Текст книги "деньги не пахнут 5 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
***
После посланных сообщений Платонов не выглядел разочарованным.
"Если давить – эффект будет обратный", – размышлял он спокойно.
Ему было нужно не просто свидетельство Киссинджера. Он хотел, чтобы тот сам пришёл, сказал правду – и, уходя, не считал Сергея врагом, а видел в нём союзника.
Заставить было бы ошибкой.
Да и незачем – ведь завтра слово получала защита.
***
На следующий день зал суда гудел, как натянутая струна. Воздух казался плотным, наполненным тревожным гулом голосов и запахом бумаги, кофе и человеческого напряжения. Скамьи до отказа заняли зрители – ни пройти, ни встать. Камеры, две чёрные блестящие линзы, наблюдали за происходящим с холодным вниманием. Одна снимала для новостных каналов, другая передавала всё в прямом эфире.
Интерес к делу достиг апогея: один из кабельных каналов решился на дерзкий шаг – показать процесс без купюр.
Сергей Платонов чувствовал, как вокруг всё дрожит от ожидания. Сегодня его цель была кристально ясна – вызвать Киссинджера в качестве свидетеля.
Тот, конечно, боялся. Боялся не сцены, не огласки, а того, что многолетний труд и выстроенная до блеска репутация рассыплются, как стекло под каблуком. Стоило ему сказать правду – и толпа, жадная до крови, набросилась бы с вопросом: "Как мог не знать?" Одним ударом сотрётся грань между неведением и соучастием.
Потому план был прост, почти изящен в своей логике: нужно сделать так, чтобы Киссинджера не осудили. Чтобы публика не видела в нём преступника.
Сегодня настала очередь "Теранос" получить сполна.
Голос судьи раздался, глухой и торжественный:
– Защита приступает к выступлению.
В этот момент Сергей задумал невозможное – превратить Киссинджера в героя. Чтобы каждый, кто слушает, затаил дыхание, когда тот заговорит.
А для этого сначала требовался злодей. Настоящий. Безжалостный, яркий, запоминающийся.
Холмс уже не пользовалась любовью публики, но её образ требовал довести до предела.
Первым свидетелем стал бывший сотрудник отдела продаж, уволенный несколько месяцев назад. Он встал, нервно сжимая шляпу в руках.
– Назовите причину увольнения, – раздался вопрос адвоката.
– Меня уволили за то, что я требовал соблюдать восьмичасовой рабочий день. Вице-президент тогда….
– Протест! – выкрикнул представитель "Теранос". – Это нарушает условия соглашения о неразглашении!
Но защита не дрогнула.
– Свидетель говорит о внутренней культуре компании, о методах управления, а не о конкретных коммерческих секретах. Это выходит за рамки действия соглашения.
Судья коротко кивнул.
– Протест отклонён. Продолжайте.
Так, шаг за шагом, открывалась правда.
– Вице-президент следил за нами, словно надзиратель в тюрьме. Каждый день сверял отметки о приходе, угрожал увольнением, если кто-то задерживался на обеде. В конце концов, меня вышвырнули просто за то, что не улыбался, когда он требовал.
В зале пронёсся гул. Первое пятно на образе Холмс легло чётко – жестокий надсмотрщик.
– Однажды Холмс раздала нам книгу "Алхимик" и сказала: "Ньютон – величайшее изобретение человечества. Я не создаю бизнес, а творю религию. Кто не готов отдать себя целиком – пусть уходит.
Запах бумаги, на которой печатали ту книгу, словно снова наполнил зал – сухой, с оттенком старых чернил. Её харизма, когда-то вдохновлявшая, теперь выглядела как фанатичное безумие.
Следующим вышел сотрудник IT-отдела. Молодой, бледный, с дрожащими пальцами, будто от стыда или холода.
– Вы покинули компанию по собственному желанию? – спросили его.
– Да. Был приказ использовать мои технические знания… не по назначению.
– Протест! – тут же вскрикнула сторона обвинения. – Это напрямую связано с деятельностью компании и защищено соглашением!
– Если поручение не входит в законные бизнес-операции, оно не подпадает под защиту соглашения, – спокойно ответил адвокат защиты. – Это был стандартный служебный приказ?
– Никак нет. Именно потому и отказался.
Барьер NDA рухнул, как тонкое стекло.
– Что же вам велели сделать?
Ответ ударил, как камень по воде:
– Мне приказали извлечь порнографические материалы с компьютера недавно уволенного руководителя.
Тишина длилась мгновение – а потом зал взорвался. Возгласы, кашель, стук по столам. Кто-то шептал, кто-то вслух проклинал "Теранос".
Шум стоял такой, что даже камеры, бездушно мигающие красными точками, будто растерялись.
И именно в этом хаосе, среди запаха горячего металла от софитов, шелеста бумаги и тяжёлого дыхания десятков тел, рождался новый образ Холмс – не просто бездушного руководителя, а чудовища, возомнившего себя богом. Зал суда разорвался на крики, словно кто-то сорвал крышку с котла, где кипело человеческое возмущение. Воздух наполнился звуками – громкими вдохами, взволнованными шепотами, нервным перестуком каблуков по полу. Судья ударил молотком – сухо, резко, трижды, – но звук лишь тонул в этом море шума.
– Порядок в зале! – голос его звенел в тишине, которой так и не настало.
В прямом эфире тысячи зрителей по ту сторону экранов жадно следили за происходящим. Комментарии, как пули, летели по сетям:
– Это же просто ход короля, ничуть не меньше!
– Где ФБР? Это ведь уголовщина!
– Если бы кто-то написал об этом сценарий к фильму, никто бы не поверил – сказали бы, перебор!
А Сергей Платонов, стоя у своего стола, сохранял холодное спокойствие. Только тонкая складка у губ выдавала внутреннее ликование. План развивался точно по нотам.
"Хватит штрихов к портрету злодейки, – мелькнула мысль. – Пора показать преступления."
Следующим вызвали сотрудника исследовательской лаборатории. Мужчина в сером костюме подошёл к трибуне, руки дрожали, будто всё ещё помнили запах кислоты и химикатов.
– По какой причине вы были уволены? – спросил адвокат защиты.
– За то, что сообщил о нарушениях техники безопасности и экологических норм в лаборатории.
– Можете уточнить, о каких нарушениях идёт речь?
– Протест! – взвилась юрист "Теранос". – Эти сведения относятся к внутренним процессам компании и защищены соглашением о неразглашении!
Но защита уже была готова. Голос Сергея прозвучал спокойно, почти лениво:
– Согласно федеральным нормам CLIA, безопасность клинических лабораторий регулируется законом. Нарушение закона не подпадает под защиту NDA.
После короткой словесной дуэли судья кивнул, слегка постукивая пальцем по столу.
– Свидетелю разрешается продолжить.
В зале повисло напряжение.
– Компания полностью игнорировала правила обращения с реагентами. Просроченные химикаты хранились рядом с новыми. Контроль качества? Его не существовало. Анализы, которые должны проводиться минимум трижды, выполнялись….
Фраза оборвалась, когда с галёрки взвился чей-то крик:
– Эти преступники должны сидеть в тюрьме!
– Сколько можно прикрываться этим чёртовым NDA?!
Бах! Бах! Бах!
Судья стучал молотком, но толпа не стихала. Два охранника уже спешили к возмущённым зрителям, а камеры, как стальные глаза, продолжали писать каждое движение.
Пока в зале воцарялся хаос, интернет взорвался новой волной комментариев:
– Просроченные реагенты в анализах?!
– Говорит врач: это не халатность, это потенциальное убийство! Ошибка теста может стоить жизни – инсульт, инфаркт, что угодно.
– Это уже не коррупция, это покушение на убийство.
Публика быстро поняла: "Теранос" переступила грань. Это была не просто компания с тёмными методами – это угроза каждому живому человеку.
А Сергей позволил себе короткую, едва заметную улыбку. На глазах у миллионов Холмс превращалась из хищной бизнес-леди в чудовище. Властная, безжалостная, опасная – теперь ещё и убийца по неосторожности.
Следующий шаг требовал лишь одного – показать слабое место. Каждому злодею нужен момент падения.
На трибуну поднялся новый свидетель – худой мужчина с потухшими глазами.
– В компании мы называем это словом "исчезновение", – произнёс он с хрипотцой. – Люди просто… пропадают. Без объяснений, без передачи дел. Вчера сидели за соседним столом – сегодня нет даже имени в списке сотрудников.
В зале установилась мёртвая тишина. Даже камеры, казалось, замерли.
Журналистов, освещавших "Теранос", давно интересовала эта тайна. И вот, наконец, перед публикой распахнулась дверь к разгадке.
– Удалось найти одного из таких "исчезнувших"? – спросил адвокат.
– Да. Мы встретились вечером в кафе. А уже на следующий день меня вызвал вице-президент. Он знал, с кем я говорил. Знал, где. Спрашивал, что обсуждали….
– Как они могли об этом узнать?
– Не знаю. Возможно… следили.
– Протест! Недопустимые предположения! – выкрикнула юрист "Теранос".
Сергей мягко сменил направление допроса, словно заранее знал, куда приведёт этот разговор:
– Что сказал вам тот самый коллега, прежде чем исчезнуть окончательно?
Вопрос повис в воздухе, как капля ртути, блестящая и хрупкая, готовая сорваться – и навсегда изменить всё, что до этого казалось ложью или истиной.
Судебный зал будто замер. Воздух стоял тяжёлый, пропитанный напряжением, будто вот-вот должен был треснуть. За окнами гудели моторы, где-то щёлкал фотоаппарат журналиста, а в рядах публики царила гнетущая тишина.
Сергей Платонов стоял у кафедры, облокотившись на край стола. Голос свидетеля дрожал, словно тонкая струна, натянутая до предела:
– Он ничего не сказал. Просто побледнел и умолял не задавать вопросов.
Сказал:
– Не могу говорить из-за соглашения о неразглашении. Если хоть слово скажу – засудят.
– Вы ведь тоже работаете в "Теранос", верно? – уточнил Сергей, и по залу прокатилась едва слышная волна шёпота.
– Да…, – ответ последовал неуверенно. – Даже мне, коллеге, он сказал, что не может раскрыть ни малейшей детали. Ничего о лаборатории. Совсем ничего.
Эти слова повисли в воздухе, будто удар гонга. Главный смысл был очевиден: в лаборатории скрывалось нечто огромное, пугающе важное.
Что за тайна заставляла Холмс, женщину, которую уже считали безжалостным лидером и потенциальной убийцей, идти на крайние меры – следить, устранять, запугивать?
Когда в зал вошёл следующий свидетель, напряжение достигло точки кипения. Это был сам исчезнувший исследователь. Человек, о котором до сих пор ходили слухи.
– Какова была ваша должность в "Теранос"? – прозвучал первый вопрос.
– Возражаю! – резко вскочил адвокат компании. – Эта информация является внутренней и подпадает под действие соглашения о неразглашении!
"Теранос" цеплялся за NDA, как утопающий за спасательный круг. Всё, лишь бы скрыть, чем занимался этот человек. Свидетель колебался, комкая листок в руках. Пальцы дрожали, на лбу выступили капли пота.
– Не могу разглашать…, – выдавил он глухо. – NDA не позволяет.
Команда Сергея Платонова не уступала.
– Использовали ли вы устройства конкурентов?
– Не могу ответить. Это будет нарушением NDA.
– А модифицировали ли вы устройства конкурентов?
Вопрос словно ударил током. Именно его Сергей когда-то задавал Холмс:
"Подделывали ли вы сторонние аппараты и разбавляли кровь пациентов?"
Тогда Холмс ответила уверенно – нет.
Но теперь последовала пауза… и неожиданный удар, перевернувший всё дело:
– Согласно Пятой поправке Конституции США… воспользуюсь правом хранить молчание.
Одно предложение. Но оно прозвучало, как выстрел.
Пятая поправка означала отказ от самооговора – и, следовательно, косвенное признание.
В зале поднялся гул. Люди переглядывались, кто-то сдержанно выругался.
– Пятая поправка? Это же из криминальных сериалов! Почему её произносят здесь?
– Значит, он фактически признал, что преступление было!
– Корпорация прикрывает преступления NDA? Отвратительно!
Точка невозврата была пройдена.
До этого момента "покушение" звучало как метафора, но теперь процесс приобрёл криминальный оттенок. "Теранос" перестал быть просто аморальной компанией – он стал преступным сообществом.
Сергей воспользовался шансом и вызвал следующих свидетелей – сотрудников исследовательской лаборатории.
– Как именно использовались устройства конкурентов?
Ответы повторялись один за другим, гулко отражаясь от стен:
– Воспользуюсь правом хранить молчание по Пятой поправке.
– Воспользуюсь правом хранить молчание…
Толпа бурлила.
– Где ФБР?!
– Их всех нужно арестовать!
Люди, когда-то сочувствовавшие свидетелям, теперь смотрели на них с ледяным презрением. Молчание стало равносильно признанию.
И тогда Сергей вызвал последнюю свидетельницу.
В зал вошла Эмили. Её шаги гулко отдавались по мраморному полу. Каждый взгляд был прикован к ней – именно от неё теперь зависело, куда повернёт история.
В зале суда пахло старым деревом и нервами. Воздух дрожал, будто под потолком завис ток высокого напряжения. Судебный секретарь тихо перевернул страницу протокола, и в эту тишину, наполненную глухим гулом ожидания, раздалось мягкое, но отчётливое:
– Свидетель Эмили, расскажите, почему сотрудники "Теранос" боялись говорить правду.
Эмили подняла глаза. Голос звучал устало, словно через него прокатывались годы страха и бессонных ночей.
– Контакт с Сергеем Платоновым был, – сказала она спокойно. – И, да, кое-что рассказала. Только не о работе – о людях, об атмосфере. В итоге мои слова легли в основу статьи в "Уолл-стрит Таймс".
Эта статья прогремела, как взрыв. И теперь перед всеми стояла та, кто дерзнула запустить цепную реакцию.
В зале стало слышно, как где-то в углу тихо зазвенело стекло в окне – ветер с улицы ударил по раме. Эмили продолжала:
– После публикации меня начали допрашивать. Вице-президент приходил каждый день. Без остановки. Где, когда, о чём говорил с Платоновым. Следили на улицах, из машины у дома. Телефон исчез.
Каждое слово отзывалось в груди свинцовой тяжестью.
– Потом заставили подписать заявление, – её пальцы теребили край подола. – Обещание, что больше не скажу ни слова журналистам. А если уже сказала – заплачу компенсацию. Я отказалась. Тогда пригрозили судом за нарушение NDA, обещали растянуть процесс, забрать дом у семьи.
– Подписали? – спросил юрист.
– Нет. После этого они пошли дальше. Сказали, что ни одна компания в Силиконовой долине больше не возьмёт меня на работу.
– И всё равно не подписали?
– До конца держалась, – голос её чуть дрогнул. – Тогда они добрались до родителей. Позвонили им. Сказали, что потеряют дом, если я не соглашусь. Мама плакала, просила просто поставить подпись….
Слова обрывались в тишине, густой, как пыль. Стало понятно, почему остальные свидетели молчали.
"Теранос" не просто пугал сотрудников. Он давил на самое дорогое – на семьи.
В задних рядах зашептались:
– Они угрожали её родителям?
– Это же прямое запугивание!
– Это не корпорация, это мафия.
Холмс, сидевшая неподвижно, выглядела теперь не просто хищной главой корпорации. В этом лице читалось нечто куда мрачнее: фанатизм, жажда контроля, безжалостная уверенность в своей безнаказанности.
"Теранос" больше не казался аморальной компанией. Это было организованное преступное сообщество, прикрывающее беззаконие бумажными щитами из NDA.
На лице Сергея Платонова появилась тень улыбки. Он будто почувствовал, как воздух в зале стал гуще. Пришло время готовить финальный удар.
Тем временем по всей стране вспыхивали обсуждения. Толпы требовали расследования. Журналисты обрывали телефоны прокуратуры. Но ведомства молчали.
– Почему до сих пор ничего не делают? – возмущались в эфирах. – Этого свидетельства мало?
– Руководство FDA должно лишиться кресел!
– Где ФБР? Почему их двери ещё целы?
Юридические эксперты заполнили телеэкраны. Один говорил с ледяным спокойствием:
– Сам по себе факт ссылки на Пятую поправку не является основанием для расследования. Без прямых доказательств суд не выдаст ордер.
– Значит, даже после всего этого ничего нельзя сделать?
– К сожалению, да. Нужны осязаемые улики – документы, образцы, признания. Пока их нет – дело стоит.
Выхода не было: свидетели молчали, доказательства спрятаны за стенами NDA.
– Если же действия компании незаконны, NDA теряет силу? Разве нельзя дать свидетелям иммунитет?
– Можно, но только если они сначала дадут существенные показания. А для этого им нужен иммунитет. Замкнутый круг.
Все понимали: в лаборатории творилось нечто преступное. Но доказать – почти невозможно.
Требовался один человек. Тот, кто рискнёт всем – работой, будущим, безопасностью. Кто не поддастся угрозам.
Мир ждал героя.
И на следующее утро двери зала вновь распахнулись. Судебный распорядитель объявил имя нового свидетеля.
– Генри Киссинджер.
По рядам прокатилась волна удивления. В зале стало тихо, как перед бурей.
Глава 11
Когда двери зала суда с протяжным скрипом распахнулись, все головы в галерее повернулись к вошедшему. В воздухе будто повис электрический занавес – люди не верили своим глазам.
В проёме появился Киссинджер. Сгорбленная спина, лицо, испещрённое глубокими морщинами, как старинная карта, по которой прошли бури времени. Но глаза – острые, холодные, как сталь, – сияли тем же безжалостным блеском, что и прежде. От него исходила неподвластная годам величественная уверенность – спокойная, тяжёлая, как камень.
По залу прокатилась волна глухих шёпотов, будто прибой:
– Это… Киссинджер?
– Он действительно пришёл?
Имя, овеянное легендами. Символ американской дипломатии второй половины двадцатого века. Его фамилия стояла рядом с такими событиями, как Вьетнамская война и нормализация отношений с Китаем. Лауреат Нобелевской премии мира – и одновременно человек, на которого легла тень военных преступлений. Герой и палач, созидатель и разрушитель в одном лице.
Живая легенда. И вот теперь – эта легенда сидела в зале суда, вдыхая тяжёлый воздух, пахнущий лаком, бумагой и холодным металлом микрофонов.
Публика невольно выпрямилась, словно сама хотела запомнить каждое его движение. Даже присяжные и судья, прищурившись, разглядывали его поверх очков – с любопытством, почтением, лёгким страхом.
Зато Холмс и Блэкуэлл уже не скрывали растерянности. Лица их окаменели, губы сжались в тонкую линию. Внутренний голос, беззвучный, но отчётливый, подсказывал им: "Игра окончена."
С появлением Киссинджера исход был предрешён. Остальное – лишь формальность, ритуал поражения. Но признать его открыто – значило рухнуть. Пришлось держаться, даже стоя на краю пропасти.
Киссинджер двинулся к свидетельской кафедре. Шаги звучали глухо, размеренно – словно удары маятника, отмеряющего последние секунды противников.
Вдруг Блэкуэлл вскочил, стул отъехал с визгом.
– Ваша честь! С учётом новых обстоятельств защита просит объявить перерыв для переговоров о мировом соглашении с истцом!
По залу прошёл нервный шорох. Кто-то хмыкнул. Кто-то тихо вздохнул.
Сдерживаемый смех жёг изнутри, хотелось дать ему волю. Мировое соглашение? Сейчас? После всего? Ни за что.
– Слово защите, – произнёс судья.
– Возражаю, Ваша честь, – прозвучал ответ, ровный и холодный. Плавный поворот головы, короткий взгляд на Блэкуэлла – и улыбка, чуть насмешливая, победная. – Никаких перерывов. Никакого соглашения. Прошу продолжить слушание.
Месяцы подготовки, sleepless ночей, бесконечных документов – всё вело именно к этой минуте. Остановиться теперь было бы предательством самого смысла этой борьбы.
Холмс опустила глаза. Последний отблеск надежды погас в её взгляде.
Все взгляды устремились к свидетельской скамье. Киссинджер уже сидел, сложив руки, словно древний судья, готовый взвесить судьбы.
Клерк поднялся, его голос прозвучал торжественно, под сводами зала отразилось сухое эхо:
– Клянётесь ли говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, перед лицом Господа?
– Клянусь, – ответ прозвучал твёрдо, без колебаний, с металлическими обертонами.
Адвокат подошёл ближе, шаги его гулко отдавались по деревянному полу.
– Назовите, пожалуйста, имя и должность.
– Генри Киссинджер. Бывший директор компании "Теранос".
– По какой причине вы покинули совет директоров?
Киссинджер глубоко вдохнул, словно собираясь с силами, и произнёс:
– Мне поступили сведения о нарушениях в "Тераносе" от Сергея Платонова. Я решил лично проверить эти слухи. Во время проверки получил тревожную информацию от бывшего сотрудника компании.
Не успел он договорить, как адвокат "Тераноса" резко поднялся, почти выкрикнув:
– Протестую! Это чистой воды слухи, недопустимые как доказательство!
Гул возмущения пронёсся по залу. Судья поднял руку, призывая к порядку. Воздух дрожал от напряжения – запах пота, бумаги и старого дерева смешался в одно. Всё зависло на тонкой грани между законом и правдой, которую нельзя было спрятать ни под какими формулировками.
Судебный зал наполнился сухим треском микрофонов и шелестом бумаг. Запах старого лака стоял в воздухе, густой, нервный. Судья слегка приподнял брови, вслушиваясь в спор сторон.
Речь шла о слухах. "Показания по слухам" – так называли сведения, переданные от третьего лица, отсутствующего в суде. Закон запрещал использовать подобное: каждый гражданин имел право видеть того, кто обвиняет, смотреть в глаза свидетелю и задавать вопросы. Без этого справедливость оставалась лишь словом.
Обычно подобные свидетельства вычёркивали из дела без колебаний. Но в юриспруденции, как и в жизни, существовали исключения.
Адвокат Сергея Платонова поднялся, голос его звучал твёрдо, уверенно, без тени дрожи:
– Заявление информатора было самообличающим. Это подпадает под исключение – свидетельство против собственных интересов. Кроме того, слова информатора показывают состояние ума свидетеля в момент его отставки, что делает их допустимыми в суде.
По залу прокатилась волна тишины. Каждый взгляд обратился к судье. Даже дыхание стало слышно – редкое, неровное. Судья выпрямился, задумчиво провёл рукой по подбородку, потом произнёс:
– Возражение отклонено. Заявление соответствует условиям исключения из правила о слухах.
Он сделал паузу и обратился к присяжным:
– Однако вы должны рассматривать эти слова исключительно как отражение душевного состояния свидетеля в момент его ухода из компании.
Голос его был спокоен, но в нём слышался скрытый смысл. Предупреждение – не принимать услышанное за безусловную правду. И одновременно – позволение высказаться, несмотря на формальности.
Теперь у "Тераноса" оставалась лишь последняя карта.
Блэкуэлл, сжав зубы, едва сдерживая раздражение, произнёс сквозь напряжённую улыбку:
– Напоминаю суду, что речь идёт о внутренних делах совета директоров, а потому свидетель связан договором о неразглашении.
НДA. Проклятая аббревиатура, ставшая щитом от любой ответственности. Каждый раз, когда истина подступала к двери, эта фраза вставала на пути, как железная засов.
Не успел он договорить, как зал взорвался.
– Опять этот чёртов НДA!
– Убийцы в галстуках!
Крики слились в хаотический гул, тяжёлый, как прибой. Судья ударил молотком по столу, требуя тишины. Нескольких особенно громких зрителей вывели под руки.
– Если беспорядки продолжатся, галерея будет очищена, – произнёс судья, и шум постепенно стих. Люди, не желая потерять возможность стать свидетелями исторического момента, подавили негодование.
– Свидетель, – произнёс судья, глядя на Киссинджера поверх очков, – вы понимаете, что ваши слова могут нарушить договор о неразглашении, как утверждает защита? Всё равно намерены продолжить?
В этих словах чувствовалась скрытая мольба: "Скажите да". Весь зал знал – именно это показание должно было поставить последнюю точку.
Киссинджер поднял голову. Несколько мгновений смотрел перед собой, словно взвешивая каждое слово, затем заговорил:
– Договор о неразглашении создавался для защиты инноваций и коммерческих тайн. Но никогда – для сокрытия преступлений и обмана.
Он сделал паузу. Тишина стала почти осязаемой.
– Полностью осознаю юридические последствия нарушения договора. Однако сегодня, здесь, в этом зале, обязуюсь рассказать всю правду о "Тераносе".
Слова эти прозвучали, как удар грома. И почти сразу зал разорвался в аплодисментах, криках, свисте. Люди вставали, скандировали его имя. Стены дрожали от гулких голосов.
Вот почему процесс тянулся так долго. Почему ни одна официальная проверка не смела докопаться до сути. Стальной купол НДA защищал компанию от любого луча света. Многочисленные свидетели лишь слегка касались краёв этой брони, давая короткие, осторожные признания. Но никто, до этого мгновения, не осмеливался разбить её в открытую.
Теперь запретное слово было произнесено.
Судья, ещё недавно гремевший угрозами, едва заметно улыбнулся. Даже он не мог скрыть уважения. Киссинджер же оставался неподвижен, сдержанный, почти холодный. Только глаза, яркие и живые, блеснули особым светом – смесью гордости и удовлетворения.
Ведь разве могло быть большее торжество для человека, всю жизнь жаждавшего признания? В свои преклонные годы он получил сцену, микрофон и восторженные аплодисменты. Каждое слово теперь было услышано, каждое движение – замечено.
– Порядок! – голос судьи перекрыл гул зала. – Порядок в суде!
Гул голосов гремел, как раскаты грома, пока судья не поднял руку и не произнёс несколько резких слов. Тишина, сперва неуверенная, накрыла зал, будто одеяло из свинца. Даже камеры, казалось, перестали щёлкать. Воздух густел, пропитываясь ожиданием. Все взгляды устремились к Киссинджеру. Никто не дышал.
Настал тот самый миг, когда правду уже невозможно было сдерживать.
Голос Киссинджера прозвучал спокойно, ровно, будто издалека, без эмоций, но с силой, пробивавшейся сквозь каждое слово:
– Бывший сотрудник сообщил, что компания "Теранос" подделывала данные верификации своего прибора "Ньютон". Более того, устройство не могло воспроизводить собственные результаты.
По залу пронеслось тихое "что?", словно рябь по воде. В телеэфире, где сотни тысяч людей следили за процессом, раздались возмущённые комментарии.
– Как это – не мог воспроизводить результаты?
– Это значит, что один и тот же анализ крови давал разные показатели.
– Так это не наука, это рулетка!
– Они хотели продавать это как медицинский прибор?!
Гул усиливался, превращаясь в глухое жужжание.
Киссинджер продолжил, с тем же непоколебимым спокойствием:
– Во время проверки надёжности компания использовала данные не с "Ньютона", а с коммерческих приборов. Когда сотрудники возмутились, им ответили, что "Ньютон слишком инновационный, чтобы сравнивать его с другими системами".
В толпе зашипели:
– "Слишком инновационный"? Серьёзно?
– То есть они просто подменяли результаты чужими, называя это прогрессом?
Но это было лишь начало.
– Кроме того, – произнёс Киссинджер, – компания фактически модифицировала аппараты "Сименс" и проводила анализы именно на них. На деле почти все тесты выполнялись на стороннем оборудовании, а не на "Ньютоне".
Молчание стало тяжёлым, давящим. Публика смотрела на него, не мигая.
Тот самый "революционный" прибор, который "Теранос" рекламировала как чудо медицины, оказался не более чем случайным генератором чисел.
Поскольку собственная система не работала, анализы пациентов проводились на чужих машинах. Но с этим возникла другая проблема.
– Для получения достоверных результатов аппараты "Сименс" требуют определённый объём крови, – продолжал Киссинджер. – Однако "Теранос" утверждала, что достаточно нескольких капель. Поэтому, официально используя только кровь из так называемого "Наноконтейнера", они разбавляли образцы, чтобы получить нужный объём.
В зале кто-то застонал, кто-то тихо выругался. Запах пота и кофе смешался с чем-то острым – с металлическим запахом разоблачения.
Тайна компании раскрывалась во всей мерзкой наготе. Под видом научного прорыва – обман, циничный и систематический. Разбавленная кровь, поддельные данные, чужое оборудование.
И за всем этим стояла она.
– Все эти действия, – произнёс Киссинджер, глядя прямо перед собой, – проводились по прямому распоряжению Холмс. Она принуждала сотрудников, контролировала фальсификации и заставляла подписывать договоры о неразглашении, чтобы никто не смог говорить правду.
В зале раздался крик:
– Убийца!
Эхо звенело в сводах зала. Судебные приставы метнулись, но публика кипела.
Команда "Тераноса" сидела неподвижно. На лицах – смесь обречённости и усталого равнодушия. Всё это было ожидаемо. Они знали: если Киссинджер доберётся до трибуны, конец неизбежен.
Холмс сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. На щеках проступил мраморный холод. Её губы дрогнули, будто она пыталась что-то сказать, но слова застряли. В этот момент мысли метались, как загнанные птицы: "Как? Как это стало возможным?"
Всё рушилось.
Репутация, инвесторы, контроль – всё, что строилось годами, теперь висело на нитке. До недавнего времени её лицо украшало обложку "Fortune", а журналисты называли "самой молодой женщиной-миллиардером Силиконовой долины". Теперь это же лицо видели миллионы – и видели в нём не гения, а лжеца.
Единственное, что всегда спасало – отсутствие прямых доказательств. До сих пор это было её щитом. Одни слова против других, один свидетель против другого.
Пока всё сводилось к спору, оставался шанс.
Но теперь свидетель говорил под присягой. Голос Киссинджера звучал, как колокол, отбивающий последние секунды её легенды.
А в зале уже поднималась новая волна звуков – смесь шёпотов, возгласов и сдержанного ужаса. Мир, привыкший к идеализированным историям о "технологическом спасении человечества", с ужасом смотрел на лицо своей обманутой веры.
Мир когда-то видел в ней нового Билла Гейтса, нового Стива Джобса. Казалось, само будущее склоняется перед её гением. По сравнению с ней любой младший аналитик выглядел смешно, будто школьник, робко тянущий руку в классе.
Но всё изменилось в тот день, когда на свидетельскую трибуну поднялся Киссинджер.
В зале повисла такая тишина, будто даже камеры, щёлкавшие до этого без остановки, замерли в ожидании. Воздух стал густым, электрическим, пахнущим перегретыми прожекторами и старым деревом судебных скамей.
– Он же обещал молчать… – пронеслось в голове Холмс. – Он знал, чем это обернётся. Зачем же?..
Генри Киссинджер. Титан, выковавший политику целой эпохи, человек, державший в руках штурвал холодной войны. Его слово весило больше любой медали, любого титула. Против такой фигуры не устоит ни один молодой предприниматель, даже самый прославленный.
"Сергей Платонов… Как он ухитрился привести сюда Киссинджера?"
Ответ внезапно ослепил, будто вспышка фотоаппарата: Платонов воевал не в зале суда, а за пределами его стен – на поле общественного мнения.
"Неужели всё было подстроено ради этого момента?"
Взгляд Холмс скользнул от судьи к камерам, вещающим процесс на весь мир. Теперь стало ясно: Киссинджер медлил не из-за верности компании, а из страха запятнать собственное имя. Но, переступив порог суда, он превратился в героя – старика, решившегося нарушить клятву ради правды.
Его шаг по деревянному полу отозвался эхом, будто гвоздь в крышку гроба её репутации. С того мгновения поражение Холмс стало лишь вопросом времени.
