Текст книги "Похождения в Амстердаме"

Автор книги: Крис Юэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 5

Когда я вернулся к «Кафе де Брюг», оно уже закрылось и в зале потушили свет. Подергав ручку, я обнаружил, что дверь заперта. Я опоздал лишь на несколько минут, но американца нигде не было. Я уж подумал, что сейчас он позовет меня из темного проулка, но такое случалось только на страницах моих детективных романов. Оглядевшись, я увидел, что улица пустынна. Будь у меня такое желание, я мог бы открыть замок – но зачем? Я еще раз дернул за ручку, потом постучал ладонью по стеклу.

И тут же из подсобки появилась блондинка-барменша. Включила свет, поспешила к двери, чтобы открыть ее, даже не стала спрашивать, кто я и чего хочу. Чувствовалось, что она крайне встревожена. Я не мог сказать, что ее лицо побледнело, загар никуда не делся, но выглядела она очень уж мрачной. Блондинка заперла за мной дверь, пожевала нижнюю губу, переплела пальцы рук, расцепила, убрала прядь волос за ухо – короче, всем своим видом показывала, что не находит себе места от волнения.

– Они его увели, – выдохнула она.

– Двое мужчин?

Она кивнула.

– Час тому назад. В его квартиру.

– Вы в этом замешаны?

Она замялась. Я достал из кармана одну из обезьян, показал ей. Едва она увидела статуэтку, дыхание у нее перехватило, и она смогла только кивнуть, не отрывая синих глаз от обезьяны.

– Как вас зовут?

– Марике.

– И что связывает вас с американцем?

Она встретилась со мной взглядом, моргнула, и я сразу понял, что задал идиотский вопрос. Потом она вновь посмотрела на статуэтку, и я убрал ее в карман.

– Вы не думаете, что он вернется? – спросил я.

Она покачала головой, словно освобождалась от чар, насланных обезьяной.

– Он сказал, что проведет здесь весь вечер. Не уйдет до самого закрытия.

– Но передумал.

– Это они.

– Ясно. – Я оглядел бар в поисках новых идей. С ними, похоже, у меня становилось все хуже. – Эта квартира, о которой вы упомянули… Вы там бывали?

Она кивнула.

– Тогда проводите меня туда.

Блондинка исчезла в подсобке за стойкой, оставив меня одного. Время это я использовал для того, чтобы затолкать сомнения в правильности принятого решения в самые дальние, самые темные уголки сознания. Вернулась она в зимнем пальто и со связкой ключей. Заперла дверь бара и повела меня через мост. Мы пошли по вымощенным брусчаткой улицам, ее каблучки звонко цокали в темноте. Зарядил мелкий дождь, я поднял воротник, сунул руки в карманы, шагая рядом с ней. Мне не нравилось направление, в котором развиваются события. Сначала второй обезьяны не оказалось на положенном месте. Потом появились пистолет и незваный гость. От всего этого определенно дурно пахло, и я достаточно ясно представлял себе, куда могла завести эта дорожка, но рядом была девушка, которая нуждалась в помощи, да и, возможно, оставался шанс получить двадцать тысяч евро.

Дом, в котором жил американец, как сказала мне Марике, находился на Сент-Якобсстрат, неподалеку от Центрального вокзала. Сама улица являла собой второсортное ответвление Квартала красных фонарей. Здесь хватало грязных баров и кофеен, сюда частенько забредали туристы с Дамрака, главной улицы города. Но тут они могли найти только торговцев наркотиками. Один из них какое-то время шел за нами, спрашивая, не хочу ли я приобрести «Виагру». Мы сделали вид, что не видим и не слышим его, и он оставил нас в покое. Из окон первого этажа, подсвеченных разноцветными неоновыми трубками, на нас смотрели скучающие проститутки. Одна сидела на деревянном стуле в ярком бикини из лайкры, раскинув ноги и упираясь в стекло высокими каблуками, и набивала на мобильнике сообщение.

Пол-улицы осталось позади, когда Марике остановилась перед перекошенной дверью рядом с одной из кофеен. Дверь покрывали флаеры и граффити, и выглядела она так, будто взламывали ее не один десяток раз. Марике вставила ключ в пружинный замок, открыла его и повела меня по пропахшему марихуаной коридору, который освещался одной тусклой лампочкой. Мы молча поднялись на второй этаж. Я без лишнего шума, стараясь не привлекать внимание девушки, натянул на руки резиновые перчатки. Марике тем временем искала на связке нужный ключ.

Как выяснилось, она могла без этого обойтись. Дверь в квартиру американца мы нашли приоткрытой.

Я первым переступил порог и оказался в крохотной, без единого окна комнате, спальне и гостиной одновременно, скудно обставленной, но чистенько прибранной. Один ее угол занимала односпальная кровать, аккуратно застеленная, с темно-зеленым покрывалом и белыми простынями. На ней стоял открытый чемодан. Я быстро просмотрел его содержимое. Одежда, подготовленные к поездке документы, маленький ноутбук, ничего интересного. Рядом с кроватью стоял комод с выдвинутыми пустыми ящиками. В комнате также имелись деревянный столик, два складных стула, газовая плитка с баллоном и раковина с двумя пустыми стаканами на ней. Кроме входной, в комнате была еще одна дверь.

Марике двинулась к ней, но я остановил девушку и прошел первым. Увиденное не стало для меня сюрпризом, за исключением одного: американец был еще жив. Он сидел с закрытыми глазами, скрючившись, в фарфоровой ванне, весь залитый кровью. Загустевшей, окислившейся, темной, как хорошие чернила. Череп над левым виском ему проломили, и среди слипшихся, покрытых кровью волос я разглядел белые костяные осколки. Правая кисть с неестественно выгнутыми пальцами свешивалась за край ванны. Он был без сознания, но грудь мерно поднималась и опускалась.

За моей спиной Марике пронзительно закричала и выронила ключи на пол. Я решил, что крик лучше обморока. Повернулся, чтобы выпроводить ее в другую комнату, и тут услышал вой сирены, сменившийся визгом тормозов. Через мгновение вышибли входную дверь, послышался крик: «Полиция», бегущие шаги.

Назовите меня старомодным, но не нравится мне встречаться с полицией на месте преступления, пусть совершенного и не мной. Марике стояла с остекленевшими глазами, дрожала всем телом, но я поступил, как считал необходимым, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Вы пришли одна, – проинструктировал я ее. – Меня здесь не было. Вы пришли сюда, нашли его, и это все, что вам известно. Марике? Вы меня поняли?

Она медленно опустилась на пол, голова упала на грудь, и я не мог гарантировать, что она меня слышала. А убеждаться в этом времени не осталось. Окно в ванной было со сдвижной рамой, я ее поднял, вылез на плоскую крышу. Затем опустил раму, добрался до свеса крыши, спрыгнул на землю и побежал со всех ног.

Глава 6

На следующее утро я встал поздно и начал свой день с распечатки чистовика своего последнего романа. Как только из принтера выползла последняя страница, я сложил все аккуратной стопкой, сцепил эластичной лентой, добавил написанное от руки короткое сопроводительное письмо и положил в конверт из плотной коричневой бумаги. Затем отправился на главпочтамт, заплатил необходимую сумму в евро, гарантирующую доставку в Лондон на следующий день, после чего направился на Центральный вокзал и взял билет, туда и обратно, до Лейдена, ближайшего университетского городка.

Мне требовалась разлука с Амстердамом, пусть и на короткое время, и Лейден как нельзя лучше подходил для этого. Тридцатиминутная поездка на поезде не представлялась чрезмерно утомительной, а потому, купив контейнер с горячим кофе и пачку сигарет, я с радостью уселся у окна на нижнем этаже двухэтажного вагона и стал тупо смотреть на мелькающие за запыленным стеклом задворки жилых домов и административных зданий, которые сменились частными усадьбами и, наконец, шоссе к аэропорту Шипхол. Точно по расписанию поезд прибыл на подземную станцию аэропорта, большинство пассажиров моего купе вышли на платформу и направились к эскалаторам в дальнем ее конце, катя за собой пластиковые чемоданы на колесиках. А я продолжил путешествие под усыпляющий стук колес, изредка затягиваясь дымом.

О том, что я делал в Лейдене, воспоминаний не сохранилось. Ноги, конечно же, несли меня по вымощенным брусчаткой улицам и дорожкам, проложенным вдоль каналов, но мыслями, начисто отрезав все, что в действительности окружало меня, я находился совсем в иной реальности. Такое происходило со мной практически всегда, если я попадал в какую-то серьезную передрягу. Смена обстановки как нельзя лучше помогала упорядочить мысли, причем сама обстановка никакого значения не имела. Я мог оказаться в Африке или Антарктиде, для меня это ничего бы не меняло. Ощущения, что ты – один-одинешенек и никому нет до тебя никакого дела, вполне хватило, чтобы через три часа у меня в голове что-то щелкнуло, и я смог сесть в поезд и вернуться в Амстердам.

А через два дня, за которые не произошло решительно ничего, мне позвонила Виктория, мой литературный агент, чтобы обсудить рукопись, которую я ей отправил по почте.

– Это потрясающе, Чарли, – начала она, и похвалу я воспринял как добрый знак.

– Это не просто слова?

– Разумеется, нет. Один из лучших твоих романов.

– Меня тревожила концовка.

– Тебя всегда тревожит концовка.

– На этот раз особенно.

– А чего ты тревожился? Из-за портфеля? Ты думаешь, кто-нибудь заметит, что он не мог сам по себе попасть в квартиру Николсона?

– Черт! – я хлопнул себя по лбу.

Она выдержала паузу.

– Послушай, это не такая большая проблема.

– Еще какая большая!

– Мы как-нибудь выкрутимся.

– Мне следовало заметить это самому. Что еще? Если я пропустил портфель, значит, пропустил и многое другое.

– Из крупного – ничего. Так, мелочи, они выправляются без труда.

– Ты уверена? Роман, похоже, получился более запутанным, чем я предполагал.

– Запутанность – это хорошо.

– Если только я смогу связать все свободные концы. – Я потянулся за ручкой и блокнотом.

– Ты сможешь. Я знаю. А портфель – это финальная точка.

– Да, конечно, – я нарисовал очертания портфеля на листе блокнота, потом перечеркнул, проткнул ручкой. – Но почему у меня такое ощущение, что обязательно появится новая загвоздка, если я разберусь с этой?

– Может, и появится. Но где бы мы были без загвоздок?

– Ну, не знаю. Попадали бы в списки бестселлеров? Номинировались на престижные премии? Переиздавались?

– Это все будет, Чарли.

– Да, конечно. Как только я смогу перебросить портфель из хранилища вещественных улик полицейского участка в квартиру, не выдав личности убийцы.

– Может, у портфеля появятся колеса?

Я улыбнулся и отбросил ручку.

– Да, а может, в восьмой главе я забыл упомянуть, что Николсон сколотил состояние, изобретя телепортацию.

– Моя идея мне нравится больше.

– Понятное дело.

– В любом случае, – Виктория порадовала меня очередным театральным вздохом, – как Амстердам?

Я вздохнул сам.

– Это же Голландия.

– Знаешь, я согласилась представлять твои интересы как раз потому, что ты умеешь удивительно емко все описать.

– А ты хотела, чтобы я начал рассказывать про тюльпаны, башмаки на деревянной подошве и ветряные мельницы?

– В городе есть ветряные мельницы?

– Несколько я видел.

– И голландцы носят башмаки на деревянной подошве?

– Их покупают туристы. Как только я увижу голландца на велосипеде в башмаках на деревянной подошве, тут же переберусь в другую страну.

– Но пока ты остаешься там?

– В зависимости от обстоятельств.

И вот тут я рассказал ей о моих последних кражах – об американце, обезьянах, барже, квартире, незваном госте, фантастической блондинке и почти-что-трупе, каковым стал американец. Пока я все это излагал, Виктория слушала, практически не прерывая. Эту ее черту я очень ценил. То, что она выслушивала мои рассказы о проблемах, которые возникали после кражи, казалось мне особенно ценным благодаря способности Виктории задавать правильные вопросы в оптимальное для этого время (обычно она делала это, когда мой рассказ заканчивался).

– Так этот американец не умер?

– Пока еще нет, – ответил я. – Утром я позвонил в больницу. Мне сказали, что он в коме.

– Просто взяли и сказали?

– Нет, мне пришлось объяснить, что я – личный доктор господина Майкла Парка.

– И тебе поверили?

– Я говорил с медсестрой. Думаю, она не в курсе заведенного в больницах порядка. А может, мой акцент чем-то помог.

– Гм-м… Подожди, а как ты узнал фамилию американца?

– Из документов, которые нашел в чемодане, – ответил я. – А кроме того, прочитал в газете.

– Ты уже читаешь на голландском?

– Об этом происшествии написали в «Интернешнл геральд трибьюн».

– Ого. Ты думаешь, он – какая-то шишка?

– Не знаю. Возможно. Может, в тот день с новостями было туго, и загадочная история об избиении янки в голландском борделе привлекла внимание редактора.

– Они назвали его дом борделем?

– Да, хотя я бы сказал, что это паршивенькая однокомнатная квартира в достаточно колоритном районе.

– Но доминирующий цвет там – красный.

– Если на то пошло, – я смотрел на дерево за окном, – я обратил внимание, что многие бордели отдают предпочтение белым флуоресцентным лампам. Хотя в почете и ярко-синий цвет.

– Ты проводил специальное исследование?

– Сама говоришь, у меня способность все описывать.

– Ясно. – Я буквально увидел, как она улыбается. – Но вернемся к этим обезьянам. Они еще у тебя?

– Те две, что я украл, – да. Я поискал третью в чемодане американца, но ее там не было.

– Ты думаешь, ее забрали мужчины, которые его избили?

– Логичное предположение.

– А потом они разошлись по домам и обнаружили пропажу принадлежащих им статуэток?

– Полагаю, что да.

Она помолчала, а спросила то, что действительно хотела спросить, хотя в голосе на это не было ни малейшего намека.

– Чарли, как ты думаешь, сколько могут стоить эти статуэтки?

– Понятия не имею. Если бы я увидел их где-нибудь, то счел бы, что ценность у них нулевая.

– Но это не так.

– Получается, что нет. Я хочу сказать: никто не будет так избивать парня из-за пустяка.

– К тому же ты говорил, что его пытали.

– Разве я это говорил?.. А-а, ты про сломанные пальцы. Но я точно не знаю, зачем они это делали.

– Обычно люди применяют пытки, если хотят получить информацию. Если, конечно, они не садисты, но у нас не тот случай – в конце концов они ограничились одной рукой. Что из этого следует? Или американец удовлетворил их любопытство, или они поняли, что он ничего им не скажет.

– Или им помешали. Или их стошнило. Причин можно привести тысячу. Истинную мы никогда не узнаем.

– Да, – голос Виктории поскучнел. – Но, допустим, если он сказал им все, что они хотели знать, мог он назвать твое имя?

– Возможно.

– Или больше, чем возможно?

– Честно? Я так не думаю. Я хочу сказать, у них не было основания задавать вопросы обо мне. Насколько я понимаю, их интересовала третья статуэтка. Они не знали, что американец заказал мне кражу их статуэток в тот же вечер. Как только он сказал им, где третья статуэтка, необходимость задавать какие-либо вопросы отпала.

– Наверное, ты прав.

– Не говоря уж о том, что они не стали меня искать.

– Это так. Но, Чарли… этот мужчина с ножом, который ворвался в квартиру после тебя… как он вписывается в общую картину?

– Твоя догадка ничуть не лучше моей. Моя версия следующая. Поначалу я американцу отказал, так? Он надеялся, что я все равно украду статуэтки, и в этом не ошибся, но точно этого знать не мог. Допустим, на следующий день он занервничал и нанял кого-то еще, того, кто подвернулся под руку, не обладающего, как он сказал, «моим талантом».

– Он и не обладал. Потому что кувалдой пробил дыру в двери, а потом разнес всю квартиру.

– Кувалдой или чем-то еще, но ты меня поняла. При этом он искал то же, что и я, потому что поиски начал с подушки.

– И он знал, что уходить нужно в десять часов.

– Именно.

Виктория помолчала, я услышал что-то вроде «гм-м-м»: она оценивала мою версию. Я же почесывал мочку уха, ожидая продолжения.

– Но в таком случае американец сильно рисковал. А если бы вы двое столкнулись нос к носу?

– Мы и столкнулись! Но, полагаю, он хотел знать наверняка, что статуэтки кто-тода украдет. И правильно хотел, учитывая, что с ним случилось.

– Все так. Знаешь, что тебе следовало сделать? Вернуться к кафе и выяснить, не ждет ли американца кто-то еще.

– Да, только мысль эта пришла ко мне только на следующий день. Но я не уверен, что поступил бы именно так. А если бы полиция отвезла Марике к кафе? Вполне вероятно, что оно принадлежит ей или по крайней мере она живет там на втором этаже. И, допустим, она увидела бы меня и ткнула пальцем. Конечно, маловероятно, но все могло быть.

Виктория не ответила. Должно быть, думала о чем-то, анализировала свои идеи. Я ждал, когда ее мысли оформятся в слова, но, когда она заговорила, в голосе слышалась неуверенность, словно в голову ей пришло что-то ужасное, но она не хочет волновать меня понапрасну.

– Чарли, а если эти люди избили американца уже после того, как он рассказал им все, что их интересовало? Что, если он все-таки назвал им твое имя, а они просто заметали следы?

– Ты вгоняешь меня в депрессию.

– Ты не думаешь, что тебе пора менять место жительства? Я хочу сказать, книгу ты написал, а эти люди, судя по тому, что ты рассказал, опасны.

– Не так уж они и опасны… А книга не закончена, и я еще не готов к расставанию с Амстердамом. Мне тут нравится.

– Да, конечно. Плюс еще и эта девушка.

– Не понял?

– Блондинка, Чарли. Ты думаешь, я не заметила, как долго ты ее описывал.

– Марике? Да, она симпатичная. Но я надеялся, что не выдал своих чувств.

– Да перестань, еще одна дева в беде! Ты это обожаешь.

– Не без этого. Послушай, Вик, если хочешь знать правду, я подумал, что американец мог назвать этим людям ее имя. Но в принципе это не мое дело. У меня такое ощущение, что она знала, куда впутывается.

– Но кроме девушки есть что-то еще, так?

– Для начала, двадцать тысяч евро. В конце концов, я выполнил работу, на которую меня наняли. Допустим, американец не выкарабкается, и я не смогу получить эти деньги. Но две обезьяны уже у меня. Может, я смогу добыть третью и…

– Чарли…

– Я буду осторожен.

– Но зачем так рисковать? У тебя уже есть шесть тысяч евро и, скорее всего, за книгу мне удастся выручить более крупную сумму.

– Если я смогу решить проблему портфеля.

– Да, конечно. Как насчет того, чтобы я кое-кому позвонила?

– Не стоит. Во всяком случае, пока. Подожди. Я хочу все обдумать. И вот что, Виктория, я вынужден закончить наш разговор. Кто-то стучит в дверь. Береги себя, хорошо?

– Как будто это мне нужно беречь себя, – ответила она, когда я уже клал трубку на рычаг. – О чем мне волноваться? Как бы не порезаться о край бумажного листа?

Глава 7

Мужчина, которого я обнаружил по другую сторону двери, с головы до пят выглядел полицейским. Выше среднего роста (но, возможно, не для голландцев), он стоял, расправив плечи, совсем как солдат по стойке «смирно». Коротко стриженные волосы, плащ, под ним, судя по брюкам, темно-серый костюм. И если он чем-то отличался от среднестатистического полицейского, так это очками, без оправы, современной формы, какие мог бы носить шведский дизайнер.

– Господин Ховард? – спросил он.

– Чарли Ховард, совершенно верно.

– Я – инспектор Бюрграве из амстердам-амстелландской [1]1
  Амстердам-Амстелланд – то же, что Большой Амстердам.


[Закрыть]полиции. Я бы хотел с вами поговорить, если не возражаете.

Последнюю фразу я бы поставил между просьбой и приказом, но разница получалась столь размытой, что я предпочел без единого слова пригласить его в гостиную. На собственном опыте я знал, что спорить с полицейскими – самый быстрый способ нажить себе неприятности. Однако же…

– Позвольте спросить, инспектор, как вы попали в мой дом? Обычно визитеры звонят мне снизу.

– Кто-то выходил из подъезда, – коротко ответил он, похоже, не желая вдаваться в подробности.

– Понимаю. И вас просто впустили?

Он кивнул.

– Вы не сказали, что служите в полиции?

Он ответил недоуменным взглядом, словно я допустил бестактность.

– Простите меня, но это многоквартирный дом, и я склонен думать, что все, кто здесь проживает, несут определенную ответственность друг перед другом. Особенно, когда дело касается посторонних. Вас не затруднит показать мне удостоверение?

Он вздохнул, заученным жестом сунул руку в карман плаща, достал удостоверение в кожаном чехле, раскрыл. Я внимательно прочитал имя, фамилию, должность.

– Очень хорошо. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– Нет, – он убрал удостоверение в карман.

– Присядете?

Инспектор не присел, словно и не услышал меня. Он оглядел мою гостиную, груду книг на кофейном столике, письменный стол и ноутбук, распечатанную рукопись (мой последний роман), телефон, пепельницу с несколькими окурками. Его взгляд прошелся по упрятанному под стекло и взятому в рамку первому изданию «Мальтийского сокола» Дэшила Хэммета, которое висело на стене, по двум большим окнам, выходящим на канал Бинненкант и жилые баржи, пришвартованные к набережной. Полисмены часто ведут себя в чужих домах так, словно проводят инвентаризацию и такое право получено ими от Господа Бога. Бюрграве в этом ничем не отличался от своих коллег, разве что был дотошнее многих.

– Документы у вас есть?

– Простите?

– Ваши иммиграционные документы.

– Таких у меня нет, – ответил я. – Европейский союз и все такое.

Он моргнул за отполированными линзами.

– Тогда ваш паспорт.

– Один момент. – Я оставил инспектора в гостиной и пошел в спальню за паспортом. Когда вернулся, он стоял у стены и внимательно изучал обложку романа Хэммета.

– Вы книголюб, инспектор?

Он посмотрел на меня.

– Это знаменитая книга?

– Более чем.

– Большинство людей вешают на стены картины.

– Я не большой поклонник живописи. Во всяком случае, не готов украшать картинами стены.

– Вы слышали о голландских мастерах?

– Одном или двух, – признал я. – Честно говоря, никогда не любил Ван Гога.

Я протянул Бюрграве паспорт, он открыл последнюю страницу и пристально всмотрелся в меня, словно подозревал, что фотография там совсем и не моя. Потом достал из кармана блокнот и ручку, начал записывать паспортные данные.

– По какому делу в Амстердаме, господин Ховард?

– Работаю над книгой. – Я указал на рукопись. – Я пишу детективные романы. Возможно, вы читали один из них.

– Не читал. – Он все записывал. – Ваши произведения, наверное, не очень известны за пределами вашей страны.

– Мои книги хорошо продаются даже в Японии.

– Япония – не Нидерланды.

Вы понимаете, почему его произвели в инспекторы?

– Это обычная проверка? – спросил я, кивком указав на паспорт.

– Несколько дней тому назад с вами связывался один человек, господин Ховард. В среду вечером.

Он оторвался от блокнота и встретился со мной взглядом.

– Боюсь, не припомню. – Я надеялся, что ответил ровным, спокойным голосом.

– Он послал вам электронное письмо.

– Правда? Вот этого я совершенно не помню, в последнее время я очень много работал. Вас не затруднит назвать мне его фамилию?

Бюрграве изучающе вгляделся в мою физиономию, ожидая, что я как-то выдам себя. Я доброжелательно улыбнулся и склонил голову набок.

– Его фамилия – Парк.

– Нет. – Я покачал головой, насупившись, словно изо всех сил рылся в памяти. – Боюсь, эта фамилия мне ни о чем не говорит.

– У нас его ноутбук. Там в почте отмечено, что вы письмо прочитали.

– Так… подождите. Да, я получил одно письмо, раз уж вы упомянули о нем, и, возможно, оно пришло от этого человека. Видите ли, я стер его сразу же. Потому что оно было очень уж странным. Он предлагал встретиться с ним в баре, насколько припоминаю. Мои читатели обычно задают вопросы, связанные с моими романами, или просят расписаться на книге. И очень редко хотят встретиться со мной.

– Вы с ним встретились?

Я сделал круглые глаза, потом покачал головой.

– Разумеется, нет. Вы курите, инспектор?

Я ускользнул от его взгляда, метнувшись к столу, чтобы взять пачку сигарет. Потом принялся разыскивать зажигалку, заглянул под бумаги, выдвинул верхний ящик, опять оставил его одного, чтобы сходить на кухню, показав незажженной сигаретой и брошенным на потолок взглядом, за чем иду.

На кухне шумно выдохнул (я не знал, что давно уже не дышу!) и попытался решить, как быть дальше. Ситуация складывалась так, что вариантов у меня оставалось немного. Я уже проложил курс, и теперь мне предстояло ему следовать. Сказав инспектору голландской полиции, что не встречался с человеком, которого едва не забили насмерть, я, возможно, сглупил, но все еще могло разрешиться наилучшим образом. У меня сложилось ощущение, что Бюрграве не успел покопаться в моем прошлом, и, если я не дам ему повода, он, возможно, не станет звонить в английское посольство, где ему могут наболтать обо мне все, что угодно.

Я схватил с плиты коробку спичек и вернулся в гостиную. И уже собрался зажечь спичку, когда Бюрграве указал на зажигалку, лежащую на столе на самом виду.

– И куда я только смотрел! – Я всплеснул руками. – Вечно со мной такая история.

Бюрграве не подал виду, поверил он мне или нет. Значения, наверное, это не имело. Я взял зажигалку, закурил, язычок пламени отразился от полированных линз его очков.

– Значит, вы не встречались с господином Парком? – вновь спросил он.

– Именно это я и сказал.

– Но ему вы об этом не сказали?

– Вы про ответ на его электронное письмо? Нет, я не ответил. Наверное, поступил невежливо. Но, видите ли, никогда не знаешь, чего хотят эти люди.

– Но вы сообщили ему, что письмо прочитано.

– Подтверждение прочтения, так, кажется, это называется. Я об этом понятия не имел.

– То есть, возможно, он пошел в этот бар.

– «Кафе де Брюг», если не ошибаюсь. Я его знаю, видите ли. Возможно, он мог туда пойти. Почему вас это интересует, позвольте спросить?

Бюрграве вновь пристально всмотрелся в меня, словно хотел точно зафиксировать выражение моего лица и изменения, которые вызовут произнесенные им слова.

– Господин Парк в больнице. На него напали.

– Господи. В кафе?

– В его квартире.

– И вы подумали, что вдруг мне что-то об этом известно?

Инспектор степенно кивнул.

– Боюсь, я ничем не могу вам помочь. А что говорит насчет всего этого господин Парк?

– Он спит.

Я нахмурился, пытаясь сделать вид, что пребываю в замешательстве, вызванном несоответствием серьезности его лица и последней фразы.

– Вы хотите сказать, он без сознания?

– Он может умереть.

– Господи! Как это печально. Очень сожалею, что больше ничем не могу помочь.

Я протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием, но инспектор Бюрграве лишь взглянул на нее с легким пренебрежением, прежде чем двинуться к двери.

– Вы еще побудете в Амстердаме, господин Ховард? – спросил он, обернувшись.

– Пока не закончу книгу.

– Возможно, я захочу еще раз поговорить с вами?

– Нет вопросов. Но, инспектор, мой паспорт?

Бюрграве остановился. Я вытянул руку ладонью вверх, и инспектор, после короткого колебания, сунул руку во внутренний карман пиджака и вернул мне паспорт.

– Простите меня, – процедил он сквозь зубы.

– Пустяки, – беспечно ответил я.