Текст книги "Похождения в Амстердаме"

Автор книги: Крис Юэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Нилс Ван Зандт привел меня, как я понял, в библиотеку, Здесь стены от пола до потолка занимали стеллажи с книгами, многие с кожаными корешками – они напомнили мне футляры для видеокассет 1980-х годов. Возможно, он купил все это, чтобы заполнить полки и выглядеть в глазах гостей интеллектуалом, но я так не думал. У меня создалось ощущение, что он проводил в этой комнате много времени. У окна стоял заваленный книгами стол, на котором стояла пишущая машинка. Если Ван Зандт и предпочитал, как говорил Резерфорд, не выходить из дома, он не тратил время попусту.

Я подумал, что бар в углу – совсем не помеха работе с книгами. Ван Зандт указал мне на кресло у внушительных размеров камина, а сам направился к бару и налил в два стакана бурбон. Он не стал спрашивать, отдаю ли я предпочтение бурбону, просто решил, что я его пью. И не поставил под сомнение смерть Майкла, просто поверил мне на слово. Новость потрясла его, и я решил, что дрожь в руке, которой он держал щипцы для кубиков льда, вызвана не только возрастом.

– Как он умер? – спросил Ван Зандт, хищно посмотрев на меня. Щипцы с двумя кубиками льда зависли над одним из стаканов.

– Насильственной смертью. От побоев.

Брови Ван Зандта взлетели вверх, но не от удивления. Скорее, он этим показывал, что подтвердилось еще одно из его предположений.

– Это случилось в тюрьме?

– Нет, – ответил я. – В Амстердаме. Примерно через неделю после его освобождения.

Ван Зандт бросил кубики в стакан, поджал губы.

– Мне не сообщили.

– Полиция? Меня это не удивляет. Упущений у них много.

– Большинство из них – дураки. Они поймали убийцу?

– Еще нет.

– Они знают, кто он?

– Вопрос не по адресу.

Ван Зандт, опираясь на трость, дохромал до меня и протянул стакан. Какое-то время я не торопился с глотком, боясь, что бурбон обожжет горло. Крепкие напитки я не жалую. Пиво – да. Вино – в некоторых случаях. Но виски? Бурбон? Я так к ним и не пристрастился. Иногда мог выпить, но удовольствия не получал.

Ван Зандт осторожно опустился в кресло по другую сторону камина, потянулся к полену, бросил в огонь. Взметнулись искры. Он откинулся на спинку, пригубил бурбон.

– Вы, наверное, удивлены моим приходом.

Ван Зандт молча смотрел на меня. Языки пламени отражались бликами в содержимом его стакана.

– Дело в том, что я писатель, – продолжил я. – Майкл Парк хотел меня нанять.

– Нанять вас?

– Чтобы я написал его мемуары. На такие книги сейчас устойчивый спрос. Мемуары преступников прекрасно продаются и в Европе, и в Штатах. Он хотел, чтобы я написал его историю.

Ван Зандт опустил стакан на колено, склонил голову набок, сощурился.

– Для вас обычное дело – писать книги за убийцу?

– Он утверждал, что ни в чем не виновен.

Ван Зандт рассмеялся, но как-то неискренне. Картинный получился смех, какой-то лающий. Он словно давал мне понять, что утверждение это находит глубоко ошибочным, и удивляется, как я мог поверить в такую явную ложь.

– Невиновен, – слово Ван Зандт выплюнул, словно оно было вымочено в уксусе. – Он был убийцей.

– При всем уважении к вам, сэр, у меня такого впечатления не сложилось.

– Разумеется. – Ван Зандт махнул свободной рукой. – Он представился вором, так? А ведь он застрелил одного из наших охранников. И ради чего? Ради пригоршни дешевых алмазов. Бурбон в вашем стакане стоит дороже. Стакан стоит дороже.

Вот тут я попробовал бурбон. Сразу понял, что качество на высоте, и дал себе зарок: если уж расширять диапазон спиртного, которое пью, то всегда останавливать выбор на лучшем. Язык закололо тысячами иголок. Я осторожно проглотил бурбон и подавил кашель.

– Ходили слухи, – я чуть осип, – что унес он гораздо больше, чем несколько дешевых алмазов.

– Не было такого. – Ван Зандт расправил плечи. – Он солгал вам и в этом.

– Эту информацию я получил не от него, а узнал из газет. После того, как его избили. Видите ли, меня заинтересовала эта история.

– Журналисты, – пренебрежительно фыркнул Ван Зандт.

– Об этом написали не в одной газете.

– И что?

– Если это ложь, то, я подумал, что, возможно, вы скажете мне правду.

– Вы по-прежнему собираетесь написать эту книгу? – Он изогнул бровь.

– Я думаю об этом. И пока у меня два варианта. Я могу написать ее или располагая фактами, или исходя из того, что мне уже известно. Возможно, сведения эти далеки от действительности, но это все, что у меня есть.

Глаза Ван Зандта блеснули. По губам пробежала легкая улыбка.

– Вы призываете меня установить истину?

– Нет, я взываю к вашей любви к книгам, – я обвел рукой библиотеку, – к печатному слову.

– Ха! Думаю, эту вашу книгу не поставят на полку с Шекспиром.

Я пожал плечами.

– Само собой, она должна быть более понятна современному читателю.

– Это будет мусор.

– Возможно. Без вашей помощи.

Ван Зандт отпил бурбона, морщинистая шея подергивалась, когда он глотал напиток. Он посмотрел на меня, и в глазах появилось что-то новое, похожее на искорки веселья, – словно я сильно его забавлял. Очень уж он напоминал кота, играющего с беспомощной мышкой.

– В компании «Ван Зандт» не принято обсуждать вопросы обеспечения безопасности. Я это знаю, потому что был директором службы безопасности.

– Компании «Ван Зандт» уже нет. Так что о безопасности можно не беспокоиться.

Он задумался – никак не мог решить, как строить дальнейший разговор. Но я видел: выговориться ему хочется. Обычная проблема с хранением тайн – слишком велико искушение поделиться ими.

– Давайте забудем про алмазы, – предложил я. – Пусть о них говорят другие. Меня интересует, как развивались события в ту ночь, когда убили Роберта Волкерса. Вот что хотят знать мои читатели. Как происходило ограбление.

– И как произошло убийство?

– Возможно. Но почему бы не начать с более простого? Хуже ведь не будет? Я уверен, что у вас была первоклассная система обеспечения безопасности. Может быть, вы мне ее опишете?

Я сунул руку в карман пиджака, достал перекидной блокнот и ручку. Ван Зандт, втянув щеки, пристально следил за моими манипуляциями.

– У нас была лучшая система безопасности в Амстердаме, – изрек он.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Для меня это вопрос принципа. Я следил за тем, чтобы в нее вкладывались деньги. Вот почему у нас было так мало… происшествий.

– Понимаю. Но как она работала? У вас был сейф или что-то подобное?

Ван Зандт молча кивнул, словно подтверждая, что я двигаюсь в правильном направлении, но в пункт назначения еще не прибыл.

– Хранилище?

– Я сконструировал его сам, – ответил он. – Из очень хорошей стали. Толщина стен составляла двадцать сантиметров.

Он развел дрожащие руки на надлежащее расстояние.

– Ничего подобного нигде не было, так? – я подыгрывал ему.

– Пять стальных засовов. Как минимум три замка.

– Неужели? Три?

Он улыбнулся.

– Это важно для вашей книги.

– Не то слово, – ответил я, а в блокноте записал, что на самом деле замок был один, максимум два. – И где находилось хранилище?

– На фабрике.

– Где на фабрике?

– В центральной ее части. – Он выпрямился в кресле.

– Правда? Вы не стали размещать его в каком-нибудь укромном месте?

Ван Зандт просиял, словно я задал вопрос, которого он давно ждал.

– Хранилище было очень надежным. Мы хотели, чтобы люди знали об этом. В конце каждого дня туда свозились все алмазы и бриллианты.

– Все до единого? Вроде бы рискованно.

– Никакого риска. Построили хранилище на бетонном основании толщиной в несколько футов. Вокруг соорудили железобетонную стену. Была еще и клетка.

– Клетка?

– Из толстых стальных стержней. Вот таких. – Пальцами он показал диаметр каждого стержня.

– Их можно было разрезать ацетиленовым резаком?

Он отрицательно покачал головой:

– На это ушел бы не один час.

– Понятно. Разве замок не был слабым местом?

– Какой именно?

– Ах да, ведь их было несколько.

– Напишите – пять. – Он энергично указал на блокнот.

– Их было пять?

– Замков хватало, – ушел Ван Зандт от прямого ответа.

– Как я понимаю, охранников тоже хватало. Сколько их, кстати, работало в одну смену?

Ван Зандт сделал вид, что размышляет, отвечать или нет. Поднес стакан ко рту, отпил. Наконец решился.

– Четверо днем, двое – ночью.

– Всегда?

– Всегда.

– Вы помните, как звали охранника, который работал в паре с Робертом Волкерсом, когда того убили?

Ван Зандт замялся.

– Не помню.

– Вы уверены?

– Прошло столько лет.

– Но второй такой ночи не было. Вы действительно не помните?

– Нет. – Он решительно покачал головой.

Я поймал его взгляд – глаза были спокойны, как горное озеро. Я просмотрел свои записи: вроде бы получалось неплохо, почерпнуть из нашего разговора удалось немало – пусть мне и пришлось разыгрывать роль биографа. Но мои вопросы не вели к конкретной цели, и я чувствовал, что в какой-то момент разговор ушел куда-то в сторону. Ван Зандт рассказал мне больше, чем я ожидал, но все равно говорил лишь то, что считал нужным. Поэтому я решил оставить в стороне факты и нажать на эмоции. Вдруг он раскроется?

– Пожалуйста, скажите, что вы думаете о Майкле Парке.

– Он – убийца.

– Да, но что вы думаете о нем?

Ван Зандт пожал плечами, поднял трость.

– Какое это имеет значение? Он застрелил человека, у которого была семья – жена и дочь. Я испытывал те же чувства, что и все.

– Да, но какие именно. Злость?

Он поджал губы.

– Ненависть?

Он покачал головой.

– Несмотря на то, что он взял ваши алмазы?

Ван Зандт погрозил мне пальцем, клацнул языком.

– Вы меня оскорбляете! И ради чего? Из-за этого американца? Кто он вам? Он – ничто. Он – вот! – Старик достал со дна стакана тающий кубик льда.

– Он сказал, что никого не убивал.

– Он был вором.

– Это он признал. Но в убийстве сознаться не пожелал.

Ван Зандт хрипло хохотнул.

– Не хотел провести в тюрьме остаток жизни.

– В тюрьме он хотя бы жил, а на свободе его сразу убили.

– Меня это не волнует. А вот охранник волновал. И его семья. Я заботился о своих сотрудниках.

– Это благородно.

Ван Зандт кивнул, осушил стакан, закинул голову, и я увидел, как ходит вверх-вниз его адамово яблоко. Потом он указал на мой стакан.

– Вам не нравится?

– Нравится. – Я сделал маленький глоточек. На этот раз закололо меньше, словно первая порция бурбона вызвала онемение вкусовых сосочков. Горло опять обожгло, но к этому я был готов, так что обошлось без шока. Проглотив бурбон, я задал следующий вопрос:

– Интересно, если Майкл Парк убил охранника, почему он не взял все алмазы? Ведь он все равно уже перешел черту, терять-то ему было нечего.

– Но он не смог проникнуть в хранилище.

– Профессиональный взломщик?

– Он не смог его вскрыть.

– У кого были ключи или числовые коды к замкам? У вас?

– Числовые коды. Менялись каждый день. Я их, конечно, знал.

– Охранники тоже?

Ван Зандт покачал головой.

– То есть Майкл не мог заставить Роберта Волкерса сообщить код, прежде чем убил его?

– Разумеется, нет, – уверенно ответил он; по тону чувствовалось, что такого просто не могло быть.

Ван Зандт поднялся, направился к бару и налил себе бурбон, уже не предлагая наполнить и мой стакан.

Я понял, что ничего больше мне, скорее всего, не узнать, а если я продолжу задавать неприятные хозяину вопросы, меня попросят на выход.

– Мне хотелось бы узнать что-нибудь об истории компании «Ван Зандт», – нарушил я паузу. – Уверен, эта информация вызовет интерес моих читателей. Могу я рассчитывать на вашу помощь?

Глава 20

Наслушавшись рассказов Ван Зандта о великолепных достижениях семейной империи, я вернулся домой, набрал ванну, улегся в дымящуюся воду и принялся разглядывать белые кафельные плитки. Время от времени я соскальзывал по фаянсу и окунался с головой. В ушах раздавался металлический звон, а мои волосы плавали над головой, словно водоросли. Потом я медленно выныривал, выплевывал воду – приятно было ощущать, как влажный воздух покалывает лицо.

Ван Зандт мне, само собой, лгал, но я не знал, какую долю в его рассказе составляла ложь. Конечно, следовало предположить, что его память, в силу возраста, могла давать сбои, но я не сомневался, что иной раз он лгал сознательно. Я не имел права обижаться на него, потому что и сам не обошелся без вранья; к тому же было ясно, что дело не во мне: эти выдумки он рассказывал всем подряд более десяти лет. Самое забавное, что вывести его на чистую воду не составляло труда. Ван Зандт утверждал, что в ночь убийства Роберта Волкерса было украдено всего лишь несколько дешевых камней – тех самых, которые потом нашли в квартире Майкла. Я и раньше не сомневался, что это полнейшая чушь, а Ван Зандт, пусть и невольно, подтвердил мою правоту. Он сказал, что компания располагала только одним хранилищем, куда каждый вечер возвращались все алмазы – ограненные, находящиеся в работе и ждущие своей очереди. А если так, то в распоряжении американца, когда он проник в хранилище, оказались абсолютно все камни – и дешевые, и дорогие.

Я вылез из ванны, вытерся, обмотал полотенце вокруг талии и босиком направился к письменному столу. Снял трубку, набрал телефон Резерфорда и, пока включился автоответчик, изучал свое отражение в стекле на фоне темных ветвей дерева, которое росло на берегу канала. Отражение чем-то напоминало беглеца из потустороннего мира. Оно подняло руку с растопыренными пальцами, помахало мне, но как-то неуверенно – видно, сомневаясь, что я вижу его. Я кисло улыбнулся, хотел уже что-то сказать, но мои мысли прервал звуковой сигнал автоответчика Резерфорда, и вместо того, чтобы беседовать с собственным отражением, я надиктовал короткое сообщение.

Утром звонок Резерфорда вырвал меня из глубокого сна. Мне снилось, что у меня выпали зубы, все до единого, и есть только один способ вернуть их на место: доставить к стоматологу в стакане кока-колы. Телефон зазвонил в тот момент, когда я со всех ног мчался к стоматологу, дорогу мне постоянно преграждали заторможенные, похожие на зомби пешеходы, а зубы шипели, растворяясь в коричневой газировке. Звон прорвался в сон, и я предпринял попытку ответить на звонок мобильника, продолжая продираться сквозь толпу. Но в итоге мой мозг вырвался из тумана сна, дал команду руке, и я, разом проснувшись, схватил телефонную трубку.

– Алле? – выдавил я с трудом и тут же провел языком по зубам, чтобы убедиться, что они никуда не делись.

– Это Резерфорд, – раздался знакомый голос. – Получил ваше сообщение. Надеюсь, звоню не слишком рано?

– Нормально. – Я приподнялся на локте, потер лицо рукой. – Я переписывал главу, которая никак меня не устраивала. Чем могу помочь?

– Разве не мне следует задать этот вопрос? Вы просили позвонить, как только я получу ваше сообщение.

– Да, конечно. – Я почесал затылок и подавил зевок. – Это точно. Извините, Резерфорд, с головой ушел в свой роман. Так какие у вас планы на это утро?

– Один момент, – сказал он, и я легко представил себе, как адвокат изучает страничку ежедневника. – Думаю, могу какое-то время провести с вами. О чем пойдет речь?

– Сделайте еще одно одолжение. Хочу снова прибегнуть к помощи вашей секретарши и, кроме того, надеюсь, что вы пойдете со мной на одну встречу.

– Вы про Нилса Ван Зандта?

– Нет, я думаю об охраннике, который дежурил в ту ночь, когда убили Роберта Волкерса. Вы говорили, что его фамилия – Рейкер.

– У вас есть адрес?

– Вот насчет этого как раз и придется обратиться к вашей секретарше. В моем телефонном справочнике его нет.

– Посмотрим, что мне удастся выяснить. Я перезвоню.

И он перезвонил – не прошло и часа. Я надеялся услышать другие новости. Как выяснила секретарша Резерфорда, нам не суждено было поговорить с Лауисом Рейкером, поскольку он уже два года как умер; вот почему я и не нашел в справочнике номера его телефона. Это был удар, потому что я не знал никого другого, кто бы находился на фабрике «Ван Зандт» во время ограбления. Однако Резерфорд подсластил пилюлю: секретарша нашла адрес матери охранника.

– Она живет в Аполлолане. Это старый район на юге.

– Вы сможете поехать со мной?

– Шанс на это есть, и очень большой, – ответил он с живостью, невозможной без участия шести тысяч евро.

Я встретился с Резерфордом перед одноэтажным домом из красного кирпича. Нижняя половина окон была заклеена тонированной пленкой, чтобы прохожие не могли заглянуть в дом. Такое решение я не мог не одобрить, но тут же обратил внимание на кошачий лаз у основания парадной двери. Его размеры навевали мысли о суперкоте величиной с немецкую овчарку. То есть любой взрослый чуть ниже среднего роста (о подростках я и не говорю), включая и вашего покорного слугу, мог без всяких проблем всунуть в лаз голову и руку, схватиться за пластмассовую ручку и открыть дверь изнутри. А на случай, если она заперта, ключи наверняка висят поблизости, дожидаясь, когда их используют по прямому назначению.

Но все это не имело никакого значения, потому что ничего авантюрного от меня не требовалось: предстояло всего лишь подойти к двери и нажать кнопку звонка. После чего подождать. Потом снова подождать.

Я посмотрел на Резерфорда.

– Вы уверены, что адрес правильный?

– Конечно. Но, может быть, сначала стоило позвонить по телефону?

– Возможно. – Я повернулся к двери, начал притоптывать.

– А почему еще раз не позвонить? – спросил Резерфорд.

– Вам не кажется, что это невежливо?

– При чем тут вежливость? Она могла не услышать.

Я кивнул, соглашаясь с ним.

– Вы правы. Рискну.

И рискнул. На этот раз жал кнопку дольше, чтобы уже не думать, что звонок могли не услышать. Когда отпустил, воцарилась такая неестественная тишина, что захотелось нажать кнопку звонка в третий раз, лишь бы хоть чем-то ее заполнить. Но вместо этого я сцепил руки за спиной, покачался на каблуках и стал разглядывать этот чертов кошачий лаз. Даже Резерфорд мог забраться в дом через него, а это говорило о многом. В конце концов голова у адвоката была с метеорологический зонд.

– Пожалуй, нам придется заглянуть сюда в другой раз. – Он приподнял округлые плечи.

– Возможно, вы и правы.

Но Резерфорд ошибся. Потому что, когда мы уже собрались уйти, за панелями матового стекла мелькнула тень, и я услышал, что в замке поворачивается ключ. Дверь открылась, и мы увидели женщину средних лет, которая держала тарелку с едой в одной руке и вилку в другой. На женщине был яркий фартук, седеющие волосы она завязала в конский хвост.

– Что? – спросила она, затянув «о» до бесконечности.

– Мы… – начал я и посмотрел на Резерфорда.

– Goedemorgen, [7]7
  Доброе утро (нидерл.).


[Закрыть]– весело поздоровался он и продолжил в том же тоне. Я ничего не понимал, пока не услышал «Лауис Рейкер», после чего Резерфорд указал на меня, объяснил, что мы – «Engles», и, наконец, спросил, не говорит ли она на нашем языке.

– Да, – скучным голосом ответила женщина. – Но я – не госпожа Рейкер. Я – ее сиделка.

– Правда?

Она кивнула.

– Мы можем поговорить с госпожой Рейкер?

Женщина глубоко вздохнула, вскинула руки, при этом вилка и тарелка оказались на уровне плеч; выражение ее лица говорило, что она знает об этом не больше нашего.

– Вы, разумеется, можете попробовать, – обнадежила нас сиделка. – Но она не говорит на английском, думаю, не говорит.

– Мой друг сможет мне все перевести. – Я указал на Резерфорда.

Сиделка пожала плечами, попятилась от двери, приглашая нас войти взмахом вилки.

– Хорошо. Идите за мной.

Я глянул на Резерфорда. Потом первым переступил порог, и мои ноги сразу утонули в толстом ворсе темно-красного ковра. Едва я вошел, у меня защипало глаза, словно в них брызнули лимонным соком. В доме стоял невероятно сильный кошачий запах. У меня вообще аллергия на кошек, но здесь запахом кошек пропитался не только воздух, но и сам дом. Ковер в кошачьей шерсти и пятнах кошачьей мочи, провонявшие кошками обои, кошачья еда в миске у моих ног. Кошка, ничего, кроме кошки. Но я нигде не видел маленькой твари, ответственной за все это.

Я чихнул, поднял руку к лицу, отчего пропитанный кошачьими миазмами воздух ударил мне в нос, снова чихнул.

– Вы в порядке, дорогой мальчик? – спросил Резерфорд, входя следом и вытирая ноги.

– Отчасти. – Я держал палец под носом и крепко сжимал веки.

– У вас аллергия на кошек? – догадалась сиделка.

– На некоторых кошек, – ответил я и едва подавил очередной чих.

– Надо вот так. – Она положила вилку на тарелку, взялась за мою переносицу большим и указательным пальцем освободившейся руки, сильно сжала.

Я поморщился, опять хотел чихнуть, но вдруг понял, что не получается. Вероятно, отвлекала боль – женщина давила на переносицу очень сильно.

– Лучше? – спросила сиделка.

Я осторожно кивнул, пытаясь вырваться из ее цепких пальцев, но она вцепилась в меня мертвой хваткой. Спотыкаясь, я плелся за ней, ничего не видя за ее пальцами. Наконец мы оказались в тускло освещенной комнате, расположенной по левую руку от прихожей.

– Вот так, – повторила она, куда-то поставила тарелку и подняла к переносице мою безвольную руку. – Попробуйте.

– Хорошо, – выдавил я из себя.

– Сядьте, пожалуйста.

Она подтолкнула меня, и я плюхнулся на мягкий диван с шерстяным покрывалом, возможно, сотканным из кошачьей шерсти. Резерфорд бросил на меня сочувственный взгляд и опустился рядом, взвихрив наполненный аллергенами воздух. Я выхватил из кармана носовой платок, чихнул, а когда пришел в себя и огляделся, то увидел, что мы не одни.

У противоположной стены сидела женщина, давно перешагнувшая пенсионный возраст. Очень полная, с распухшими запястьями и лодыжками, – наверное, она давно разменяла девятый десяток. На ней было синее цветастое платье, на коленях лежало несколько одеял, а на одеялах – причина моих страданий, гигантская рыжая кошка с невероятно раздутым телом. Создавалось ощущение, что, когда она в последний раз покидала дом, ее поймали подростки и забавы ради надули гелием. Зверюга лениво подняла голову, глянула на нас, но тут же уткнулась мордой в передние лапы и закрыла глаза, довольная тем, что может отравлять воздух, даже не шевелясь.

Я опустил платок и попытался изобразить улыбку, но старуха не отреагировала, и мне не осталось ничего другого, как задаться вопросом, видит ли она нас вообще. Глаза у нее были очень маленькие, похожие на крошечные потускневшие от времени изумруды. Она смотрела в какую-то точку в паре футов над головой Резерфорда. Я тоже взглянул туда, а Резерфорд последовал моему примеру, но, кроме обоев, мы там ничего не увидели. Переглянулись и повернулись к сиделке.

– Карине, – нараспев обратилась сиделка к старухе, совсем как к ребенку, застеснявшемуся незнакомцев. – Карине, – повторила она, потом посмотрела на нас, показывая, что бессильна.

Старуха рассеянно поглаживала кошку. Она знала о нашем присутствии? У меня создалось впечатление, что она и бровью не повела, если бы я схлопнул у нее под ухом пакет из-под чипсов.

– Она глухая? – спросил я.

Сиделка покачала головой.

– А с кем-нибудь общается?

– Иногда, – сиделка натужно улыбнулась. – Но гости у нее бывают нечасто.

Я как раз подумал о том же. Старуха цеплялась за кошку, как за единственное близкое ей существо, и смотрела перед собой, сжав губы, с таким выражением лица, будто ее кресло приближалось к самой высокой точке «американских горок», чтобы потом рухнуть вниз.

– Вы давно у нее работаете? – полюбопытствовал Резерфорд у сиделки.

– Всего месяц, – ответила та, пожав плечами.

– Вы что-нибудь знаете о ее сыне? Она о нем говорит?

– Да. Вон он. – Обрадовавшись возможности хоть чем-то помочь, сиделка потянулась к небольшому столику у стены, на котором стояла фотография в рамке.

Мы принялись разглядывать запечатленного на ней мужчину. Возрастом и комплекцией Лауис Рейкер походил на Резерфорда, но волос у него было побольше – лысина только начала формироваться. Брови, сросшиеся между собой, черные дыры на месте выбитых или вырванных зубов, оставшиеся зубы – кривые, далекие от белизны. Самыми выразительными у него были глаза. Лауис смотрел прямо в объектив, и не вызывало сомнений, что при жизни умом он не блистал.

– Другие родственники у нее есть? – спросил я.

– Думаю, что нет. – Сиделка сочувственно посмотрела на старуху.

– Она больна?

– Немного. Сердце. – Сиделка похлопала себя по груди.

– А голова? – Я покрутил пальцем у виска.

– С этим порядок. Она, бывает, произносит целые речи.

– О сыне?

– Нет. Обычно о погоде. Или об Аннабель.

– Аннабель?

– Кошка.

Я чихнул – для этого оказалось достаточно одного упоминания о кошке.

– Сегодня у нее нет настроения, но если вы придете завтра, то она, может быть, с вами поговорит, – предположила сиделка.

– Вероятно, вы правы, – согласился я и поднялся.

Резерфорд последовал моему примеру. Мы уже собрались уходить, когда в голове мелькнула мысль. Я расстегнул молнию внутреннего кармана пальто, достал прихваченную с собой обезьяну. Потом шагнул к старухе и наклонился, стараясь не обращать внимания на кошку.

– Вы узнаете эту статуэтку? – мягко спросил я, подняв обезьяну на уровень ее глаз. – У Лауиса была такая же?

Я поводил статуэткой из стороны в сторону, словно блестящими часами гипнолога. Слева направо, слева направо. И в конце концов это дало результат. Взгляд старухи вдруг остановился на обезьяне. Ее глаза блеснули, широко раскрылись, она оторвала трясущуюся руку от кошки, потянулась к статуэтке. Сначала нащупала мои пальцы, потом добралась до обезьяны, сжала ее, но, когда я отпустил статуэтку, пальцы старухи разжались, и обезьяна упала на ковер. Я поднял ее и посмотрел в глаза старухи, но увидел прежний пустой взгляд.

– Хотите подержать? – спросил я, взял ее руку, разжал холодные, влажные на ощупь пальцы, положил статуэтку на ладонь. Но кисть осталась вялой, и когда я попытался согнуть пальцы, жизни в них не почувствовалось.

– Она что-то для вас значит? Вы знаете, что это?

Ответа я не получил. С тем же успехом я мог обращаться к восковой кукле.

– Пошли. – Резерфорд положил руку мне на плечо. – Толку не будет.

– Может, завтра, – вновь предложила сиделка.

– Да, – выжал я из себя. – Возможно.

На улице, подальше от кошки, я несколько раз глубоко втянул воздух, прочищая дыхательные пути, и вопросительно посмотрел на Резерфорда.

– Она хоть поняла, что к ней приходили? – спросил я.

– Подозреваю, что нет.

– Разделяю ваши подозрения. – Я еще раз вдохнул полной грудью, огляделся, печально покачал головой. – Похоже, я только отнял у вас время.

– Нет, нет, отнюдь, – заверил он меня. – Я знаю здесь одно местечко, идеальное для ленча.