод, – я улыбаюсь, вспоминая, как серьёзно она была настроена. Насколько была сыта по горло прослушиванием Matchbox Twenty. – Я использую это и сейчас, с детьми. Когда они только попадают к нам, или если им нелегко справляться с ситуацией, или если они не могут свободно рассказывать о своих переживаниях, мы помогаем им, используя музыку, – я пожимаю плечами. – Знаю, звучит не слишком научно, но это работает.

С абсолютной искренностью Колтон смотрит мне в глаза и спрашивает:

– Ты ведь действительно любишь своих воспитанников, да?

Я отвечаю без колебаний:

– Всем своим сердцем.

– Им очень повезло, что за них борешься ты. Этот тяжёлый для ребёнка путь должен прерываться. Он легко уничтожает, – Колтон качает головой, замолкая. Я чувствую, как он погружается в какие-то непостижимые воспоминания, и от него исходит печаль. Я кладу руку поверх его ладони на моём колене, и ободряюще сжимаю её пальцами. Что произошло с этим красивым мужчиной, который всего минуту назад был игрив и сексуален, а в следующую уже тих и задумчив? Что вмещает в себя этот населённый призраками взгляд пронзительных зеленых глаз? Что прошлое дало ему, какой жестокий стимул заставил выбрать свой путь, добиваться успеха любой ценой?

– Хочешь, поговорим об этом? – тихо спрашиваю я, боясь выглядеть излишне любопытной, но желая, чтобы он поделился тем глубинным тёмным секретом, который имеет над ним такую власть. Мы как будто играем в Ану и Кристиана (прим. перев. персонажи романа «50 оттенков серого»).

Он громко вздыхает, тишина в машине разрастается. Я украдкой бросаю на него быстрый взгляд и вижу напряжение, запечатленное в линиях вокруг его рта. Огни проезжающих мимо автомобилей отбрасывают тени на его лицо, заставляя его казаться еще более неприкосновенным, далёким, каким я сейчас его ощущаю, несмотря на его непосредственную близость. Я очень сожалею, что задала свой вопрос. Опасаюсь, что ещё глубже погрузила его в воспоминания.

Колтон вынимает свою руку из моей, снимая бейсболку и забрасывая её на заднее сиденье, затем резко взлохмачивает свою шевелюру. Мышцы под подбородком сокращаются, когда он в задумчивости сжимает и разжимает челюсти.

– Чёрт, Райли, – и, когда салон снова погружается в тишину, я думаю, что это всё, что услышу в ответ. В конце концов, он продолжает. – Я не… – снова останавливается, машина выезжает на шоссе. Я вижу, как плотно, обеими руками он вцепляется в руль. – Я не должен преследовать тебя своими демонами, Рай. Заполнять твою головку дерьмом – заветной мечтой любого психолога. Дать тебе в руки боезапас – чтобы препарировать мою сущность и кинуть её мне обратно в лицо, когда во всём, что я сделаю – или скажу – я облажаюсь.

Я тут же обращаю внимание, что слышу в его заявлении «когда», а не «если». В нём укоренилась мысль, что он – неудачник. Переживание в его словах ударило меня сильнее, чем обвинение в бесчувственности, которое он выплюнул в мою сторону. Мой многолетний опыт говорит мне, что он до сих пор страдает, по-прежнему сталкивается с тем, что случилось много лет назад.

Мы останавливаемся на светофоре, и Колтон обеими руками трёт лицо:

– Послушай, прости. Я…

– Не нужно извиняться, Колтон, – я тянусь к нему и сжимаю его плечо. – Совершенно не нужно.

На мгновение он прикрывает глаза и опускает голову, потом поднимает голову и открывает глаза. Бросает на меня взгляд, на лице сдержанная улыбка, в глазах – печаль, и бормочет:

– Спасибо.

Окидывает глазами дорогу и, дождавшись зелёного сигнала светофора, давит на газ.

16 глава

Наш поздний ужин греховно хорош. Колтон привозит меня в небольшой ресторан на пляже на шоссе №1 немного к северу от Санта-Моники. Несмотря на оживленную толпу народа субботним вечером, хозяйка, увидев Колтона, приветствует его по имени, и быстро уводит нас на веранду к достаточно уединённому столику с видом на воду. Шум прибоя служит мягким музыкальным фоном нашему вечеру.

– Как часто ты здесь бываешь? – спрашиваю я с кривой усмешкой. – Или ты просто используешь тот факт, что хозяйка увлечена тобой, и поэтому нам предоставили самый лучший столик?

Он дарит мне свою усмешку, останавливающую сердце.

– Рейчел милая девушка. Её отец владеет этим местом. У него отсюда есть лестница на террасу на втором этаже. Иногда мы с ним поднимаемся наверх, чтобы выпить пару пива. Потрепаться. Сбежать от этого безумия, – он наклоняется ко мне и легко щёлкает пальцем по кончику моего носа. – Надеюсь, тебе здесь по вкусу? – спрашивает он.

– Определённо! Мне нравится расслабленность, – говорю я ему. Когда его ухмылка становится шире, а глаза темнеют, я взираю на него в замешательстве. – Что?

Он с весельем на лице делает глоток пива.

– Мне тоже нравится твоя расслабленность, только не в этой обстановке, – его намекающий тон будит в моём животе бабочек. Я хихикаю и игриво шлёпаю его. Он ловит мою руку, между делом поднося её к губам, а потом кладёт её себе на бедро, накрывая сверху своей рукой. – Нет, серьёзно, – поясняет он, – мне ближе уединённость, чем блеск и гламур образа жизни моих родителей и их ожидания. Моя сестра больше соответствует той гламурной среде обитания, нежели я, – он закатывает глаза, несмотря на чрезвычайное обожание на лице, появившееся у него при её упоминании.

– Сколько ей лет?

– Куинлан? Ей двадцать шесть, и она – настоящая заноза в заднице! – смеётся он. – Сейчас она учится в аспирантуре Университета Южной Калифорнии. Она напористая, властная, покровительствующая и…

– И она любит тебя до смерти.

Его лицо озаряется мальчишеской улыбкой, когда он кивает, соглашаясь:

– Да, верно, – и после некоторого раздумья выдаёт. – Это совершенно взаимное чувство.

Явная лёгкость в выражении любви к сестре от человека, не склонного показывать свои чувства, очаровывает меня. Колтон с удовольствием проявляет влечение и сексуальность, но ещё ни разу я не слышала, чтобы он так открыто выражал свои душевные порывы.

Прерывая наш разговор, появляется официантка, спрашивает у меня, готова ли я сделать заказ, хотя глаза её сосредоточены на Колтоне. Меня тянет признаться ей, что я понимаю её состояние, потому что сама нахожусь под влиянием его чар. Я до сих пор ничего не выбрала, поэтому смотрю на Колтона:

– Я буду то же, что выберешь ты.

Он взирает на меня с изумлением на лице:

– Их бургеры лучшие. Что думаешь?

– По-моему, звучит замечательно.

– Моя родственная душа, – дразнится он, сжимая мою руку. – Принесите нам, пожалуйста, два сёрф-гамбургера с картошкой фри и что-нибудь выпить, – говорит он официантке, а я пытаюсь вручить ей своё меню, и замечаю, насколько она взволнована Колтоном, обращающимся к ней.

– Ну, расскажи мне о своих родителях.

– Хо-хо, наступило время разговоров о Колтоне? – дурачится он.

– Ты получил своё, Ас. Теперь давай выкладывай, – не отступаю я, делая глоток вина.

Он пожимает плечами.

– Мой папа выходит за рамки всего, что окружает его в жизни. Всего. Он поддерживает меня, всегда позитивен, и сейчас мы с ним хорошие друзья. Моя мама более сдержанная. Для нашей семьи она – опора, – Колтон мягко улыбается, думая о ней. – Но у неё, определенно, есть характер и талант к драматизации, когда она считает таковую необходимой.

– Куинлан тоже приёмная?

– Нет, – качает он головой, допивая пиво. – Она родная дочь. Родители решили, что при их плотных графиках и частых разъездах одного ребенка будет достаточно, – он поднимает брови. – И тогда папа нашёл меня, – последнее заявление нарочито лёгкое, а боль, скрытая за этими словами, глубока.

– Тебе было тяжко? От того, что Куинлан родная, а ты приёмный?

Он раздумывает над ответом, отвернув голову и осматривая ресторан:

– Время от времени, думаю, я использовал это для получения выгоды. Но, узнав больше, понял, что мой папа не должен был приводить меня к себе домой в тот день, – он теребит этикетку на пустой бутылке. – Папа должен был сдать меня социальной службе, и Бог знает, что было бы дальше, потому как они – не самая эффективная организация. Но он так не сделал, – Колтон пожимает плечами. – Я вовремя вырос, чтобы понять, что они действительно любили меня, хотели меня, потому что, когда дошло до дела, они оставили меня у себя. Сделали частью своей семьи.

Я немного ошарашена откровенной честностью Колтона, потому что ожидала, что он уклонится от любых личных вопросов, как делает обычно относительно своих загадочных комментариев. Моё сердце разрывается от переживаний за маленького мальчика, которым он был. Я знаю – он скрывает потрясения, через которые прошёл, пока нашёл своё место в уже сложившейся семье.

– Каково это – расти с публичными родителями, на глазах у всей общественности?

– Полагаю, сейчас моя очередь вернуться к допросу, – шутит он, вытягивая и укладывая руку позади моего сиденья, и лениво накручивает на палец прядь моих волос. – Они приложили все усилия, чтобы изолировать меня и Куин от всего этого. В то время СМИ не были такими всемогущими, как сейчас, – пожимает плечами. – У нас были строгие правила и обязательные семейные ужины воскресными вечерами, когда папа не был в отъезде. Для нас кинозвёзды, приезжающие на барбекю, были просто Том и Рассел, как и любые другие люди, которых приглашают на семейную вечеринку. Мы не знали их никак по-другому, – он широко улыбается. – Боже, потом они испортили нас гнилой правдой, пытаясь наверстать упущенное за прошедшие с детства годы.

Колтон замолкает, когда приносят наш заказ. Мы благодарим официантку, добавляя приправы к нашим бургерам, и каждый погружён в свои мысли. Я удивляюсь, когда Колтон продолжает рассказ о своём взрослении.

– Боже, я был для них сущим наказанием, – признаётся он. – Постоянно создавал разного рода проблемы, последствия которых им приходилось разгребать. Не слушался. Восставал против их воли – на самом деле, против всего – когда у меня был хоть малейший повод.

Я откусываю от своего бургера, издавая довольный стон. На его лице мелькает улыбка:

– Я говорил тебе, что они лучшие!

– Божественно! – Я дожёвываю. – О-о-очень вкусно! – Вытираю уголок рта салфеткой и продолжаю выпытывать из Колтона информацию. – Итак, почему Донован? Почему не Уэстин, например?

– А почему Ас? – наносит он контрудар, сверкая мне воинственной усмешкой. – Почему не сладкий кексик или красавчик?

Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться от слов, слетающих с его губ. Вместо этого склоняю голову, уставившись на него глазами, полными веселья, и морщу губы. Мне давно было любопытно, сколько времени ему понадобится, чтобы задать этот специальный вопрос.

– Сладкий кексик из твоих уст звучит особенно неподходяще, – смеюсь я, в конце концов, и опираюсь локтями о стол, уронив голову на руки. – Ты уклоняешься от моего вопроса, Ас?

– Неа, – он откидывается на сиденье, не отрывая от меня взгляда. – Я отвечу на твой вопрос, когда ты ответишь на мой.

– Поиграем в игру? – Я выгибаю брови. – Покажи мне свой, и я покажу тебе своё?

В глазах Колтона загораются вызов и развлечение.

– Детка, я уже видел твоё, – произносит он, сверкая ослепительной усмешкой, перед тем как сократить между нами расстояние и прильнуть губами к моим губам, а затем отстраниться прежде, чем у меня появился бы шанс по-настоящему погрузиться в поцелуй. Моё тело гудит от отчаяния и возбуждения одновременно. – Но я был бы счастлив увидеть сегодня весь комплект целиком.

Мои мысли затуманены, а бёдра напряжены; от словесного столкновения между нами разливается сексуальное напряжение. Когда я понимаю, что уже могу говорить не предательски звучащим от его влияния на моё тело голосом, я продолжаю:

– А какой был вопрос? – дразнюсь, игриво хлопая ресницами.

– Ас, – пожимает он плечами, стремительно облизывая нижнюю губу. – Почему ты меня так зовёшь?

– Просто словечко, которое мы с Хэдди придумали давным-давно, когда ещё учились в колледже.

Колтон с удивлением поднимает брови, молчаливо побуждая к пояснению, но я только застенчиво улыбаюсь в ответ.

– Значит, оно обозначает что-то оттуда? И не касается исключительно меня? – спрашивает он, задумчиво двигая челюстью, пока ожидает ответа, который я не собираюсь ему давать. – И ты не скажешь мне, что это значит, так?

– Неа, – ухмыляюсь я, делая глоток своего питья, и наблюдаю, как морщится его лоб, пока Колтон обдумывает варианты.

– Хм-м-м, – бормочет он, щуря на меня глаза. – Всегда очаровательный и милый? (прим.перев. Ace – Always Charming and Endearing) – улыбается он, явно довольный собой за такую лестную расшифровку себе.

– Неет, – повторяю я, уголки моих губ подрагивают, приподнимаясь.

Его улыбка становится всё шире, когда он показывает на меня своим пивом.

– Я понял, – уверяет он, восхитительно морща нос в раздумье. – Раз и навсегда Колтон (прим. перев. Ace – Always Colton Everafter).

Ухмылочка на его лице и обворожительный взгляд заставляют меня рассмеяться. Я тянусь к его руке, лежащей на столе, и сжимаю её:

– Даже и близко нет, Ас, – поддразниваю я. – Теперь твоя очередь отвечать на вопрос.

– Ты не скажешь мне? – спрашивает он недоверчиво.

– Э-э-э, – его реакция на мои слова забавна. – Хватит игнорировать мой вопрос. Почему всё-таки Донован, а не Уэстин?

Мгновение он смотрит на меня, взвешивая варианты:

– Так или иначе, я всё равно добьюсь от тебя ответа, Томас, – говорит он мне многообещающим тоном – намекая на тактику убеждения, при мысли о которой такая знакомая жажда, которую он во мне вызывает, возвращается с удвоенной силой.

– Уверена, у тебя получится, – с приглушённым урчанием соглашаюсь я, зная, что, вероятно, он получит гораздо больше, чем просто слова.

Колтон пристально смотрит на меня пару секунд, в изумрудных бассейнах его глаз – буря эмоций, и, прежде чем я могу что-либо прочитать в них, он беспечно пожимает плечами и отворачивается к океану, отнимая у меня этот шанс.

– Сначала мои родители использовали фамилию Донован, чтобы защитить меня от мира, когда я был ребёнком. Когда мы путешествовали или требовался псевдоним, мы называли её. А когда я стал старше, – он делает глоток пива, – и стал участвовать в гонках, я захотел быть уверенным, что хорош, потому что это я, а не из-за имени моего отца. Я не желал, чтобы меня считали каким-то испорченным голливудским сыночком, который использует имя и деньги отца, чтобы прославиться, – он смотрит на меня, вылавливая картофель фри из моей тарелки, хотя у самого в тарелке его полно. – Я хотел сам заслужить свою славу. Действительно, заслужить, – на его лице снова мелькает улыбка. – Сейчас эта известность не имеет значения. Могу позволить себе не заботиться о том, кто и что про меня напишет. Или подумает. А тогда было важно.

Между нами повисает тишина. Мне трудно примирить образ высокомерного сексуального нарушителя спокойствия, каким его изображают СМИ, с человеком передо мной. Этому мужчине комфортно с самим собой – и, всё же, часть меня ещё чувствует, как он стремится найти своё место в этом мире. Чтобы доказать, что он достоин всего хорошего и плохого, что с ним случилось. У меня создаётся впечатление, что в этой земной жизни в нём есть немного и от ангела, и от дьявола.

– Скажи, Колтон, как ты нашёл этот ресторанчик? – я поднимаю за ножку свой бокал и рассеянно верчу его, вращая вино в бокале, прежде чем отпить.

– Я наткнулся на него однажды после занятий серфингом, по дороге домой, когда учился в колледже, – рассказывает он, косясь на женский визг, раздающийся из недр ресторана, когда его узнаёт какая-то девушка и называет по имени.

Не обращая внимания на посетителей, начинающих собираться внутри, чтобы поглазеть на Колтона, я, как ни в чём не бывало, продолжаю:

– Не представляю тебя студентом колледжа, Ас.

Он дожёвывает кусок бургера, а затем отвечает:

– Да, я тоже, – и смеётся, делая ещё глоток пива. – Думаю, я разбил родителям сердце, когда после двух лет бросил учёбу в университете Пеппердайна, оставшись без степени.

– Почему ты не доучился? – Я инстинктивно вздрагиваю, когда в окружающей темноте раздаётся жужжание и вспышка фотоаппарата, когда кто-то пытается сфотографировать Колтона.

Он небрежно, между делом, плавно сдвигает своё кресло в сторону, что говорит о постоянной практике. Теперь Колтон сидит почти спиной к залу, и разглядеть его труднее. Я совершенно не против, потому что он оказывается ближе ко мне, и теперь мы оба сидим лицом к лунному свету и океану. И его совсем не заботит возникший позади нас недовольный ропот толпы.

– Я мог бы навешать тебе лапши про свободолюбивый дух и всё такое, – он делает безразличный жест рукой, – но это просто не моё, – и пожимает плечами. – Углублённые исследования, набор форматов, сроки, структура... – на последнем слове он дрожит в притворном ужасе.