Текст книги "Орден во всю спину 3 (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Когда Косой уходил, он ясно дал понять Проныре: если Юдина продолжит заботиться о нём в трудное время, тогда Алексей обязан взять её с собой. Но если бы она, соблазнившись деньгами, бросила его одного, то Лёшка должен был отправиться в тайное убежище и прятаться там в одиночку.

– Не надейся, что тебе повезёт, – сказал тогда Косой сурово. – При первых же неприятностях немедленно отправляйся в укрытие!

Для Ярослава оставаться в живых было важнее всего на свете. Он считал, что лучше иметь оружие для защиты, чем оказаться беззащитным перед лицом опасности.

Первоначально Косой собирался взять пистолет с собой в уральские горы. Но, прикинув всё, решил: куда важнее, чтобы ствол остался у Лёшки. Пусть мальчишка будет вооружён, пусть хоть что-то сможет противопоставить этому миру, где выживание всегда висит на волоске.

Ни Ярослав, ни Лёшка даже вообразить не могли, что беда обрушится так скоро – почти сразу после того, как Алексей выкопал пистолет из тайника.

И вот теперь, сжимая холодную рукоять оружия, он совсем не думал о собственной шкуре. Лёшка верил – почти слепо – что то место, которое Косой приготовил для него в пустоши, надёжно и неприкосновенно. Он верил, что Ярослав обязательно вернётся, рано или поздно.

Беспокоило его только одно – сам Косой.

С тех пор, как у Алексея появилась эта странная, пугающая способность – влиять на удачу, вытягивать из реальности то, чего он желал, – он уже не раз страдал от последствий. Каждое желание приносило расплату. И он слишком хорошо понимал: то, что с ним происходило, было не просто болезнью или слабостью. Это было чем-то другим, более мрачным.

Он нахмурился и посмотрел в сторону тёмных силуэтов Урала, пронзающих ночное небо. Там, далеко, был Ярослав. Там же была опасность – чудовищная, непреклонная, такая, что даже Косой, казалось, мог не справиться.

Алексей чувствовал: это не случайность, не каприз судьбы. Это – следствие его же собственных желаний, цена за вмешательство в то, во что нельзя было вмешиваться. И эта цена теперь настигла Ярослава.

В груди Проныры, гулко билось сердце. Мысли путались, но сквозь сумятицу и страх, словно острый нож, прорывалось одно слово: "Ярослав..." Да, только брат! Всегда, в любую беду, они прежде всего думали друг о друге, а не о себе.

– Лариска, за мной, – выдохнул он хрипло, и шаги его зазвенели по холодному полу. Лёшка рванулся в дом – схватить хоть какие-то вещи, куртку потеплее, – и уже готовился уходить из школы. Лариса Петровна даже не спросила куда. Она молча отодвинула кирпич в углу, достала спрятанные там деньги и пошла следом, запахнув наспех кофту.

Но тут учитель преградил дорогу. Его рука легла на плечо Алексея крепко, как тиски. Лёха попытался вывернуться, но силы не хватило – хватка оказалась железной. Учитель тяжело вздохнул, его голос был хриплым, но уверенным:

– В пустошах небезопасно. Не бегите. Останьтесь. Я сам возьму на себя все последствия.

– Вы? Последствия? – Лёшка дернулся, глаза его метнулись к двери. – Да вы хоть понимаете?.. – В голосе его звенела нервная ярость, словно струна на пределе.

Учитель наклонился ближе, и Лёшка почувствовал запах сырой ткани его одежды, впитавшей ночную влагу.

– Волчья стая вернулась, – сказал он негромко, почти шёпотом. – Убежище, что приготовил для вас Ярослав, хорошо спрятано, но волчьё чутьё сильнее всяких хитростей. Они выследят. Косой не мог предугадать, что волки вернутся так скоро.

У Лёшки внутри все похолодело. "Откуда он знает?" – пронеслось в голове. В городе никто ещё даже не видел следов волков, не было ни слухов, ни шороха. Но учитель говорил так, будто сам слышал их вой в темноте.

И в тот же миг с крепостных ворот донёсся скрежет цепей и скрип механизмов – ворота поднимались. По брусчатке загрохотали сапоги. Звонкий ритм шагов приближался, в нём слышалась железная дисциплина. Частная армия поднялась по тревоге – выстрелы разбудили и их.

Ночной город ожил. Из лачуг и подвалов повалил люд: беженцы, сонные, испуганные, кто в рваных халатах, кто босиком по холодным камням. Воздух наполнился запахом сырости, дыма и кислого человеческого пота. Люди тянули шеи, глядя в сторону школы, где творилось что-то неладное. Самые смелые двинулись туда – узнать, что случилось.

Учитель стоял неподвижно, словно ждал. И вот дверь школы скрипнула, открылась. Вошёл Валентин Бастон. Его шаги были неторопливы, но твёрды, и за ними сразу же потянулись бойцы. Он быстро окинул взглядом зал, задержался на пяти трупах, распластанных на полу. Запах крови ударил в нос – густой, железный, как ржавчина. Бастон поднял глаза на учителя. А пистолет, который Ярослав оставил, теперь был в руках именно у учителя.

Валентин прищурился, уголки губ дрогнули – едва заметная улыбка.

– Вот значит как… Этот мальчишка, Косой, действительно решился. Я ждал этого. – В его голосе было удовлетворение и странная теплота. – В городе нет никого, кто осмелился бы поднять пистолет. Кроме него.

Учитель промолчал. Лариса сжала руки, прикусила губу и не сводила тревожного взгляда с него – словно боялась, что он не выдержит этой тяжёлой минуты.

В этот миг вбежал старик Ван. На нём висела мятая, наспех наброшенная одежда, волосы взъерошены, глаза красные. Он запыхался, но всё же ухмыльнулся и, задыхаясь, обратился к Бастону:

– Господин… это ужасная ошибка, чудовищное недоразумение!

– Никакой ошибки нет, – покачал головой Валентин. Его голос резанул воздух, как нож.

– Я уверен! – старик Ван отчаянно махнул руками, голос его дрожал, в нём слышался и страх, и лукавство. – Уверен, что бандиты погибли не от руки Ярослава!

Старик метнулся ближе, полез за пазуху и достал измятую пачку денег – рубли, сжатые грязными пальцами. Он неловко попытался всунуть их в руки Бастону. В зале запахло сырой бумагой и потом.

Тишина повисла тяжёлой тучей.

– В любом случае, вы ведь не ладили с грабителем, – тихо, но настойчиво заметил старик Ван, обращаясь к Бастону. – Так что, действительно ли это Косой прикончил его? Может, стоит всё же как следует обдумать вопрос, а не бросаться с обвинениями?

– Ха-ха-ха! – Валентин Бастон рассмеялся грубо и хрипло, в смехе его чувствовалась опасная насмешка. Он резко оттолкнул старика так, что тот едва не упал. – Думаешь, я такой же, как прочие обитатели крепости, у которых глаза служат лишь для того, чтобы на деньги пялиться? Убирай свои купюры! Быстро! Я дождусь, пока этот Косой вернётся, и тогда посмотрим, что он сможет мне сказать в своё оправдание!

Старик Ван, однако, не отступил. Несмотря на обиду, он снова шагнул ближе, всё так же упрямо держа в руке пачку смятых рублёвых купюр. Вонь дешёвых чернил и сырой бумаги от этих денег резала нос.

Бастон моментально выхватил из кобуры пистолет. Щёлкнул затвор – короткий, жёсткий звук эхом отозвался в каменных стенах школы. Дуло уставилось прямо в грудь старика.

– Держись подальше. Усек? – голос его стал стальным, без единой капли колебаний.

В этот миг внимание Бастона привлекло движение – учитель вынул из внутреннего кармана несколько потрёпанных красных бумаг. Бумага была замята по краям, словно её не раз разворачивали и прятали в спешке.

– Отнеси их в крепость, – негромко, спокойно сказал учитель, протягивая бумаги. – Передай Толстому Ланскому. Пусть придёт сам и увидит меня.

У Бастона в глазах мелькнуло сомнение. Тон учителя был слишком уверенный, почти ленивый – ни капли страха, ни толики беспокойства. Такое мог позволить себе только тот, кто совершенно точно знает, что за ним стоит сила, перед которой прочие склоняют головы.

И тут Бастона пробрала странная мысль: да ведь это, пожалуй, единственный человек на всём пространстве вокруг 334-й крепости, кто решился бы назвать босса Ланского "Толстым Ланским". И не из насмешки, а как будто между делом.

Учитель не счёл нужным объяснять, что это за бумаги. А ведь Бастон давно приглядывался к нему. Что-то было в этом человеке не то – неуловимая странность, черта, не укладывающаяся в рамки привычного. Тогда Бастон не копался глубже – не его забота. Но теперь… Теперь всё изменилось. Теперь он был втянут в чужую тайну, словно сеть захлопнулась и выбора у него не осталось.

Он протянул руку и, хоть пальцы у него были сильные и твёрдые, взять документы оказалось нелегко. Ладонь слегка дрогнула. Чёрт, даже страх холодком пробежал под кожей. Красные листы будто отдавали сыростью и старой пылью, и почему-то казались тяжелее, чем должны быть.

Учитель вложил бумаги в его ладонь.

– Вот. Отнеси их ему, и он поймёт. Поверь, это не та ситуация, с которой ты сумеешь разобраться сам.

Бастон мгновенно сжал губы в тонкую линию, пряча колебание. Обернулся к своим людям – десятку крепких парней с автоматами.

– Наблюдать за ними, – коротко бросил он. – Глаз с них не спускать.

Выполнить поручение должен был только он сам – доверить бумаги другому он не мог. А внутри всё же скреблась гадкая мысль: а вдруг его просто разыграли?

Учитывая собственный дотошный, педантичный характер, Бастон не мог позволить себе расслабиться. Солдат он оставил позади – пусть стерегут учителя и Проныру, пока он не вернётся.

Лариска, бледная от страха, сжала руки в замок и дрожащим голосом спросила:

– Господин учитель… всё будет хорошо?

Он лишь махнул рукой, будто отмахиваясь от навязчивой мухи.

– Не переживай. Ничего не случится. У них кишка тонка, чтобы тронуть меня.

Говорил он тихо, но в его словах слышалась такая уверенность, что даже солдаты на миг переменились в лицах. Будто сам воздух в классе стал плотнее, тягучее, и ни у кого не осталось сомнений – этот человек и вправду знал, что делал."

Проныра тихо прошептал, стоя рядом:

– Простите меня, учитель….

Он прекрасно понимал: если бы не его выстрел, Косому не пришлось бы раскрывать лишнего и показывать то, что должно было оставаться тайной.

Учитель посмотрел на него устало, с каким-то добрым сочувствием, и тяжело вздохнул.

– Ты не сделал ничего дурного, Лёша. Виноват не ты – виноват этот мир. А кроме того, должен поблагодарить тебя. Ведь ты действовал только потому, что хотел меня спасти.

С его точки зрения, упрекать Лёшку было бы несправедливо. Если бы тот не нажал на курок, всё могло закончиться куда хуже – и для самого Проныры, и для Лариски, и для него самого. Теперь же он жил жизнью обычного школьного учителя, без защиты, без былых сил.

Разве Алексей кичился своим поступком? Нет.

Разве он убил кого-то по-настоящему достойного, доброго? Тоже нет.

Учитель неожиданно для самого себя поймал мысль: в характере Лёшки всё больше проявлялось сходство с Ярославом Косым. Та же холодная решимость, то же безжалостное отношение к врагам, то же постоянное недоверие к миру и продуманная настороженность.

Когда-то учителю казалось, что эта жесткость делает Ярослава плохим человеком. Но чем дольше он видел его рядом, чем ближе узнавал, тем яснее понимал: в этих жестких чертах кроется куда больше человечности, чем у большинства окружающих.

Мысль звучала противоречиво, будто неправильно, но она крепко засела в его голове – и отмахнуться от неё он уже не мог.

Другие беженцы в городе всё ещё оставались в полном неведении. Внешняя стена школы была невысокой – не больше человеческого роста, каких-то метр семьдесят из утрамбованной земли, кое-где осыпавшейся и покрытой мхом. Любопытные подростки и взрослые мужчины вставали на цыпочки, тянулись, цепляясь ладонями за шероховатый край, и заглядывали во двор.

То, что они увидели, пробрало их до костей: на заднем дворе, прямо на сырой земле, лежали два тела. Тусклый свет луны отражался в свежей крови, что тёмными струйками стекала от дома, впитывалась в пыль и траву, пахла ржавым железом. Даже привычные к тяготам беглецы испуганно отшатывались – впервые за всю историю школы здесь пролилась человеческая кровь.

Шёпот пробежал по толпе, кто-то перекрестился, кто-то торопливо увёл детей прочь. И всё это только сильнее тревожило Алексея Проныру – что же сейчас с Ярославом Косым?

Валентин Бастон тем временем мчался обратно в крепость. На бегу он жадно разворачивал документы, найденные среди чужих вещей, и, всмотревшись в тусклом свете фонаря, заметил надпись: "Крепость 178. Учитель".

Бастон резко втянул воздух сквозь зубы – сердце ухнуло в пятки. Никогда раньше он не сталкивался с подобными бумагами. Обычно удостоверения были просты: имя, место работы, дата рождения, фотография, пара печатей. Всё чётко и сухо. Но здесь… Здесь достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кому принадлежит документ.

И в ту самую секунду Валентин вспомнил старые слухи – о человеке из Крепости 178, что пропал более десяти лет назад. Мысль резанула так остро, что он ускорил шаг, а потом перешёл почти на бег.

Впрочем, его терзали сомнения. Он не был человеком высокопоставленным, не имел доступа к секретам, и потому не мог твёрдо сказать – догадка верна или нет.

Но, вместо того чтобы явиться к надзирателям крепости, Бастон направил свои шаги к резиденции Льва Станиславовича Ланского. Все знали: официально он лишь влиятельный бизнесмен. Но всякий раз, когда в крепости случалось нечто важное, шаги людей вели их именно туда. Даже сами надзиратели давно смирились с этим неписаным порядком.

Резиденция Ланского стояла особняком – в самой глухой точке крепости, где узкие улицы вели в тупики, и даже ветер казался чужим. На деле это была не просто усадьба, а огромная военная база, скрытая за высокими бетонными стенами и колючей проволокой.

От ворот крепости до этого места дорога заняла у Бастона почти час, хотя ночь была глухая – без прохожих, без повозок и редких мотоциклов, что обычно тарахтели по булыжникам. Лишь его собственные шаги отдавались гулким эхом по пустым улицам, и этот звук всё сильнее подстёгивал его сердце.

Когда он наконец остановился перед стенами Ланского, липкий ночной туман уже успел облепить одежду, волосы, сапоги. Резкий запах машинного масла и влажного бетона говорил ясно – он прибыл не к дому, а к настоящей крепости внутри крепости.

За воротами базы высился суровый каменный монумент – грубо обтёсанная глыба, на которой было выведено красной краской: "Военная Зона". Краска, густо впитавшаяся в трещины камня, казалась почти кровавой, и от этого сама надпись будто давила на грудь.

На входе дежурила боевая бригада консорциума. Люди в чёрной форме, подтянутые, словно вырезанные из железа, стояли недвижимо, но в каждой детали – в жесте, в том, как они держали оружие, в резком взгляде – чувствовалась готовность сорваться в бой в любую секунду. Металл их винтовок поблёскивал в свете прожекторов, а в ночном воздухе пахло холодным маслом и гарью от недавно проверенных стволов.

Когда машина подъехала ближе, лучи прожекторов резанули по лобовому стеклу, ослепив так, что он вынужден был щуриться. Белые конусы света обрисовали его фигуру, будто выставили на сцену, где в зале сидят десятки глаз и пальцы уже на спусковых крючках.

Он вышел из машины, держась сдержанно, и поднял удостоверение. Голос прозвучал громче, чем он ожидал – как будто ночная тишина сама вытолкнула каждое слово наружу:

– Я Валентин Бастон, частная армия. Мне нужен босс Ланский. Срочно. Речь идёт о Крепости 178.

Секунду спустя он почувствовал холодное, липкое напряжение: не меньше десятка стволов одновременно нацелились ему в грудь и голову. Щёлкнули предохранители – и это щёлканье прозвучало куда страшнее любого выстрела.

– Удостоверение личности, – ровно сказал один из солдат, высокий парень с каменным лицом. Ни угрозы, ни раздражения – сухое требование, за которым стояла сила целой армии.

Валентин, чувствуя, как по спине стекает пот, аккуратно достал из папки бумаги – своё удостоверение и документы учителя. Солдат взял их, не проронив ни слова, и ушёл за ворота. Десять мучительно долгих минут Бастон стоял, чувствуя на себе прицельный взгляд десятка винтовок. Только ветер доносил запах сырой земли и смолы от свежесмолёных досок сторожевой вышки.

Наконец солдат вернулся и протянул документы:

– Личность подтверждена. Можете войти.

Железные ворота со скрипом разошлись, и Валентин впервые увидел территорию базы изнутри.

Военная сила консорциума Потанина считалась эталоном: дисциплина железная, бойцы – будто на подбор. До недавнего времени вся эта мощь стояла без дела – тревогу поднимали лишь на учениях. Но после того как "сверх" пытался убить надзирателя крепости, всё изменилось: уровень боевой готовности подняли до предела.

И вот, едва Валентин переступил ворота, как база ожила. В воздухе загремели барабанные отзвуки шагов – отлаженный, чёткий марш множества сапог по асфальту. Ритм отдавался в груди, как тяжёлый молот, а ночная тишина разлетелась вдребезги. По баракам загорелся свет, люди выбегали, натягивая куртки, окна ближайших домов крепости распахивались – жители просыпались в тревоге. Они не знали, что происходит, но этот марш знали все: это был сигнал сбора боевых частей.

Из ворот базы вылетел чёрный внедорожник, мощный, блестящий, будто проглоченный тьмой. За ним один за другим выкатилась колонна из трёх грузовиков – деревянные борта дрожали от ударов ботинок, пока бойцы вскакивали внутрь.

– Они что, идут на войну? – в полголоса спросил кто-то из жильцов, выглянувший из окна.

– С кем собрался воевать консорциум Потанина? – отозвался другой. – Да если бы война, они бы подняли не три отряда, а всю крепость на уши.

И тут чей-то голос дрогнул:

– А это не сам босс Ланский в чёрном внедорожнике? Он же уже два года носа с базы не показывал! Что-то серьёзное стряслось, раз он сам выехал.

По улице пронеслась дрожь: люди прижимались к окнам, кто-то спешно гасил свет, а кто-то наоборот – высовывался на крыльцо, чтобы хоть краем глаза увидеть редкое событие. Ночь густела, наполняясь тревожным гулом моторов и эхом марша, и казалось, что воздух сам затаил дыхание.

Но больше всех был ошарашен Валентин Бастон. Он не мог оторвать взгляда от бледного лица босса Ланского – тот на мгновение потерял самообладание, когда ему передали удостоверение личности учителя. Слишком уж очевидна была эта нервная дрожь пальцев, спешно спрятавшихся в карман.

И почти сразу вся база пришла в движение, будто кто-то ударил по тревожной кнопке. По асфальтовым дорогам с металлическим лязгом и скрежетом пошли тяжелые гусеницы бронетехники. Фары вспыхивали, режа темноту холодным светом, пахло раскалённым металлом, горелым маслом и озоном от прожекторов. Воздух звенел, будто натянутая струна.

Именно в этот момент Валентин окончательно понял – его догадка насчет учителя оказалась верной. Но если он действительно был тем самым человеком… что заставило его вернуться сюда, в эту глухую крепость?

Ворота дрогнули, и из них рванул прочь конвой Потанина. Чёрные внедорожники вели колонну, за ними следовали военные грузовики, и каждый был набит солдатами.

В это время на школьном дворе, где всё ещё толклись Проныра, ребята и сам учитель, воздух был тревожно густым. Лёха, теребя в руках ржавый гвоздь, вдруг вскинул голову и спросил:

– Учитель, а кем вы были до того, как решили учителем стать?

Вопрос повис в тишине, только ветер стукнул незакрытой створкой окна.

Учитель прищурился, губы его дрогнули в лёгкой, почти ностальгической улыбке.

– Солдатом, – коротко ответил он.

Лёха оторопел. У него даже глаза округлились так, что стали походить на два медных пятака. В голову никогда не приходило, что их строгий, но по-своему добрый наставник когда-то держал в руках оружие и шагал в строю.

– И чего ж вы не продолжили службу? – всё-таки решился он уточнить, хотя голос у него слегка дрогнул.

Учитель помолчал. Секунды тянулись мучительно долго. Только слышно было, как где-то за забором тявкнула собака, а в классе от сквозняка зашелестели пожелтевшие тетради.

– Потому что война не спасёт человечество, – наконец произнёс он, тихо, словно самому себе.

Слова эти повисли в воздухе тяжелыми каплями, словно осенний дождь, и пробрались прямо под кожу.

– Так вы уйдёте? – спросил Лёха почти шёпотом, хотя сам знал ответ.

Учитель кивнул. – Да. На северной границе меня всё ещё ждут.

И в эту минуту Лёха понял: всё, что они видели и пережили рядом с ним – лишь короткая остановка. Учитель никогда не собирался задерживаться надолго. Даже если бы не случилась сегодняшняя заваруха, его дорога всё равно тянулась куда-то дальше.

– А зачем вам туда? На эту границу? – не отставал Лёха, и в его голосе теперь было что-то детское, почти упрямое.

Учитель посмотрел вдаль, словно сквозь стены школы, туда, где чёрным бархатом лежали горы Урала, и сказал:

– Потому что этот мир... меняется. Мне нужно быть рядом с теми, кто ждёт меня.

Лёха хотел спросить ещё, но сам замолчал, потому что в памяти всплыло то утро. Учитель тогда стоял у окна, глядя на небо, по которому тянулись сизые облака, и задумчиво произнёс:

– Иногда кажется, будто ветер несёт запах севера… и зовёт обратно.

– Весной на северной границе снег и лёд ещё не тают, – тихо сказал учитель, глядя куда-то поверх голов. – Там нет ни кустика, ни травинки. Только желтая земля, да песчаные бури, что режут лицо, как наждак. Снег там лежит огромными пластами – белый, до боли в глазах. И среди этого белого человечество кажется таким… одиноким.

Он говорил негромко, словно сам для себя, но слова его резали душу. Описывал он всё мрачно, почти безысходно, но в голосе звенела тоска, будто та земля и вправду звала его обратно.

Проныра, слушая его, вдруг понял: только сейчас до него дошло, почему учитель тянется туда, на север. Потому что он сам оттуда родом. И даже если место это пустынное и жестокое, в сердце оно остаётся родиной.

– А что там, на северной границе? – вдруг спросил Лёха, пытаясь хоть как-то разрядить атмосферу.

Учитель улыбнулся уголком губ, и морщины у глаз стали чуть мягче. – Там есть сигареты. Так что не бойся. Никто не посмеет со мной что-то сделать. Они не станут устраивать глупостей – просто отправят обратно в крепость 178.

Лёха кивнул, будто соглашаясь, хотя внутри всё переворачивалось.

"Значит, всё, – мелькнула мысль, – в городе больше не будет учителя…"

Он вдруг представил, что теперь Ярослав не сможет вечно ныть, что домашка не сделана, и никто больше не будет мучить их бесконечными заданиями. Казалось бы – радоваться надо. Но почему-то от этой мысли в груди стало пусто и холодно. Радости не было вовсе.