Текст книги "Современная индийская новелла"

Автор книги: Кришан Чандар

Соавторы: Мулк Ананд,Разипурам Нарайан,Пханишварнатх Рену
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Молодые женщины и девушки, услышав, что обсуждается такая захватывающая тема, столпились вокруг Виджая. Даже подружки невесты, оставив Симу одну, пришли сюда.

Молодые люди, от восемнадцати до двадцати пяти лет, находившиеся в родстве с Виджаем, и многие его друзья, для которых такое событие, как свадьба, представляет собою удобный случай не только послушать пение и посмотреть танцы, но и поглазеть на посторонних девушек, тоже собрались там и демонстрировали рубашки невиданных расцветок и брюки самого модного покроя.

– Тетушка! А как поживает дочь вашей сестры из Ассама, которая в прошлом году танцевала манипурский танец на свадьбе Судхира? Вот была бы пара для дядюшки Виджая, – сказал один из присутствующих юношей.

– Она вышла замуж за известного танцора Гопала Бхатта. Разве вы не видели их фотографии в «Иллюстрированном журнале»?

– Милая тетя! А что вы думаете о той девушке с прической «лошадиный хвост», которая сидит сейчас рядом с сестрицей Симой?

– О какой девушке?

Все оглянулись и посмотрели в ту сторону, куда указывал юноша. Там не было ни Симы, ни девушки с «лошадиным хвостом». Гости рассмеялись и наперебой стали называть кандидатуры невест для Виджая.

– А что за прелесть девушка, которая пела вчера песню «Я полюбила тебя»!

Услышав это, женщины набросились на парня.

– Глупый, она же совсем маленькая девочка. Услышал бы ее отец, надзиратель тюрьмы, он живо упрятал бы тебя за решетку.

Юноша, притворно испугавшись, спрятался за спины окружающих.

Предложения так и сыпались со всех сторон.

Юноши и девушки принялись беззлобно подтрунивать над Виджаем, а он, сидя в их окружении, улыбался и казался бесконечно счастливым. Высокий, статный двадцативосьмилетний мужчина, Виджай приковывал к себе внимание окружающих. Прядь волос, спадающая на лоб, и рубашка с небрежно расстегнутым воротником делали его еще привлекательнее.

– Скажи нам наконец, какую жену тебе самому-то хотелось бы? – проворчала одна пожилая женщина.

– Может быть, ты влюбился в какую-нибудь кинозвезду в Бомбее? – высказала предположение другая.

– Наверное, в Вахиду Рахман, Малу Синха, Ашу Паракх или…

Юноши стали перечислять имена знаменитых киноактрис, взглянуть на которых в первый же день появления нового фильма на экране они жаждали так, что часами простаивали в очередях за билетами перед кассами кинотеатров.

– А мне кажется, что у него интрижка с какой-нибудь стенографисткой или продавщицей из их же фирмы, – проговорил муж старшей сестры Виджая.

Заметив, что Виджай собирается что-то сказать, один юноша поднял руку и громко объявил:

– Внимание, господа! Прошу внимания! Соблаговолите на несколько минут одарить нас молчанием. Сейчас наш Виджай Бахадур сделает чрезвычайно важное заявление о своем браке.

– Мне нужна такая девушка, которая была бы образованнее меня, находчивее и остроумнее, повыше меня ростом и поплотнее, а красотой затмевала бы всех других, – улыбаясь, объявил Виджай.

Девушки смеялись и ревниво оглядывали друг друга.

В это время к дому подкатила коляска моторикши и остановилась у главного входа. Из нее вышла девушка лет девятнадцати с небольшим кожаным чемоданчиком в руках. Некоторое время она постояла в нерешительности, затем двинулась к дому. Гости наблюдали за ней в полном молчании. Воцарилась такая напряженная тишина, словно собравшиеся, затаив дыхание, ждали, что же произойдет дальше. Девушка смутилась, заметив, что с нее не спускают глаз. На минуту ей показалось, что она ошиблась домом, но на улице Мирзы Галиба свадьба праздновалась, как будто бы, только в этом особняке и, кроме того, водитель доставил ее по адресу, который она сама же ему назвала.

Появившаяся в это время на веранде мать Виджая, увидев девушку, несколько мгновений молча смотрела на нее, потом узнала, подошла к ней и, погладив по голове, сказала:

– Анджу! Наконец-то ты приехала! А он^[37] только что спрашивал о тебе. Проходи.

Женщины шепотом принялись судачить о новой гостье:

– Анни, это Анджу, дочка Ситавати, той самой Ситавати, что опозорила весь свой род.

– Ситавати умерла давно. А теперь у бедной девочки и отца не стало. Говорят, живет где-то в Пенджабе с бабушкой и работает в школе учительницей.

– Эта, видать, тоже пошла по дорожке своей мамочки.

– Да нет, кажется, такая наивная, тихая и застенчивая.

– Как легко ты веришь чужой наивности. Ты приглядись-ка к ней получше, пойми, что у нее на уме.

Никто из присутствующих не обрадовался приезду девушки. Слишком свежа была память о ее покойной матери, которая обесчестила всю их семью. Родственники никогда не приглашали девушку ни на свадьбу, ни на какие другие торжества, потому что с ее появлением гостей занимала бы единственная тема для разговоров. Первым нарушил эту традицию Картарнатх Чоудхри. На свадьбу своей младшей дочери он пригласил всех родственников и друзей. Анджу была дочерью его близкого покойного друга.

По традиции накануне прибытия свадебного поезда женщины собираются петь и танцевать. Послушать пение и посмотреть танцы пришло много женщин из самых отдаленных кварталов и районов города. Внутренний дворик особняка Картарнатха Чоудхри, известного в городе адвоката, не мог вместить всех желающих. Юношам вход туда был запрещен. Они разместились на подоконниках верхнего этажа и на открытой площадке на крыше дома.

Танцы и пение продолжались уже не менее часа, но не вызывали никакого восторга у окружающих.

Девушки пели незамысловатые песенки из популярных кинофильмов. Во время исполнения каждая из них смотрела вверх, на крышу и окна второго этажа, и жадно прислушивалась к долетавшим оттуда репликам. Не было в их пении той глубины и задушевности, которые так волнуют сердца людей.

Вдруг одна из женщин сказала:

– Нужно попросить спеть Анджу. Живет она в Пенджабе и знает, наверное, хорошие песни. Пусть споет, да и мы вспомним свой родной Пенджаб.

Вторая женщина процедила сквозь зубы:

– Мать перед смертью передала ей, верно, свое искусство петь и танцевать…

Девушки разыскали Анджу на кухне, где она помогала служанке мыть посуду.

Со всех сторон посыпались просьбы.

– Анджу, голубушка, спой нам пенджабские народные песни.

– Ты все умеешь, Анджу. Утешь нас, милая, повесели.

Анджу, смущенная всеобщим вниманием, с растерянным видом стояла посреди огромной толпы.

– Так пой же, Анджу, пой! – крикнула одна из женщин.

– Тетушка, дай ей поломаться. Все певцы и танцоры любят, чтобы их упрашивали, – послышался насмешливый голос.

Раздавались и другие иронические реплики, но Анджу не обращала на них внимания. Она поправила шарфик на плечах, разгладила складки на блузке, затем окинула взглядом присутствующих и, мелко переступая, стала отбивать ритм колокольчиками на ножных браслетах.

Анджу не знала классических танцев – катхакали, манипури, бхаратнатьям. Она училась танцевать у простых крестьянок Пенджаба. Раскинув в стороны руки и четко отбивая ногами ритм, Анджу стала кружиться так быстро, что сидевшим в первых рядах женщинам пришлось податься назад. Каждое движение ее руки, каждое покачивание ее гибкого стана были исполнены грации и очарования. Всю свою страсть, весь пыл своей молодой души стремилась она выразить в этом искрометном танце. Восхищенные зрители не могли оторвать от нее глаз.

И вдруг она остановилась и запела на пенджаби:

Возлюбленный женщины, только что вышедшей

                                                                    замуж,

упрекал ее горько:

почему ты рукой, браслетом украшенной,

не манишь меня больше к себе?

Не успела она закончить один куплет, как со всех сторон раздались аплодисменты и послышались одобрительные возгласы. Большинство присутствующих уже давно жило в городе. У них засияли глаза от переполнявшего их чувства радости, вызванного соприкосновением с уже позабытым.

Ободренная успехом, Анджу стала танцевать снова, потом остановилась и запела:

Дерзкий юнец, увидев красавицу,

что у реки отжимала конец покрывала,

крикнул: «Будь осторожна, жаром

своим ты реку не сожги».

Юноши от восторга засвистели, захлопали в ладоши, закричали:

– Танец! Еще танец!

Женщины, пришедшие в гости, тоже были довольны – они получили удовольствие, не зря тащились в такую даль. Взрослые мужчины, сидевшие в стороне на лужайке, стали присоединяться к зрителям, привлеченные мелодичным голосом Анджу.

И Анджу запела снова:

Новобрачная сказала возлюбленному:

«О, враг души моей, перестань ходить, улыбаясь,

мимо окон моих – моя свекровь

обо всем догадается».

В последующие два дня Анджу снова старалась быть как можно незаметнее. Она находила себе то одну, то другую работу, лишь бы пореже попадаться людям на глаза. Юноши искали встречи с ней, пытались завести разговор, но Анджу словно бы и не замечала их многозначительных улыбок.

Наконец настал день, когда невеста в свадебном паланкине отбыла из родительского дома. Пришло время разъезжаться и гостям. И тут, словно раскат грома среди ясного дня, по дому разнеслась весть: Виджай объявил о своем решении жениться на Анджу. Новость была настолько ошеломляющей, что сначала никто не поверил – жениться на девушке, мать которой опозорила весь их род. И женщины дружно набросились на Виджая.

– Парень! Да ты свихнулся!

– У тебя ум за разум зашел, наверное.

– Ты же станешь посмешищем!

– Виджай! Скоро ты получишь должность управляющего, будешь зарабатывать четыре тысячи рупий, купишь машину. И если ты введешь в свой дом женой эту девчонку, что скажут люди?..

– Вот, оказывается, та девушка, которая образованнее, находчивее и остроумнее тебя, а красотой затмевает всех других!

Родственники осыпали его упреками, друзья подняли на смех, но он упрямо стоял на своем.

– Почему вы все так настроены против Анджу? – недоумевал Виджай.

Старший брат отвел его в сторону и объяснил:

– На ней лежит тень ее порочной матери.

– Все это предрассудки! Может быть, ее мать и согрешила, но почему девушка должна быть за это в ответе?..

– И тем не менее все пренебрегают детьми дурных родителей.

– Я не переменю своего решения.

Когда эта весть дошла до Картарнатха Чоудхри, тот вышел из себя от гнева. Узнав об этом, родственники несколько успокоились – теперь Виджаю вряд ли удастся настоять на своем, ибо твердость характера господина Чоудхри была всем известна. Но Виджай, услышав о несогласии отца, поклялся, что примет яд, если ему не позволят жениться на Анджу. Картарнатх Чоудхри заявил, что покончит с собой, но не допустит этого брака.

Волна тревоги и беспокойства прокатилась по дому, где совсем недавно царили радость и покой. Гости, собравшиеся уже было разъезжаться, сидели в сторонке и ждали. Все единодушно ругали Анджу. Высказывались предположения, что Анджу удалось приворожить Виджая. Ругали и женщин, которым пришла в голову мысль просить Анджу петь.

Но больше всех была опечалена сама Анджу. Она сидела в комнате одна и все время плакала. Она даже не знала, почему Виджай решил жениться на ней – из жалости или он действительно полюбил ее. Ведь они не перемолвились ни словом. Виджай ничего не спросил у нее, ничего не сказал ей перед тем, как объявить о своем решении. Лишь несколько раз, проходя мимо или случайно оказавшись рядом, он посмотрел на нее зачарованным взглядом.

Виджай упорно стоял на своем, и никакие доводы не могли убедить его. Наконец все старшие родственники согласились на этот брак. Лишь Картарнатх Чоудхри не собирался менять своего решения. Друзья и родные уговаривали его взять свое слово назад, но он был непреклонен. Картарнатх Чоудхри еще раз твердо заявил, что примет яд, если Виджай осмелится нарушить его запрет. Опечаленный Виджай лежал в своей комнате, а отец заперся в кабинете, где обычно принимал посетителей. Мать Виджая выплакала глаза. Метания между мужем и сыном причиняли ей неимоверные страдания. Мучительно было сознавать, что ее красивый, умный, образованный сын принял такое нелепое решение. Но ради счастья своего сына она пошла к Анджу.

– Анджу! – проговорила она сквозь слезы, – я уступаю упрямству сына и признаю тебя невесткой, хотя мне всю жизнь придется выслушивать упреки и насмешки людей. Я всегда буду молиться о твоем счастье и счастье своего сына. С этого дня ты стала светом моих глаз, прохладой для моего сердца. Теперь только ты можешь уговорить его. Зайди к нему сама, попроси его отступиться от клятвы, и мы начнем готовиться к свадьбе.

Мать Виджая помогла подняться плачущей Анджу. Та положила голову ей на плечо и зарыдала еще сильнее.

Картарнатх Чоудхри с большой заботой и вниманием относился к Анджу. С тех пор как умерли ее родители, он постоянно помогал ей. Лишь благодаря ему Анджу смогла получить образование. И хотя сейчас она сама зарабатывала себе на жизнь, Картарнатх Чоудхри сахиб каждый месяц посылал ей пятьдесят рупий. Анджу наотрез отказалась идти к нему и, как милостыню, выпрашивать разрешение на свой брак. Она хотела только уехать отсюда и умоляла поскорее отпустить ее. Долго все родственники уговаривали плачущую Анджу, и как только она переступила наконец порог его комнаты, взоры всех присутствующих застыли на двери, обе створки которой чуть дрожали от легкого дуновения ветра. Через некоторое время плач за дверью прекратился. Все ждали Анджу.

В течение нескольких минут из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Тогда Виджай решил, что пойдет к отцу сам. После того как он скрылся за дверью, ожидание стало еще напряженнее.

Низко опустив голову, в кресле сидела Анджу. Больше в комнате никого не было. Кресла, диван, высокие шкафы и полки, заставленные книгами по юриспруденции. На стене висел портрет – умное, волевое лицо, зачесанные назад седые волосы и проницательные глаза, казалось, говорившие: «Этой свадьбе не бывать, не бывать!» Дверь, выходящая в переулок, была распахнута настежь. На столе перед Анджу лежал раскрытый конверт, адресованный Виджаю. Виджай поспешно схватил его, вынул из конверта листок и, прочитав, упал в кресло напротив Анджу. На листке было написано: «Анджу моя дочь. Вот почему этот брак невозможен. Я оставляю дом. Прошу меня не искать».

Перевод А. Сухочева

БЕНГАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Шомореш Бошу

Переправа

Работы больше не было, и они сидели на берегу. Мужчина и женщина. В это время вдали показалось стадо. Ломая на пути кустарник и поднимая клубы пыли, оно устремилось к берегу, будто гонимая ветром грозовая туча.

Те двое не пошевелились. Она сидела, прислонясь к искривленному стволу могучего дерева, он лежал. Вокруг простиралась равнина. Огромные деревья, спокойные и величавые, возвышались над равниной, словно оберегая покой тщедушных кустарников, которые росли там, далеко внизу.

Рядом с тем местом, где сидели двое, земля карабкалась вверх. На холме виднелся небольшой завод. Сразу за ним начинались джунгли. Другой, пологий склон холма плавно спускался к Ганге. К Ганге, вступающей в пору зрелости в сезон дождей. После новолуния потоки заструились с холмов, и вода в реке стала кроваво-красной. Матерью сделалась Ганга. Отяжелела, раздалась, заходила, покачивая бедрами, и игриво заплескала в берега.

Вот и сейчас грудь ее то и дело вздымается и опадает, будто с трудом сдерживает себя Ганга. Похоже, скоро еще полнее станет. Поток то вьется змейкой, то крутится волчком, и тогда возникают маленькие водовороты. Сухие листья и ветки падают в воду, миг – и уже нет ничего, все втянул водоворот. Правда, ни людям, ни животным он не опасен. Еще не опасен, но станет больше – проглотит и человека.

А сейчас просто резвится речка: понесется, остановится – и снова бежать.

Двое на берегу смотрят на реку. Время от времени они поглядывают на тучи, которые наползают со всех сторон. Вот одно небольшое облако спустилось к самой реке и коснулось неспокойной воды. Другое повисло на верхушке дерева. Тучи клубятся и расползаются по небу, но потом снова собираются над рекой.

Двое на берегу следят за ними взглядом. А что еще делать? Работы-то все равно нет. Пусто на берегу в эту пору. Людей не видно. В тусклом полуденном мареве жмурятся и мигают издалека окна завода.

Ганга в этом месте широкая. На той стороне – еще один завод для обжига кирпичей. Но сейчас, в сезон дождей, там тоже работы прекращены. И рыбачьи лодки не снуют по воде. Замутнена дождями Ганга, пустынны заросли, только эти двое на берегу – как первые люди на земле.

У мужчины смуглая блестящая кожа. Голова повязана цветным платком, вокруг бедер туго затянута полоска ткани. Он еще очень молод. На заострившемся лице резко выступают скулы. Женщина тоже смуглая, спутанные волосы собраны в узел. На лбу – полустершаяся красная точка. Убогая одежда подчеркивает мягкие линии ее тела. Она похожа на калкасундар дикий цветок, которых так много здесь на берегу. В ушах и носу – пустые дырочки от серег. Она то и дело склоняется над лежащим мужчиной.

С раннего утра сидят они здесь – без работы и без еды. Бессильно опущены руки, горько сомкнуты губы, глубокие черные тени залегли под глазами.

Последний раз они ели два дня назад. Двери конторы захлопнулись за ними: работы больше нет. А все этот Нанку из их деревни. Тут, в конторе, он ведал наймом поденщиков. Он-то их и сманил два месяца назад. До этого они пасли скот у Нагина Прасада, местного заминдара. А Нанку грудь выкатил, усы распушил: «Пошли со мной, – говорит, – в месяц шестьдесят рупий вдвоем заработаете».

Боже милостивый! Шестьдесят рупий! А они – всего полгода как поженились. Если человек один, у него и веры в себя нет. Вдвоем – другое дело. Недаром в их деревне говорят: «Когда нат себе пару найдет, то и гору свернет». Ничего не сказали заминдару и ушли.

Только где те шестьдесят рупий? За месяц едва тридцать две заработали. А еще через полмесяца и вовсе лишними оказались. Хорошо еще, что из бараков не сразу выгнали.

– Почему уволили? – спросили они Нанку.

– Кирпич весь, – ответил тот. – Пока шел кирпич, люди нужны были позарез, а теперь все, кончено дело.

– Что же нам делать? – спросили они тогда.

– Что делать?! – закричал Нанку, затопал было ногами, но затем одумался и загнусавил: – Ой, виноват я перед вами, ой, виноват! Ой, скотина я грязная, что же с вами сделал!

Все столпились вокруг, уговаривать стали:

– Успокойся, Нанку, перестань. Не убивайся ты так из-за них. Перебьются как-нибудь.

Только сами они растерянно молчали.

– Так, думаете, перебьются? – всхлипывая, спросил Нанку.

– Само собой, не пропадут.

Они продержались неделю. В городе им делать было больше нечего, да и смотреть, как кто-то ест, стало невыносимо. Тогда они, как измученные, голодные псы приплелись сюда. Весь вчерашний день провели здесь. И сегодня снова пришли. Здесь по крайней мере нет людей. Но долго так не выдержать. От голода сводило скулы. Прижимаясь друг к другу, они, казалось, совместными усилиями стремились удержать уходящие жизненные силы, оттолкнуть противный, липкий страх, от которого немели руки и ноги.

А небо угрожающе темнело, и облака сползали все ниже и ниже. Вода в реке сделалась густо-красной и заурчала громче. Ветер теперь дул порывами. Из влажной земли стали вылезать уховертки, и тут же на охоту за ними потянулись вереницы муравьев.

Муж и жена пришли сюда утром, когда прилив только начинался. Потом потянулись долгие часы – вода стояла низко. Теперь поднимается снова.

Тут и стало спускаться к берегу стадо свиней. Черные острые глазки, заляпанные грязью пятачки – стадо казалось густым мазком на фоне хмурого неба.

Свиньи с хрюканьем и визгом стали разбредаться по берегу. В поисках свежих корешков и молодых побегов они изрывали пятачками оплывающий берег. Мужчина и женщина не сводили с них глаз. За стадом шло двое людей. Один – весь круглый, как шар, с золотой серьгой в носу. Два передних зуба тоже золотые. Он скупил этих свиней на городских окраинах и теперь собирался переправить за реку. Рядом с ним шел мусорщик с того берега.

– Может, с ними сговоритесь? – обратился он к Серьге, указывая на мужчину и женщину.

Серьга подошел поближе и окинул обоих пытливым взглядом. Женщина стала смущенно стягивать на груди концы ветхого сари. Мужчина настороженно смотрел на пришедших.

– Я их знаю, – шепнул Серьге мусорщик, – уже который день без работы. Может, и согласятся.

Серьга еще раз оглядел их с ног до головы. Чувствовалось, что он сомневается, захочет ли эта пара сдвинуться с места. Потом спросил:

– Ну как, работать будете?

Работать! Работать – значит есть. Они почувствовали, как силы вновь возвращаются к ним.

– Что делать?

– Стадо через речку переправить.

Ну и ну! Сейчас уже воды сколько, и еще прибывает. Вскипает, пляшет, толчется у берега – снова прилив идет. Глаза мужчины и женщины встретились. Голодные глаза. Но в их глубине блеснула искорка надежды.

– Дак ведь как же оно без лодки-то?

Рядом со стадом всегда идет порожняя лодка. Таков порядок. Но Серьга замотал головой: на лодку тратиться он не собирался.

На какой-то момент они растерялись. С опаской посмотрели на реку. Потом на свиней. Те разбрелись по берегу. Все больше матки.

Мужчина и женщина снова обменялись быстрыми взглядами. И каждый понял, что другой согласен. Кровь натов заговорила в них. Ведь сидеть тут и дальше – значит умереть голодной смертью.

Но женщина – она женщина и есть. Спросила:

– Справимся ли без лодки-то?

Мужчина ответил:

– Надо справиться.

– Видите на той стороне храм? – оживился Серьга. – Вот туда и подгоняйте. Получите двадцать девять ан – по одной за голову. И масла дам, чтобы потом растереться. Хоть одна потонет – на полгода за решетку упрячу, – закончил он, передавая мужчине палку. Женщина встала и, нагнувшись, сломала длинный прут.

Серьга и мусорщик недоверчиво переглянулись: неужели они согласны?! А вдруг утонут и свиней загубят? Но, заметив, как уверенно те двое стали собирать стадо, Серьга успокоился.

– О-ррр! Ой-ррра-а-аа! – закричала женщина высоким, тонким голосом.

– А-ху-у! – вторил ей густой, хрипловатый голос мужчины.

Странной, тоскливой мелодией плыли эти звуки над диким, пустынным берегом, над красной взбаламученной водой и уносились к далекому небу.

Из-за кустов и валежника одна за другой стали высовываться головы.

Наморщив чумазые пятачки, свиньи словно принюхивались к крикам. Маленькие глазки возбужденно заблестели. Свиньи стали сбиваться в стадо.

Сверкнул в улыбке золотой зуб Серьги. Свиные глазки мусорщика заблестели от возбуждения – это надо же, кричат точь-в-точь как матки, когда поросят сзывают.

А у тех двоих в этом крике вдруг растворился страх. Даже голод не терзал, как прежде. Есть работа – скоро будет и еда.

Трудная работа, но знакомая. Они пасли свиней у себя в деревне. И повадки и характер их знают наизусть. Вот только реку не знают. Бежит себе река, будто торопится куда. Течение быстрое, вода все прибывает, так и мечется из стороны в сторону, но волны невысокие. Темнее стало: тучи совсем к воде спустились.

Животные сбились в кучу. Издали может показаться, что это копошатся огромные древесные муравьи. Мужчина и женщина стоят по обе стороны стада. Женщина исподтишка поглядывает на Серьгу и мусорщика, потом сдавленным голосом произносит:

– Река-то до чего большая. И лодки никакой нету.

Вот всегда они так, женщины. Не то чтобы испугалась – сдержать себя не может, ждать не научена. Он, мужчина, – другое дело. Разглаживая усы, впился взглядом в реку, стараясь прикинуть, какова ее ширина. Потом сказал:

– Да, широкая она тут.

Сказал таким тоном, что ясно: отступать он не собирается.

– А сколько это – двадцать девять ан? – спрашивает женщина. – Больше или меньше рупии? – Такая молодая, а ведет себя как настоящая хозяйка – точно знать хочет, сколько получит.

– Почти две рупии, – небрежно бросает мужчина. Он уже все обдумал.

– Ну, ладно, – говорит женщина, чувствуя, как слюна наполняет рот.

Теперь уже и ей не терпится скорее приняться за работу. Одолеть реку. Добраться до храма, что высится на том берегу. И все же она снова говорит:

– Воды-то вон сколько. С чего это им загорелось сейчас переправляться?

– Перекупщики они, – тихо отвечает мужчина. – Заболеет потом скотина или нет – им горя мало.

Переговариваясь, они продолжают скликать стадо и пересчитывать свиней: два борова, остальные матки. Э, да одна супоросная! Гляди-ка, богатство какое! Обычно они по пять-шесть штук приносят, а у этой, похоже, и семь может быть. Только перейдет ли она? Перейдет! Ей не скоро еще – вон какая прыткая.

Их голоса зазвучали иначе: теперь они не скликали, а гнали вперед. Внезапно мужчина умолк и с тревогой обернулся к Серьге:

– Их кормили?

– Да, да, – нетерпеливо отмахнулся тот.

– Река-то больно широкая, хозяин. Если голодные – не одолеют.

Это людям потому и надо одолеть, что есть нечего. А скотина что? Она этого не понимает. В следующее мгновение мужчина высоко поднял над головой палку и издал резкий гортанный крик. Женщина подхватила его.

Новый, пугающий звук насторожил животных. Они двинулись было в сторону от реки, но при виде палки сбились в кучу и затоптались на месте. Что означает этот новый крик? Терлись друг о дружку бока, летели в стороны сухие комья грязи. Наконец часть стада стала подаваться к реке. В ту же минуту мужчина внезапно обрушил на них град легких ударов. Все двадцать девять породистых свиней с громким топотом начали спускаться к воде. А вода урча прибывала на глазах, и до конца прилива было еще далеко.

Черпая волна волосатых спин застыла у самой воды. Пить хочется, но спускаться страшно. С испугом глядят на стремительно несущуюся реку, тревожно и раздраженно хрюкают, будто спрашивают: что делать? куда идти?

– А ну пошли! Хой-ха-а-а! – слышится ободряющий крик мужчины.

Женщина нет-нет да и кинет взгляд на реку. Чем ближе подходят, тем шире она кажется. Господи, до чего громко бурлит! Женщина оглядывается на мужа. Он смотрит прямо перед собой, лицо его застыло. Вот они уже у самой воды. Поджав дрожащие хвостики, пробуют воду передние животные. Потом отступают и подталкивают других. Нехотя идут.

Женщина тем временем подгоняет отставших. Вот она поскользнулась, упала, но, повинуясь нетерпеливому жесту мужчины, тут же вскочила. Вся облепленная грязью, она, казалось, сама уже не один день бредет в этом стаде. Грязь была повсюду – на ее тугой, высокой груди, на лице, на волосах.

– Давай гони их, – торопил мужчина, – надо двигаться.

Он еще не начал загонять стадо в воду, а вел вдоль берега, время от времени ободряюще покрикивая.

Мужчина невольно косится на реку. Ганга, ой Ганга – обманщица! Хихикает, захлебывается смехом, болтает о чем-то своем, а сама с них глаз не спускает. И все говорит, говорит им что-то торопливо. Вроде бы к себе зовет, манит: идите ко мне, вон вы, мол, какие худые да голодные, а у меня всего много, всего вдоволь.

Насмешливо так говорит и поводит, играет затуманенными глазами, а в них блещут красные огоньки.

Мужчина и женщина не сводят с нее испытующего взгляда. Будто на самое дно ее заглянуть хотят – узнать, какие сюрпризы хранит она там. Беззащитные, как дети, они по-детски отважны и чисты. Вот женщина обмотала вокруг талии свободный край сари. Теперь она обнажена до пояса и стоит, подавшись грудью вперед, как утес, готовый принять первый шквал непогоды. Мужчина разглаживает усы.

Она замерла. Сейчас надо будет завернуть все стадо к воде. Потом погнать. Потом прыгнуть самой.

В последний раз они кинули взгляд на реку. На кромку песка у противоположного берега. Испуганное хрюканье стало громче.

В следующее мгновение раздался пронзительный гортанный крик, и удары палок градом посыпались на спины животных. Почти все стадо сразу оказалось в воде. Люди прыгнули следом. Опередившие людей животные повернули вдоль берега, вверх по течению. Там их ждала верная гибель. Будь у них лодка, можно было бы без труда направить их к тому берегу, а так…

– На берег, быстро! – крикнул мужчина.

Люди бежали вдоль берега, пока наконец им не удалось опередить стадо. Сверху оно напоминало неуклюжее туловище огромного кабана. Мужчина прыгнул в воду прямо у его головы. Женщина оказалась где-то в середине. Рассыпая удары направо и налево, мужчина завернул стадо к противоположному берегу. Женщина подгоняла сзади.

Животные сбились в кучу, будто перешептываются между собой. Видно, еще не оставили намерения повернуть назад. Потом сами пойдут, а пока налезают друг на дружку с выпученными от ужаса глазами – вон, впереди воды-то сколько. Да как быстро несется! Куда это их ведут? На смерть, наверное. Что нужно этим людям?!

Всего только и нужно, что переправить их в целости и сохранности. Мужчине никак не удается заставить стадо двигаться к тому берегу – мешает течение. Оно тащит в сторону и к тому же все время меняет направление. Женщина выбивается из сил. Она уже не в состоянии держаться позади стада, ее подхватывает и уносит вниз по течению.

– Отталкивайся! Греби руками! – кричит ей муж. Она гребет изо всех сил. Но стремнина не шутит: волна больно ударяет в грудь, еще немного – и кажется, руки и ноги оторвет напрочь.

Теперь уже в этой сумятице трудно разобрать, где люди, где животные, похоже, людей здесь и вовсе нет, одни свиньи: двадцать восемь маток и три хряка.

Наконец берег стал понемногу отдаляться.

Южный ветер налетает порывами, и в эти минуты вода вокруг них бешено вскипает. Не будь прилива, такой ветер непременно развел бы крутую волну. Тогда животные наверняка бы уже захлебнулись. Правда, и сейчас нет-нет да и ударит откуда-то сбоку встречная волна.

Тучи стелются над самой водой, взмывают в вышину и где-то там, далеко вверху, вдруг расходятся, и тогда странная, ослепительно резкая полоса света вырывается из-под них, будто перед началом небывалой феерии. Но уже в следующее мгновение небо снова заволакивается тучами. Дурной это знак.

Стало быстро темнеть. Время от времени бросая тревожные взгляды на небо, люди с отчаянными усилиями продолжают продвигаться наперерез потоку. Хворостина и палка так и мелькают в воздухе. Вода сбивает с ног. Только не думать, только не останавливаться! Рты судорожно ловят воздух.

Внезапно женщина вскрикнула. Мужчина выпрыгнул из воды, как дельфин: что там стряслось?

Оказывается, три матки, ошалев от страха, снова кинулись вверх по течению. Мужчина на миг оцепенел, но тут же опустил палку и поплыл за ними. Опередил. С силой ударил по воде. Животные остановились, не знают, что делать дальше. Смешанное чувство жалости и досады охватывает человека.

– Вот дурные! Одно слово – скотина, – громко произносит он, – а ну, пошли!

Ощерив желтые клыки, свиньи, вереща, повернули обратно. Палка снова взметнулась вверх. Тем временем стадо успело немного продвинуться. Вот мужчина уже нагоняет его. От воды и ветра глаза его налились кровью, как у хряка.