Текст книги "Похождения в Париже"

Автор книги: Крис Юэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 16

Войдя в спальню, я набросил на Бруно простыню, под которой пыталась укрыться Пейдж. Разговор предстоял долгий, и мне не хотелось лицезреть его обнаженное тело. Состояние Бруно в этот момент меня совершенно не волновало. Но, надо отдать ему должное, прикованный наручниками к кровати, голый, в компании разозленного донельзя вора, он сохранял самообладание, даже улыбался, словно владел всеми козырями. Я решил, что его самоуверенность связана с Пейдж. Он знал, что она мне нравится, вот и чувствовал себя на коне.

Все изменилось после того, как я увидел лежащие на полу у кровати ключи от наручников. Два одинаковых ключика, оба маленькие, на металлическом кольце. Поднял их. Покрутил перед глазами, словно они очень меня заинтересовали. Потом бросил во внутренний карман пиджака. Бруно молча смотрел на меня.

– Что, – спросил я, – думаешь, это спектакль? Я могу оставить тебя здесь в таком виде, знаешь ли.

Бруно пожал плечами.

– Тебя это не волнует?

Он поджал губы.

– Ах, ну да, ты же у нас Гудини!

Я сбросил со стула ворох одежды, подтащил его к кровати, сел, положив ноги на край матраса, рядом с плечом Бруно.

– Поговорим?

Он облизнул губы и сказал:

– Что ж делать, если я сплю с девушкой, которая тебе нравится…

– Она ушла.

– Может, она вернется.

– В смысле, с полицией? С подмогой? – Я покачал головой. – Вряд ли…

Внезапно Бруно перекатился на бок, резко согнул ноги и попытался ударить меня в голову. Я инстинктивно отпрянул назад, так что он только вскользь задел меня по подбородку; тем не менее я свалился на пол вместе со стулом, плечом ударился о стену. Свесившиеся с края матраса волосатые ноги Бруно оказались над моей головой. Но я тут же подскочил и, прежде чем он успел вновь улечься на спину, запрыгнул на кровать и с силой вдавил локоть ему в позвоночник. Бруно завопил от боли.

– Хочешь, чтобы я сломал тебе позвоночник? Я могу, сволочь!

Он попытался вывернуться, но я держал его крепко и давил локтем все сильнее. Бруно вновь вскрикнул, ему было больно, но едва ли я ему что-то сломал. Наконец я ослабил хватку, затолкал его ноги на матрас, поднял стул и снова сел.

Подождал, пока он отдышится.

– Я хочу только поговорить. Ответь на мои вопросы, и все дела.

Бруно, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок. Его грудь высоко поднималась и опускалась. Не знаю, как сильно болела у него спина, но, думаю, он понял, что я действительно могу переломать ему кости. Сейчас он выглядел совсем молодым, гораздо моложе меня, и испуганным. Меня это очень даже устраивало. Испуганные обычно более сговорчивы. А я не люблю причинять людям боль. Во всяком случае, мне так кажется, что не люблю.

– Дыши глубже, – посоветовал я. – Не волнуйся. Я не причиню тебе вреда, если ты пойдешь мне навстречу.

Он повернул голову, поверх изгиба руки посмотрел на меня. Я постарался придать лицу максимум открытости. В другой ситуации это выглядело бы нелепо. Конечно же, силой я с Бруно тягаться не мог, но закованные руки ставили его в незавидное положение.

– Я серьезно. Веришь мне? – сказал я.

Глаза Бруно стали очень уж печальными. К лицу прилила кровь, лоб заблестел от пота. После паузы он кивнул.

– Хорошо. Итак, мы хотим только поговорить. И ты к этому готов, так?

– Поговорить о Пейдж? – спросил он.

– О ком?

– Ты здесь из-за нее, так?

Он шумно сглотнул. На шее вздулись жилы.

– Господи, нет! Я понятия не имел, что встречу ее здесь. Она говорила мне, что не знает тебя.

Он криво улыбнулся, словно мои слова не стали для него сюрпризом.

– И как давно вы…

– Месяц.

– Вот как! – Я изогнул бровь. – И что ты делал после встречи с читателями? Издевался надо мной?

Он пожал плечами. Наручники звякнули о железную спинку.

– Я же видел, что она тебе нравится.

– Полагаю, она симпатичная.

– Полагаешь, значит, – усмехнулся он. – Я тоже. И она тоже это знает. По ней это сразу видно.

– Держится она уверенно, это точно.

– Она знает в этом толк. – Бруно мне подмигнул. А я покачал головой, показывая, что мне без разницы. Возможно потому, что время для разговора мы выбрали очень уж позднее. Да и усталость застила мозг туманом. Мысли еле ползли, наталкивались друг на друга.

– Я хочу поговорить о Катрине Ам. Ее убил ты, Бруно?

Реакция Бруно меня удивила: кто-то словно нажал кнопку «Пауза» в его голове. Лицо окаменело, глаза уставились в пустоту. Я пощелкал пальцами у него перед носом; наконец он вздрогнул и посмотрел на меня. На его лбу вдруг обозначились морщины.

– Она мертва?

– Более чем.

Он моргнул, проглотил слюну. На этот раз я его, похоже, убедил. Челюсть отвисла, он покачал головой.

– Как это случилось?

– Ее привязали к стулу и задушили.

Бруно энергично затряс головой, словно пытаясь стереть образ, который возник перед его мысленным взором. Потом, не произнося ни слова, поднял руки, чтобы сесть, и привалился спиной к железной спинке. Едва ли эта поза была удобнее, но достоинства у Бруно прибавилось. Я не знал, как мне расценивать его реакцию. То ли он действительно не знал о смерти Катрины, то ли искусно водил меня за нос. В который уж раз я пожалел, что приходится иметь дело с реальным человеком, а не с персонажем моей книги. Там-то я всегда знал, кто в чем виноват.

– Когда она умерла? – спросил он.

– Вчера. Думаю, во второй половине дня. Где ты был в это время?

Он изумленно посмотрел на меня.

– На работе.

– В банке?

Он присвистнул.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно! Ты отработал целый день?

– Да.

– Как насчет перерыва на ленч?

– Там есть маленький сквер. Встречался с Пейдж.

– Удобно.

– Я говорю правду. – Он кивнул, словно движение головы что-то доказывало.

– Я тебя не видел.

– В сквере?

– В банке. Заходил туда примерно в половине пятого. Тебя не было ни за одним из столов.

– Потому что я работаю в другом месте.

Я помолчал, а потом решил не углубляться в этот вопрос. Если полиция свяжет Бруно с убийством, они тоже будут задавать ему вопросы. И если ответы их не устроят, начнут раскапывать его прошлое. И мне очень хотелось, чтобы они никоим образом не связали Бруно со мной.

– Расскажи мне о квартире Катрины в Марэ.

Он напрягся.

– О квартире?

– Ты хочешь сказать, что все забыл?

Он моргнул, будто предлагая мне продолжить.

– Ты сказал, что это твоя квартира, – уважил я его.

– Я солгал.

– Это мне понятно. Но ты уже бывал в этой квартире раньше, так?

Бруно втянул губы, обдумывая ответ.

– Да.

– Я так и думал. Потому-то консьерж пропустил нас без единого вопроса, а ты знал и код охранной сигнализации, и место, где лежит кофе. Ты также знал, что квартира пуста.

Он кивнул, настороженно.

– Как ты познакомился с Катриной?

Бруно глянул на свой плоский, как доска, живот, словно там и скрывался ответ.

– Она была твоей подругой?

Он скорчил гримасу.

– Тогда любовницей?

– Да перестань! – Он вроде бы оскорбился.

– Тогда кем? Говори, Бруно, я в недоумении.

– Я спал с ней. Дважды.

– Но ей же… сколько? Пятьдесят?

– Не знаю. Какое это имеет значение?

– Для меня – никакого. Но Пейдж, возможно, что-то скажет по этому поводу.

Он изумленно вытаращился на меня, и я осознал, что совершенно неправильно истолковал их отношения. Романтикой в них не пахло.

– Не будем отвлекаться. Вы встретились в банке, так?

Чувствовалось, что он недоумевает, откуда я так много знаю.

– Я выяснил, что у Катрины открыт счет в том отделении, где ты работаешь, – объяснил я.

– Как?

Я покачал головой. На его вопросы я отвечать не собирался. И уж точно в мои планы не входило делиться тем, что я знал. Не хотелось, чтобы он составил полную картину. Как знать, вдруг он выдумает какие-то несуществующие подробности и пойдет в полицию, представив им все необходимые факты для того, чтобы убийство повесили на меня? Тело-то находилось в моей квартире, им оставалось только найти его.

– Меня интересует картина, – сказал я.

Он смотрел на меня, еще не решив, признаваться или нет.

– Не тяни, Бруно. Я говорю о картине, которую ты украл той ночью после того, как я ушел.

Он по-прежнему молчал.

– Слушай, ты унес ее в рюкзаке, правильно? А потом продал в галерею, которая расположена рядом с банком.

– Ты следил за мной? – спросил он.

– Нет, если тебе это важно. Но картина меня очень интересует. Я хочу знать, почему ты ее украл.

Он шумно выдохнул, словно не знал, с чего начать. Прежде чем заговорить, закинул руки за голову, гремя наручниками.

– Ради денег, – и обвел взглядом комнату, словно показывая, что ответ очевиден.

– Но ты же работаешь в банке. Жалованье наверняка хорошее.

– Да, конечно. Но мне требовалась крупная сумма.

– У тебя долги?

– Большие.

– Кому ты задолжал?

Он пожевал нижнюю губу.

– Говори, Бруно.

– Здесь, в Клиши, есть один человек. У него можно раздобыть деньги, но процент большой…

– Он – ростовщик?

Бруно кивнул.

– Ясно. И ты украл картину, чтобы продать, правильно я тебя понял? Но с чего ты решил, что это дорогая картина? В той квартире картин хватало. Почему ты взял именно эту?

Он кисло улыбнулся, пожал широкими плечами.

– Она сказала мне, что эта картина стоит больших денег и поэтому висит на стене. Другие картины написала она сама, а эта… она отличалась от них.

– Чем?

– Не знаю. Но так она сказала, а я поверил.

– И сколько ты выручил за картину?

Бруно помрачнел.

– Только две тысячи евро.

– Ты ожидал получить больше?

Он пожал плечами.

– На сколько больше?

– Намного. У нее были деньги, понимаешь? Так я с ней и познакомился. В банке есть хранилище. Там я и работаю.

– Хранилище. И Катрина держала там какие-то ценности?

– Разумеется.

– Какие именно?

– Я не знаю.

– Да перестань. Уж не хочешь ли ты сказать, что не подсматривал?

– Это невозможно. В хранилище ящики, они заперты. Клиент расписывается в регистрационной книге, я пропускаю его в хранилище. Потом приношу ящик в отдельную комнату. Чтобы туда войти, они пользуются специальной карточкой.

– Ты говоришь о магнитной карте? – спросил я, поднял руку и резко опустил ее, словно провел картой по щели считывающего устройства. – С магнитной полосой?

– Да. Так что я не могу видеть, что лежит в ящике.

– А что в нем, по-твоему?

Он выпятил нижнюю губу.

– Не знаю. Может, деньги. Это не имеет значения. Я все равно не мог ничего взять.

– А до картины смог добраться.

– Ну… да.

– Благодаря тому, что использовал меня…

Бруно встретился со мной взглядом, кивнул.

– Ключа у меня не было. Пейдж рассказывала о твоей книге, и я подумал, а вдруг ты мне поможешь?

– Почему ты не сказал правду?

Он сощурился.

– А ты бы это сделал?

– Возможно. Не знаю. А так… не следовало мне тебе помогать.

– Но ты помог.

Отвечать я не стал. Не хотелось продолжать обсуждение допущенного прокола.

– Скажи мне, как ты узнал, что квартира будет пуста?

Он просиял, словно я наконец-то задал ему легкий вопрос.

– Катрина работала в окрестностях Орлеана, с понедельника по четверг. В пятницу приезжала в Париж, оставалась на уик-энд.

– Чем она занималась?

– Не знаю. Она не говорила.

Я оглядел комнату. Будильник на полу около моих ног показывал почти три утра. Я чувствовал, что могу узнать что-то еще, только не знал, какие нужно задать вопросы. Но уже не сомневался, что Бруно понятия не имел о тайнике в картине. Когда Катрина сказала ему, что картина стоит больших денег, он подумал, что речь о ее художественной ценности, а не о содержимом конверта, спрятанного за холстом. Вот почему он тут же отнес картину в галерею на улице Кенкампуа.

Я, правда, подумал, а не рассказать ли ему о чертежах, чтобы посмотреть, вдруг он что-то о них знает, но отказался от этой мысли. Если Катрина ничего не говорила ему даже о своей профессии, то едва ли поделилась своими секретами. И, кроме того, я по-прежнему считал, что не стоит говорить ему лишнего.

– Отпустишь меня? – спросил Бруно, прервав мои мысли звоном наручников.

Я посмотрел на него.

– Поглядим. Где деньги?

– Деньги? – Он моргнул.

– Две тысячи евро, которые ты получил за картину. Где они?

Бруно побледнел.

– Они мне нужны.

– Я их забираю, Бруно. Собственно, я понимаю, что тебе они нужны. Но дело в том, что на днях мне может понадобиться твоя помощь и, я думаю, тебе нужна какая-то мотивация. Поэтому твои деньги побудут у меня, а если ты мне поможешь, я тебе их верну.

– Нет. – В голосе Бруно послышался ужас.

– Другого не дано. Или ты говоришь мне, где деньги, и я экономлю время, или я буду их искать, пока не найду. Но без денег я не уйду.

– У меня их нет.

– Ты лжешь.

– Это правда.

Я вздохнул, поднялся со стула. Сейфа в квартире определенно не было. Взгляд упал на груду одежды, лежащей на полу. Я направился к ней, начал ощупывать карманы. Нашел деньги в третьей паре брюк. Вытащил, показал Бруно.

– Сюрприз.

Он закрыл глаза, покачал головой, скорбя о свалившейся на него беде. Я сунул деньги в свой карман, цокнул языком.

– А теперь я стою перед дилеммой, Бруно. Я хочу освободить тебя от наручников, действительно хочу, но разве я могу тебе доверять? А вдруг ты попытаешься отнять у меня деньги? – Я почесал затылок. – С другой стороны, мне может понадобиться твоя помощь, а какой от тебя прок, если ты прикован к этой кровати? Вот я и думаю, как же мне поступить?

Бруно не ответил. Наверное, понимал, что незачем ему раскрывать рот. Решение оставалось за мной, и зависело оно от степени сострадания, которое я испытывал к нему. Должен заметить, из-за трупа в моей квартире проблемы других людей я принимал не столь близко к сердцу, как обычно.

– Давай так. Я освобожу одну твою руку и посмотрю на твое поведение. Если будешь держаться руками за спинку, доверия к тебе прибавится.

Я встретился с Бруно взглядом и не отвел глаз, дабы он понял, что говорю я серьезно. И когда почувствовал, что сюрпризов не будет, достал из кармана ключи от наручников, подошел к краю кровати. Убедился, что ноги его расслаблены, то есть пинка я не получу, я вставил ключ в наручник, обжимавший запястье правой руки.

– Не шевелись, – предупредил я Бруно.

Он вцепился в спинку кровати, словно пытался доказать, что я могу ему доверять. Я осторожно повернул ключ. Наручник раскрылся, сполз по руке Бруно. Я отступил от кровати, оглядел его.

– Очень хорошо. Я доволен. Теперь плохие новости.

На глазах Бруно я убрал ключи в карман, достал очешник, вынул из него самый маленький гребешок.

– Ты помнишь, что это такое и для чего нужно? Так вот, если ты сосредоточишься и проявишь терпение, то без труда сможешь открыть второй наручник. Но помни квартиру Катрины. Если будешь спешить, чтобы броситься следом за мной, ничего у тебя не получится. Я не собираюсь оставлять тебе ключи, потому что не хочу, чтобы ты легко выкрутился, а вот гребешок могу оставить – при условии, что до моего ухода ты будешь держаться правой рукой за спинку кровати. Согласен?

Бруно молча смотрел на меня, в глазах полыхала ярость. Пальцы правой руки сжимались и разжимались, костяшки побелели.

– Слушай, расслабься, – предложил я ему. – Все у тебя получится. Только не урони гребешок. И завтра ты должен выйти на работу, как положено. Я с тобой свяжусь, и ты, хотя и не сразу, получишь свои деньги. Договорились?

Я шагнул к кровати, следя за каждым движением Бруно, положил гребешок ему на грудь.

– Теперь я ухожу. И… выше голову, протеже. Считай это бесплатным уроком.

ГЛАВА 17

Следующим моим шагом стала полнейшая авантюра, хотя у меня не было никакой уверенности, что удастся выйти сухим из воды.

Позвольте вам сказать, у меня довольно любопытные взаимоотношения с неопределенностью. Моя писательская ипостась с ней борется. Мне нравится перемещать моих персонажей по эпизодам, которые я для них сочиняю, чтобы они говорили именно то, что должны, по моему разумению, сказать, а свои действия полностью подчиняли моим желаниям. Бывает, они удивляют меня, и, если такое случается, книге от этого только польза. Эпизод начинает развиваться в новом направлении, его динамичность нарастает. Но мне все равно необходим некий каркас: кого убьют, кто убийца, каким образом Фолксу удастся уйти с женщиной и добычей. С мелкими неопределенностями я могу справиться, иной раз персонажи могут позволить себе кое-какие вольности, но сам каркас не должен меняться.

С моей воровской ипостасью все с точностью до наоборот. Да, я тщательно готовлюсь к каждому взлому, но никогда не знаю наверняка, что меня ждет по другую сторону двери, которую я собираюсь открыть. И – признаваться так признаваться! – мне это нравится. Действительно, какой смысл нарушать какие-либо правила… ладно, законы, если при этом не начинает бурлить кровь? Среди лучших моментов моей жизни некоторые имели место быть в домах других людей, если я находил то, чего никак не ожидал найти. Поверьте мне, это удивительное чувство, сунуть руку на полку с носками и обнаружить мешочек с драгоценностями. Это светлая сторона, а темная состоит в том, что общей схемы нет и быть не может. План у меня обычно есть, иногда очень детализированный, но не я командую парадом. Случиться может что угодно. Я могу столкнуться с бывшим боксером-профессионалом, который оборудовал в подвале камеру пыток. Или с женщиной, вооруженной баллончиком с перечным газом, в мобильнике которой среди номеров быстрого набора есть и телефон ассоциации соседской взаимопомощи. Я не могу контролировать исход дела, на которое иду, а неопределенность в реальной жизни не только приводит к выбросу в кровь адреналина, но и чревата длительным сроком тюремного заключения.

А если принять во внимание фактор мертвой женщины, причем мертвой женщины, разлагающейся в моей квартире, то риск, конечно же, возрастает. И тем не менее, уже под утро, в начале пятого, я решил еще раз влезть в квартиру покойницы, хотя не знал, нашла ли полиция тело. А если нашла, кто мог гарантировать, что меня не ждала засада?

До дома Катрины полиция вроде бы не добралась. У подъезда не стояли патрульные машины. Детективы в штатском не допрашивали ночного консьержа. В окнах квартиры свет не горел. Портьеры так и не сдвинули.

От меня не укрылась абсурдность ситуации: я в третий раз собираюсь влезть в квартиру Катрины Ам. А как звучит аксиома преступного мира? Никогда не возвращаться на место преступления, так? Что ж, думаю, автор этого дельного совета наверняка и представить себе не мог, что найдется чрезвычайно тупой взломщик, который проигнорирует его наставления не один раз, а дважды.

Но не все было так плохо: номер, который я снял в соседнем отеле, по счастливому стечению обстоятельств оставался за мной до полудня. Входная дверь была заперта, и на ней висела табличка на французском и английском: гостям отеля, вернувшимся после полуночи, предлагалось нажать на кнопку звонка, – но я не видел необходимости кого-либо будить, если мог без этого обойтись. И уж конечно, не хотел привлекать к себе внимания за несколько часов до того, как в соседнем доме могли появиться следователи.

Прижавшись лицом к стеклу, я с обеих сторон прикрыл глаза руками, чтобы отсечь уличный свет. Вестибюль вроде бы пустовал. Ничего в нем не изменилось и несколько минут спустя, когда я пересекал его, направляясь к лестнице, с латексными перчатками на руках и с отмычкой и микроотверткой в кармане пиджака. По пути зашел за регистрационную стойку, снял с гвоздика ключ от моего номера, чтобы на обратном пути меня не приняли за постороннего, и, добравшись до лестницы, пошел по ней. Если бы кто меня спросил, сказал бы, что нашел дверь незапертой, и она открылась при повороте ручки, но я сомневался, что возникнет такая необходимость. В отеле стояла такая тишина, что можно было бы услышать даже падение на пол булавки.

В свой номер я заходить не стал, предпочел сразу подняться на крышу. Окинул взглядом светящиеся городские окна, полюбовался мигающим шпилем Эйфелевой башни. В пять утра на час включалась полная подсветка, но редко кто ее видел: разве что завсегдатаи ночных клубов, расползающиеся по домам, да бездомные, ночующие в ярких палатках на берегу Сены. Ну и какой-нибудь вор, оказавшийся на крыше в Марэ.

Однако долго любоваться открывшимся видом я не мог. Зажав фонарик в зубах, я открыл висячий замок на двери жилого дома и на цыпочках двинулся вниз по бетонным ступеням. На этот раз чемодан мне не мешал, я ни на что не отвлекался, поэтому без труда вычислил дверь, ведущую на нужный этаж. Какое-то время я не решался открыть ее. Ничего подозрительного не слышал, но за дверью все равно могли прятаться полицейские. Когда я все-таки ее открыл, в коридоре вспыхнул свет; к моему безмерному облегчению, никого за дверью не было, за исключением, может быть, коверных клещей.

Не заметил я и признаков того, что кто-то побывал в квартире Катрины. Когда осторожно попробовал повернуть ручку, выяснилось, что она в том самом положении, в каком я ее оставлял. Мгновением позже пошли в дело отмычка и отвертка. Очень скоро я переступил порог и метнулся в другой конец коридора, чтобы отключить охранную сигнализацию и не дать соседям задаться вопросом, с чего это хозяйка квартиры вернулась в столь неурочное время.

Едва пиканье прекратилось, я поник плечами и шумно выдохнул: только теперь понял, что какое-то время не дышал. Потом растопырил пальцы, прислушался к шуршанию латекса. Глаза привыкали к темноте, царившей в гостиной; до меня со всех сторон доносились характерные квартирные шумы: урчание холодильника, бульканье в трубах горячей воды.

Я задернул шторы, не такие уж плотные, и только после этого включил верхний свет. В гостиной после моего последнего визита вроде бы ничего не изменилось. У стен все так же стояли картины, оба мольберта оставались на прежних местах. Я перешел в спальню и обнаружил, что и здесь все, как было. Задернул шторы, включил настольную лампу. Автоматически включилась и другая лампа, осветившая то самое место, где висела картина, украденная Бруно.

Я сжал левую руку в кулак, разжал, хрустнув суставами, замер, собираясь с мыслями. Решил, что дам себе час. Если за это время ничего не найду, тогда того, что мне нужно, в квартире просто нет. Кроме того, я хотел покинуть и квартиру, и дом до шести утра, чтобы свести к минимуму шанс встретиться с кем-то из жильцов.

Вводя временной лимит, я, конечно же, снижал и без того небольшие шансы на успех. Час – не так уж много времени, даже если ты понимаешь, что полиция может нагрянуть в любой момент. Но его вполне должно было хватить для того, чтобы методично обыскать все возможные тайники, не оставляя следов своего присутствия.

Полтора года назад я столкнулся примерно с такой же задачей, отыскивая в нескольких местах статуэтки обезьян. И хотя та задача была не из простых, я с куда большим удовольствием опять взялся бы за поиск статуэток. Пусть они тоже не поражали размерами, но добыть их было проще, чем то, что я хотел найти сейчас. К тому же мне заранее сказали, где будут лежать две статуэтки. Насчет квартиры Катрины Ам никаких указаний я не получал и надеялся только на собственную интуицию.

По истечении часа, безо всякой пользы потраченного на осмотр мебели и потенциальных тайников, я нарушил свою самую святую заповедь и прибавил десять дополнительных минут. И, как выяснилось, не напрасно, поскольку избавился от нарастающего чувства обреченности, достигшего пика к шестидесятой минуте поиска, взглянул на ситуацию свежим взглядом – и выругал себя за тупость. После чего, удивляясь, почему не додумался до этого раньше, достал из-под туалетного столика папку-аккордеон, а из нее – водительское удостоверение Катрины Ам. Затем прошелся по комнатам, чтобы убедиться, что следов моего пребывания не заметно, поставил квартиру на сигнализацию, искренне надеясь, что больше ноги моей здесь не будет, и запер дверь с помощью отвертки и отмычки.

Поднялся на крышу, где застал занимающееся утро, и спустился по лестнице отеля. На втором этаже остановился, задавшись вопросом, поспать ли мне несколько часов. В итоге заглянул в номер, но лишь для того, чтобы взять из гардероба пустой чемодан. Как выяснилось, поступил правильно, потому что Квазимодо уже занял место за стойкой. Я вернул ему ключ от номера и обреченно потащил чемодан к двери, как путешественник, вынужденный отправляться в долгий путь еще до восхода солнца. Добравшись до ближайшей станции метро и деля вагон с несколькими ранними пташками, я приложил все силы к тому, чтобы выглядеть респектабельным членом общества.