Текст книги "Похождения в Амстердаме"

Автор книги: Крис Юэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

– И что все это значит? – спросила меня Виктория, когда я позвонил ей тем же днем. – Какое значение имеет то, что арестовал его именно Бюрграве?

– Точно не знаю. Вероятно, всего лишь совпадение.

– Ты в это не веришь.

– Не верю?

– Нет. Главный герой никогда не верит. Он говорит всем, что имеет место совпадение, но сам думает, что за совпадением что-то да есть. Так он обычно и находит разгадку.

– На этот раз вряд ли. – Я улыбнулся. – Бюрграве – хороший полицейский. Мне он не нравится, но свое дело знает. А в том, что Майкла арестовал именно он, нет ничего необычного. Кто-то должен был его арестовать.

– И этот кто-то расследует его убийство.

– Возможно, он взялся за это дело именно потому, что уже имел дело с Майклом. Не исключаю, что расследование ему поручили по этой самой причине. Такое очень даже возможно.

– Возможно. Но все-таки…

– Все-таки… – Я смотрел в окно, на ветви дерева, растущего у дома, на надвигающиеся серые облака, грозящие выплеснуться дождем. – Ты читаешь слишком много детективов.

– Читаю. Это моя работа.

– Но иногда у меня возникает ощущение, что ты заработалась. – Я приподнялся, наклонился к окну, посмотрел на запад, где небо еще оставалось синим. – Скажи мне, когда ты в последний раз ходила на свидание?

– Ты про настоящее свидание? Не воображаемое?

– Настоящее.

– Так уж вышло, что вчера вечером.

– Ох! – Я опустился на стул.

– Но ты можешь не волноваться. Ничего путного не получилось. Он – брат одной из моих подруг.

– Намечались серьезные отношения?

– Потенциально. Но не сложилось. У него вставные зубы.

– Правда? И сколько же ему лет?

– Тридцать два, – строго ответила она. – Как и мне.

– И у него вставные зубы?

– Челюсти. Он даже вынул и показал их мне.

– Я отстал от жизни? Представить себе не мог, что пренебрежение зубной гигиеной так возбуждает.

– Ха-ха. На самом деле я его пожалела. С ним произошел несчастный случай. Видишь ли, он – рабочий сцены в театре, и ему ударила по лицу незакрепленная рукоятка лебедки.

– Ой-ей-ей!

– Вот именно, ой-ей-ей!

– Предъявленные челюсти тебе понравились?

– Они были желтыми! Не канареечного цвета, но все же. И я не могла оторвать от них глаз. Вот он и вытащил их, чтобы успокоить меня.

– Только ты не успокоилась.

– Это точно. Дело в том, что он, вытащив зубы, продолжал говорить. А его десны… Они были… ужасные, Чарли.

– Наверное, когда-то он был симпатичным парнем.

– Он и сейчас симпатичный парень. Но, представь себе, просыпаться каждое утро и видеть эти десны. Бр-р-р!.. Для меня это чересчур. Однако теперь тебе понятно, что я живу настоящей жизнью. Иной раз она удивительней, чем книги, которые я читаю.

– Да уж.

– Но все это сущая ерунда в сравнении с историей, в которую угодил ты. Вот уже где все бурлит, не так ли?

Я вздохнул.

– Мне от этого бурления только хлопоты. Какие-то люди залезли в мою квартиру. Я посидел в полицейской камере. И остается только гадать, что еще меня ждет.

– Может, ты что-то подхватил от блондинки.

– Вик!

– Такое возможно.

– Давай без шуточек, и так тошно.

– Ты сообразишь, что к чему, я уверена.

– Соображу? Я до сих пор не знаю, хочу ли я этого.

– Но разве у тебя есть выбор? Жизнь, похоже, плетет против тебя заговор.

– Господи!

– Это правда. Чарли, пока ты не решишь эту головоломку, покоя тебе не будет.

– Во всяком случае, от тебя. Послушай, а если я переложу все на Бюрграве?

– Гения, который тебя арестовал?

– Возможно, не такое это неправильное решение.

– Он ищет убийцу. Но ты – не убийца.

– Нет.

– Тогда кто?

– Если б я знал… – Я услышал легкое постукивание по стеклу, поднял голову, увидел первые капли дождя. Они сливались одна с другой, образуя текущие вниз ручейки. – И, честно говоря, меня больше интересуют обезьяны. Пьер говорит, что они ничего не стоят, но ты видишь, что тут из-за них творится. На что только не идут люди, чтобы заполучить их.

– Блондинка – характерный пример.

– Благодарю.

– Выходит, обезьяны – ключ к разгадке?

– Думаю, да.

Небо разверзлось, дождь полил, как из ведра, ветви растущего за окном дерева даже пригнуло.

– Или обезьяны, или тот, кто приходил за ними к Бритоголовому и вломился в твою квартиру, – добавила Виктория.

– Да. – Я посмотрел на телефон; дождь продолжал хлестать по окну. – Наверное, все так.

– Ты в этом не уверен?

– По правде говоря, сомневаюсь, что это один и тот же человек. – Я развернулся на стуле, оглядел комнату, чтобы освежить память. – Да, в квартиру вломились, как к Бритоголовому. Но есть и различия. Если забыть про общий беспорядок и порезанные ножом обивку, простыни, одеяла, остается дверь.

– Входная дверь, которую ты нашел на полу.

– Совершенно верно. Тот, кто побывал в моей квартире, высверлил петли, а уж потом вышиб дверь. А тот, кто приходил к Бритоголовому, воспользовался кувалдой или чем-то тяжелым, чтобы дверь проломить. Грубо, знаешь ли, но сработало.

– И разница действительно велика?

– Думаю, да. Высверлить петли – более тонкая работа, она требует больше времени. Зачем ему было это, если кувалда дает нужный результат?

– Может, твоя дверь была прочнее.

– Едва ли. Моя дверь не устояла бы перед кувалдой.

– Понятно, – говорила Виктория медленно, словно собираясь с мыслями. – Если это кто-то другой, то кто?

– Спроси другое: за чем он приходил?

– За обезьянами.

– Правильно. А зачем они им понадобились?

– Мы этого не знаем. Мы ходим кругами.

– Нет, если сделать одно допущение.

– Какое допущение?

– У того, кто вломился в мою квартиру, уже была третья обезьяна.

Я ждал, но недолго. Виктории не составило труда сделать вывод.

– Ага. И он хотел заполучить весь комплект.

– Естественно.

– То есть речь идет о Бритоголовом и Дохлом?

– Я ставлю на них. Мы можем вычеркнуть того, кто приходил к Бритоголовому, – это не его стиль. Впрочем, если бы это был он, у меня нет возможности выйти на него.

– Хорошо. Вычеркиваю его из списка. Что теперь?

– Я хочу выяснить, что такого важного в этих обезьянах.

– И как ты собираешься это сделать?

– Есть кое-какие идеи.

– Какие? Скажи мне.

– Пока не могу. Вдруг они заведут в тупик.

– Чарли, я начинаю думать, что ты пишешь слишком много детективов.

– Ха! – Я мрачно посмотрел на стол. – Вот это мне сейчас не грозит. Я еще не решил проблему с портфелем.

– Я как раз думала об этом. Но все колебалась, спросить тебя или нет.

– Занимался другими делами, знаешь ли.

– Знаю. Но я подумала, может, в тюремной камере, чтобы не терять времени даром, ты…

– Ничего не вышло. Я пытался, но безрезультатно. Как насчет тебя?

– Писатель – ты, Чарли, а не я.

– Ах да, конечно, я об этом забыл. Потому-то мне и платят такие большие деньги, не так ли?

Глава 17

Он дожидался меня около моего дома. Я спустился по ступенькам, мокрым от недавнего ливня, вставил наушники плеера под лыжную шапочку и повернул на запад, не слыша автомобиля, который покатился следом по влажной брусчатке. И только когда автомобиль чуть обогнал меня, я увидел, что водитель глядит на меня, опершись на пассажирское сиденье. Я снял наушники и наклонился к окошку с опущенным стеклом.

– Инспектор Бюрграве, – я говорил очень вежливо, – вы случайно проезжали мимо?

Он сурово глянул на меня.

– Садитесь в машину. – Лишенный эмоций, механический голос.

Я склонил голову набок, всмотрелся в него. Щетина на щеках, мятая одежда, налитые кровью глаза за стеклами очков, что-то засохло в уголках рта. Выглядел он так, словно бодрствовал всю ночь, но я не мог заставить себя поверить, что ночь он провел в автомобиле, дожидаясь, пока я выйду из дома. Такой человек, как Бюрграве, поднялся бы ко мне сам.

– Залезайте, – повторил он.

– Я арестован?

– Просто залезайте в машину.

– Так это неофициальный визит. Боюсь, на это утро у меня другие планы. Может, пообщаемся в другое время?

Бюрграве так сжал руль, что побелели костяшки пальцев. Он глубоко вдохнул, потом неопределенно взмахнул рукой.

– Давайте просто покатаемся.

– Нет, не сегодня. – Я зашагал по тротуару.

Бюрграве включил первую передачу и медленно поехал, держась рядом, колеса расплескивали лужи. Какое-то время он молчал, и у меня сложилось ощущение, что он собирался с мыслями. А может быть, он просто пытался взять под контроль распиравшую его злость.

– Вы не убивали американца, – наконец выдавил он из себя, словно объясняя ситуацию ребенку. – Теперь я это знаю. Но вы были у него, на Сент-Якобсстрат, в тот вечер.

Я встретился с ним взглядом.

– Детектив-инспектор Ример знает, что вы поехали сюда? – спросил я.

Бюрграве аж зарычал.

– Вы были с ним на Якобсстрат, – повторил он. Не перейти на крик далось ему с немалым трудом.

– Вы знаете о Бритоголовом и Дохлом, – продолжил я. – Я имею в виду тех двух мужчин, с которыми Майкл вернулся в свою квартиру. Марике говорила вам о них.

Он ждал продолжения, настороженно глядя на меня.

– Но вы арестовали меня вместо того, чтобы заняться ими. И с тех пор я гадаю, почему?

– Вы мне солгали.

– Люди лгут полицейским постоянно. И за это их нечасто усаживают на ночь в кутузку.

Уголки рта инспектора искривились в некоем подобии улыбки. Ему нравилось, что он доставил мне немало неприятных минут, и меня это тревожило. Я остановился, и он нажал на педаль тормоза своего «Мерседеса».

– Я не знаю, что вам от меня нужно, – сказал я.

Он не ответил. Какое-то время мы смотрели друг на друга, словно пытались разглядеть что-то неуловимое, но важное; двигатель «Мерседеса» урчал на холостых оборотах. Конечно же, Бюрграве появился здесь не случайно, но причину этого я, разумеется, знать не мог.

– Вы что-то хотите мне сказать, инспектор? Если да, то я готов выслушать все, чем вы соблаговолите со мной поделиться. Вы понимаете, вопросов у меня пока больше, чем ответов.

Он задумался. Лицо его смягчилось, и я подумал, что он готов говорить откровенно. Но потом глаза инспектора затуманились, нижняя челюсть закаменела, он вновь сжал руль. Затем покачал головой, словно убеждая себя, что едва не принял неверное решение, нажал на педаль газа, и автомобиль, набирая скорость, покатил по мокрой мостовой.

В этот момент я задался вопросом, что, может, мне стоило согласиться и сесть на переднее сиденье, как предлагал Бюрграве. И тогда, возможно, он сказал бы все то, что почти собрался сказать. Впрочем, я ни в чем не был уверен. Он мне не доверял, и не без причины, – так с чего он стал бы говорить больше, чем мне следовало знать? И что он хотел услышать от меня?

Тем не менее у меня осталось чувство неудовлетворенности. Не отпускала мысль, что я упустил хорошую возможность, пусть и оставалось неясным, в чем она заключалась. А может, наоборот, я себя от чего-то спас. Может, Бюрграве собирался заманить меня в ловушку. Привезти в уединенное место и выбить всю информацию об обезьянах. Ох уж эти «может». Слишком много их набралось, слишком много накопилось вопросов без ответа, и они застилали туманом мозг, мешали думать ясно и четко.

Я прошагал короткое расстояние от моей улицы до моста Остердокскаде, за которым начинался Остердок. Слева от меня высился впечатляющий, из красного кирпича, фасад Центрального вокзала, сердца железнодорожной системы Нидерландов, обиталища многочисленных оборванцев, бродяг, наркоманов с остекленевшими глазами, проституток, которые не могут позволить себе работать за стеклом, и студентов с рюкзаками, набитыми книгами. Справа тянулись доки. Я облокотился на мокрые железные перила моста. Подо мной текла темная, в разводах нефти вода. Мусор большого города покачивался у бетонных стен канала. У причалов стояли буксиры, прогулочные кораблики и даже старый круизный лайнер, переделанный в дешевый отель для студентов. Чуть поодаль виднелись древние жилые баржи, ожидавшие то ли капитального ремонта, то ли разрезки на металлолом. Рядом с некоторыми качались резиновые надувные лодки.

По периметру док огораживали промышленные корпуса с различными производствами и складами химикалий, разделенные забетонированными дворами, где складировались деревянные подносы и стояли погрузчики; там же сверкали «БМВ» и «Мерседесы» хозяев. Иногда двор пересекали рабочие в выцветших комбинезонах, высоких ботинках, с касками на головах. Они или курили, или разговаривали по рации.

Ветер проносился через доки и со всей силы набрасывался на меня. От него не могли уберечь ни толстая ткань пальто, ни шерстяная шапка, ни перчатки. На ходу я согревал руки дыханием, тер их друг о друга, прижимал подбородок к груди, чтобы защитить голую шею, и очень надеялся, что не превращусь в сосульку до того, как найду нужные мне здания.

Наконец, чуть ли не у дальнего края доков, я добрался до комплекса из трех шестиэтажных кирпичных зданий, связанных переходами на уровне четвертого этажа. Все здания пустовали и, похоже, не первый год. Стекла в большинстве окон, выходящих на бухту, давно выбили, а подойдя ближе, я увидел (ворота здесь отсутствовали) траву, пробивающуюся сквозь бетон, какие-то металлические клетки, сгоревший остов «Рено-19». На фасаде среднего здания едва различались огромные выцветшие буквы, которые складывались в два слова: «ВАН ЗАНДТ».

Честно говоря, я не знал, зачем сюда пришел. Может, надеялся найти какого-нибудь служащего компании, который, фантазировал я, трудился здесь двенадцатью годами раньше, но потом у него не сложилась жизнь. Он стал бродягой и теперь вот греет руки над костерком, с нетерпением дожидаясь человека, который захочет поговорить с ним о тех славных временах (то есть меня). Цель его состоит в том, чтобы поделиться сведениями, такими же бесценными, как алмазы, который украл (или не украл) американец. Но бродягу я не нашел. Я вообще ничего не нашел, кроме холода и пустоты. От прежнего процветающего предприятия остался один остов.

Глава 18

Вернувшись домой, я налил себе кружку горячего чая, поджарил гренок и долго рылся в бумажнике, пока не нашел визитку Генри Резерфорда. Автоответчик голосом Резерфорда – правда, с металлическими нотками – предложил оставить сообщение после звукового сигнала. Что я и сделал, ограничившись минимумом слов.

Затем вернул трубку на рычаг, откинулся на спинку стула, положил ноги на стол, пирамидкой сложил пальцы под подбородком и какое-то время посидел, не шевелясь. Со стороны я выглядел так, будто обдумывал весьма сложные проблемы. Но на самом деле я ни о чем особом не думал. Иногда это приятно – посидеть, положив подбородок на кончики пальцев, а ноги – на стол, тупо уставившись в дальний конец комнаты. У меня даже возникло желание поиграть – откинуться назад еще сильнее и начать падать, а в последний момент остановить падение, зацепившись ногами за стол. Наверное, я мог бы просидеть так долго – во всяком случае, до темноты точно бы просидел, но зазвонил телефон; я снял трубку и прежде слов услышал тяжелое, неровное дыхание.

– Чарли, – выдохнул Резерфорд, – вы позвонили и оставили мне сообщение.

– Оставил, – согласился я. – Вам нехорошо? Что-то голос у вас не очень.

– Просто поднимался в кабинет по лестнице. Четыре этажа. Чертов лифт опять сломался. Клянусь, они делают это специально, чтобы мы не теряли форму.

– А вы считаете, что толку от этого нет?

– Да ладно. Дайте только чуть отдышаться. Сейчас сердце успокоится, и я снова буду в форме. Вам что-то нужно? Я могу чем-то помочь?

– Эта компания «Ван Зандт», о которой мы говорили… Которую ограбил Майкл. Я вот подумал… вы упомянули, что это была семейная фирма?

– Совершенно верно.

– Остался в Амстердаме кто-то из Ван Зандтов? Вы не знаете?

– Один точно остался, – ответил Резерфорд. – Живет около Музейного квартала. Отшельник, иначе и не сказать.

– У вас есть его адрес?

– Я могу узнать. Но сомневаюсь, что вам от этого будет прок.

– Посмотрим. Может, он поговорит со мной. Хуже от этого не будет.

– Вы только потеряете время. Мне пойти с вами? Я знаю неподалеку отличный ресторан и…

– Нет, нет. Незачем вам лишний раз спускаться и подниматься по лестнице. Если снабдите меня адресом, этого будет достаточно.

– Я скажу секретарше. Она перезвонит вам, как только найдет адрес.

Как обычно, слова у него не разошлись с делами. Не прошло и десяти минут, как раздался звонок. Неведомая мне голландка нарочито деловым голосом продиктовала адрес и контактный телефон господина Нилса Ван Зандта, даже не полюбопытствовав, с кем говорит. Я хотел поблагодарить ее за хлопоты, но она положила трубку, прежде чем я успел вымолвить хоть одно слово. Тут вот что любопытно: голландцы прямолинейны, но не грубы. Зачем обрамлять конкретную информацию вежливыми вступлением и послесловием, спросят они. Нужно просто сообщить то, что человека интересует. Удивительно, но если моя рациональная часть полностью соглашается с таким подходом, то эмоциональная – всякий раз возмущена. Последний случай не стал исключением. Я изумленно покачивал головой, кладя трубку на рычаг. Мысли о голландском стиле общения не покидали меня, когда я отправился к Центральному вокзалу, чтобы там сесть на трамвай и доехать до Музейной площади.

Уже стемнело, когда я добрался до похожего на замок Рейксмюсеума, прошел через арку в средней части здания по освещенной декоративными фонарями дорожке. Миновав музей, я оказался на берегу подсвеченного пруда, над которым поднимался легкий туман. Рядом сияло неоном и гремело музыкой кафе-бар, но я им не соблазнился и повернул на север в поисках резиденции Ван Зандта.

Дом производил впечатление скорее не размерами, а тем, что стоял на отдельном участке с лужайкой. Лужайка была великолепной, чему поспособствовали дожди, обильно поливавшие город в последние месяцы. Сочную подстриженную траву освещали два фонаря у входа на участок и мягкий янтарный свет, льющийся из окон первого этажа. К парадной двери вела усыпанная мелким гравием дорожка, вдоль которой росли искусно подстриженные в виде конусов карликовые деревья. Я бы с удовольствием прошел по этой дорожке к декоративной латунной колотушке на двери, но путь преграждала золоченая калитка. Зато имелся аппарат внутренней связи. Я нажал кнопку и наклонился к микрофону.

– Добрый вечер, – начал я. – Господин Ван Зандт дома?

– Кто вы?

– Меня зовут Чарльз Ховард. Я бы хотел поговорить с господином Ван Зандтом.

– Вы не договаривались о встрече?

– Нет, – признался я. – Но я буду признателен, если он сможет уделить мне пять минут.

– Без предварительной договоренности это невозможно.

– И как мне договориться о встрече с ним?

– Позвоните утром по телефону.

– А сейчас договориться нельзя?

– Уже слишком поздно.

На этом связь оборвалась. Все та же голландская рациональность – я был возмущен до глубины души. Живущий во мне ребенок требовал устроить скандал, но умудренный опытом взрослый быстро взял верх. Сквозь прутья калитки я с тоской оглядел дом. Меня так и подмывало перемахнуть через забор и проникнуть в дом через окно, и все это исключительно для того, чтобы поговорить с Ван Зандтом, минуя даму, которая отвечала по домофону. Но, скорее всего, все закончилось бы вызовом полиции, что, учитывая недавние события, хорошего не сулило.

С неохотой я повернулся и зашагал по улице, застроенной такими же, как и у Ван Зандта, домами, хотя калитки перегораживали подход далеко не ко всем.

Фонари, мимо которых я проходил, служили для того, чтобы облегчить дорогу гостям, но не отпугивать воров. В другой вечер я бы, пожалуй, подумал о легкой добыче на этой улице, но сейчас меня занимало совсем другое – да и при наличии такого противника, как Бюрграве, мне было не до краж.

Я дошел до конца улицы, повернул налево, снова налево и оказался перед входом в музей Ван Гога. До закрытия оставались считаные минуты, и последние посетители спускались по бетонным ступеням, многие несли в руках тубусы. Несомненно, в большинстве лежали репродукции чертовых подсолнухов. Без них не обходится ни одна витрина сувенирных магазинов, они смотрят на тебя с открыток, футболок, полотенец, кофейных кружек. Они украшают коврики для мыши, бейсболки, коробки с пазлами. Как будто Ван Гог ничего больше не нарисовал!

От музея Ван Гога я дошел до трамвайной остановки и обнаружил, что стою напротив «Алмазного дома Костерса». [6]6
  «Алмазный дом Костерса» входит в состав компании «Костерс даймондс Б. В.», основанной Мосесом Илиасом Костерсом в 1840 г. Основные направления деятельности – огранка алмазов, изготовление и продажа ювелирных украшений с бриллиантами.


[Закрыть]Я не из тех, кто верит в знамения, судьбу, космическое равновесие и все такое, но, честно говоря, мне не хватило здравомыслия, чтобы принять это за совпадение. А если не брать в расчет версию совпадения, то получалось, что мне предлагалось еще раз попытать счастья с домом Ван Зандта. Не следовало смиряться с поражением, к тому же настойчивость, это я знал по собственному опыту, обычно приводила к разрешению проблемы, пусть и не всегда удавалось добиться желаемого. Если мои шансы поговорить с Ван Зандтом равняются нулю, имело смысл выяснить это прямо сейчас, а не тратить утром время на телефонные разговоры.

Приняв решение, я пересек трамвайные пути и вновь направился к Ян-Лёйкенстрат. И когда уже подходил к нужному мне дому, знакомая калитка открылась (иначе быть не могло), и из нее деловой походкой вышла хорошо одетая женщина в бежевом плаще, светлых колготках, туфлях на высоком каблуке и с сумкой в руке. Ее волосы были собраны на затылке в тугой пучок. Я подождал, пока она закроет калитку за собой, потом – пока она свернет за угол. У меня не было ни малейших сомнений, что именно она разговаривала со мной по домофону, а теперь закончила работу и идет домой. Едва она скрылась из виду, я подошел к калитке и нажал кнопку домофона.

На этот раз ответа пришлось ждать долго, и я стал всматриваться в освещенные окна первого этажа, надеясь уловить в них какое-то движение, но тщетно. Возможно, в доме никого не было, но я все-таки предполагал обратное. Женщина, с которой я говорил, не подтвердила, что Ван Зандт дома, но что-то подсказывало мне: так оно и есть. Резерфорд назвал его затворником, а домоправительница, конечно, могла, чтобы отпугнуть воров, оставить свет в одной-двух комнатах, но не во всем же доме!

Я собрался было нажать кнопку вторично, когда мое терпение вознаградилось. Голоса из динамика я не услышал, зато послышалось короткое жужжание, и замок на калитке отомкнулся. Я ее открыл и по дорожке направился к двери. Мелкий гравий хрустел под ногами, словно с каждым шагом я давил тысячу маленьких жучков. Наконец я добрался до двери, поднял латунную колотушку и постучал по дереву.

Мне ответила тишина.

Я выждал какое-то время, постучал вновь. На этот раз из дома раздались крики. Мой голландский по-прежнему оставлял желать лучшего, но у меня создалось впечатление, что меня бранят на все лады. И что все это значило? Хозяин хотел, чтобы я воспользовался отмычками и вошел сам?

Я стукнул третий раз, и крики заметно приблизились. А кроме того, стали яростнее, словно человек, который кричал, двигался очень медленно, зато с каждым шагом раздражение его нарастало. Скоро голос вплотную приблизился к двери, и, наконец, повернулся барашек замка, дверь приоткрылась, и в проеме появилась злобная старческая физиономия.

Дело в том, что иногда внешность персонажей моих книг я «срисовываю» с людей, которых встречаю в жизни. Думаю, раз или два я просто вставил в романы моих знакомых. Гораздо чаще в моих героях смешиваются черты двух или трех людей – к примеру, старого родственника, кондуктора, встреченного накануне, и телевизионного комментатора. Иногда я описываю внешность человека, глядя на снимок в журнале, а черты его характера заимствую у исторической личности; кое-кому не везет, поскольку я награждаю его болезнью, о которой прочитал в справочнике. Но никогда раньше я не сталкивался с живым воплощением персонажа, который ранее существовал только в моем воображении. Невероятно, но я увидел перед собой дворецкого Артура, и сходство было столь велико, что я не буду описывать Нилса Ван Зандта, а просто приведу несколько строк, посвященных ему в моей книге.

«Кожа старика свидетельствовала о том, что жизнь у него выдалась не праздная. Сухая, съежившаяся, скукоженная, она собиралась морщинами на лбу и в уголках глаз. Там, где натягивалась, к примеру на переносице, она выглядела тонкой, как кисея, тогда как на шее скручивалась, превращаясь в истертые веревки. Его седые волосы заметно поредели, стали мягкими, как пух, из них торчали здоровенные уши, похожие на клоки ваты, какими затыкают горлышко в пузырьках с таблетками. Серые слезящиеся глаза напоминали гальку на морском берегу, и он смотрел сквозь меня, совсем как слепой. Спина у него согнулась, плечи ссутулились, и ходил он, опираясь на трость из темного дерева. Черный костюм дворецкого висел на нем, как на вешалке, белая рубашка пожелтела у воротника, а галстук-бабочку последний раз завязывали, должно быть, в том самом году, когда затонул „Титаник“».

Нет, конечно, открывший дверь старик не был одет в костюм дворецкого, но в остальном сходство оказалось просто невероятным. Как ни странно, но точно так же отреагировал и хозяин дома – правда, он сразу прижал руку к сердцу и привалился к дверному косяку; губы его беззвучно раскрывались и закрывались, как у выброшенной на берег рыбы. Потом он посмотрел на меня, печально покачал головой, зубы сжались, глаза блеснули. Затем он что-то залопотал на голландском.

– Подождите! – Я вскинул руки. – Видите ли, я – англичанин. Извините, если напугал вас.

Он замолчал, не закончив предложения. Потом перешел на слова, которые я мог понять.

– Кто вы? – Он прищурился.

– Меня зовут Чарли Ховард. Вы – господин Ван Зандт? Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.

– Вы не договаривались о встрече со мной?

– Нет.

– Тогда вы должны уйти. Я подумал, что вернулась моя домоправительница. Я решил, что она забыла ключи.

– Она только что ушла.

– Тогда она подала вам хороший пример.

И он начал закрывать дверь. Рефлекторно я вставил ногу в щель между дверью и косяком. В глазах старика мелькнула тревога. Щеки затряслись. Я уверен, в тот момент он подумал, что я на него наброшусь.

– Я только хочу поговорить. Пожалуйста, дело важное.

Он покачал головой и вновь попытался захлопнуть дверь, и, если бы не моя нога, добился бы своего. Но дверь отскочила от моей туфли.

– Уберите ногу, – сказал он дребезжащим голосом.

– Я отниму у вас лишь несколько минут.

– Я вызову полицию.

– Послушайте, речь пойдет о Майкле Парке.

Имя произвело впечатление. Старик перестал нажимать на дверь. Настороженно смотрел на меня, и я понял, что должен сказать.

– Он мертв, господин Ван Зандт. Я пришел сюда, чтобы сообщить вам об этом.