Текст книги "Планета Шеол (сборник)"
Автор книги: Кордвейнер Смит
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)
Глава III
Ненависть Очсека
В конце недели, празднество пошло на убыль. Собравшиеся тетушки и дядюшки, двоюродные сестры и братья вернулись в свои комнаты. На Роковой Ферме стояла тишина, и Род потратил утро, чтобы убедиться, что овцы не выели всю траву на полях в течение этого долгого праздника. Он обнаружил, что Дайси, молодую 300-тонную овцу, не переворачивали два дня и у нее появились огромные пролежни; еще Род открыл, что питательные трубки Таннера, его 1 000-тонного барана, сжались и у бедного барана опухли ноги. В остальном все было в порядке. Даже когда он увидел красного пони Беаслей, привязанного на его дворе, он не стал беспокоиться.
Весело подошел Род к своему дому, без всякого почтения приветствуя Беаслейя:
– Выпьем со мной, Господин и Собственник, Беаслей! Вы теперь не один! Да вы же просто мой сосед, сэр!
– Спасибо за приглашение, парень, но я пришел, чтобы увидеться с тобой. Я приехал по делам.
– Да, сэр, – сказал Род. – Вы – один из моих поручителей, не так ли?
– Да, но у тебя проблемы, парень, – сказал Беаслей. – Настоящие проблемы.
Род улыбнулся ему равнодушно и печально. Он знал, что старик прилагает большие усилия, чтобы говорить с ним голосом, вместо того, чтобы «гаварить» прямо в его мозг; он оценил то, что Беаслей пришел к нему лично, вместо того, чтобы прислать других опекунов. Это был знак того, что он, Род, прошел тяжелое испытание. Совершенно спокойно Род нараспев произнес:
– Всю эту неделю, сэр, я думал, что уже избежал все проблемы.
– Что ты имеешь в виду собственник МакБэн?
– Вы помните… – Род не смел упомянуть Сад Смерти, тот факт, что Беаслей был одним из тайного совета, кто признал его годным к жизни.
Тогда заговорил Беаслей:
– Некоторые вещи, мы не упомянем, парень. И этому я вижу, ты хорошо обучен.
Он остановился и внимательно посмотрел на Рода с выражением лица человека, глядящего на необычный труп перед тем как перевернуть его, чтобы идентифицировать. Род тяжело воспринял такой взгляд.
– Садитесь, парень, садитесь, – сказал Беаслей, командуя Родом в его собственном доме.
Род присел на скамейку, так как Беаслей занял единственный стул – огромный резной стул из другого мира, принадлежавший еще прадеду Рода. Он сел. Род не любил, когда ему приказывали, но был уверен, что Беаслей заботится о нем и, возможно, делает невероятные усилия говоря с помощью горла и рта.
Беаслей снова посмотрел на Рода особым выражением – смеси симпатии и отвращения.
– А теперь встань, парень, посмотри вокруг, чтобы быть уверенными, что тут точно никого нет.
– Этого можно и не делать, – возразил Род. – Моя тетушка Дорис уехала сразу после того как я был оправдан, работница Элеанор забрала телегу и отправилась на рынок, а у меня на ферме всего две пары рук.
Обычно, несущая богатство гниль гигантских полупарализованных овец поглотала все внимание любых двух встретившихся Норстралийских фермеров, несмотря на различия в возрасте и положении.
Но не в этот раз.
На уме у Беаслейя было что-то серьезное и неприятное. Он выглядел так загадочно, что Род почувствовал реальную симпатию к этому человеку.
Беаслей повторил:
– Сходи посмотри.
Род не спорил. Он послушно пошел к задней двери, заглянул за южный угол дома, никого не увидел, обошел дом вдоль северной стороны, снова никого не увидел и вошел в дом через переднюю дверь. Беаслей не пошевелился, разве только налил немного больше горького пива из бутылки в свой стакан. Род поймал его взгляд. Без всяких слов Род сел. Если человек так сильно интересуется им (а Род думал именно так), и если человек умен (о чем Род знал точно), стоило выполнить его требования и послушать, что же он скажет. У Рода до сих пор было приятное ощущение, что его сосед любит его – ощущение слабо проступало на честных лицах ожидающих его Норстралийцев, когда Род вышел снова на свой задний двор из фургона Сада Смерти.
Беаслей заговорил так, как он говорил бы о необычной пище или редкой выпивке:
– Мальчик, для этого разговора есть несколько причин. Если кто-то подслушает его, он не сможет просто так выкинуть его из головы, понятно?
Род на мгновение задумался, потом искренне ответил:
– Я слишком молод, чтобы быть уверенным, но я никогда не слышал о ком-то подслушивающем произнесенные слова, когда он может «услишать» их мысленно. Кажется, или то, или другое. Вы же никогда не говорите, когда вы «гаварите»?
Беаслей кивнул.
– Это так. Я хочу рассказать тебе кое-что из того, что не рассказал, и, конечно, когда я стану рассказывать тебе, я постараюсь говорить потише, так чтобы никто не мог подслушать нас, понятно?
Род кивнул.
– Так в чем же дело, сэр? Что-то неправильно с моим титулом наследника?
Беаслей стал пить, не сводя взгляда с Рода, глядя на него поверх кружки.
– В этом тоже есть проблемы, парень, но хоть все здесь не так плохо, об этом я могу поговорить с тобой и с другими опекунами. Тут дело более личное. И похуже.
– Пожалуйста, сэр! В чем же дело? – закричал Род, почти раздраженный всей этой таинственностью.
– Очсек заинтересовался тобой.
– Что такое Очсек? – спросил Род. – Я никогда о таком не слышал.
– Ни что, а кто, – сумрачно сказал Беаслей. – Очсек как ты знаешь – парень в правительстве Содействия. Человек, который хранит книги для Зампредседателя. Это – Поч. Сек. (что означает Почетный Секретарь или что-то доисторическое). Так его называли, когда мы впервые ступили на эту планету. Но теперь все называют его Очсеком и пишут, как и говорят. Он знает, что не может дать обратный ход приговору, вынесенному в Саду Смерти.
– Никто не может! – закричал Род. – Такого никогда не было. Каждый это знает.
– Они могут знать это, но есть гражданский суд.
– Как они могут судить меня гражданским судом, если мне даже обвинение не предъявлено? Вы сами знаете…
– Никогда, парень. Никогда не говори, что Беаслей что-то знает, или чего-то не знает. Говори только, что ты думаешь, – даже в частной беседе, только между ними двумя, – Беаслей не хотел нарушать фундаментальную тайну слушанья в Саду Смерти.
– Это только так говорится, Господин и Собственник Беаслей, – разгоряченно заговорил Род, – что гражданский суд есть нечто, что применяется к собственнику, если соседи долгое время жалуются на него. Но ведь у них не было ни времени, ни повода жаловаться на меня?
Беаслей задержал руку на чашке. Произносить слова было для него настоящей мукой. Капли пота проступили у него на лбу.
– Предположим, парень, что я знаю, – печально сказал он, – через собственные каналы о том, как проходило судилище в том фургоне… там! Я скажу, что как-то узнал об этом… и я точно знаю, что Очсек ненавидит иностранного джентльмена, который мог быть в трейлере в роли…
– Повелителя Красная Дама? – прошептал Род, в конце концов потрясенный фактом, что у Беаслея хватило сил говорить, о чем обычно даже не упоминали.
– Конечно, – кивнул Беаслей. Его гордое лицо едва не расплылось от слез. – Я уверен, что Очсек знает о тебе и чувствует, что закон нарушен, все нарушено, что ты – уродец, который может причинить вред всей Норстралии. И что же мне делать?
– Я не знаю, – сказал Род. – Возможно, все мне рассказать?
– Никогда, – сказал Беаслей. – Я – гордый человек. Дай мне еще выпивки.
Род пошел к серванту, принес еще бутылку горького пива, удивляясь, где и когда он может найти Очсека. Он никогда не имел никаких дел с правительством; его семья – в первую очередь его дед, всю жизнь, а потом его тети и кузины – брали на себя заботы обо всех официальных бумагах, разрешениях и прочих вещах.
Беаслей сделал большой глоток пива.
– Это хорошее пиво. Говорить – тяжелая работа, даже если это – хороший способ сохранить секрет, если ты совершенно уверен, что никто не сможет заглянуть в наши головы.
– Я его не знаю, – сказал Род.
– Кого? – спросил Беаслей, мгновенно прервав ход своих мыслей.
– Очсека. Я не знаю никакого Очсека. Я никогда не был в Новой Канберрии. Я никогда не видел официальных представителей, нет, даже никаких инопланетян, я никогда не встречал джентльмена, о котором мы говорили. Как может Очсек знать меня, если я не знаю его?
– Ну, ты даешь, парень. Он не был тогда Очсеком.
– Во имя овец, скажите мне, кто он! – спросил Род.
– Никогда не произноси имя Повелителя, если говоришь о Повелителе, – мрачно сказал Беаслей.
– Сожалею, сэр. Я – извиняюсь. Кто это?
– Хоугхтон Сум сто сорок девятый, – сказал Беаслей.
– У нас нет соседа с таким именем, сэр.
– Да, – грубо сказал Беаслей, так словно приближался к концу дороги неразрешимых тайн.
Род смотрел на него, по-прежнему недоумевая.
Далеко-далеко по дороге за Холмами Подушки, заблеяла гигантская овца. Возможно, это означало, что Хоппер передвинул на новое место ее платформу, так чтобы она смогла дотянуться до свежей зелени.
Беаслей наклонился к Роду. Он зашептал, и смешно было видеть нормального человека запутавшегося в собственных нашептываниях, из-за того, что он не говорил своим голосом полгода. Его слова звучали тихо, неразборчиво, так словно он начал рассказывать Роду крайне непристойную историю, или задавал ему какой-то личный и очень неподходящий вопрос.
– Твоя жизнь, парень, в опасности, – прошептал он. – Я знаю, что у тебя есть одна странность. Мне очень не хочется спрашивать тебя, но я должен. Сколько ты помнишь о своей жизни?
– А, это? – сказал Род. – Я не думал, что кто-то спросит об этом, даже если это неправильно. Я прожил четыре детства, с нуля до шестнадцати лет. Моя семья надеялась, что я научусь «гаварить» и «слишать», как все остальные, но я оставался самим собой. Конечно, я не был настоящим малышом на третий раз, когда они стерли мою память. Я стал всего лишь безликим идиотом в биологическом возрасте сорока восьми лет.
– Все это так, парень. Но можешь ли ты вспомнить те, другие жизни?
– Куски и фрагменты, сэр. Куски и фрагменты. Они не соединяются вместе… – он прервался и вздохнул. – Хоугхтон Сум! Хоугхтон Сум! Горячий и Простой. Конечно, я знаю его. Стреляный парень. Я знал его в свое первое детство. Мы были хорошими друзьями, но мы сильно ненавидели друг друга. Я был уродцем, и он – тоже. Я не мог «гаварить» и «слишать», он не мог принимать струн. Это означало, что я никогда не пройду через Сад Смерти – меня ждала хихикающая комната и великолепный гроб. А ему… ему было хуже. Он мог прожить время, отпущенное Старой Землей – сто шестьдесят лет, или около того, и потом – все. Должно быть, он сейчас самый быстро старящийся человек. Бедняга! Как же он стал Очсеком? Какая сила сделала его Очсеком?
– Сейчас ты узнаешь это, парень. Он говорил, что он твой друг, и что ему совсем не нравится делать это, но он должен проследить, чтобы ты был убит. Для блага Норстралии. Он сказал, что это – его долг. Он собрался стать Очсеком, потому что всегда отчитывался о своем долге, и люди мало печалились о нем, потому что он должен был скоро умереть. Только одна жизнь Старой Земли была дана ему, несмотря на то, что весь струн во вселенной производят у его ног. Он не мог принимать его…
– Значит они так и не вылечили его?
– Не вылечили, – согласился Беаслей. – Сейчас он старик, и озлоблен этим. И еще, он поклялся увидеть твою смерть.
– А он может сделать это? Повелитель Очсек, я имею в виду.
– Он может. Он ненавидит того иностранного господина, о котором мы говорили, потому что тот инопланетянин назвал его провинциальным глупцом. Он ненавидит тебя, потому что ты останешься жить, а он – нет. Как ты называл его в школе?
– Горячий и Простой. Мальчишеская шутка.
– Он не горячий, и не простой. Он холодный, загадочный, жестокий и несчастный. Если бы мы все не знали, что вскоре он умрет, через десять или через сто лет, мы бы сами препроводили его в Хихикающую Комнату. Из-за несчастья, которое он несет, и из-за его не компетенции. Но он – Очсек, и он заинтересовался тобой. Я сказал тебе об этом. Хоть и не должен был. Когда я увидел его лукавую физиономию, разглагольствующую о тебе, то попытался как можно скорей предупредить тебя, парень, но ты пировал со своей семьей и с соседями до последнего времени… Когда я увидел, что эта белая, лукавая рожа подкрадывается, а ты не видишь этого… тогда я сказал себе: Род МакБэн не может быть убит официально, к тому же бедный парнишка заплатил сполна за то, чтобы быть человеком, поэтому я все рассказал тебе. Я могу дать тебе шанс, хоть и задену этим свою гордость, – вздохнул Беаслей. Его ярко-красное лицо выглядело взволнованным. – Я могу нанести вред своей гордости, а это плохо здесь в Норстралии, где человек может жить сколько захочет. Но я счастлив здесь. С другой стороны, мое горло болит от этого разговора. Принеси еще бутылку пива, парень, перед тем как я встану из-за стола и уеду на своей лошади.
Без слов Род принес ему еще бутылку пива, и налил его с кивком благодарности.
Беаслей не собиравшийся больше ничего говорить, мелкими глотками пил пиво. «Возможно, – подумал Род, – он осторожно ’’слишает» вокруг, есть ли поблизости какой-нибудь человек, который мог бы подслушать телепатически весь их диалог.
Когда Беаслей поставил кружку и собрался уходить, Род не смог сдержать последний вопрос, который произнес свистящим шепотом. Беаслей уже настроился на мысленную речь, поэтому равнодушно посмотрел на Рода. «Возможно, – подумал Род, – он просит меня „гаварить“, но он забыл, что я вовсе не могу „гаварить“». Пауза возникла, поэтому Беаслей прочищал свое очень грубое горло:
– В чем дело парень? Не заставляй меня говорить больше. Мое горло исцарапано, а моя гордость растоптана.
– Но, что же мне делать, сэр? Что мне делать?
– Господин и Собственник МакБэн, это – твои проблемы. Я – не ты. Я не знаю.
– А что бы вы делали, сэр? Предположим, вы стали бы мной.
На мгновение синие глаза Беаслей уставились на Холмы Подушки.
– Улетел бы с планеты. Улетел бы. Куда угодно. За сотни световых лет или около того. Когда этот человек… он… он умрет, ты вернешься назад, свежий, как только что распустившийся цветок.
– Но как, сэр? Как я могу это сделать?
Беаслей похлопал его по плечу, подарил ему широкую, безмолвную улыбку, поставил ногу в стремена, запрыгнул в седло и посмотрел сверху вниз на Рода.
– Я не знаю, сосед. Но удачи тебе. Больше того что я уже сделал для тебя я ничего не сделаю. До свидания.
Он нежно хлопнул свою лошадь открытой ладонью и та рысцой выбежала со двора. Выехав со двора, лошадь перешла на рысь.
Род стоял в дверях своего собственного дома, совершенно один.
Глава IV
Старые сокровища
После того как Беаслей ушел, печальный Род немного побродил вокруг фермы. Он чувствовал, как не хватает ему деда, который был еще жив во время его третьего детства, и который умер пока Род проходил через четвертую попытку уничтожить препятствие телепатического общения. И еще Род чувствовал как ему не хватает его тетушки Маргот, которая добровольно ушла из жизни в возрасте девятисот двух лет. Зато осталось бесполезное изобилие двоюродных сестер и родственников, у которых он мог попросить помощи. Двое работали на ферме. Возможно, ему удастся увидеть саму Мать Хиттон, потому что она некогда была замужем за его пра11-дядей. Но сейчас Род не хотел ни с кем общаться. Ему не о чем было говорить с людьми. Очсек тоже был человеком… вообразите «горячий и простой» приобрел могущество! Род знал, что эта борьба касается только его одного.
Его лично.
Что было его собственностью раньше?
Даже жизнь ему не принадлежала. Он мог вспомнить лишь отрывки различных периодов своего детства. Он даже вспомнил отдельные неприятные вспышки боли – время от времени родные возвращали его назад в младенческий возраст, в то время как биологически он становился все старше и старше. Это не он так решил. Дед приказывал делать это, или Заместитель Председателя, или тетушка Маргот просила об этом. Никто особо его не спрашивал, только говорил:
– Ты бы согласился…
Род разозлился.
Он был хорош… так хорош, что возненавидел их на все времена и удивлялся если бы они узнали, как он ненавидит их. Ненависть его никогда не остывала, потому что настоящие люди обладали полным набором чувств, которые он так жаждал получить. Но Род и любил их тоже.
Пытаясь обдумать все это, Род бродил осматривая свое имущество.
Большая овца лежала на платформе – навеки тошнотворное, навеки гигантское создание. Возможно некоторые из них еще помнили те времена, когда были ягнятами, когда могли свободно бегать по редкой траве, пробивая головами плеофильмовые покрытия каналов и сами пили, когда им хотелось пить. Теперь же они весили сотни тонн, и их кормили машины, за ними смотрели сторожевые машины, их лечили автоматические доктора. Они питались и пили при помощи рта, только потому что опыт показывал, что они станут толще и проживут больше, если у них останется хоть какое-то подобие нормальной жизни.
Тетушки Дорис, которая присматривала за домом Рода, до сих пор не было.
Его работница Элеанор, которой он платил годовую сумму много больше, чем другие планеты тратили на вооружение, задержалась на рынке.
Пастухов Билла и Хоппера тоже не было.
Да Род и не хотел говорить с ними.
Он хотел бы увидеть и поговорить с Повелителем Красная Дама, этим странным человеком с другой планеты, с которым он встретился в Саду Смерти. Повелитель Красная Дама выглядел так, словно знал больше чем Норстралийцы; так словно он пришел из более великого, жестокого, мудрого общества, чем то, которое знала большая часть людей на Старой Северной Австралии.
Но ведь вы не можете спрашивать у Повелителя. В жизни такого не бывает.
Род добрался до крайних пределов своей земли.
Дальше лежали земли Гемфри Лаусвита – широкая полоса бедных земель, за которыми присматривали только отчасти – сложенные в строение ребра давно мертвых овец. На закате они отбрасывали сверхъестественные тени. Семья Гемфри по закону обладала этими землями сотни лет. Тем не менее земля пустовала за исключением нескольких анонимных животных, которым Государство позволяло бродить по любой земле, находящейся как в общественном, так и в частном пользовании.
Род знал, что может зайти на эту землю только на два шага.
Все, что он мог сделать, это перешагнуть межевую линию и закричать, мысленно обращаясь ко всем людям. Он мог сделать это, хотя по-настоящему «гаварить» не мог. Телепатический призыв о помощи мог привести стражей с орбиты в течение семи или восьми минут. Тогда Род смог бы только сказать:
– Клянусь. Я стал уже Господином и Собственником. Я требую, чтобы Правительство защитило мою жизнь. Смотрите на меня, люди, а я еще раз все это повторю.
Тройное повторение одного и того же сделало бы его Официальным Бедняком, который не останется без надзора… но не было стражи, не было заявления – ничего, иначе ею ожидало скитание по Старой Северной Австралии и та работа, которую бы он выполнял, когда хотел, и бросал, когда хотел. Это была бы хорошая жизнь, свободная жизнь, лучшее, что Правительство могло предложить собственникам, которые прожили долгие столетия в трудах, ответственности и гордости. Это была великолепная жизнь…
Но не мог МакБэн принять этого, не мог из-за титула.
Не мог он.
Несчастным вернулся он в дом. Он прислушался к Элеанор «гаварящей» с Биллом и Хоппером и одновременно накрывающей обед – огромное блюдо с дымящейся бараниной, картошкой, круто сваренными яйцами. Сваренное на ферме пиво достали из кладовки. (Род знал, что существовали планеты, где люди никогда, до самой смерти, так и не пробовали таких блюд. Они жили питаясь обработанным картоном, который изготавливался из продукта уборных, заново насыщенного питательными веществами и витаминами, с измененным запахом, стерилизованного и выводившегося из организма на следующий день.) Род знал, что это – хороший обед, но обед его не взволновал.
Как мог он говорить об Очсеке с этими людьми? Их лица пылали от удовольствия, когда они появились справа от Сада Смерти. Они думали, что Род счастлив остаться в живых и присоединиться к наиболее уважаемым гражданам планеты. Роковая Ферма была хорошим местом, даже несмотря на то, что она не была так велика.
В самый разгар обеда, Род вспомнил дар солдата-змеи. Род положил его на верхнюю полку в своей спальне. Из-за гостей и визита Беаслея, он так и не открывал его.
Род поставил тарелку и пробормотал:
– Я вернусь.
Бумажник был на месте, в спальне. Снаружи он выглядел великолепно. Род взял его, открыл.
Внутри был плоский металлический диск.
Билет?
Куда?
Род перевернул его. Билет имел телепатическую гравировку и видимо телепатически прокричал весь маршрут ему прямо в мозг, но Род не мог «слишать» его.
Род поднес билет к масляной лампе. Некоторые диски, вроде этого, имели старинные надписи, которые по крайней мере демонстрировали главные ограничения. В лучшем случае это мог быть персональный орнитоптер до Озера Мензи, или билет на аэробус до Мельбурна и обратно. Род нашел старинные надписи. Одну старинную надпись он прочел, поднеся билет к свету:
Дом Человечества и обратно.
Дом Человечества!
Повелитель оказал ему великую милость, это была сама Старая Земля!
«Но тогда, – подумал Род, – мне удастся убежать от Очсека, и я проведу остаток своей жизни со своими друзьями, зная, что я удрал от Горячего и Простого. Но я не могу. Как-то я должен обойти Хоугхтона Сума. Обойти его на повороте. Вот так.
Род вернулся назад к столу, забросил остаток обеда себе в желудок, так словно это были катышки овец, и рано поднялся в свою спальню.
Впервые в жизни он плохо спал.
И во время сна к нему пришел ответ:
– Спроси Гамлета.
Гамлет не был человеком. Он был просто рисунком – картинкой в пещере, но он был мудрым; он сам был со старой Земли, и не имел друзей, которым мог бы выболтать секреты Рода.
С этой мыслью Род еще поворочался на своей спальной полке, а потом погрузился в глубокий сон.
* * *
Утром выяснилось, что его тетушка Дорис так и не вернулась, так что Род обратился к работнице Элеанор:
– Я уйду на весь день. Не высматривайте меня и не беспокойтесь обо мне.
– А как же ваш ленч, Господин и Собственник? Вы же будете бегать вокруг фермы и устанете.
– Тогда заверните мне чего-нибудь с собой.
– Но разве Господин и Собственник не может мне сказать, куда он отправляется? – В ее голосе были неприятные нотки, так словно она все еще следила за ним, как за ребенком. Род этого не любил, но с искренностью ответил:
– Я не покину ферму. Поброжу вокруг. Мне надо подумать.
Она сказала более доброжелательно:
– Подумай, Род. Иди и думай. Но если ты спросишь меня, то я посоветую тебе оставаться с семьей…
– Я знаю, что ты скажешь, – сказал Род, перебив ее, – Я не стану принимать сегодня важных решений, Элеанор. Только поброжу и подумаю.
– Все правильно, Господин и Собственник. Поброди вокруг и прояви беспокойство о земле, по которой ты ходишь. Ты ведь должен беспокоиться о ней. Я обрадовалась, когда мой отец официально объявил себя нищим. Мы же постараемся разбогатеть, – неожиданно она вспыхнула и засмеялась над собой. – Теперь ты один из нас, Род. Вот твоя пища. А воду ты взял?
– Позаимствую у овец, – непочтительно сказал он. Элеанор знала, что Род шутит, и помахала ему на прощание.
Старая, старая дыра вела на задний двор дома. Ею Род и воспользовался. Он не хотел долго обходить дом, чтобы ни один человеческий глаз, ни одна человеческая мысль не смогла обнаружить его секрет – то, что он нашел в возрасте восьми лет. Через всю боль и все проблемы пронес он этот секрет – глубокая пещера полная ломаных и запрещенных сокровищ. Туда-то он и собирался пойти.
* * *
Солнце стояло высоко в небе, нарисовав ярко-серую полоску на фоне серых облаков, когда Род скользнул в щель, выглядевшую словно сухая оросительная канава.
Он сделал по канаве несколько шагов, потом остановился и внимательно прислушался, действуя очень осторожно.
Не было слышно никаких звуков, кроме фырканья молодого барана в миле отсюда.
Род внимательно огляделся.
Вдалеке так же лениво, как объевшийся ястреб, парил полицейский орнитоптер.
Род отчаянно пытался как можно больше „услишать“.
Он ничего не „услишал“ мысленно, но его уши уловили медленную, тяжелую пульсацию собственной крови, прилившей к голове.
Значит нужно попробовать.
Потайная дверца была тут, прямо в стене канавы.
Род поднял ее, открыл, и резко, словно голубь, как пловец продирающийся в родную гавань, нырнул в нее.
Он знал дорогу.
Его одежда чуть порвалась, но вес тела протолкнул его через сужающийся дверной проем.
Он протянул руки и, словно акробат, поймал внутренний рычаг. Дверь со щелчком закрылась. Как он испугался, когда он, еще маленьким, попал в эту западню в первый раз! Он соскользнул по веревке и взял факел, так и не поняв необходимость ловушки-двери в склоне оврага в первое свое посещение.
Сейчас это было легко.
С глухим стуком он приземлился. Яркий, странный свет залил все вокруг. Замурлыкал кондиционер, компенсируя влажное дыхание Рода, которое могло испортить сокровища, собранные в комнате.
Там было два десятка драма-кубов, с двумя различными размерами проекторов. Там были груды мужской и женской одежды, сохранившейся с давних времен. В углу, в сундуке, находилась маленькая машина Века Космоса – грубый, но прекрасный механический хронограф, а на его поверхности было написано древнее имя: „Джаегер Лe Коултре“. Его привезли с земли пятнадцать тысяч лет назад.
Род сел в совершенно непозволительное кресло – одно из которых, казалось, было комплексной конструкцией из подушек на скрепленной раме. Прикосновение к креслу излечило Рода от забот. Одна ножка его была сломана, дедушкой Рода в порыве страстей в девятнадцатом колене во время Чистящего Уничтожения.
Чистящее Уничтожение было последним политическим кризисом Старой Северной Австралии, который случился много столетий спустя, когда последние квазилюди были выловлены и выдворены с планеты, и когда все опасные излишества были отвергнуты правительственными авторитетами, и были выкуплены собственниками за цену в двадцать раз большую, чем первоначальная. Последние усилия по сохранению простоты, богатства и благополучия Норстралии. Каждый гражданин поклялся, что он сохранил для себя только самое необходимое, и за приносящими клятву следила тысяча телепатов. Существование тайного убежища свидетельствовало о высшей ментальной силе, которая позволила Роду МакБэну СXXХ нанести только символический вред своим любимым сокровищам, некоторых из которых даже не было в списке разрешенных к выкупу, вроде например инопланетных драма-кубов. Ему удалось спрятать эти вещи в дальнем углу своего поля; спрятать так хорошо, что ни грабители, ни полиция не заподозрили о их существовании за прошедшие сотни лет.
Род взял свой любимый драма-куб – „Гамлет“ Уильяма Шекспира. Куб активировался только когда его касался человек. Край куба превращался в маленькую сцену, появлялись прекрасные миниатюрные актеры и говорили на Древне-Английском – языке очень близком к языку Старой Северной Австралии; и шли телепатические комментарии, реплики на Старом Общем Языке, разъясняющие историю. Так как Род был невосприимчив к телепатии, он изучил Великий Английский, пытаясь понять драму, без комментариев. С самого начала ему не понравилось то, что он видел, и он потряс куб, пока пьеса не подошла к концу, Наконец, Род услышал, как в последней сцене уже знакомый голос Гамлета произнес:
– Я гибну, друг. – Прощайте, королева
Злосчастная! – Вам, трепетным и бледным,
Безмолвно созерцающим игру,
Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
Хватает быстро), о, я рассказал бы… —
Но все равно, – Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным.
Род осторожно потряс куб и сцена сменилась. Гамлет сказал:
… какое раненное имя,
Скрой тайна все, осталось бы по мне!
Когда меня в своем хранил ты сердце,
То отстранись на время от блаженства,
Дыши в суровом мире, чтоб мою
Поведать повесть.
Род осторожно опустил куб. Яркие световые фигуры исчезли.
В комнате стало тихо.
Но он получил мудрый ответ. И мудрость, возраст которой был сопоставим с возрастом человечества, была провозглашена, возвращена к жизни. Род понял, что нашел ответ к основной проблеме.
Но ответ не к его собственной проблеме. Ответ к проблеме Хоугхтона Сума – Горячего и Простого. Сум был Очсеком, который умирал. Следовательно, гонимым. Это Очсек, которого „смерть, свирепый страх, быстро схватил“, точно отрежиссировал его арест, даже если на это ему потребовалось несколько десятилетий, вместо нескольких минут. Он, же – Род МакБэн, жил. Его старый знакомый умирал, и умирая (да, умирал всегда, всегда!), не мог забыть свое негодование. Даже если бы Род любил Очсека в этом было бы немного горечи.
Значит, Очсек.
Но при чем тут он?
Род отряхнул бесценную груду, бесценные манускрипты и подобрал маленькую книгу названную „Реконструкция версии позднего английского языка“. На каждой странице, стоило только открыть ее, молодой человек и женщина семи сантиметров ростом поднимались и начинали декламировать текст. Род пролистал страницы книги, так что фигуры появлялись и дрожа исчезали словно слабые языки пламени в светлый день. На одной из них, посреди какого-то стихотворения, взгляд Рода задержался. Фигурка процитировала:
Род посмотрел в нижнюю часть страницы и увидел имя: Казимир Колегров. Конечно, он видел это имя раньше. Поэт древности – хороший поэт. Но что слова значат для него – Рода МакБэна, сидящего в тайной норе на своей собственной земле. Он господин и собственник, во всем кроме последнего титула, и он должен бежать от врага, которого не может установить.
„Мой вызов обязал меня…“
Вот ключ ко всему! Он бежит не от Очсека. Он бежит от себя самого. Он сам осудил себя как врага, потому что это соотносится с детством продолжительностью в шестьдесят лет и бесконечными неприятностями, уступчивостью по отношению к вещам, которых он никогда не знал. Как может он „слишать“ и „гаварить“ как другие люди, если где-то в космосе господствуют совсем иные отличительные черты для людей? Разве не могло настоящее правосудие осудить и очистить его?
Он сам – вот, кто был жесток.
Другие люди были добры. (Посторонние люди помогли ему.)
Род имел собственное, внутреннее чувство беспокойства и использовал его в своем отношении к внешнему миру, словно ужасное маленькое стихотворение, которое прочитал давным-давно. Та книжка находилась где-то в этой комнате, и когда Род впервые прочитал ее, он почувствовал, что давно умерший поэт пережил это сам. Но это было нереально. Другие люди имели другие проблемы, и стихотворение было намного старше, чем Род МакБэн. Оно звучало:
