Текст книги "Богатырские хроники. Тетралогия."

Автор книги: Константин Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

Князь собирал войско. Из Киева доходили слухи, что Святополк бежал к степнякам просить подмоги: видно, плохи были его дела. Оставалось немного: навалиться и прикончить проклятую смуту. Я начинал думать, что этой весной мы вполне могли это сделать. Тогда с наших плеч падала тяжелая ноша; летом можно было поискать необременительных подвигов. Вполне возможно, что и вместе с Рогнедой: нигде так хорошо не учатся, как в странствиях, а если Богу угодно было снова пустить полениц гулять по Русской земле, то был, очевидно, в этом какой-то смысл, и этому нужно помогать.

Может быть, близился час, когда число богатырей умножится и зло переведется на Русской земле? Может быть, к этому и появилась первая поленица?

О Волхве ничего слышно не было. Я начинал уже думать, что Волхв плюнул на Святополка и решил искать себе другое орудие. Злокозненный и своевольный во зле Святополк пытался перехитрить самого Волхва, а Волхв этого не любил.

Князь назначил поход в начале Святой недели. Оставалось всего три дня. Уже и Новгород наполнился войском, и шум стоял днем и ночью: пускай погуляют воины перед походом, не всем из него вернуться, так будьте снисходительны, горожане…

Я рано лег и долго ворочался, потом уснул. И снова с досадой я увидел во сне Маринку. Она что-то кричала мне, да я не слышал. А, по правде, и не хотел слышать.

Проснулся я оттого, что кто-то плакал рядом. Я приподнялся; одновременно со мной завозились и Алеша с Ильей.

– Кто там? – подал голос Илья. – Это ты, дочка?

После молчания прошелестел голос Рогнеды:

– Я.

– Ты что?

Она долго молчала, потихоньку всхлипывая, потом зажгла свечу, села к столу, закрыла лицо руками:

– Князь… велел прийти к нему в спальню…

Алеша зашипел сквозь зубы.

Мое сердце бешено забилось. Илья загремел:

– Ах, собака! Проклятое семя Владимирове! Бес неугомонный! Сам его охолощу!

Алеша бешено вскочил:

– Нет, богатыри, воля ваша, а должна быть управа и на этого кочета колченогого!

Он молча стал собираться.

– Ты куда?

– К князю.

– Мы с тобой, – сказал я. Алеша только кивнул.

– Подождите, богатыри, – сказала Рогнеда тихо. – Придете вы к князю сейчас, а он скажет: напридумывала все девка, сама, поди, мечтает о княжеской постели, сама сплетни распускает. Давайте уж поднимусь я к нему, как велел, а там вы подойдете. Только не мешкайте, а то горе мое на вас будет…

– Не бойся, дочка, – сказал Илья, – не было еще случая, чтобы богатыри опаздывали.

– Пошла я… – сказала Рогнеда тоскливо. – Так вы сразу следом и идите.

Она выскользнула из комнаты.

– Пора, богатыри, – сказал Алеша нетерпеливо, одергивая меч.

Мы разом поднялись и вышли из комнаты. На лестничке мне привиделась Маринка – как будто тень ее стояла; я только с негодованием помотал головой, и видение исчезло.

Страж у княжеских дверей робко преградил нам дорогу: давно уж не входили мы ночью без спроса к князю Ярославу Владимировичу.

– Нельзя, богатыри… – пробормотал он растерянно.

Алеша отодвинул его рукой. Страж крикнул:

– Трево…

Но кончить не успел, потому что Алеша молча вонзил кинжал ему под горло.

Распахнув дверь, мы вскочили в комнату. Она была полна воинов. Мы услышали голос князя:

– Быстрее, пролита кровь!

И что-то невероятно тяжелое ударило по моей голове, и я потерял сознание.

Очнулся я от страшной боли. Она наплывала постепенно, она и вытащила меня из темноты, а потом стала невыносимой, я застонал и открыл глаза.

Надо мной стояла поленица; в руке ее было раскаленное железо. Глаза ее были бесстрастны. Я все понял и не удержался – закричал от ярости, так, как никогда еще не кричал.

– Где Никита? – спросила поленица мягко. – Это он показал дорогу на Смородинку?

– Так вот какой богатырь Свеборг тебя учил, – только и вымолвил я.

– Где палец? У кого палец? – снова почти ласково зашептала она.

Поленица опять наложила железо мне на грудь; корчи прошли по всему моему телу. Под запах паленой плоти я поплыл куда-то.

В сознание привела меня ледяная вода, пахнущая весной. Я не мог даже отряхнуть капли с лица: цепи спеленывали меня. Чьи-то руки – да что там, я уже знал, чьи – примотали меня к лавке так прочно, как паук связывает гусеницу. Я посмотрел на поленицу – и тут произошла странная вещь, чего раньше никогда не бывало: так велика была моя ярость на самого себя, что Сила сама собою, без моего участия, взвилась и ударила по поленице. Она вскрикнула, сжала голову руками, присела на пол, с каким-то воем поползла в сторону, потом, бросив все (железо загремело), в дверь… Я представлял, что она должна была испытывать, и слабо усмехнулся. Усмехаться – вот что оставалось мне.

Все было яснее ясного. Ученица Волхва – да такая, какую он берег на крайний случай. И вот случай настал. Она действительно очаровала нас – не покорностью, конечно, а Силой, которую я так и не распробовал. В моей голове мелькнуло, что, видно, из-за Силы-то этой я и не слыхал, что кричала мне Маринка в снах, и отмахнулся от ее охраны, когда, ослепленный, спешил к князю, и, когда я вспомнил, как раздражался н& эти сны и какие мысли баюкал, такое чувство вины и своей низости коснулось меня, что я только замычал и замотал головой. Никогда, никогда я ничему не научусь, всегда буду верить тьме, а свету – нет, как ц все люди, ничем я не лучше их, эх, богатырь!.. Силою а не красотою и не именем поленицы вошла она в доверие и к князю Ярославу. Постойте, мелькнуло у меня в голове, да ведь она и ложе наверняка с ним уже давно делит! Да, и вот любовница-поленица, о которой можно только мечтать, доносит князю, что богатыри, которые давно у него как бельмо на глазу, замыслили его убить… Он и воинов собрал, а поленица присоветовала еще и балку приготовить, чтобы сразу с ног сбить и оглушить. А тут еще Алеша – ох, Алеша, снова из-за бабы! – стража уложил – какие уж тут доказательства еще. Не убил бы его Алеша, когда бы под ее Силой не ходил, горяч он и жестковат, но не настолько, можно ж было просто с ног сбить…

Однако я мог так вот лежать и размышлять до следующего прихода поленицы.

Я был спеленут такими цепями, что не разорвать даже Илье. Я скосил глаз – поленица, едва найдя дверь, не заперла ее. Но что толку? Я стал быстро думать. Все могло погубить меня, но все было лучше поленицы, которая сейчас, может быть, пытала моих товарищей (Алеша как-то сможет защититься, а Илья?!) и в любой миг могла прийти с мечом и отрубить мою глупую голову.

Скоро прельстительные слова запрыгали горохом по подземелью дворца. Немного погодя послышались опасливые шаги стража. Я не видел его. Закрыв глаза, я подергивался всем телом и бормотал:

– Золото, золото, золото!

Я мог промахнуться, но со словами «золото, золото» я должен был промахнуться гораздо меньше…

Я слышал, как он сопел у входа, превозмогая себя; потом приблизился; чуть-чуть приоткрыв глаза, я видел его… Я забормотал:

– Два шага от стены на заход… пять шагов на восход… рыть… рыть… отдам, отдам… золото… блестит… слепит тебя… теплое золото… смотрит тебе в глаза… ты роешь землю…

Постепенно я приоткрывал глаза, и вот уже смотрел в упор на стража, а он смотрел на меня и не видел, и руки его выделывали что-то странное – он рыл землю.

– …золото приковано… нужен меч, меч… ставить в звено цепи и разжать… освободить золото… торопись, другие поспеют… теплое, теплое тяжелое золото… еще одно звено… и еще одно… и еще… распутывай цепи, распутывай…

И вот последняя цепь спала с меня; я медленно поднялся, разминая мышцы. Страж тупо смотрел перед собой в недоумении. Не желая больше тратить на него Силу, я ударил его ладонью по шее, забрал оружие; влезть в его кольчугу я все равно не смог бы. И вот я стоял на пороге своей темницы, с чужим мечом и кинжалом, без кольчуги, – сравнительно легкая добыча. Я обернулся.

Страж валялся на полу, а подле него лежали остывший кусок железа и щипцы. Очаг в углу пылал.

– Новый дворец отстроишь, князь Ярослав Владимирович, – сказал я вслух и шагнул к очагу.

Солома, валявшаяся на полу, занялась сразу же; едкий дым пополз по полу. Я подбросил угольев за дверь в проход. Пламя заплясало по стенам. Прежде чем показались первые стражи, коридор был весь уже в дыму.

Без особой опаски быть узнанным, я смешался с повалившей изо всех углов, как тараканы, стражей. Промелькнула поленица; я не мог терять времени на бой с нею: мне предстояло освободить товарищей, и я скользнул в камору, из которой она выбежала.

Илья. Он с трудом, со стонами и охами ворочал головой.

– Все-таки ты особенный богатырь, Добрыня, – только и проговорил он, покуда я разжимал звенья его цепей.

– Разматывай дальше сам, я за Алешей! – крикнул, я и побежал вон.

Пламя уже металось вовсю; я открывал все каморы подряд – к счастью, они запирались только на щеколду. Наконец, в самом конце подземелья, полном дыму, я нашел Алешу; он уже задохнулся дымом и потерял сознание. Торопясь, я стал разжимать звенья цепи и сломал кинжал. Но Алеша был свободен, я подхватил его и понес вон. Илья уже поджидал в дверях. Мы понесли Алешу к выходу, еле уходя от огня.

У входа в подземелье метались люди.

– Богатыри! – истошно завопил один, но Илья ударом кулака послал его на землю, а я крикнул:

– Пускай горят!

И в суматохе нас не заметили. Мы нырнули в темноту.

От холода Алеша застонал и открыл глаза. Несколько мгновений он смотрел на оранжевые сполохи пламени на снегу, потом помотал головой и сказал слабо:

– Я могу идти.

Может быть, идти он уже и мог, но бежать – нет. Мы понесли его почти бегом к конюшне. Там выводили лошадей. Свалить несколько человек, отобрать мечи, поднять Алешу в седло, вскочить самим – все это произошло очень быстро. Обычно все бывает очень быстро, когда уходишь от смерти.

Погони пока не было, и мы, не жалея коней, помчались по улицам Новгорода. Люди выскакивали на улицу: пожар уже был виден многим. Могло статься, что я запалил целый город…

В лесу мы остановились и переглянулись. Мы лишились своих доспехов и своих коней. Мы оказались в холодной ночи в одних рубашках. Наш враг – Рогнеда – по-прежнему была рядом с князем и теперь с полным основанием приписывала происшедшее злодейство – пожар – нам. Доверие не только князя, но и дружины было, казалось, непоправимо потеряно. Многолетняя наша работа пошла прахом. Хотя мы и вырвались из лап Волхва, которого подвело любопытство и желание вызнать у нас все, что было можно, но Волхв на этот раз победил нас. Имея Рогнеду рядом с князем, ему не нужен никакой Святополк. Он приберет к рукам Ярослава.

Поговорили, о чем спрашивала поленица. Всех – о Никите, Смородинке и о пальце Волхва. Палец – хотел Волхв его вернуть, Силу свою восстановить. Не пришьешь палец, а все равно, пока у хозяина он – Сила держится. Вот еще зачем северная дочка объявилась… Не сказали ей про палец, да у Алеши в суме он. Вернется теперь к Волхву, заиграет Волхвовья Сила, повертит пальчик он, усмехнется зло и на шею повесит. Прежней Силы не будет, но и остаточная велика. А тут и поленица богатырей извела…

– В скит, к Никите, – сказал Илья.

– И потерять две недели? – сказал Алеша. – А Ярослав в это время уже уйдет в поход и либо погибнет, либо будет совершенно для нас потерян.

– У меня есть верный человек в Новгороде, – сказал я. – Только идти к нему надо пешком.

Мы бросили коней в лесу и подкрались к границам города. Пожар не разгорелся; судя по всему, даже княжеский дворец удалось отстоять. Мы выждали, покуда все уляжется, и пробрались в город.

Я вел товарищей к оружейнику Богдану. Много, Много лет назад меня привел к нему Учитель выбирать и сказал; «Это мой друг. Когда-нибудь он станет и твоим другом». Теперь я должен был потребовать от Богдана весомое подтверждение его дружбы… Богдан не удивился, когда увидел нас.

– Я знал, что вас так просто не взять, – сказал он. – Когда по улицам стали сновать всадники и искать богатырей, я понял, что лучше мне погодить ложиться спать.

Вкратце я рассказал ему, что произошло, – столько, сколько ему нужно было знать.

– Оружие я вам найду. Ваше вы уже, может быть, никогда не увидите. Найду и доспехи и коней. Найду любую одежду. А дальше – говорите, богатыри; чем могу – помогу.

– Пока что спать, Богдан, – сказал я.

Наутро мы узнали, что поход на Киев не отложен и войско выступает через два дня. Значит, два дня у нас и было.

Проникший на княжеский двор Богдан рассказал, что поленица расхаживает везде с князем, что князь озабочен, но глядит на поленицу влюбленными глазами, а она ему на ухо советы шепчет. Все было яснее ясного: Сила, переданная Волхвом Рогнеде, прочно угнездилась в Новгороде – при нашем не только попустительстве, но и покровительстве; неясно было одно – что решит делать с Ярославом Волхв дальше: не то легко погубит его, не то перекинется со Святополка на него. Последнее, впрочем, было трудно: Ярослав уже однажды еле ушел от Волхва, когда Илья прикрыл наше бегство, и как бы ни была велика Волхвовья Сила, а заставить Ярослава забыть весь тот ужас не мог даже Волхв. Впрочем, он мог вертеть им по-своему на расстоянии, через поленицу: Ярослав с удивительной легкостью победил бы Святополка, а в Киеве правил бы все равно Волхв.

– Может, ворона на него снова натравить? – тоскливо сказал Илья.

– Дочка твоя ворона этого такое говорить заставит, что не жить нам после этого, – зло усмехнулся Алеша.

– Сны напустить? – так же тоскливо продолжал Илья.

– Ярослав под защитой, – только и сказал я, помня, как даже в моих снах Маринка не могла до меня докричаться.

– Значит, надо убить Ярослава, – заключил Илья.

– Чтобы вся Русская земля от нас отвернулась?

– Тайно.

– После того, что было, даже если Ярослава убьет Волхв, нам все припишут.

– Поленицу кончить! – ахнул Илья, грохнув кулаком по столу.

– Ярослав не простит и не поверит.

– Прийти на княжий двор, пасть в ноги: выслушай…

– Да под Силой он, под Силой, да еще под женской Силой! – топнул ногой Алеша.

– И кто только Силу эту пустил по свету! – огрызнулся Илья. – На Смородинку поедем!

– Два раза на Смородинку – не много ли? – сказал Алеша холодно. – И потом: времени нет. Хитрость нужна, – сказал он немного погодя, постукивая ребром ладони о меч. – Хитрость. Может быть, я знаю…

Посовещавшись, мы решили, что ничего другого придумать не можем. Дождавшись вечера, Илья пошел стучать во дворы к новгородским боярам. До выхода войска оставались ночь, день и еще одна ночь.

Ранним утром, выехав из ворот дворца, княжеская свита нашла на земле тело Добрыни. Добрыня лежал неподвижно. Князь с опаскою выехал вперед, рука об руку с поленицей, смотрел, не приближаясь. Хмурился во гневе.

Будый соскочил с коня, потрогал:

– Дышит!

– В подземелье! – крикнул князь.

Бояре зашумели.

– Знаем Добрыню! – говорили они. – И Алешу и Илью! Прежде допросить прилюдно!

Поленица склонилась к уху князя. Тот кивнул и крикнул в ответ:

– На мою жизнь покушались! Сами вы это видели!

– Кто знает, зачем в спальню твою они шли, – храбро отвечал Будый. – А что стража убили, так мало ли они за тебя кровь проливали.

Поленица все шептала что-то на ухо князю. Раздались голоса:

– Ты, князь, если бы не богатыри, давно б уж к варягам ушел! Ты уйдешь – мы останемся. Хотим слушать Добрыню!

Кто-то уже плескал на меня холодной водой, тряс мою голову, но я был неподвижен.

– Пускай поленица его при нас допросит, она Силу имеет, он отвечать будет, даже если в себя не придет!

Поленица задумалась, потом зашептала что-то князю.

– Хорошо! – отрывисто сказал тот. – Но если запираться будет Добрыня, короткий у меня будет на него суд, при вас голову отхвачу. Или я уже и не князь здесь? Или кто-то другой на Святополка пойдет? – И он мрачно обвел глазами свиту.

– Пусть спрашивает поленица! – пронесся ропот. Та соскочила с коня, подошла ко мне.

Я ощутил, как могучая Сила поднимает меня и уносит куда-то. Я боролся с ней, но мой рассудок делался мне уже неподвластен, и я знал, что готов был отвечать то, что она мне велит. Внезапно мне сделалось легче, и я уже мог бороться: Алеша был на месте, где-то здесь, в толпе воинов, и помогал мне.

– Давно княжить решил, Добрыня? – спросила поленица.

Лежа неподвижно, с закрытыми глазами, не шевеля ни мускулом, одними лишь губами я выдохнул:

– Сроду не хотел, княгиня.

Ропот прошел по толпе.

– Расскажи, как князя околдовывал.

– Твое не расколдуешь, княгиня.

– Что это он тебя княгиней называет? – пошли голоса в толпе.

– По злобе! – дернулась поленица.

– Ложе с князем делишь, питье ему варишь, – прошелестел я.

– Эге-ге! – сказал кто-то.

– Руби ему голову, князь! – крикнула поленица. – Тебя поносит, не меня!

Князь, послушный, как ребенок, бросился ко мне и уже занес руку для удара, не внимая ропоту свиты. Но тут руку его сковало, и он так и застыл надо мной.

– Так я сама его зарублю! – крикнула поленица, но, прежде чем она успела выхватить меч, я вскочил на ноги.

– Стойте! – закричал я бросившимся ко мне. – Мое слово против ее слов!

– Руби его! – кричал князь, обливаясь потом и смертельно побледнев.

– Мое слово против ее слов! – крикнул я еще раз.

– Говори, Добрыня!

Я обнажил грудь в ожогах:

– Не ты ли пытала меня, девица?

– Не я!

– Сам себя я не пытал, ожогам два дня уже будет.

– Если и пытала, то по моей воле! – крикнул князь, силясь опустить руку.

– Нет у тебя теперь своей воли, князь Ярослав Владимирович. И не из северных стран приехала сюда девица-поленица, и не у богатырей она училась. Вспомни, с кем мы с тобой воевали, а рука твоя свободна.

Из обмякшей руки князя выпал меч, и я подхватил его, что было как нельзя более кстати, потому что поленица решилась действовать и бросилась на меня. Она хорошо училась нашим приемам…

Бояре соскочили с коней:

– Остановитесь!

Мы замерли; я – готовый говорить, поленица – весьма неохотно.

Мы с Алешей отчаянно боролись за князя. Три Силы схватились над ним, и князь застонал.

– Не порочь поленицу! – простонал он. – Вы давно уж собирались мною вертеть, да она мне глаза раскрыла! А смерти вашей я не хотел.

– Не хотел? Верю! Да не ты ли против своей воли сейчас надо мною меч занес?!

Князь озадаченно повел шеей: он чувствовал, что не хотел убивать Добрыню, но чуть не отсек ему голову.

– Скажи, князь: не поит тебя поленица травными настоями? Не обещает помощи?

Князь молчал.

– И пою, и обещаю, и страшную измену открыла! – вступила поленица.

Князь поднял руку.

– Через день мы выступаем в поход, – проговорил он угрюмо. – Богатырям место при войске. Возвращайтесь. Но поленицу бесчестить не дам!

Не оборачиваясь, пошел к коню, вскочил в седло, резко развернулся и поскакал к воротам. Поленица тоже не оглядываясь, последовала за ним.

Кто-то тронул меня за руку: Будый. Лицо его было серьезно.

– А дальше сами, Добрыня. Тут мы вам не помошники.

– Ошибаешься, Будый. Если князь сегодня примет питье из рук поленицы, похода не будет, – сказал я, с наслаждением всматриваясь в его исказившееся лицо.

Богдан ошибался: и оружие и коней – все нам вернули. Не вернулось только расположение князя. И Волхвовьего пальца в Алешиной суме, конечно, больше не было.

Напуганный моими словами, Будый побежал к Ярославу. Я просил передать: я должен видеть его – наедине или при Будом, – но немедленно, до того, как он будет сегодня пить или есть. Будый вернулся, запыхавшись: сейчас князь выйдет на крыльцо.

На крыльцо! Никогда так не принимали богатырей во дворцах русских князей. В другое время я бы и думать не стал бы – развернулся бы и ушел, но тут, сжав зубы, решил выдержать и это.

Князь появился скоро. С поленицей. «Крепкая девица», – подумал я мельком.

– Если будешь чернить поленицу, – предупредил князь, надув губы, – говорить с тобой не стану.

– Силу чернить можно? – спросил я спокойно.

Князь озадаченно посмотрел на поленицу, но та пока сама не могла понять, к чему я клоню, и ответила ему взглядом: будь осторожен.

– Так вот, князь Ярослав Владимирович. Хочу тебе сказать о Силе, чего обычно никому не говорю. Сила – чтобы вмешиваться в жизнь людей, и ни для чего другого она не предназначена. Можно Силой подчинить себе человека – но не в животное же ты его обратишь. Можно Силой остановить человека – но на очень короткое время. Чтобы Сила действовала долго, надо подкреплять ее травками. Ты помнишь, как я приковал тебя к постели и лишил сознания, когда ты поднял руку на князя Владимира? И с тех пор ты меня не любишь. Вот даже решил, что жизни тебя лишить хочу. И из моих рук ты трав больше не принимал. И прав ты был по-своему: слова можно одно говорить, а травы другие давать. Ты выступаешь в поход. Поход должен решить судьбу престола. Полюбилась тебе поленица – пусть рядом с тобой в поход едет. Не порочу ее и не черню. Напоминаю: из моих рук травы перестал принимать, чтобы от меня не зависеть. Вот и ни из чьих рук не принимай. О другом не прошу.

– Мои травы князю на пользу! – заявила поленица.

– А что, слаб так князь, что без трав не проживет?

– Твою порчу от него отвожу!

– Ну и в чем же была моя порча, поленица? Что от Волхва увел? Что в поход снарядил?

– К бунту народ подстрекали! Ладьи рубили!

– Что с народом делали, того не знаю. А что ладьи рубили – так и сам князь передумал бы, не ушел бы за море к варягам. Силен и смел он, князь, и поторопился народ.

– Ты князю медом уши не заливай!

– Так ведь лучше медом, чем горьким чем.

– Не пей ее варево, князь! – вдруг всхлипнул Будый.

– Что ж, если не мила я здесь, – сказала поленица, потупившись грустно, – уйду в другое место – слезы лить о том, как князь гибнет.

«Ничем не взять проклятую девку», – подумал я.

– Пока я жив, ты будешь со мной, – бросил князь. – И травы ее пить буду! – бросил он на меня презрительный взгляд. – От твоих трав я обезножел, а от ее – соколом летаю!

Я посмотрел на поленицу; своей Силой я увидел – неправду сказал Будому; не хочет поленица травить князя. Волхву он нужен живой и послушный, потому что Святополк уже бесполезен. И Святополка победить он ему поможет, и на глаза не покажется до времени, пока поленица при князе будет. Я почувствовал отчаяние: хоть голову сруби поленице – именем ее у князя Волхв потом многое добудет. Я признал про себя, что на этот раз побежден.

– Летай соколом, князь, – сказал я. – Мы только рады будем. Не мне тебя учить. А в походе на нас всегда рассчитывать можешь.

Несколько озадаченный, оборачиваясь на меня, не ожидая, что я так быстро сдамся, князь ушел, а я остался стоять на крыльце. Волхв снова плюнул мне в лицо.

Так я и сказал товарищам.

Илья долго и нехорошо ругал поленицу и всех нас.

– Ладно я, до тридцати трех лет сидел на печи, чуть меня Святогор не прогнал за неспособность, но вы-то: «Сила, Сила!» Где она, ваша Сила? Девчонка вас вокруг пальца обвела.

– Девчонка эта, Илья, – сказал я, – Волхвом воспитана и на крайний случай приготовлена. Сила ее не меньше нашей будет.

– А я-то в вас верил! Я думал – за Добрыней и Алешей я как за каменной стеной!

– Аи был бы ты за каменной стеной сейчас без Добрыни, – сказал Алеша зло. – А то и вовсе – во рву бы лежал. Ладно, – оборвал он себя и умехнулся слов но нехотя (а когда Алеша так ухмыляется – уходи лучше с дороги). – Может, и меньше наша Сила, а кончим мы поленичку и князя вылечим.

– Ну? – спросили мы с Ильей нетерпеливо.

– В княжеские палаты нам вход заказан. А в походе Князь в шатре будет.

– Ну? Ну? – торопил его Илья. – При чем здесь шатер, ну?

– В шатре костра не разведешь, – сказал Алеша загадочно.

Странное войско выходило в поход из Новгорода.

Князь сиял уверенностью в победе, войско же колебалось: посеянные нами сомнения в поленичкиной правоте дали всходы. Войско вообще не любит, когда князем правит женщина. А если тут еще и женщина с Силой, да не скрывающая этого… Нехорошие разговоры пошли по войску. Люди поумнее уж и Волхва поминали. Однако – сами заставили князя идти в поход, теперь назад копытами не сделаешь. Пошли на Киев.

Лазутчики донесли, что степняки со Святополком шли на Альту. На Альте два года назад погиб князь Борис от Волхвовьих слуг. Не стал защищаться, проливать кровь; не как князь умер – как мученик. И тогда спешили мы на Альту с Ильей, спешили, а все равно не успели, погиб Борис, и мог тогда меня убить Волхв, но не убил, а отпустил, как жалкого мышонка, в лицо плюнул. Впрочем, жалел об этом потом. И вот снова Альта…

Каждый вечер поленица варила князю травы. Требовала, чтобы воины окружали костер и никого к нему не подпускали; но многие собирались вокруг кольца и издали глядели, как крепкими руками мешает варево поленица, шепчет что-то, подбирает травы, хмурится в темноту. Смотрели и мы. Становились под ветер, нюхали по очереди запах, который доносился от котла; незнакомые травы все это были, хотя парочку похожих мы в Волхвовьем мешке на Змеином нашли. Потом меж двух рядов воинов несла котел поленица в шатер, поила князя, оставалась с ним до утра… Князь чувствовал себя прекрасно, лицо его сделалось едва что не юным, и дозорные со смешками рассказывали, что ночи он проводит не в тяжких думах. С нами князь не говорил; когда случайно проезжал мимо, мы шептали ему: «Отвары не пей!» – воины хмурились, Ярослав брезгливо поводил плечом.

На четвертую ночь мы стояли на полянах в лесу, была облачная, темная; только костры и светили, щелкая дровами. Как обычно, вышла поленица к костру, прижимая к груди мешочек с травами, осмотрелась, гневно нахмурилась, чувствуя на себе десятки глаз из темноты, из-за оцепления, потом села, принялась отбирать травы, шепча что-то, бросала одну за другой в огонь, хмурила брови, считала на пальцах время: старалась.

И вдруг появились над нею бесшумные тени; поленица ничего не замечала, но тени носились над нею все быстрее; ропот ужаса прошел по поляне. Поленица подняла глаза, вскочила и тут же в страхе отпрянула: прямо ей в глаза метил когтями огромный филин. Вскрикнула поленица, выхватила меч. Но филинов было трое, они оттесняли ее от костра, кружили низко в его свете, терпели жар. Разогнала их поленица мечом, канули филины в темноту, и только жуть осталась. Зябко передернула плечами поленица, сосредоточилась, слушала что-то или звала кого-то, меч не убирала. Потом села на землю, доварила зелье, подняла, бережно понесла в шатер. Многие крестились в ужасе; кто-то поминал Перуна. Пересказывали эту историю в стане, волновалось войско. Но что делать – не пойдешь к князю посреди ночи, да и днем ему эту историю рассказывать страшно. Поговорили и успокоились.

Затих стан. Потрескивают костры, ходят дозорные, переговариваются тихо. Да и лес затаился, словно прислушивается к чему-то. Кто-то застонет во сне, кто-то заворочается, а так – безмолвие.

Жуткий крик страдальца прорезал тишину. Второй, третий. Потом – один жуткий полустон-полувой. Повскакивали люди.

Кричал князь.

– Убила! Убила! – завопили люди, бросились к Шатру.

Князь метался по постели, катался, прижимал рука к животу, поленица бестолково суетилась вокруг. Схватили поленицу. Отбивалась, за меч хваталась, да против озверевшей толпы и поленице с ее Силой делать нечего.

Прибежал к нам гонец:

– Князя отравили!

Поспешили к шатру и мы.

Бояре шумели, кричали:

– Богатыри, вы травы знаете, лечите!

Князь уже и кричать не мог, давился рвотой и желчью, гудел только тоненько: «У-у». Илья держал его, мы с Алешей мяли живот. Князь отбивался; был уже не в себе.

– Отравлен, – сказал я громко, поднимаясь с колен.

Ропот прошел по толпе. В походе на смертного врага потерять князя?

Страшно крикнула поленица за шатром на поляне, задохнулась воплем.

Быстро кончили поленицу, затоптали люди.

Мы бегом бросились к костру, заварили свои корешки и травки.

Князь пришел в себя и мучился страшно. Сипел:

– Спасите!

Разевал рот, смотрел с мольбой: верил.

Мы стали вливать в него отвар. Поначалу желудок не принимал, потом пошло легче, князь жадно пил; слезы текли по его лицу: умирать не хотелось очень…

А потом боли прошли. Совсем. Провалился князь Ярослав Владимирович в сон, но перед сном прошептал нам:

– Простите…

Будый обнимал нас, плакал. Толпа взволнованно шумела кругом, расступалась.

– Завтра здоров будет князь Ярослав Владимирович, – объявил Илья важно.

Покричал народ, порадовался.

Подошли мы к поленице. Страшно было смотреть на ее тело.

– Так-то, дочка, – сказал Илья сурово.

Собрали мы поленицыны травы; снова половина незнакомых – ну да пригодятся. Порылись в сумке – нет пальца. Ушел уже к Волхву через верных людей… Рожок, конечно, нашли. Пошли в сторону от народа. Сели на сырую траву.

– А ну как не оклемался бы князь, а? – сказал тихо Илья. – После того что филины твои в котел побросали…

– Сам ты видел, Илья, что травы мы с Добрыней подбирали, – смеялся Алеша. – Безвредные травы. Мучительные, а безвредные.

– Мучительные, да… – вздыхал Илья. – Надо же – птахи выручили.

– Птахи, – смеялся Алеша, – да у филина ума побольше нашего будет. С ним говорить – как с монахом ученым.

– Уж монахи, да… – качал головой Илья. – Жалко, что не в бою ее кончили, – сказал он, помолчав и повздыхав. – Хоть и гадина была, а все же в бою надо было. Не по мне они, хитрости ваши.

Потом подумал и заключил:

– Старею, видно, не понимаю хитрого вашего века.

Махнул рукой, поднялся и ушел в темноту.

Наутро князь был здоров. Открыв глаза, приказал позвать богатырей. Смотрел в сторону, ломал пальцы.

– В третий раз вы меня спасли, – заговорил наконец тихо. – Всякий раз забывал про это. О пустом думал, с пустой головой в сети и попал. Больше не забуду – верите ли?

Вскинул глаза – с надеждой.

– От вас любой совет приму.

– От меня отвар примешь? – спросил я.

Ярослав засмеялся с облегчением. Вскочил, заходил по шатру. Алеша посмеивался в кулак. А у меня было тяжело на душе. Спасли мы Ярослава от поленицы и хозяина ее – Волхва; спасли и большее, чем князя. Однако спасли обманом. По-другому нельзя было, а все же скверна в этом оставалась. Что бы дальше ни было, а между нами и Ярославом лежала большая ложь.

– Что ж, князь, – сказал Илья, надувая щеки, – мир теперь между нами. А мы всегда Русской земле служили, говорили нам спасибо или не говорили.

– Разобьем Святополка?

– Разобьем, – сказал я. – Можешь быть теперь спокоен.

– Добрыне видение было, – сказал Илья, значительно округляя глаза.

– Самый главный совет дам, князь, – сказал я. – Кто бы из незнакомых ни приходил к тебе, первым делом спрашивай себя – не от Волхва ли он, и, чем большей Силой он обладает, тем пристальней на него смотри. Врага ты уже знаешь в лицо: это уже много – князь Владимир не знал, например.

– И рыбу меньше уди, – встрял Илья.

Ничто не могло испортить просветленного настроения князя. Я понимал его. Когда с тебя спадает чужая Сила – не важно, добрая или злая, приятно тебе было под ней или нет – ощущаешь огромное облегчение: вот, не замечал, жил под ношей, а теперь ноши нет.