Текст книги "Похождения в Париже"

Автор книги: Крис Юэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 12

Я катался в метро почти час и решился покинуть его, когда народу в вагонах стало заметно меньше, – час пик миновал. Покрытые известняковыми плитами тротуары на площади Пигаль опустели. Парижане или готовили дома ужин, или наслаждались стаканчиком вина в одном из многочисленных баров и маленьких ресторанчиков. Аляповатые вывески театров и салонов пип-шоу выцветали в свете заходящего солнца, словно кто-то, воспользовавшись гигантским пультом дистанционного управления, уменьшил цветовую контрастность улиц, по которым я шел.

Направляясь к Монмартру с сумкой на плече и с картиной, завернутой в коричневую бумагу, под мышкой, я поднимался по крутым извилистым улочкам, коротким и длинным лестницам. Меня окружала тишина, и казалось, я слышу, как по спине текут струйки пота. Кровь стучала в висках, и я боялся шлепнуться без чувств. Может быть, мне даже хотелось растянуться на мостовой, вжаться лицом в брусчатку и закрыть глаза. Но ничего такого я, само собой, не сделал, а продолжал идти, вынося вперед сначала одну ногу, потом другую, напрягая мышцы бедер и голеней, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух и облегчить давление лямки на плечо.

Подъем казался бесконечным. У церкви Сакре-Кер я попал в толпу туристов в ярких футболках и мешковатых штанах; они двигались медленно и хаотично, объективы их чертовых фотоаппаратов и видеокамер словно специально следили за мной. И уж совсем тошно мне стало на площади Тертр, которую словно перенесли из съемочного павильона. Официанты в слишком ярких жилетках уговаривали прохожих посидеть в их ресторанах, карикатуристы подходили ко мне с папками, предлагая быстренько нарисовать шарж, художники прямо на улице рисовали акварели с видами Парижа, и какие-то люди желали немедля вырезать мой профиль из черной папиросной бумаги. На лотках продавали футболки, рюкзаки, бейсболки со словом «Paris», вышитым, вытисненным, отпечатанным всевозможными шрифтами. Я споткнулся о щит с меню уличного кафе и чуть не упал на бродячего актера, играющего на скрипке.

В конце концов, исключительно благодаря сопутствующей мне в этот день удаче, я продрался сквозь толпу и оказался у цели. Вошел в отель, вновь зарегистрировался по паспорту Дейвида Берка, поднялся в номер, запер за собой дверь, сбросил мокрую от пота одежду, встал под ледяной душ и простоял так довольно долго. Когда вышел из кабинки, выложенный керамической плиткой пол вдруг начал уходить из-под ног. Я едва успел опереться о стену и сесть на унитаз. Прошел час, а я все сидел на унитазе, уткнувшись лицом в белое махровое полотенце и мысленно повторяя, что должен взять себя в руки. Я замерз, кожа покрылась мурашками.

В самом деле, спросил я себя, куда меня все это приведет? Никуда, последовал ответ. Я останусь на унитазе до утра, пока утром в номер не заглянет уборщица. И что она увидит? Человека, на лбу которого написано большими буквами: «ВИНОВЕН». Я чувствовал, что веду себя глупо. Вновь и вновь появляющийся перед моим мысленным взором образ убитой женщины никоим образом не мог вернуть ее к жизни, а меня медленно, но верно сводил с ума. Я не мог изменить уже случившегося. Мне оставалось только одно: принять как данность ситуацию, в которой я оказался, и сделать все возможное, чтобы выпутаться из нее.

И еще я мог выпить. Даже напиться.

Я поднялся с унитаза, мышцы ног натянулись, как гитарные струны, завернулся в полотенце. Мини-бар находился в полированном деревянном шкафчике. С учетом сложившихся обстоятельств я свернул крышку с миниатюрной бутылки виски, даже не заглянув в прайс-лист. Глотнул раз, другой, почувствовал, как тепло растекается по всему телу – совсем как лекарство от гриппа в рекламных роликах. Пустую тару я бросил в корзинку для мусора, достал из мини-бара бутылочку водки таких же размеров. Глотнул, от вкуса меня передернуло, поставил бутылочку на шкафчик, вытащил из сумки чистую одежду. К тому времени, когда я зашнуровал туфли, причесался и допил водку, стало понятно, что я готов к тому, чтобы спуститься вниз.

Бар отеля выглядел на удивление стильным – скорее итальянским, чем французским. Овальная стойка из белого акрилового стекла, бутылки с крепкими напитками и вином на стеклянных полках, подсвеченные изнутри синими флуоресцентными лампами. По периметру зала стояли высокие круглые столы, вокруг них – высокие, обтянутые кожей стулья. У стойки я насчитал шесть металлических стульев. Пять пустовали, на одном сидела брюнетка со стаканом мохито, подчеркнуто избегающая взглядов молодого бармена, который рядышком протирал стаканы. Она оделась для выхода в свет: яркое летнее платье и темные вечерние украшения. Правда, туфлям предпочла сандалии на босу ногу.

Я сел через стул от брюнетки и, подозвав бармена, заказал бутылку темного пива, ради маскировки говоря с шотландским акцентом. Во всяком случае, мне хотелось думать, что говорю с шотландским акцентом, но поскольку я уже успел приложиться к спиртному, кто знает, получалось ли это у меня? Но мне казалось, что «о» я растягиваю, «р» – плавно округляю и выдерживаю присущую шотландцам ритмику. Черт, да с таким выговором, одетый в килт и напевающий «Цветок Шотландии». [10]10
  Неофициальный шотландский гимн.


[Закрыть]я сошел бы за своего в любом баре Инвернесса. Пока я восхищался собственными способностями к языкам, бармен принес бутылку пива из холодильного шкафа с прозрачными стенками и поставил передо мной на угольно-черную салфетку. Первым большим глотком я чуть не ополовинил бутылку. В голове уже шумело от выпитых в номере виски и водки, но пиво пошло хорошо. Я улыбнулся. Выпивка втянула меня в эту историю, и я вдруг подумал, что выпивка вытащит меня из нее.

– Похоже, пива вам очень не хватало, – заметила брюнетка, как выяснилось, англичанка.

Я поставил бутылку на стойку, вытер губы тыльной стороной ладони.

– Да, можно сказать и так. – Я энергично кивнул.

– Тяжелый день в конторе?

– Нет, про-осто требо-овалось успо-окоить нервы.

– Понятно.

Я улыбнулся и указал на ее стакан.

– Вам то-оже?

– Скорее да, чем нет. – Она помешала коктейль соломинкой. – Судя по всему, меня продинамили.

– Не мо-огу в это-о по-оверить.

Она фыркнула, лукаво улыбнулась.

– Тем не менее это правда. Хотя, честно говоря, я и не верила, что он придет.

– Да? И теперь вы ищете утешение в ко-октейле?

– Нет. – Она покачала головой, глотнула. – Мохито здесь смешивают на отлично.

– Это правда?

Она выдержала короткую паузу, потом пододвинула мне стакан. Я потянулся к нему и одновременно перебрался на соседний с брюнеткой стул. Пригубил. Сначала почувствовал мяту, потом ром. Поставил стакан на стойку, кивнул.

– Хотите тоже?

– По-ожалуй, да.

Брюнетка заказала коктейль на хорошем французском, и бармен начал наполнять стакан льдом. Он уже растирал листья мяты, когда она заговорила вновь.

– Меня зовут Виктория. – Она протянула ухоженную руку. И очень уж пристально посмотрела на меня.

– Майкл, – ответил я, не отводя глаз.

– Майкл, – медленно повторила она, словно привыкала к имени, которое услышала впервые. – Правда?

– О-оно вам не нравится?

– Нет, не в этом дело. Не обидитесь, если я попрошу вас назвать и фамилию?

– Берк.

Она рассмеялась.

– Я не вижу в это-ом ничего-о забавно-ого.

– Нет, нет! – Она замахала рукой. – Просто на мгновение я подумала, что это мог быть сакральный момент.

– Сакральный?

Она молчала, раздумывая, говорить мне, в чем дело, или нет. Потом плечи упали – она решилась.

– Вы никогда не слышали о Майкле Фолксе?

Я обхватил рукой подбородок, словно глубоко задумался.

– Вро-оде бы нет. А до-олжен был?

– Наверное, нет. Он – персонаж нескольких детективных романов. Взломщик. Я, знаете ли, литературный агент писателя, который его придумал.

– Это-о правда?

Она кивнула, глядя на меня из-под опущенных век.

– Ро-оманы хо-орошие?

Она скорчила гримаску.

– Вполне. Если честно, в прошлом продавались они не очень. Но человек, который их пишет… мне хочется верить, что придет день, когда он создаст что-то экстраординарное.

– Придет день, вы го-оворите.

– Возможно.

Я насупился, потер щетину на подбородке. Глотнул пива. Раздумывал, продолжить разговор или нет, но она сама сменила тему.

– Что случилось с вашими пальцами?

Я поставил бутылку, посмотрел на раздувшиеся суставы.

– Прищемил дверью.

– Ох!

– Да. К счастью, не сло-омал.

– И чем вы занимаетесь, Майкл?

– Я адво-окат, – ответил я, после того как еще выпил пива.

– Это… интересно. И на чем специализируетесь?

– Э… на всем.

– На всем? На слияниях и поглощениях, на банковском финансировании, на налоговом законодательстве или на чем-то еще?

Я искоса посмотрел на нее.

– Вы разбираетесь в законах?

– Мой отец был судьей.

– Правда? Я занимаюсь про-отиво-одействием мо-ошенничествам.

– Противодействием мошенничествам?

– Со-овершенно верно-о.

– Знаете, никогда бы не догадалась.

– Неужели?

– Если бы мне указали на вас и попросили предположить, кто вы, – она сунула кончик пальца в стакан, принялась гонять ледышки, – я бы сказала: уголовник.

– Не понял? – от неожиданности я напрочь забыл про акцент.

Она поднесла стакан ко рту.

– Уголовное законодательство, Майкл. Защита преступников, и все такое.

– О – ох! – Я набрал в легкие воздуха. – Нет. Уго-оловные про-оцессы – это не мо-ое.

Я отвел глаза, и как выяснилось, бармен уже смешал мне мохито. Он поставил стакан передо мной на еще одну черную салфетку. Я наклонился к соломинке, втянул. Холодный напиток прочистил мне мозги. Тупые, размером с горошину. Почему я лгал? С чего начал говорить с этим жутким акцентом? Я мог бы остаться в номере и избежать всего этого, мог бы вообще остановиться в другом отеле. Но изменить что-либо уже было нельзя. Оставалось только пить мохито.

– Итак, – Виктория тяжело вздохнула, – вас зовут Майкл Берк, вы шотландский адвокат, занимаетесь борьбой с мошенниками, и вам так приятно пропустить стаканчик-другой после тяжелого рабочего дня.

– Да, все так.

Она посмотрела на меня в упор.

– Какой же ты жалкий.

Я почувствовал, как закаменела челюсть. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не на нее. Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил запах мяты в ее дыхании.

– Я приходила на твою чертову встречу с читателями, Чарли, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Я в Париже давно, наблюдала за тобой и даже решила, что это какая-то ошибка. Потом услышала, как ты читаешь свою книгу, и все поняла. Ты лгал мне. Ты долгие годы мне лгал.

Я лишь таращился на нее, не зная, что сказать, и лихорадочно искал хоть слово в свою защиту.

– Я не знаю, что…

– Хватит! – оборвала она меня и вонзила палец в мой бицепс. – Просто скажи мне: есть хоть одна причина, по которой мне следует разговаривать с тобой после этого вечера?

Мой рот открывался и закрывался, но ни звука не слетало с губ. Я отпрянул от стакана с мохито.

– Мне действительно очень жаль, что так вышло, Вик. – Акцент чудесным образом исчез. – У меня был ужасный день. Сейчас я просто не в себе, вот и…

– Я так не думаю, – прервала она меня.

Взяла сумочку, соскользнула со стула.

– Вик, – предпринял я еще одну попытку, – позволь объяснить. Я – идиот. Ты это знаешь. Пожалуйста.

Она покачала головой, губы превратились в узкую полоску. Она развернулась и оставила меня у стойки в гордом одиночестве.

ГЛАВА 13

Я вернулся в номер, плюхнулся на кровать, уставился на завернутую в бумагу картину, которая стояла на полу у стены. Понятия не имел, что же мне теперь делать. Позвонить в полицию и сообщить о теле, найденном в моей квартире? Позвонить Пьеру? Возникла мысль покинуть Париж, но я отдавал себе отчет, что мое бегство могут счесть прямым признанием вины. Найдено ли тело, гадал я, идет ли полиция по моему следу? Узнать мои имя и фамилию не составляло труда – один вопрос консьержу, но полицейские не могли знать, где я остановился, и понятия не имели о том, что номер я снял под чужой фамилией. Так что на эту ночь я мог чувствовать себя в полной безопасности. Если, конечно, удача полностью не отвернулась от меня.

Так что времени на раздумья мне хватало, и проблема заключалась только в одном: я не очень-то понимал, о чем думать. Обычно я звонил Виктории, и мы обсасывали возникшую проблему со всех сторон. Но я подозревал, что позвонить ей сейчас и рассказать о трупе Катрины – не лучший способ наведения мостов. А кроме того, не хотелось втягивать ее в это дело. Я понимал, что история с убийством придется ей не по вкусу.

И, раз уж я не мог рассчитывать на помощь Виктории, мне оставалось только тупо смотреть на стену у кровати. И, что странно, стена не подкидывала мне дельных мыслей. Может, выжидала, чтобы поделиться предположением о том, кто убийца, в тот самый момент, когда я полностью разуверюсь в собственных силах, а может, идей у стены было не больше, чем у меня самого.

Я зарычал и швырнул подушку в стену, но даже после этого она не пожелала вступить со мной в диалог. Я покосился на мини-бар. Почему бы не напиться до беспамятства? Но идея не показалась мне конструктивной. Хотя мог ли я ожидать от себя чего-то иного? В конце концов я только что показал себя полным идиотом, изображая шотландца перед женщиной, которая долгие годы была мне верной подругой.

«Но ладно, – сказал я себе, – хватит жалеть себя. Сделай что-нибудь полезное и представь себе, что это один из романов о твоем Фолксе. Сюжет завел тебя в передрягу, тебе некого спросить, что делать, и ты должен как-то выпутаться. Так какой ты предложишь план?»

Я почесал затылок, потер подбородок, хлопнул в ладоши. Пощелкал пальцами, побарабанил по прикроватной тумбочке. И… ничего. Ноль. Никаких идей.

Полежав еще какое-то время, я перегнулся через край кровати, дотянулся до сумки. Достал ноутбук, откинул крышку. Хотел быстренько описать происшедшее со мной и использовать резюме как отправную точку для дальнейших действий, пусть еще и не знал – каких. Мне случалось прибегать к этому средству, если проблема возникала в самом начале книги и я не считал возможным тревожить Викторию. Я надеялся, что такой подход к делу мне поможет, и заранее видел, как рисую квадратик, пишу к нему короткое примечание, потом направляю от него стрелочки, каждая – возможный вариант, ставлю квадратик у оптимального и шаг за шагом продолжаю процесс.

Но, едва экран осветился, я увидел надпись:

«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»

Я замер, оглянулся на окна. Шторы задернуты, что не успокаивало. Вновь посмотрел на экран:

«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»

Послание напечатали, пока я находился в баре, изображая из себя шотландца? Нет, разумеется, нет. В этом случае картину унесли бы из номера. Найти ее не составляло труда.

Я задумался и вспомнил, что утром, уходя из квартиры, оставил ноутбук на столе включенным – в режиме ожидания, как и всегда. И тот или те, кто убил Катрину Ам, не сочли за труд перед уходом напечатать мне послание. Отсюда следовали два вывода. Первый – они знали, что картина у меня. Второй – об убийстве они в полицию не заявили. Почему я так решил? Иначе не было бы смысла адресовать мне эту короткую строчку.

Чуть позже я сделал и третий вывод. Я не был под неусыпным наблюдением, в противном случае они увидели бы, как я возвращаюсь домой с картиной, и могли перехватить меня, когда я уходил.

Но они убили женщину, а я понятия не имел, кто они и откуда знают меня.

Но как я мог выполнить их пожелание? Как мог принести им картину, не зная, кто они и где находятся? И почему они убили Катрину? Почему не дождались моего возвращения домой? Они могли устроить мне засаду и, если им того хотелось, отнять картину, никого не убивая.

А может, подумал я вдруг, все это – дымовая завеса. Может, убийца – Бруно, как я и предположил с самого начала, и он пытается сбить меня со следа этим посланием, убедить, что за смертью Катрины стоят некие «МЫ»? Впрочем, в этом предположении вряд ли был смысл. Я все-таки вор, а не детектив, и Бруно, насколько я это себе представлял, знать не знал, что мне удалось купить украденную им картину.

Как бы то ни было, получив послание, я вообще перестал что-либо понимать, и, похоже, никакое резюме происшедшего со мной, никакие стрелочки и квадратики не могли поспособствовать созданию дельного план дальнейших действий. Я просто не знал, как ко всему этому подступиться.

Я сидел и смотрел на стоящую у стены картину. Именно она была центральным звеном, и я решил, что пришло время познакомиться с ней поближе. Пересек комнату, поднял с пола, поставил на кровать. Хозяйка галереи так крепко завязала шпагат, что мои пальцы не могли справиться с узлами. Но я порылся среди воровских инструментов и нашел маленькую опасную бритву. Разрезал шпагат, потом бумагу – осторожно, чтобы не поцарапать ни картину, ни раму. Приподнял картину, вытащил из-под нее разрезанную бумагу, бросил на пол. Прислонил картину к спинке кровати, вновь всмотрелся в сценку на Монмартре.

Я не узнал места, где все происходило, но, судя по лоткам, художник нашел натуру на одной из площадей в непосредственной близости от церкви Сакре-Кер. Наверное, я мог бы прогуляться в поисках этого места, но боюсь, усилия мои пошли бы прахом. Если художник так исказил людей, скорее всего, он сильно напортачил и с фоном. А, кроме того, что бы мне это дало?

Так что куда больше меня интересовала личность художника. Если сама картина не тянула на шедевр, то, вероятно, больших денег стоило что-то другое. Фамилия художника Мэньи мне ничего не говорила, но я не считал себя специалистом по творившим в начале двадцатого столетия парижским художникам второго и третьего ряда. Иногда события жизни художника многократно увеличивали стоимость его работ. Вот мне и пришло в голову, что Мэньи знаменит отнюдь не в живописи, о чем не знал не только я, но и хозяйка галереи. Если Мэньи оставил какой-то важный след в истории, становилась понятной суета вокруг его картины.

Я подключил ноутбук к интернету, вышел на страничку «Гугла», набрал в поисковой строке «Мэньи, художник», но ничего существенного не нашел. Несколько ссылок сообщали о том, что скульптор Пьер Бонтан [11]11
  Пьер Бонтан (1507–1568) – французский скульптор эпохи Возрождения.


[Закрыть]изваял статую капитана королевской гвардии Шарля де Мэньи, которая выставлена в Лувре. Но я подумал, что сей факт не имеет никакого отношения к моей нынешней ситуации. Ради спортивного интереса я зашел на сайт генеалогии и узнал, что фамилия Мэньи обязана своим происхождением восточной части Бретани. Вдохновленный столь полезной информацией, я закрыл ноутбук и вернулся к картине.

Итак, если сама картина ужасна, а художник – никто, за что еще кто-то хотел заплатить большие деньги? Я провел пальцами по холсту и окончательно убедился, что написана картина маслом. Надежда, что я имею дело с акварелью, под которой скрывается дорогая работа известного мастера, отпала.

Тогда я поднял картину, повернул к себе обратной стороной и обнаружил, что холст укреплен листом тонкого картона. На картоне имелась какая-то наклейка с надписью на французском. Буквы выцвели, и я не смог разобрать ни слова. Очень осторожно я потянулся к металлическим скобам, которые удерживали картон на месте, и одну за другой отогнул их. Потом воспользовался одной из микроотверток, чтобы подцепить лист картона и вытащить из рамы.

Едва картон отделился от холста, я задрожал как осиновый лист: между ним и холстом лежал конверт из плотной коричневой бумаги формата А4. Клапан приклеен не был, середина конверта чуть бугрилась. Я уже протянул руку, чтобы взять конверт и достать содержимое, но здравый смысл подсказал, что прежде всего надо надеть перчатки. Я порылся в сумке, нашел пару и надел достаточно быстро, но осторожно, памятуя о распухших суставах. Как же мне не терпелось найти ответы на вопросы, которые роились в моей голове! Однако я не торопясь взял конверт, откинул клапан, сунул руку внутрь. Вытащил листки бумаги и ацетатные пленки, вновь заглянул в конверт, убедился, что он пуст, положил на тыльную сторону холста, а свои находки отнес на маленький письменный стол в углу номера. Включил лампу и принялся изучать добычу.

Начал с ацетатных пленок, синего цвета и прозрачных, что затрудняло просмотр. Пришлось направить лампу вверх и просматривать пленки на просвет. Несмотря на мелкость изображения, я сразу понял, что это детальный план этажа. Пояснение, что это за здание, отсутствовало; пленок в конверте лежало три, отличались этажи только планировкой при одинаковом периметре, из чего я сделал вывод, что планы имеют отношение к одному зданию, в котором как минимум три этажа. Или, возможно, три крыла.

Я отложил пленки и взялся за квадратный листок бумаги, похоже, вырванный из блокнота, какие всегда носят с собой детективы в телевизионных сериалах. Кто-то очень торопливо, сильным наклоном, написал на листке несколько шестизначных номеров:

45–98–90

45–27–81

60–21–56

77–70–09

16–30–78

Я повторил все номера про себя, словно надеялся, что они вызовут какие-то воспоминания. Не стоило удивляться, что не вызвали. Вероятно, я видел перед собой коды, да только понятия не имел, на каких пультах их следовало набирать. Кроме того, это могли быть некие секретные телефонные номера или выигрышные лотерейные комбинации. Я прекрасно понимал, что для кого-то эти шестизначные числа стоили немалых денег.

На следующем листке я увидел список имен и фамилий, написанный той же рукой. Насчитал пятнадцать, двенадцать мужчин и трех женщин. У всех – только одно имя и фамилия, ни вторых имен, ни их инициалов. Я тщательно изучил список, но фамилии мне ничего не сказали. Похоже, все были французами, но утверждать это я бы не решился. С четырьмя фамилиями соседствовали двузначные числа, и я предположил, что это возраст. Уж не знаю зачем, но я прочитал эти имена и фамилии вслух, вместе с возрастом:

– Анри Жетте, пятьдесят один год. Люк Мюрель, пятьдесят шесть лет. Жан-Патрик Девиль, тридцать девять. Кристиан Фортен, двадцать четыре.

Рядом с фамилией Девиль стояла звездочка. Ясно было, что составитель списка выделил Жана-Патрика, но по какой причине, я не имел ни малейшего понятия.

Под списком лежала сложенная фотокопия документа: три листка, скрепленные металлической скобкой. На каждом была электрическая схема – очень сложная, со множеством символов. И опять, как и на планах этажей, ни единого пояснения.

Под фотокопией обнаружилась полоска негативов с шестью кадрами-окошечками. Каждый я поднес к лампе, чтобы получше разглядеть. Получилось не очень. На некоторых были запечатлены макушки людей, но фотографа определенно интересовали не они. Я напрягал зрение, крутил негативы и так, и эдак, но все равно не мог понять, что же я вижу. Но не расстроился – решил, что утром напечатаю фотографии и, если на них зафиксировано что-то полезное, наверняка разберусь, что к чему.

Неизученными оставались только два предмета. Первый – фотография, мужчина и женщина, сидящие за столиком кафе, держась за руки, и пристально глядящие друг другу в глаза. Мужчина средних лет, симпатичный, в черном свитере с воротником под горло; на руке часы с большущим циферблатом. Женщина гораздо моложе, лет двадцати с небольшим, загорелая блондинка. Понятное дело, оба не подозревали о том, что их фотографируют, и у меня возникло неприятное ощущение, будто я вторгся в чужую личную жизнь.

Второй – гибкая пластиковая карточка белого цвета с металлическим зажимом, чтобы прицепить ее к лацкану пиджака или нагрудному карману. Я перевернул карточку и понял, что это именной пропуск. Мужчина, запечатленный на фотографии в профиль, теперь смотрел прямо на меня. Рядом с фотографией были указаны имя и фамилия: Жан-Патрик Девиль. Под фамилией – штрих-код.

Пропуск позволил сделать кое-какие выводы. Он принадлежал мужчине, которого сфотографировали с девушкой. И в списке звездочка стояла только рядом с его фамилией. Мужчина играл какую-то важную роль, пусть я еще и не мог сказать, какую именно. Но я нашел отправную точку, хотя и чувствовал, что путь предстоял неблизкий.

Я разложил находки на столе и принялся перекладывать, составляя некие комбинации, пытаясь установить какие-то связи. Взял полоску негативов, вновь по одному поднес к лампе в надежде, что хотя бы на одном увижу Жана-Патрика Девиля. Вроде бы его там не было, но сказать наверняка я не мог: чтобы точно узнать, есть Девиль на негативах или нет, следовало сделать фотографии.

Поскольку мои находки только поставили новые вопросы, не прибавив ответов, я решил на какое-то время переключиться на что-нибудь другое и позволить моему подсознанию переварить новую информацию. Собрал листки, ацетатные пленки, негативы, фотографию и пропуск, сложил в прежнем порядке в конверт, конверт положил на холст, сверху прикрыл листом тонкого картона и закрепил металлическими скобками, так что теперь картина выглядела так же, как и в момент покупки.

Потом оглядел номер в поисках хорошего тайника. Будучи профессиональным вором, очень скоро понял, что такового мне здесь не найти. При тщательном обыске картина обязательно была бы обнаружена. А я не хотел, чтобы ее нашли. Она стала главным моим козырем – тем самым узлом, который связывал все ниточки. Пока картина оставалась у меня, я мог хоть как-то контролировать ситуацию. Вот почему мне требовалась стопроцентная гарантия, что она останется в целости и сохранности, и добиться этого я мог только одним способом.