Текст книги "Кольцо власти"

Автор книги: Крис Уэйнрайт (Уэнрайт)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Госпожа, я принесла платье, но мне кажется, что оно тебе мало.

Боги! Она была настолько поглощена своими мыслями, что совершенно забыла, что, кроме дорожной одежды, у нее ничего нет. Совсем ничего! Хайделинда вскочила с лавки и попыталась натянуть свое старое платье, которое носила в пятнадцать лет. Служанка оказалась права, оно совершенно ей не годилось. За время пребывания в Соважоне она не располнела, нет! Просто тело девушки налилось силой, округлилось в груди и бедрах, и старая материя затрещала по швам, когда она с трудом втиснулась в платье и попыталась поднять руки.

– Нет! Совсем не подходит, – растерянно сказала Хайделинда. – А еще какие-нибудь платья остались?

– Вся твоя одежда в сохранности. Мы выбрали это платье, потому что оно самое красивое.

– Неси остальные. – Хайделинда вспомнила, как обошлась с платьем, сшитым в доме у Ивара, и невольно рассмеялась.

Девушки принесли ворох платьев, и Хайделинда, примеряя одно за другим, быстро убедилась, что ей действительно нечего надеть. Конечно, девушке не пришлось бы ходить голой, потому что женщин в замке много и чье-нибудь платье наверняка подойдет, но не носить же ей одежду простолюдинки, как она вынуждена была поначалу сделать в доме Ивара! Сорочки еще куда ни шло, но ни одно из старых платьев не подходило.

Хайделинда, перемерив все, наконец остановила выбор на широкой юбке, которую она обычно носила, схватив на талии тонким кожаным пояском. Но не идти же на ужин в рубашке! Конечно, можно было взять что-то у матери, но Хайделинде не хотелось идти к ней. Однако следовало поскорей найти выход из неловкого положения. Не исключено, что у герцога будут гости, поскольку он всегда старался иметь за столом собутыльника, а еще лучше – двух-трех.

– Хайделинда! – В покои вошла Сюннива. – Я узнала, что у тебя не все в порядке с одеждой. Может быть, подойдет какое-нибудь из моих платьев?

– Как я не подумала? – воскликнула обрадованная герцогиня. – Мы же с тобой одного роста, и в груди, – она подошла поближе к подруге, – почти одинаковы.

– Ну вообще-то не совсем, – Сюннива задержала взгляд на груди Хайделинды, – но что-нибудь придумаем. Пойдем со мной, – кивнула она служанке.

Вскоре они вернулись. Через руку служанки был перекинут ворох ярких одежд.

– Посмотри, – Сюннива разложила платья на лавке. – Совсем недавно сшили по последней бельверусской моде. Отпусти их, – она кивнула на служанок, – справимся сами.

Хайделинде сразу же приглянулось красивое серовато-жемчужное платье с глубоким вырезом, расшитым по краю маленькими черными розочками.

– Почти такое же я видела у одной дамы на приеме у короля, – сказала она. – Я совершенно отвыкла Бот красивых платьев, – вздохнув, повернулась она к подруге, – в монастыре нам не разрешалось носить ничего, кроме мерзких шафрановых ряс.

– Это самый модный сейчас покрой, – заверила ее Сюннива.

Хайделинда с удовольствием примеряла одно за другим платья, принесенные Сюннивой. – Как ты думаешь, вот это мне идет? – спрашивала она у подруги, поворачиваясь перед зеркалом, желая осмотреть себя со всех сторон.

– Нет, – возражала та, – цвет не совсем твой. То, первое, лучше всех.

Хайделинда скинула платье, оставшись совершенно I обнаженной, и подошла к лавке, задумчиво глядя на груду одежды. Внезапно она почувствовала, как Сюннива, обняв ее сзади за плечи, легко проводит рукой по ее телу от подмышки до бедра, чуть замедлив движение на талии и мягко сжав пальцам кожу на животе. Хайделинда повернула голову и встретилась взглядом с полузакрытыми глазами подруги, которые смотрели на нее с нежным и мечтательным выражением.

– Какая у тебя гладкая кожа, – прошептала Сюннива, не отпуская своих рук, сжимавших бедра девушки.

Прикосновение пальцев Сюннивы заставили тело Хайделинды покрыться мурашками. Она не знала, как поступить. Смущения девушка не испытывала, потому что в монастыре, когда она купалась с подругами, послушницы часто ласкали друг друга, если воспитательницы на некоторое время оставляли их одних. Однако теперь, когда она познала близость с мужчиной, прикосновения женщины не вызывали в ней того сладостного возбуждения, не раз испытанного раньше. Герцогиня попыталась мягко отстраниться, но Сюннива не отпускала ее и продолжала гладить по животу, потом руки поднялись к груди.

Хайделинда чувствовала на своем плече учащенное дыхание, в то время как руки подруги, обхватив груди девушки, приподнимали их, сжимая соски. Лицо Хайделинды вспыхнуло, и она напряглась, чтобы вырваться, но в это время в комнату вбежала служанка, неся сорочки, за которыми ее послали. Сюннива, чуть помедлив, все-таки отстранилась, отпустив Хайделинду. Обе девушки с трудом перевели дух. Герцогиня в смущении подняла глаза на служанку: заметила ли та, что происходило? Прислужница спокойно смотрела на свою госпожу – в невозмутимом взгляде невозможно было ничего прочесть.

– Вот, надень, – тихо прошептала Сюннива, подавая герцогине легкую сорочку из кхитайского шелка. – Это самая лучшая.

Хайделинда поспешно накинула на себя рубашку, чтобы прикрыть тело от взгляда подруги. Она испытывала двойственное ощущение. Нельзя сказать, что ласки Сюннивы были ей неприятны, и в то же время она ощущала почти отвращение от того, что ее тело готово ответить на них. Если раньше, в монастыре, она воспринимала это как невинную игру, то теперь она испугалась возбуждения, рожденного объятиями Сюннивы. Хайделинда быстро надела серое платье с вышивкой и повернулась к подруге:

– Хорошо?

– Да, – ответила Сюннива, – ты в нем выглядишь прекрасно, хотя мои одежды не достойны герцогини.

Она быстро пришла в себя после охватившего ее возбуждения и смотрела на стоявшую перед ней Хайделинду так, как будто ничего и не произошло. Лишь в глубине глаз поблескивал затаенный огонек желания.

– Ну что ты? – засмеялась Хайделинда. – Я же говорила тебе, что точно такое же платье видела на какой-то графине. После Соважона мне нравилось любое платье, но только не шафранового цвета. Вообще-то, – она замялась, – мне твой брат уже подарил шикарное платье, но я оставила его в Бельверусе.

Сюннива улыбнулась, потом обе девушки рассмеялись, и сковывавшая их неловкость исчезла. Они вновь, как ни в чем не бывало заговорили о нарядах, королевском приеме, столичной жизни и обо всем, что может служить темой беседы двух давно не видевшихся подружек.

Глава третья

Когда Хайделинда вместе с Сюннивой вошли в зал, ее мать и Бьергюльф уже сидели за длинным столом в алькове напротив входа и о чем-то оживленно беседовали с крепким человеком с рыжеватыми волосами и короткой курчавой бородой, обрамлявшей румяные круглые щеки. Это был их ближайший сосед и частый гость, граф Хольгер, владелец Ормхагена.

Здоровяк хохотал, слушая герцога, и по лицам всех троих было видно, что общение доставляет им истинное удовольствие. Гутторм, сидевший слева от герцогини, не участвовал в беседе и смотрел перед собой, о чем-то задумавшись.

– Ха! Наша дочь! – заорал Бьергюльф, увидев входящих девушек. – С приездом, – Он чуть привстал и, помахав ей рукой, крикнул музыкантам: – Давай, погромче!

Цимбалисты рванули струны инструментов, и грянул марш, долженствующий, по мнению герцога, достой но отметить возвращение Хайделинды в родной замок, Герцог и Хольгер, размахивая кружками, запели, стараясь попасть в такт мелодии, что, правда, получалось не очень ловко. Оба были изрядно навеселе.

– Что вы там так долго? – спросила Гунхильда, указывая дочери на место рядом с собой. – Мы уже заждались.

Хайделинда, несколько ошарашенная шумом, приветствовала гостя, а потом заняла свое место и оглядела зал, который ничуть не изменился за эти годы. Гимн в честь возвращения Хайделинды герцог и Хольгер с последним тактом закончили слаженным ударом кружек о стол.

– Ого! – Герцог повернулся к Хайделинде. – Ты стала совсем похожа на мать, а она у нас красавица. – Он полуобнял Гунхильду. – Как тебе нравится дома?

– Я еще не успела ничего увидеть и тем более почувствовать, – ответила молодая герцогиня. – Я же только-только приехала.

– Ну, это дело времени. – Бьергюльф не сводил с нее глаз. – Но ты уже совсем взрослая, – ощупывая взглядом ее фигуру, продолжал он, – надо будет подумать о твоем будущем. Так ведь, Гунхильда?

Мать, заметившая неподдельный интерес супруга к Дочери, сухо ответила:

– Это можно обсудить и потом.

– Да, она права, – подмигнул Хайделинде Бьергюльф, – времени у нас будет достаточно. Расскажи лучше, как прошел прием у короля?

Хайделинда поняла, что ее жизнь здесь мало интересует кого-либо, тем более ее дядю. Она два года пробыла вдали от дома, но никто не удосужился поинтересоваться тем, как ей жилось. Хорошо было или нет – Прошлое девушки обитателей замка не волновало ни в малейшей степени. Вот прием у Нимеда – дело другое. Это им интересно. Ей же было интересно узнать, где Эрленд и почему его нет вместе со всеми. Она не видела аргосца с момента приезда, и девушке казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как они расстались.

– Ну, как там было? – повторил свой вопрос Бьергюльф, видя, что девушка молчит.

– Король принял меня очень тепло, – ответила Хайделинда. – Он сказал, что я могу всегда рассчитывать на его поддержку.

– На поддержку? – переспросил Бьергюльф. – А какая поддержка тебе нужна? Ты не сирота, слава богам.

– Не знаю, что он имел в виду, но он так сказал, – ответила девушка.

– Да? – тупо повторил герцог. – А что он говорил про нас?

– Про тебя, дядя, он не говорил ничего, – не сдержав в голосе мстительной нотки, произнесла молодая герцогиня. – Он вспоминал дедушку Хайнриха и моего отца.

– Вот как? – По лицу герцога стало видно, что это сообщение слегка расстроило его и могло поставить в неловкое положение в глазах гостя. Он взглянул на Хольгера, но тот ничего не слышал, поскольку увлеченно беседовал с управляющим. – У короля много дел, поэтому он и не успел поговорить о нашем Хельсингере, – вышел из положения Бьергюльф и, потеряв интерес к беседе, умолк.

Впрочем, Бьергюльф унывать не любил – в особенности за столом, уставленном яствами и множеством напитков. Скоро они с Хольгером вновь потребовали музыки и, похлопывая друг друга по плечу, затянули новую песню. Хайделинда, отвыкшая от шумных празднеств, поморщилась, глядя на герцога и его собутыльника. Она повернулась к Сюнниве, которая тоже не очень любила такие пиры и сидела, равнодушно оглядывая зал.

– Ты не видела Эрленда? – спросила Хайделинда, стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия.

– Перед тем как я пришла к тебе, он встретился мне во дворе. Похоже, собирался куда-то. Лошадь стояла под седлом.

– Да? – погрустнев, переспросила Хайделинда. – Он мне ничего не говорил.

Сюннива внимательно посмотрела на подругу:

– Что это ты так беспокоишься о нем? Теперь тебе наставник ни к чему.

– Да нет, – смутилась девушка. – Это я просто так спросила.

– О чем разговор, милые? – вмешалась Гунхильда, повернувшись к девушкам.

– Мы говорим, госпожа, о монастырских нравах, – не моргнув глазом, ответила Сюннива.

– Мне показалось, – продолжала герцогиня, – что тебе там понравилось. Так?

Хайделинда, внутренне содрогнувшись, коротко ответила:

– Да, матушка, за время, проведенное там, я многому научилась.

– Вот видишь! – торжествующе воскликнула Гунхильда. – А помнишь, как ты не хотела уезжать? Выходит, что твой отец и я были правы.

– Выходит, так, – прошептала Хайделинда.

Сюннива внимательно следила за молодой герцогиней и, увидев, что у той на глаза наворачиваются слезы, поспешила перевести разговор на другую тему:

– Госпожа! Так получилось, что у молодой герцогини нет совершенно ни одного подходящего платья, чтобы…

– Она могла взять что-нибудь из моей одежды, – недовольно ответила Гунхильда. – Хайделинда! – обратилась она к дочери, молча смотревшей куда-то прямо перед собой. – Хайделинда! – повторила она громче, видя, что та не реагирует на ее слова.

– Прости, матушка, – вздрогнула девушка, – я задумалась.

– Вечно ты мечтаешь о чем-то, – капризно повела плечом Гунхильда, – и монастырь тебя от этого не отучил. Хотя еще неизвестно, чему там тебя научили, – добавила она с усмешкой. – Я говорю о том, что ты могла взять что-нибудь из моих платьев. Мы же с тобой одинакового сложения, – заключила она.

Последнее замечание почти соответствовало истине. Герцогиня с дочерью были одного роста и имели схожие фигуры с той лишь разницей, какая существует между девушкой семнадцати лет и женщиной, перешагнувшей границу третьего десятка. Хотя у Гунхильды тело оставалось стройным и гибким, но тем изяществом и грацией, которое отличает юную девушку, оно уже не обладало. Хайделинда, взглянув на мать, хотела сказать об этом, но благоразумно промолчала.

– В замке есть ткани, и наши девушки сошьют тебе платья по моим образцам, – подвела итог беседы Гунхильда, отворачиваясь.

Хайделинде было все равно, как решится вопрос с ее одеждой. Сейчас девушку больше всего волновало, куда делся ее возлюбленный. Этот пир в ее честь, громкая музыка, бесцеремонные разговоры матери – все стало раздражать, и она мечтала лишь о том, чтобы затянувшееся веселье побыстрее закончилось. Пока был жив отец, они если и собирались по соответствующему поводу в большом зале, то все проходило куда менее шумно, и, кроме того, Гюннюльф отличался от младшего брата тем, что был меньшим любителем выпивки и безудержного веселья. Даже Хольгер, который и тогда часто навещал их, стал, как ей показалось, немного другим.

– Как поживают Трикси и Труди, граф? – вспомнила она о младших сестрах Хольгера.

– Если бы я знал, что ты приедешь, то взял бы девчонок с собой, – ответил Хольгер, размахивая костью с остатками мяса. – Они всегда спрашивали о тебе. Я жалею, что мне не пришла в голову мысль отправить их в монастырь. Дуры, клянусь Митрой, набитые дуры! Совсем не чета тебе. Я пришлю сестер, если пожелаешь, вы ведь давно не виделись. Или давай поедем вместе со мной к нам. Погостишь в Ормхагене, – предложил Хольгер. – Девчонки будут очень рады, да и я тоже.

– Зачем ты так, граф? – слегка поморщилась Хайделинда. – Твои сестры – очень милые девушки, мы были с ними дружны.

– Называй меня просто Хольгер, – отхлебнув изрядный глоток пива, продолжал сосед, – к чему нам церемонии. Мы люди свои.

Хайделинда на мгновение задумалась, но в этот момент в зале появился Эрленд. Все замолчали. Бьергюльф привстал с места:

– Ну что?

Эрленд подошел и прошептал несколько слов ему на ухо.

– Как это не был? – громко переспросил герцог.

Собеседник развел руками.

– Ладно, – махнул рукой Бьергюльф, – садись, поужинай с нами.

«Куда он делся, этот сын Нергала? – подумал герцог. – Сказал же, что поехал к себе в село».

Дело в том, что, поговорив с Эрлендом, герцог долго раздумывал, как поступить, и решил послать аргосца вдогонку за колдуном. Теперь Эрленд возвратился и сообщил, что в ближайших селах от замка не видели, чтобы Краутвурст проехал по направлению к Сюндбю. Куда же он делся? Не надо было его отпускать от себя! Герцог приуныл и остаток ужина прошел тихо, против чего совершенно не возражали некоторые из сидящих за столом.

Глава четвертая

Пока все складывалось как нельзя лучше. Варвар продал пару лошадей в одном из селений, оставив себе крепкого гнедого жеребца, и часть денег тут же спустил в ближайшем придорожном кабаке. После напряженных событий последних дней ему захотелось немного отдохнуть и расслабиться. Гостеприимный хозяин, заговорщицки подмигнув киммерийцу, предложил переночевать в гостинице и, когда варвар согласился, отвел его в просторное помещение наверху. Конан с наслаждением растянулся на широкой кровати, но уснуть не успел.

В дверь постучали, и когда варвар открыл дверь, то не пожалел об этом. Белокурая девушка с нежным податливым телом провела с ним целую ночь, пока не уснула, совершенно обессилев.

Киммериец, довольный, повернулся на просторной постели и, взглянув на окно, увидел, что ему поспать уже не удастся. Утро вступало в свои права, первые лучи солнца золотили черепичные крыши, вовсю загомонили проснувшиеся птицы. Варвар оглядел бесстыдно раскинувшееся на простынях нагое тело и положил на живот девушки, в самое углубление пупка, золотой – она его вполне заслужила.

Потом киммериец ополоснул лицо водой из кувшина, и скоро дробный стук копыт его гнедого растворился в свежем утреннем воздухе.

Дорога была пустынна. Конан, мурлыча под нос какую-то песенку, предоставил коню самому выбирать дуть, отпустив поводья. Было тихо и прохладно, солнце еще не нагрело лесной воздух и только иногда проглядывало сквозь мелькавшие по сторонам поляны. Конан слегка задумался и не увидел, а скорее почувствовал: происходит что-то необычное.

Он натянул поводья, останавливая коня, и огляделся вокруг. Впереди и позади его дорога желтой песчаной полосой петляла между позлащенными солнцем стволами сосен.

Справа небольшая полянка с раскидистой березой, слева – стена густого леса. Все казалось мирным и спокойным, но варвар кожей чувствовал, что сейчас непременно произойдет что-то необычное. Он поднял голову вверх: чистое голубое небо. Вдруг непонятно откуда возник небольшой ветерок. Сначала слабый, он усилился и дул уже ровно, прямо в лицо киммерийцу, неся с собой прошлогодние листья и поднимая легкие бурунчики песка на дороге.

Варвар прикрыл глаза рукой и почувствовал, что на рукав его рубахи словно садятся тысячи насекомых. Он отнял руку и увидел прилипшее к ней огромное число мягких и почти незаметных паутинок, переливающихся в солнечных лучах. Через мгновение киммериец ощутил, что паутинки опутывают все его тело: ноги, спину, грудь.

Он взмахнул руками, пытаясь разорвать тончайшие нити, но они все прилипали и прилипали к его одежде, скоро Конан почти не мог пошевелиться. Каждое движение затягивало паутину и еще больше сковывало тело.

«Нергал мне в печень! – выругался варвар. – Что это? Надо постараться унести ноги отсюда».

Он ударил пятками коня, пытаясь пустить его рысью, но с ужасом увидел, что и его скакун окутан множеством переливающихся разными цветами нитей. Паутинки все прибывали и прибывали, влекомые ветром. Варвар чувствовал, как весь покрывается липкими нитями, спеленутый ими, будто кокон. Совершенно беспомощный, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже рот так залепила паутина, что ему не удавалось издать ни звука. Ветер внезапно стих, и киммериец остался на дороге, застывший, словно статуя. Тоненькая струйка холодного пота предательски поползла по спине: Конану стало жутко от тишины и неподвижности, в которой он пребывал. Все произошло настолько быстро, что варвар даже не успел как следует понять, что случилось.

«Эти немедийские леса! – скрежетнул он зубами – единственное, что он мог сейчас сделать. – Да когда же я, наконец, перестану привлекать внимание проклятых колдунов! Краутвурст, мерзавец! Его козни, чьи же еще! Но как этот сын Сета узнал, где я?»

Сколько ему предстояло простоять вот так, в полной неподвижности? Хорошо, если кто-нибудь поедет по этой дороге и поможет ему выбраться.

«Если сумеет, конечно, – невесело подумал варвар. – Кто знает, какой прочности эта паутина? Может, ее и меч не берет. Так и сгнию здесь, как заяц в силках. Нет! – поправил он себя. – Зайчишку может сожрать волк, или лиса, или рысь, а меня вряд ли укусишь в таком панцире».

Он представил себе, как вместо него и коня останется только лужа бурой жижи и пустая оболочка из паутины, словно осиное гнездо, покинутое своими обитателями. Меж тем солнце поднялось выше, и его лучи, выйдя из-за вершин деревьев, стали припекать варвара. Сначала голову, потом плечи и грудь. Скоро он уже весь жарился, будто на сковороде, не в силах даже утереть пот. Так же плохо было и коню. Киммериец чувствовал, как по телу животного проходили судороги, и жалел жеребца даже больше, чем себя самого.

И никто не проезжал по проклятой дороге. Ни пешего, ни конного! Никого… Конан не мог пошевелить годовой и лишь поводил глазами из стороны в сторону, изнемогая от зноя и неподвижности. В промежутки между нитями залепившей варвара паутины оводы и мухи просовывали жала и кусали лицо и ладони рук. Тучи этих мерзких созданий облепили его, так что через некоторое время он уже не мог ничего видеть, а твари все слетались на запах крови и жалили, жалили беспрестанно.

Варвар уже почти ничего не чувствовал, человеческих сил недоставало, чтобы выдержать бесконечную пытку. Среди жужжания тысяч насекомых неожиданно почудилось, что он слышит стук копыт коня. Он напряг слух. Так и есть! Кто-то скакал по дороге.

«Только бы не проехал мимо, не свернул бы куда-нибудь в сторону», – молил богов киммериец, все еще надеясь на спасение.

Топот копыт приближался, и наконец всадник, судя по звуку, остановился возле него. Но лучше бы не останавливался. При первых звуках глумливого голоса киммериец понял, что его уже ничто не спасет. Всадником был Краутвурст.

– Ну как твои дела, киммерийская вошь? – захохотал колдун, – Ты еще жив или, может, подох уже?

Конан почувствовал укол в спину – видимо, колдун ткнул острием ножа сквозь прорехи в паутине.

– Ха-ха-ха! – залился довольным смехом Краутвурст. – Я мог бы тебя убить, как собаку, но решил, что и тебе не вредно побыть маленько в мешке. Помнишь, гаденыш? – Он снова кольнул варвара ножом, радостно хохотнув. – Но я-то выбрался, а вот тебе придется тут подохнуть. День-два постоишь как истукан, да и отправишься на Серые Равнины. Помучаешься на славу! Ночью будет прохладнее, и ты решишь, что тебе стало лучше. Чушь! Днем опять припечет, и ты хорошенько прочувствуешь, что бывает с теми, кто имеет дерзость замахиваться на мое могущество.

Конан не мог разлепить губы, чтобы плюнуть в рожу довольно хихикающему ублюдку. Он только бессильно скрипел зубами, поминая про себя на редкость недобрыми словами всех известных ему темных богов.

– Ну ладно, – услышал он. – Надеюсь, ты будешь долго мучиться, на славу Сета. Надоело мне тут возле тебя мух кормить. Прощай, киммериец! Вряд ли больше придется свидеться!

Конан некоторое время слышал удаляющийся стук копыт, потом вновь погрузился в забытье, ничего не чувствуя, даже не понимая, что день уступает место ночи и дневной зной сменяет прохлада, как справедливо толковал колдун. Сколько прошло времени, пока он вновь пришел в себя, варвар не знал. Насекомых стало гораздо меньше, и он с трудом разлепил распухшие от укусов веки. Поднял глаза к небу, но звезд не увидел.

«Наверное, облака, – подумал варвар, само ощущение того, что он еще может думать, давало какую-то надежду. – Я еще не сдался! – Он провел пересохшим языком по нёбу. – Вот попить бы…»

Он чувствовал влажный ночной воздух и то, как роса обволокла паутину снаружи. Варвар попытался языком раздвинуть нити, облепившие рот, и почувствовал, что это ему удается. Паутина слегка растягивалась, видимо, под действием влаги. «Кром! – В голове киммерийца мелькнул луч надежды. – Вдруг пойдет дождь, тогда я попробую растянуть эти путы».

И боги словно услышали его! Конан почувствовал, как сверху упала капля, потом другая, потом заморосил вскоре стихший легкий дождик. Паутина, смоченная дождем, стала поддаваться чуть больше, и он сумел даже чуть расправить плечи и немного разогнуть ноги в коленях. Варвар с радостью почувствовал, что и конь его подает признаки жизни.

«Еще, еще, сейчас больше всего на свете мне нужен настоящий ливень! – взмолился он. – Ведь может же пройти сильный дождь или, еще лучше, гроза!»

Он услышал, что где-то в стороне от него раздался шум падающих капель – его невозможно было спутать ни с чем другим.

«Только бы не прошел мимо! Этот проклятый шакал просчитался, его паутина не выдерживает влаги, и в этом мое спасение». – Варвар в нетерпении вращал глазами, словно безумный, надеясь увидеть, как к нему будет приближаться стена дождя.

И вожделенный миг наконец настал. Никогда в своей жизни варвар не желал чего-нибудь так сильно, как обычного дождя, и он пришел. Сначала его обдал поток влажного воздуха, потом сверху вдруг хлынул водопад. Сильные, крупные капли моментально вымочили его до нитки, но он только повторял, моля богов: «Еще, еще!»

Киммериец напряг мускулы рук, и проклятая паутина подалась! Все сильнее и сильнее давил варвар, и нити растягивались все больше и больше, беспомощно провисая. Потребовалось достаточно много времени, пока Конан освободил сначала одну руку, потом другую, потом вылез из кокона по пояс.

Струи дождя хлестали его по лицу, но он, слизывая влагу с губ, поскольку совершенно измучился от жажды, не давал себе передышки, боясь, что дождь закончится, а он не успеет выбраться из жутких пут. Но киммериец и сам успел, и умудрился вытащить из кокона коня. Тот рухнул на землю как подкошенный, едва только варвар освободил его ноги.

«Человек сильнее! – отметил варвар, отбрасывая подальше последние ошметки паутины. – Свободен! Свободен, слава богам!»

Коня варвару поднять не удалось. Бедняга только хрипел, и даже когда варвар принес ему воды из ближайшего ручья, пить не смог. Конан перерезал ему горло, чтобы несчастное животное не мучилось, и, взвалив на себя поклажу, пошел пешком, радуясь неожиданному избавлению.

«Надо будет хоть разок принести жертву Митре, – в порыве чувств решил киммериец, – уж сколько раз спасал Пресветлый. Но как этот ублюдок нашел меня? – снова задумался он над действиями колдуна. – Никаких предметов с шабаша у меня не осталось, так что он не мог увидеть, где я. Загадка…»

Варвар не знал, что Краутвурст воспользовался его шапкой и расставил колдовскую паутину на залах варвара. Ловушка сработала не хуже, чем охотничья собака. Колдун решил проверить западню, возвращаясь от герцога, и был несказанно рад своей удаче. Он спал счастливым сном в одной из деревень, намереваясь завтра же отправиться домой. Теперь ему казалось, что все страхи позади и можно продолжать спокойную жизнь, не опасаясь зловредной подножки судьбы.

А киммериец между тем отмерял большими шагами лигу за лигой, стараясь уйти как можно дольше от проклятого места, откуда он едва не отправился прямиком на Серые Равнины.

«Зря я, пожалуй, продал коней, – подумал он, но тут же рассмеялся: – Они тоже попались бы вместе со мной, как и гнедой. До Хельсингера осталось не так и много. За пару дней дойду».

Дождь прекратился, и от быстро шагавшего киммерийца пар валил, словно от взмыленного коня. К утру он вышел из леса. Впереди раскинулись холмистые луга, пересеченные небольшими рощицами. Вдали виднелись вершины гор, у подножия которых, как он знал, находился Хельсингерский замок.

Киммериец выбрал укромную полянку, развел костер из набранного под раскидистыми елями почти сухого хвороста. Он развесил одежду, чтобы окончательно высушить ее, и уселся, поджав под себя ноги, как туранский жрец. Лицо еще саднило от множества укусов мерзких насекомых, но варвар уже весело насвистывал песенку между глотками доброго амилийского, которым он запасся у гостеприимного хозяина придорожного кабачка.

«Неплохое вино, – смаковал он терпкий напиток, – не обманул. Да и девушка была хороша. Жаль, что вряд ли когда-нибудь удастся навестить кабачок еще раз».

Через некоторое время он уже укладывался на подстилку из веток, спрятавшись от постороннего взгляда и от солнечных лучей в густом кустарнике. Ему не пришлось спать двое суток, и он решил полдня посвятить сну.

«Чем больше спишь, тем меньше глупостей можешь сделать», – вспомнил он слышанную где-то фразу, но где слышал, припомнить не успел, потому что провалился в глубокий сон.

Глава пятая

– Хорошо, что ты зашла ко мне, – увидев дочь, сказала Гунхильда, – я как раз хотела поговорить с тобой.

Она сидела в кресле и, склонив голову набок, расчесывала свои длинные густые волосы. Вышитая ночная сорочка, сползшая с плеча, открывала привлекательную грудь и чуть располневшую шею. Белоснежная кожа герцогини была еще гладкой и упругой, как у девушки. Заметив оценивающий взгляд дочери, Гунхильда чуть усмехнулась кончиками губ.

– Как ты считаешь, твоя мать еще может привлечь мужчину?

– Вполне возможно, матушка, – ответила Хайделинда, изумившись в душе, почему мать заинтересовалась ее мнением по этому щекотливому вопросу.

– Что ты словно неживая после монастыря? – спросила мать, поводя плечом, чтобы поправить сорочку. – Посмотри на своего дядю, он на четверть века старше тебя, а сколько в нем жизнелюбия и страсти!

– Да, я заметила, – с некоторым вызовом в голосе сказала девушка. – У вас тут, я смотрю, беспрерывное веселье. Наверное, оно началось около двух лет назад?

– Что ты хочешь этим сказать? – в недоумении подняла голову герцогиня.

– Ничего особенного…

– Нет уж! Раз начала, так договаривай, – с нарастающим раздражением перебила мать. – Ты хочешь сказать, что я совсем не помню твоего отца и только и делаю, что веселюсь?! – Последние слова она почти что выкрикнула.

Хайделинда молчала, глядя на герцогиню, лицо которой покраснело и перекосилось от гнева.

«Наверное, и я, когда злюсь, становлюсь такой же некрасивой, – отметила про себя девушка. – Боюсь, напрасно я завела этот разговор. Что матери оставалось делать? Она еще молодая женщина. Не идти же в монахини…»

– Ты думаешь, мне было легко? – крикнула Гунхильда, швыряя гребень на пол. – Что я, по-твоему, должна была делать? Идти в монастырь, чтобы там высохнуть, как эти служительницы Митры? Так?

Она чуть не слово в слово повторила мысль дочери.

– Прости, матушка, – вздохнула молодая герцогиня, – я совсем не хотела обидеть тебя.

– Не хотела обидеть? – немного успокаиваясь, переспросила Гунхильда. – Тогда зачем говоришь такие ужасные вещи? Я еще привлекательная женщина, а Бьергюльф любит меня, ты же прекрасно видишь это.

Хайделинда вспомнила, как вчера за ужином герцог, не стесняясь окружающих, целовал мать в открытую шею и похотливо залезал рукой в низкий вырез ее платья. Она находила вполне естественным, что Бьергюльф испытывает влечение к ее матери, но проявление этого на людях вызвало у нее неприязненное отношение к обоим.

– Я видела это, матушка, – сказала молодая герцогиня. – А давно он тебя так полюбил?

– Какое тебе дело?! – взвилась, словно от удара хлыстом, Гунхильда. – Откуда у тебя в голове такие мысли?

– Дело в том, – медленно произнесла Хайделинда и, посмотрев на мать, запнулась. Она собралась с силами и продолжала: – Ты только не волнуйся и постарайся понять меня правильно…

– Да о чем ты? – герцогиня не на шутку встревожилась, ее лицо пошло красными пятнами.

– Матушка, – снова начала девушка, стараясь говорить спокойно и медленно, – я узнала в столице, что мой отец погиб… – Она снова остановилась, но потом выпалила одним духом: – Совсем не случайно!