Текст книги "Тогда ты услышал"

Автор книги: Криста фон Бернут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Берит шумно выдохнула, и этот звук был похож на свистящий хрип. Так она дышит, когда ездит на велосипеде по горам. После трудного подъема. А теперь у нее такое чувство, что кто-то сдавил ей грудь.

Она потащилась к постели Стробо, но лучше ей не стало. Паника сковала ее грудную клетку, словно железным обручем.

Мона набрала номер Корнмюллеров. Она звонила долго, пока не раздались гудки «занято». Она снова набрала номер. Никто не подходит. Может, они оба плохо слышат. Позвонит завтра – сегодня – еще раз.

Она вынула из папки письмо Роберта Амондсена. Впервые она обратила внимание на то, что письмо не подписано. Потому что Роберт Амондсен не закончил его? Потому что еще не все рассказал? Потому что смерть помешала ему?

Пять минут первого. Сейчас Мона пойдет домой и наконец-то поспит больше четырех часов кряду, по крайней мере попытается. Охотнее всего она улеглась бы сейчас на диван в офисе Бергхаммера, настолько устала. Но вместо этого она спустилась на лифте в подвал, в подземный паркинг.

Ее машина стоит на сто двадцать втором месте. После поворота сразу слева. Мона еле идет, и на секунду она задумывается, не поехать ли лучше на такси. Ближайшая стоянка такси находится прямо напротив одиннадцатого отделения, рядом с Центральным вокзалом. Пара лишних шагов – и ей не придется искать, где поставить машину. Но тут же она опускает руку в сумку в поисках ключа.

Это было похоже на резкий разрыв пленки. Она не заметила, как кто-то подкрался к ней сзади. Она только поняла, что ее толкнули в спину, она потеряла равновесие и упала на машину.

Теперь у нее на шее что-то холодное. Вдруг стало не хватать воздуха. Острая боль.

– Ты в опасности, Мона. Я чувствую это.

– Не выдумывай…

26

Фишер проснулся. Ему приснился кошмар. Он сел и включил лампочку на ночном столике.

И в следующую секунду, по крайней мере, ему так показалось, он был уже в ванной, плеснул в лицо холодной водой. Посмотрел на себя в зеркало, на покрасневшие глаза, на четырехдневную щетину. Выглядел он жутко. Нужно как следует выспаться. Нет смысла позволить работе доконать себя, никому не будет толку от перегоревшего ГКУП.

ГКУП Фишер. Мысли замкнулись в петлю, и он едва не задремал стоя, опершись руками на умывальник.

Он вернулся в спальню, влез в джинсы, натянул теплые носки, прочные ботинки. В шкафу нашел последнюю чистую футболку. Серый шерстяной свитер, который Фишер носил уже несколько дней, он купил всего пару месяцев назад, а свитер уже весь потерся и ворсинки торчали.

Ну да ладно. Бывает и хуже.

Взял ключи от машины со стола в кухне. Ключ от квартиры Фелицитас Гербер лежал у него в кармане брюк.

Он решил заглянуть в ее жилище еще раз. Пока квартира не опечатана, по крайней мере, он так считал. Квартиру тщательно обыскали, но Фишеру все чудились полки с секретом или потайные ящички в шкафу. Никогда ведь не можешь быть уверенным, что ничего не пропустил. В любом случае не помешает заглянуть туда еще раз.

Он не стал задавать себе вопрос, почему именно сейчас.

– Что…

– Заткнись! – это было сказано хриплым шепотом, голос принадлежал молодому человеку.

Он стоял прямо за ней, она чувствовала его сильное напряженное тело. Всем весом он прижал ее к закрытой водительской двери. Натяжение проволочной удавки на шее стало немного слабее, перед ее глазами мелькнуло что-то похожее на складной нож.

– Не поворачивайся.

– Хорошо.

– Видишь это?

– Да.

Нож исчез из ее поля зрения, а потом она почувствовала легкий укол над правой почкой. Что там за орган? Кажется, легкое.

– Я нажму, если не будешь делать, что я скажу.

– Хорошо. Нет проблем. Что делать?

В подземном паркинге ни души, по крайней мере она никого не видела. Она совершенно одна. Открыла обе двери.

– Садись. Поверни голову вправо.

Мона послушалась. Он схватил ее за волосы, и теперь нож упирался в ее шею. Повторяет ее движения. Она полностью проснулась. Все рефлексы в порядке, но это не поможет, пока у него есть нож.

– Пристегнись. Продолжай смотреть вправо. Только попробуй повернуть голову влево!

– О’кей.

Мона стала искать ремень левой рукой. Наконец она нащупала металлическую защелку. Потянула вниз.

– Дай мне руку. Левую руку. Смотри направо!!! Продолжай смотреть направо!

И в этот момент что-то скользнуло по ее левому запястью, потом по рулю: пластмассовые наручники. Теперь она сможет вести машину, но выйти ей не удастся. Движения крайне ограничены. Дверь захлопнулась за ней, и она услышала, как он сел на заднее сиденье.

– Поезжай. – Проволока, охватывающая шею, снова натянулась. – Зеркало заднего вида. Подыми его.

– Мне придется выезжать задом. Оно мне нужно. Без зеркала я не смогу.

– Тебе хватит бокового.

Мона подняла зеркало заднего вида. Она не увидела ничего. Даже есть ли на нем маска. За паркингом ведется видеонаблюдение. Но, возможно, в последнее время никто это не контролирует.

Все произошло очень быстро. Всего лишь минута. Вот так и сходят с дистанции.

Она чувствовала его дыхание у себя на шее, когда сдавала задом по направлению к выходу. Проволока крепко сжимала шею, а на спине она чувствовала руку убийцы. Она могла управлять машиной, переключать скорости. Не более того. Снаружи это выглядело так, как будто женщина ведет машину и везет мужчину, который сидит не рядом, а почему-то сзади. Но это само по себе не подозрительно.

– Мне нужно потянуть за цепочку, чтобы открыть ворота. Правой рукой я не смогу этого сделать.

– Остановись напротив цепочки. Я потяну.

Когда он выходил, она мельком увидела его в боковом зеркале. Он был без маски. Но он промелькнул слишком быстро, и она не узнала его.

Берит закурила сигарету и немного успокоилась. «Любовь, – сказала она сама себе, – означает доверие». Она прочтет еще пару писем. Чтобы совсем успокоиться. Только поэтому. Она прочла кое-что, вырванное из контекста. Убить. Может быть, речь шла… о животных. Не может это быть тем, о чем она подумала.

– Куда мне ехать?

– На автобан.

– На какой?

– Который ведет к аэропорту.

Страх. У страха множество лиц. На этот раз он притворился болью в желудке и холодным потом.

– Кто вы?

– Это не важно.

– Чего вы хотите?

С заднего сиденья раздался бестелесный смех. Он держался спокойно и самоуверенно, как будто уже тысячу раз захватывал заложников.

– Хороший вопрос. Наконец-то правильный.

– Но отвечать вы на него, тем не менее, не хотите.

– Почему же. Отвечу. Когда мы будем на автобане.

Пошел дождь, огни города сливались перед усталыми глазами Моны.

– Это ваша служебная машина?

– Да. А что?

Убийца снова засмеялся. Должно быть, он юн, может быть, лет восемнадцать-девятнадцать.

– Это же «Опель-Астра». И вы не боитесь выезжать на нем на улицу!

– Мне тоже больше нравится «Ауди ТТ».

Засопел.

– На нем сегодня каждый дурак ездит. Далеко еще?

– До автобана?

– Да.

Убийца нездешний. Все знают дорогу к автобану на Нюрнберг, с которого есть съезд к аэропорту.

– Еще пару минут. Мы уже подъезжаем к Внутреннему кольцу.

Что-то было в его голосе. Точнее, в манере говорить, делать ударение в словах.

Напоминает Иссинг.

Мона повернула на Внутреннее кольцо. Руки как будто примерзли к рулю, хотя отопление работало на полную мощность.

Берит взяла подписанный от руки конверт. Отправитель – Фелицитас Гербер.

Кто такая Фелицитас Гербер?

В ней некстати вскипела ревность. Что-то не так со Стробо, чего-то очень важного она не знала, Берит чувствовала это так же ясно, как прикосновение. А она думала только о том, нет ли у него другой девушки!

И она открыла следующее письмо.

– У вас Фелицитас Гербер. Я хочу, чтобы вы отпустили ее.

– Как вам такое в голову могло прийти? Что вы знаете о Фелицитас Гербер? – Но Мона уже все поняла, как только задала вопрос. Все сложилось.

1979 год, забеременевшая девушка.

– Это не она.

– Что – не она?

– Это сделал я. Дайте мне диктофон, я наговорю вам все, что хотите. А потом отпустите ее. Потому что тогда вы поймете, что это сделал я.

– Запись ничего не даст, – сказала Мона. – Суд не примет ее в качестве доказательства.

Тем временем они выехали на автобан. Машин практически не было. Мона ехала на скорости около ста километров в час. Очень удобная скорость. Он говорил ей прямо в ухо.

– Это сделал я, и баста. Больше я вам ничего не скажу.

Это сделал я. Это было сказано очень тихо и мягко, почти сексуально. Как будто это признание доставляло ему удовольствие.

– Вы – сын Фелицитас Гербер? – Вопрос рискованный, потому что он сбил его с мысли. Многих это злит.

«Хайко, любимый мой Хайко, я так рада, что мы нашли друг друга после всех этих лет, и ты простил мне то, что было. Я вижу тебя малышом с большими темными глазами, обвиняющими меня в том, что я тебя бросаю. Но я не могла иначе – и я не знала, как сказать тебе, что у тебя не один отец, а…»

«…милый Хайко, хотелось бы, чтобы ты об этом даже не думал. Твой план страшен, и мне стыдно, что я зародила в тебе такое разрушительное чувство. Я не должна была рассказывать тебе о том, что было. Теперь я знаю, что я была тебе плохой матерью и что правильно поступила, отдав тебя на усыновление – ты ведь рос в нормальной семье.

Хотя я была так счастлива, когда узнала, что ты искал меня, я проклинаю тот день, когда увидела тебя на пороге своего дома, выросшего, молодого и красивого, как твои отцы тогда… Я чувствую, что зло, которое я хотела удержать подальше от тебя, все-таки добралось до тебя, и мне так стыдно за это… Прошу тебя, прошу тебя, Хайко, не делай этого! Живи своей жизнью, помни о своих родителях, которые сделали для тебя все то, что я была сделать не в состоянии, и забудь обо мне…»

– Она думает, что это она виновата, но это не так.

– Ну, хорошо. Начнем сначала.

– Я не хочу, чтобы она понесла наказание за то, что сделал я.

– Вы ее любите.

– Она – моя мать. Я люблю ее. Она самый невероятный человек из всех, кого я когда-либо встречал. Она такая умная. И такая слабая, но одновременно с этим очень крепкая как сталь. Понимаете?

– Да.

Мать Моны тоже была слабой. И крепкой как сталь. Мона почувствовала, что слезы начали застилать ей глаза. Казалось, в ней что-то оттаяло. Что-то очень тяжелое и холодное. Она любила свою мать. Это правда. Она любила свою мать не только потому, что у нее больше никого не было, кого можно было бы любить. Она любила ее как личность, такой, какая она есть. Сумасшедшая, непредсказуемая, интересная. Фея, злая ведьма, испуганная маленькая девочка, переодевавшаяся перед зеркалом. Ни у одной из ее подруг не было такой матери. Ни одна нормальная мать не могла общаться с матерью Моны.

– Никто этого не понимает.

– Нет. Я понимаю. Вы хотели отомстить за мать.

– Нет. Не так. Сначала мне хотелось иметь отца.

Фишер сидел в кухне Фелицитас Гербер. Ослепительно ярко светила стоваттная лампочка без абажура. Он ничего не нашел, но, тем не менее, у него было такое чувство, что он что-то упустил.

– Первым был Михаэль.

– Михаэль Даннер?

– Да.

– Фелицитас Гербер назвала вам его имя.

– И имена остальных. Я приставал к ней до тех пор, пока она не сказала. Первым был Михаэль. Ясно, его достать было легче всего.

– То есть вы пошли к нему и сказали, что он – ваш отец. Так это понимать?

Он протянул руку и взял у нее диктофон. Мона чувствовала на шее его дыхание.

– Я пришел к нему во время тихого часа и сказал, что знаю.

– Что именно?

– Сказал, что считаю его своим отцом. Просто хотел посмотреть, как он отреагирует. Я имею в виду, он вполне мог быть моим отцом, но остальные тоже.

– Вы могли выяснить это с помощью теста на ДНК.

– Это было не так важно. Для меня это было не важно.

Удавка крепче сдавила ее шею. Мона попыталась дышать глубже, осторожнее. Если она будет дышать слишком часто, она может запаниковать, и тогда – конец.

– А что было важно? Чего вы хотели?

– Чтобы он поддержал меня. Чтобы хотя бы один из них поддержал меня.

– Но никто этого не сделал.

– Михаэль сказал, что если я решил его шантажировать, то обломаю себе зубы.

Михаэль Даннер открыл глаза.

Хайко снова здесь, он будет здесь всегда. Хайко Маркварт, потерянный сын. Хайко, воскресивший прошлое, здесь, в кабинете, в его хрупком раю.

Когда состоялся тот разговор, Саския ходила за покупками. Даннер в который раз вспомнил страшную ярость, которая охватила его, как нечеловечески сильный противник. Это была та самая ярость, которая охватывала его, когда Саския в очередной раз творила какую-то невообразимую гадость. Он пытался (да, силой пытался) вытеснить эту путаницу у нее из головы, но ничего у него не вышло. С Хайко он связываться не стал, хотя с удовольствием ударил бы его.

Что хочет от него это создание, объявившись спустя восемнадцать лет? Даннеру нечего дать ему. Ни любви, ни денег.

– Если ты решил меня шантажировать, то вперед. Я обвиню тебя в клевете, и ты уже сам не будешь рад, что живешь на свете.

– Есть тест на ДНК. Можно доказать…

– Да. Сначала протащи это через суд. Это продлится годы, дорогой мой.

Почему он не рассказал полиции о Хайко?

Потому что ему было все равно. После всего того, что произошло, ему было все равно. И более того: он даже наслаждался тем, что обвел их всех вокруг пальца. Что-то в нем хотело, чтобы остальные понесли наказание. Шаки, Роберт, Конни.

Он свинья. Он наблюдал за тем, как Хайко убивал. По крайней мере, это было практически то же самое. Он заслуживает самого страшного наказания.

Но ему по-прежнему совершенно все равно. Его жизнь кончена. Теперь уже не важно, что произойдет. Он останется здесь. Не начнет новую жизнь в южной стране, потому что у него нет больше ни сил, ни желания. Он все равно что умер.

– Почему вы хотели убить Михаэля Даннера?

– Я ненавидел его. Его и остальных. Они заслужили это.

– Зачем вы убили Саскию Даннер?

– Случайно. На ней был анорак Михаэля. И она была довольно высокой для женщины. Мне показалось, что это он.

– Вы видели, как она вышла из хижины?

– Я был на улице с остальными. Все были уже готовы.

– Как вы и планировали?

– Конечно.

– Значит, то, что они курили, принесли вы?

– У нас у всех кое-что было, я принес только тайскую траву. Обмакнул ее в гашишное масло. Очень сильно действует. Поэтому так и сработало.

– О’кей. Все были готовы. А потом?

Равномерное урчание мотора действовало усыпляюще, но постоянный прилив адреналина не давал Моне уснуть. Перед ней возник знак поворота на аэропорт. Действительно ли ему нужно в аэропорт или он это просто так сказал? А если так, то что ему там нужно? Исчезнуть на веки вечные?

– Я поднялся к Даннеру.

– Вы хотели убить Даннера? Или еще раз с ним поговорить?

– Я хотел, чтобы он спустился. А потом убить. Где-нибудь среди скал. Я предвкушал, как убью его. Он ничего не стоит. Свинья и только.

И в этот момент Мона поняла, что это ее последняя поездка.

Было ли это действительно только актом мести? Или ему нравится убивать? Нравится? Определенно, что-то в нем только и ждало этой возможности.

Берит взяла шкатулку и задвинула ее в дальний угол ящика.

Стробо – убийца. И возможно, сейчас он снова кого-то убивает. Она выключила свет и осторожно вылезла в окно. Завтра утром она позвонит комиссарше. Она предаст Стробо, которого любит. Но это еще не самое страшное. Самым страшным было то, что в ней что-то надломилось, надломилось бесповоротно. Еще пару недель назад ее жизнь была никому не нужной, но приятной и беззаботной. Теперь она стала мрачной и запутанной, а недоверие к людям не исчезнет никогда.

Как мог Стробо быть таким нежным и одновременно творить эти вещи? Если такое возможно, то безопасности вообще не существует.

– То есть вы поднялись по лестнице на второй этаж, чтобы позвать Даннера. Что случилось потом? – Ее голос не должен дрожать. Если он заметит, что она боится, шансов у нее не будет никаких.

– На середине лестницы я услышал, что там кто-то ходит. Скрипели половицы. Я не знал, кто это, поэтому снова спустился по лестнице и сел за стол.

– За обеденный стол.

– Да. Другого там не было. Хижина крохотная, очень примитивная.

– Был ли за столом кто-то еще?

– Да. Сабина и Петер. Они полностью отъехали. Петер постоянно что-то рассказывал Сабине, а та просто таращилась на свечу.

– А потом?

– Раздались шаги. Кто-то спускался. Да. Тогда я вышел к остальным и стал следить за входной дверью. Вышел Даннер. По крайней мере, я подумал, что это он. На этом человеке был его анорак, и капюшон был наброшен. Лица не было видно.

– А как вы узнали анорак?

– На нем была большая белая эмблема. Она светилась в лунном свете. Отвратительно, и в глаза бросается.

– И вы пошли за этим человеком.

– Да. Я не знал, куда он собрался. Но меня это не смущало.

– Вы преследовали его, чтобы убить.

– Да.

– Вы планировали это.

– Да. Я не был уверен, представится ли такая возможность позднее, но если бы представилась, я бы использовал ее.

– Когда вы поняли, что это не тот человек…

– Было уже поздно. Но дело приняло другой оборот.

– Потому что автоматически стали бы подозревать Даннера.

– Верно. Человек, который регулярно бьет жену… Ситуация, в которой он тогда оказался, хуже всякой смерти. Лучше и не могло быть.

– То есть вам доставляло удовольствие убивать?

– Нет.

Но Моне показалось, что это ложь.

Впереди появились огни аэропорта. Мона знала, что здесь ее жизнь и закончится, если не случится чудо. Он совершит свое пятое убийство, и произойдет это в одном из огромных, бесконечных подземных паркингов аэропорта, где ее будут искать в последнюю очередь. Только когда запах разложения станет настолько невыносимым, что будет чувствоваться сквозь багажник, кто-то из тех, кто припаркуется рядом, известит уголовную полицию.

Она больше никогда не увидит Лукаса, Лин и Антона тоже. Она больше никогда не увидит солнце.

Останется только его голос на кассете с признанием.

Он великолепно все рассчитал. Возможно, у него даже есть билет на самолет. Пройдут месяцы, прежде чем его поймают. К этому времени от ее тела не останется ничего, кроме водянистой зловонной массы.

Она прикована наручниками к рулю – абсолютно беспомощна.

Фишер был прав. Гербер кого-то прикрывала. Своего сына. Мать всегда прикрывает сына, что бы он ни натворил.

27

– Где Мона? – спросил Бергхаммер.

Семь часов утра. Кригер и Фишер, как и договаривались, сидели у него в офисе, а Моны не было. Лицо Бергхаммера помрачнело, что бывает с ним редко. Вообще-то он человек веселый. Но это дело – просто кара небесная. Так он и сказал сегодня жене, которая варила ему в шесть утра кофе: кара небесная. И лицо у жены стало обеспокоенным, потому что обычно он не говорил с ней о своей работе.

– Ни малейшего понятия, – сказал Фишер.

Он устал и нервничал. После того как он побывал в квартире Фелицитас Гербер, – что оказалось совершенно бесполезным, – он поспал всего пару часов, спешно принял душ и, не позавтракав, поехал в отделение.

– Ее машины нет в паркинге, – сообщил он.

Бергхаммер набрал номер домашнего телефона Моны, потом мобильного.

– Не отвечает, – удивленно сказал он.

– Может, выключила? – спросил Кригер.

– Нет, гудок идет нормальный.

Тут в дверь просунула голову секретарша Бергхаммера.

– Тут какая-то Бербель Шнайдер, она хочет поговорить с Моной. Говорит, что это очень важно. Соединить?

– Берит Шнайдер, я думаю, – уточнил Фишер. – Девочка из Иссинга, из товарищества Даннера.

– Соединяй, – сказал Бергхаммер.

Секретарша исчезла, и две секунды спустя зазвонил телефон Бергхаммера.

– Мой самолет улетает в девять. Я должен убить тебя.

Логично. Он сделал все, что хотел. Наговорил три полных кассеты, изложил все подробно. Саския Даннер, Константин Штайер, Роберт Амондсен, Кристиан Шаки. Не хватало только Симона Леманна для комплекта. Потому что он взял фамилию жены и оказался недосягаем.

– Как тебе удавалось так часто уезжать из Иссинга, что никто не обращал на это внимания?

– Совершенно официально: чтобы навестить родителей. А на самом деле я встречался с Фелицитас Гербер. А потом я…

– …убил Штайера, Амондсена и Шаки. Но почему ты еще раз не попытался убить Даннера? – Мона должна спрашивать дальше, обязательно должна. Пока он будет говорить, она будет жить.

– Я что, с ума сошел? За ним же следили.

– А что с алиби Даннера? Ты вызвал его в город, прежде чем Штайера?..

– Конечно. Я сказал: десять тысяч марок – и все в порядке. Десять тысяч марок, и у него будет железное алиби, я заявляю, что он не выходил из хижины. Никто не узнал бы, что он избивал свою жену. И что у него есть сын от изнасилованной ученицы. И так далее. Мы договорились встретиться с ним в «Йоганнескафе».

– Но ты не пришел.

– Я сказал ему, чтобы он оставил деньги в пакете под стулом. Он сделал это. Я пришел и забрал.

– А потом ты пошел к Штайеру, который жил как раз неподалеку. А так как официантка опознала Даннера, он попал под подозрение уже не только по поводу убийства своей жены, но и убийства Штайера.

– Да. Умно, правда?

– Почему Штайер впустил тебя?

Пауза. Было слышно его дыхание. Они стояли в огромном подземном паркинге возле аэропорта. Мона слышала, как мимо них проезжали машины, довольно часто. Никто не тормозил, никто не обращал на них внимания. Левая рука Моны, лежавшая на руле, затекла, да еще и судорога схватила. Наручники впивались в запястья.

– Мы с ним договорились.

Внезапно Мона поняла.

– Он тоже должен был дать тебе деньги?

– Именно.

– Он надеялся окончательно избавиться от тебя.

– Он был, как и Михаэль, дураком. Он сказал: десять тысяч, не больше. Если ты появишься еще раз, я вызову полицию, и мне все равно, всплывет ли при этом, что ты мой сын. Десять тысяч за то, что тогда я совершил огромную ошибку.

– Шаки и Амондсен. Они тоже заплатили тебе?

– Шаки – да, Амондсен – нет. Он что-то говорил о вине и грехе и даже не впустил меня в дом. Но я его все равно выследил.

– Деньги у тебя с собой. Сейчас.

– Конечно. – Снова этот смех, в котором не чувствовалось ни капли напряжения и усталости. – Я уже начал новую жизнь.

И в этот момент зазвонил ее мобильник. Ее сумочка лежала на заднем сиденье, рядом с убийцей, ей не дотянуться. Пять минут восьмого. Должно быть, это Бергхаммер. Он удивлен, что она не пришла. Она услышала короткий писк. Убийца выключил ее телефон, так что теперь нельзя было даже определить ее местонахождение: последняя слабая надежда рухнула. Радио в машине тоже выключено. Она может включить его. Теоретически. А практически на ее шее находится кусок проволоки, которая не дает ей двигаться.

Больше вопросов у нее не было, кроме последнего.

– Кто ты?

Смех был ей ответом.

– Ее машины нет в подземном паркинге, – сказал Бергхаммер. – Она вчера утром приехала на машине?

– Да, – подтвердил Фишер.

– Ты уверен?

– Да, я паркуюсь рядом с ней. На сто двадцать третьем номере.

Бергхаммер сказал:

– Вчера вечером мы все, кроме тебя, Ганс, поехали домой на такси. За казенный счет. Так что ее машина должна быть где-то здесь.

– Может быть, она потом решила вернуться в отделение и забрала машину?

– Зачем? Это же глупо, – заметил Бергхаммер.

Вмешался Кригер.

– Может быть, она хотела посмотреть кое-какие документы, касающиеся дела. Или забыла что-то.

Бергхаммер уставился на него.

– Бинго, – сказал он, и из его уст это прозвучало совершенно не к месту.

Вдруг секретарша встала и вышла. Через минуту вернулась.

– На столе Моны полно папок. Вчера вечером, когда мы уходили, все было убрано.

– Ганс, позвони в Иссинг. Пусть проверят, где этот Хайко или как его там, в комнате или где. Ну, тот, о котором говорила Шнайдер.

Спрашивать больше было не о чем. У Моны пересохло во рту, горло болело.

– Пить хочется, – сказала она.

– Это пройдет. Возьми. – Он сунул ей в руку письмо, адресованное Берит Шнайдер.

– Что мне с ним делать? – Слабая, хрупкая надежда.

– Просто держи в руке. Они найдут его вместе с тобой.

Что она могла бы сделать? Но не сделать ничего хуже, чем сделать что-то неправильное. Нельзя просто дать себя задушить какому-то молодому недоумку. Мона хрипло вскрикнула, выбросила правую руку назад и схватила убийцу за волосы. Вцепилась в его густые волосы, потянула голову на себя и стала кричать, кричать, кричать – как ненормальная. И думала только об одном: «Я не хочу умереть так. Я НЕ ХОЧУ УМЕРЕТЬ ТАК». Почувствовала что-то горячее на правом плече. Нож. Следующий удар будет в горло. И тогда все закончится.

Все закончится.

Лукас. Антон. Лин. Боже! Пожалуйста!

Кажется, барабанные перепонки сейчас лопнут. Шум стоит такой, какого она еще никогда в жизни не слышала. Сзади лопнуло стекло. Крик. Удар, бросивший ее на руль, так что она разбила лоб.

И вдруг – тишина.

На плече – рваная рана. Но она ничего не чувствует. С хрипом хватает ртом воздух.

Дверь водителя открылась, и она почувствовала знакомый запах.

– Антон, – прошептала Мона. Осторожно подняла голову. Все болит. Голова, шея, плечо, все. – Что ты тут делаешь?

Антон. Тараторит как ненормальный. Как всегда, когда взволнован.

– Я случайно оказался на Центральном вокзале. Увидел свет в твоем офисе. Подумал, что надо тебя забрать. Хотел позвонить, но тут свет погас. Поэтому я подумал, что ты пойдешь в паркинг. Тут твоя машина выехала, а сзади сидел этот тип. Я решил, что тут что-то нечисто, и поехал следом.

– Ты всю дорогу ехал за нами?

– Точно.

– Ты три часа просидел в гараже и наблюдал. И ничего не сделал.

– Я же все видел только сзади. Думал, у него оружие. А у меня с собой была только бейсбольная бита в багажнике. Я ее вытащил и ждал благоприятного момента. А потом, когда ты начала кричать, я понял, что больше ждать нельзя. Прыгнул на багажник и как сумасшедший стал бить по заднему стеклу. Хорошо, что в ваших служебных машинах не бронированные стекла…

– А вызвать полицию тебе не пришло в голову? Никогда бы не пришло.

– Ищеек? Ты с ума сошла! – Он прижал ее к себе. Ее волосы все были в осколках стекла.

Тип, сидевший сзади нее, выглядел неважно. По крайней мере, он надолго выбыл из строя.

Антон знал, что остальное лучше предоставить полиции. Естественно, он считал свое присутствие здесь нежелательным. Пусть Мона все уладит.

Он поцеловал ее в лоб, туда, где не было крови.

– Разберешься?

– Дай мне мобилку. Она в сумке на заднем сиденье. Можешь включить? О’кей, а теперь набери номер…

– Ты себя нормально чувствуешь? Мы можем проверить это все позже. – Фишер. Еще никогда он не был так мил.

– Я в порядке. Не нужно в больницу. Ничего у меня не болит.

– У нее шок, – сказал Фишеру один из санитаров. – Вы только посмотрите на ее плечо!

– У меня ничего не болит.

– Вот именно, девушка. Это шок.

Два санитара подняли носилки и отнесли ее в машину «скорой помощи».

– Можно, я поеду с вами? – спросил Фишер.

– Да, но только если вы не будете ее волновать.

Мона закрыла глаза. Так лучше, потому что благодаря этому у нее будет еще немного времени.

Некто спас ее на свой страх и риск, вместо того чтобы вызвать полицию. Ее знакомый, который находится под следствием, против кого ведется расследование.

Все всплывет наружу. Ее многолетние отношения с «полууголовником». И то, что Антон – отец Лукаса. Все.

Но так ли это плохо?

– Можешь рассказать мне кое-что обо всем этом? – раздался сверху голос Фишера. Тихий и тактичный. Но, тем не менее, неприятный.

– Оставьте, наконец, ее в покое!

Мона почувствовала легкий укол в сгиб правого локтя и рискнула приоткрыть один глаз.

– Сейчас сделаем укольчик, и вам сразу же станет легче.

Спать. Это действительно хорошая идея.