Текст книги "Богатырские хроники. Тетралогия."

Автор книги: Константин Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

Я помахал рукой Добрыне, вобрал в легкие столько воздуха, сколько смог, и нырнул снова.

На этот раз я быстро устремился прямо в пещеру и поплыл по ней; и вот я уже был в полном мраке. Водоросли, свисавшие с ее потолка, щекотали мне спину; неожиданно руки мои уткнулись в дно: пещера превратилась в лаз, в который я и протиснулся.

И тут восторг внезапно оставил меня.

Развернуться я уже не мог, а это означало, что скоро я начну задыхаться, потом судорожно открою рот, упрусь в стены, изогнусь, вода хлынет мне в глотку – и это будет конец моих путешествий и праздников. Животный страх охватил меня. Руки мои тряслись. Удивляюсь, как я не выронил кинжал. Но у меня достало рассудка сообразить, что если и есть мне спасение – то только впереди. Но спасения не было, я уже бился в судорогах удушья и бессмысленно рванулся вверх…

И, ударившись о потолок, понял, что был спасен, потому что я вынырнул.

Я понял, что нахожусь под островом. Кромешная Тьма окружала меня. Я оглянулся – смутное серебристое свечение показывало вход в пещеру. Я дрожал всем телом. Из всех известных мне смертей эта была наименее приятной.

И вот мои руки уже дотрагивались до скалы, я из последних сил подтянулся и упал на нее. Я долго лежал так, пока не унялась дрожь, пока не пропали круги перед глазами, пока не перестало бухать сердце в груди. Скала была не по-земному холодна, и это быстро привело меня в чувство. Бесшумно я растерся, чтоб унять дрожь, и осторожно поднялся. Но пещера была, видно, высока; я поднял руку – и не достал до потолка. Держа руки с кинжалом перед собой, я осторожно двинулся вперед.

Я долго не мог найти проход, но наконец нашел, двинулся, держась за стену, дальше, усмехаясь тому, что могу заблудиться здесь; что ж, эта смерть была бы все равно легче той.

Пещера причудливо извивалась, я неспешно двигался дальше, все явственней слыша мерный стук Ильи. Это согрело меня: мои товарищи были рядом, даже если я их больше никогда не увижу. И тут, за поворотом, я увидел свет.

Я пошел еще медленней и тише, вжимаясь в ледяную стену. Противоположная стена освещалась все ярче, и наконец я увидел часть ярко освещенного подземного зала.

Свет шел от очага, потому что он мерцал, и казалось, что сами стены колышутся. Я двинулся – и увидел тень на полу. Я уже знал, что в зале находите Волхв: моя Сила запела. Не чувствовал ли он меня так же хорошо и не получу ли я стрелу в лоб, как только высунусь? Но я не знал иного способа попасть в зал. К тому же Волхв не дал бы видеть свою тень прежде себя; он должен был сейчас стоять спиной ко мне.

Я осторожно заглянул за угол. Волхв действительно стоял спиной ко мне, запрокинув голову и, видимо, прислушиваясь (хорошо долбил Илья! Именно он насторожил и тем самым отвлек Волхва). Враг кутался в плащ: здесь действительно было холодно, хотя обнаженное тело радостно ожило в волнах тепла, от очага. Невысокий и щуплый, Волхв казался совсем маленьким в этом зале, в окружении могучих стен. Но я-то знал, как страшно опасен он был.

Я стал лихорадочно соображать, что делать. Я умел хорошо метать кинжал. Но вдруг он скользнет и упадет, и я останусь безоружным, а Волхв невредимым? Я не мог допрыгнуть до него в один прыжок, чтобы сразу ударить в сердце. Сражаться Силой против Волхва, не вступая в бой, было бесполезно. Я колебался какие-то мгновения, собирая Силу и силы, но в это самое время я успел услышать, как Волхв пробормотал:

– Ишь, долбит! – и, помолчав, добавил: – Это, конечно, Илья.

И тут наши действия совпали: Волхв почувствовал, что в зале кто-то есть, и резко обернулся, а я бросился на него, надеясь в два прыжка быть у цели.

Время словно замерло. Я успел разглядеть приоткрытый от изумления рот Волхва, в котором – я отчетливо помню – не хватало одного зуба, темные глаза, неопрятную черную с проседью бороду. Он был безоружен. И я успел ощутить его Силу, которая укоротила мой прыжок. Я прыгнул снова, испытывая бешеную радость от изумления Волхва – еще бы, невесть откуда взявшийся нагой богатырь с кинжалом, – и уже в воздухе довольно неловко поворотил в сторону, потому что метнулся в сторону и Волхв.

И тут Волхв беззвучно раздвоился. Время пошло очень медленно, и я успевал приметить всякую малость. Один Волхв вышел из другого, он был как бы бестелесен (огонь просвечивал сквозь него) и тянулся к оружию, лежавшему на полу. Волхв, от которого отделился призрак, был, напротив, ясен до последней Черточки, шептал заговоры и смело смотрел мне в Глаза, не шевелясь. Не знаю уж, какой бог помогал мне но только я бросился к бестелесному, прозрачному, хотя телесный должен был при этом ударить меня в затылок, и, покуда прозрачный упырь нагибался за оружием, глубоко полоснул кинжалом по его правому боку. Раздался крик ярости и боли, брызнула кровь, и этот Волхв стал телесен; на одно мгновение я повернулся ко второму и понял, что он-то и был в самом деле бестелесный двойник, потому что он уже почти растаял, только какие-то тени еще висели в воздухе.

Когда я прыгал в третий раз, Волхв был уже вооружен мечом – а я наг, с одним кинжалом в руке. Но из-под ребер его обильно хлестала кровь, и Сила Boлхва заметно убавилась. Я, напротив, ощущал победный прилив ее и, увернувшись от меча, который Воли из-за раны держал нетвердо, попытался отсечь ему правую кисть.

Волхв отскочил, оставляя за собой кровавый след. Я едва ушел от меча и решил завертеть его. Я прыжками понесся по кругу, норовя зайти в спину, а Воля неловко поворачивался за мной, шипя сквозь зубы непонятные мне слова и пытаясь держать меня на расстоянии.

Тьма стала опускаться на подземелье, пошел гул отдаленный хохот, и красные искры замелькали в воздухе, и я уже знал, что Волхв зовет Больших Духов.

Тут бы и пришел мне конец, но меня как-никак учил Святогор, и я зажег в своей груди правее сердца огонь; если бы я опоздал на миг, Большие Духи уничтожили бы меня, но я догадлив, и вот тьма остановилась в нерешительности, как туча, и я снова видел Волхва и вел его по кругу.

В несчастливое для себя мгновение, не в силах больше выносить боли в правом боку, видя, что Большие Духи приостановились и надо рассчитывать на оружие, он решил перекинуть меч в левую руку и тут я ударил по левой кисти, и надрубил ее глубоко и отсек палец, и Волхв взвыл, и меч выпал из его руки. Задыхаясь, он стал отступать, повторяя:

– Замри, замри!

Тут Волхва окутало синее пламя; я никогда не думал, что даже Волхв с его Силой способен на все то, что я видел, но у меня не было времени изумляться; одержимость владела мной, и, не осознавая, что делаю, я бросил всю свою Силу на синее пламя… Оно заметалось, появились бреши, и я уже снова видел смертный оскал Волхва, которого если и могло теперь что-то спасти, так это пламя; я рубил синий огонь кинжалом, и – дивное диво – я действительно рубил его, как дерево, и брызги пламени летели в стороны, и вот уже пламя свелось к огненному обручу вокруг ног Волхва, и я выбил его из этого кольца одним ударом в глаз – Волхв отшатнулся, и пламя исчезло.

Я ощущал бешенство Волхва; тьма Больших Духов развеялась, потому что Сила его таяла («Палец! – мелькнуло у меня в голове. – Палец!»), а моя прибывала – видно, помогали мне боги, – и мне было противно бросаться на него и душить, как было бы противно душить змею, противно было даже подумать, что мои руки будут прикасаться к его коже, и я сек эти вытянутые руки кинжалом, а Волхв все выл:

– Замри, замри!

Несколько раз я почти попадал ему в грудь, но всякий раз его Сила отводила мой удар, но наконец не отвела, и я вонзил кинжал ему под горло, и Волхв захрипел, и ухватился за мои руки мертвой хваткой, но тогда я дернул кинжал вниз, и он обмяк и упал.

Но в ту же минуту он провалился сквозь землю.

Поначалу я не мог поверить своим глазам, а затем Все понял: умирающий или мертвый Волхв провалился в колодец. Я заглянул туда, и все, что я увидел, – это как вода брезгливо уносила его безжизненное тело в сторону моря…

Я огляделся. Коридор вел еще куда-то, но у меня не было большой охоты лезть туда в темноте; Волхва больше не было на свете, а тайны острова меня интересовали мало.

Я вернулся в зал. Очаг (интересно, как он доставал дрова?), огромный чан с водой (мне было противно ее пить, хотя рот мой горел); звериные шкуры в углу; доспехи; лук; стрелы Волхва. И вот – наверно, единственно ценная вещь – сума Волхва. С некоторым трепетом я взял ее в руки, словно ожидая, что оттуда выползет клубок змей. Но клубка змей не выползло. Травы. Золото. Ничего, что бы наводило на след его последних замыслов. Я покончил с Волхвом, но какие семена он посеял на Русской земле, догадаться я не мог. Одно я знал твердо: не мог Волхв пронести все; это сквозь морской лаз. Должен был быть какой-то тайный выход, которого мы не нашли.

И тут вернувшееся ко мне любопытство едва не погубило меня.

Я огляделся, взял из очага тлеющую головешку и пошел по коридору. По дороге я заглянул в колодец – чернота, плеск воды. Попутно же я отметил, что стук Ильи наверху прекратился.

Но едва я вошел в коридор, как почуял опасность.! Я стал подвигаться шажками и неожиданно, не понимая почему, отскочил.

Через мгновение я все понял. Раздался грохот, и огромная глыба упала на то место, где мгновение назад стоял я. Посыпались камни. Коридора больше не было. Был свежий завал. Посмертный подарок Волхва.

С большим сожалением я отступил, плюнув по дороге в Волхвовью могилу.

Я решил прихватить с собой суму – как свидетельство моего подвига. И еще… я подобрал отрубленный палец Волхва. Лишившись его, Волхв ослаб: не в самом пальце дело, но Сила требует целого тела. Мне было противно подбирать этот кровоточащий обрубок, невероятная брезгливость к злой Волхвовьей плоти охватила меня; но я хотел показать товарищам хотя бы это, если я не мог показать им мертвого врага.

Я вошел в воду. Это было несказанно приятно; она смывала пот и саму скверну прикосновения к Волхву.

По неровному свечению я без труда нашел лаз. Я нырнул в него без содрогания, хотя в моей памяти он остался как едва ли не самое страшное воспоминание жизни. Но теперь я был так опьянен победой, что ничто не страшило меня. И действительно – вот чудо! – я спокойно миновал лаз и, когда вынырнул на поверхность, задыхался меньше, чем можно было ожидать.

– Алеша! Алеша! – кричали мне два голоса.

Только когда руки товарищей подхватили и вытащили меня из воды, я понял, как смертельно устал.

А к вечеру стали умирать варяги.

Мы готовили на морской воде рвотное, но оно уже никому не помогло. Яды Волхва если и поддаются лечению, то лишь в первые минуты.

Моряки проклинали нас и наше золото. Даже мне сделалось не по себе от их проклятий, хотя, как считал я, наша совесть была чиста: ведь мы же предупреждали их.

– Все-таки надо было связать им руки, – пробормотал Илья.

– Или вылить всю воду, – сказал Добрыня.

Я молчал. Я-то считал, что каждый сам ответственен за свое безрассудство. Если тебя предупредили сведущие люди, а ты не внял – ты платишь, и это уже твоя дело.

Кто бы ни был ответственен за их безрассудство, но, когда я стоял над двенадцатью скорчившимися трупами, непроизвольная дрожь прошла по спине. Последнее дело Волхва!

– Если бы не Алеша, – мрачно кивнул Илья, – мы бы теперь тоже тут лежали.

Нам чудовищно хотелось пить. Мы остались без команды на безводном острове. Никто из нас понятия не имел о том, как управлять судном. Найти путь ж земле было легко – все богатыри находят дорогу по звездам без труда. Но как совладать с парусами? С рулем?

– Делайте что хотите, – твердил Илья, – у вас мозги молодые, справитесь. Подыхать на этом смердящем острове я не хочу. Вы меня сюда заманили – вы меня отсюда и вызволите. Не может Илья умереть не на Русской земле.

– А мы, значит, можем? – прищурился я.

– Вам Царьград нравится, – сердито отвечал Илья. – Целуйтесь там со своими греками. Добрыня вот на Восток все хочет. Голову сложить там не боится. А ведь это надо тоже думать – где голову сложишь.

Мы стали совещаться дальше. Безусловно, нашей обязанностью было осмотреть подземелья острова. Кто знал, что они таили? Где вышел на поверхность Волхв первой ночью? Чему мог научить нас остров? Он был чужой нам, но, когда находишь тайну, не спрашиваешь, чья она. Однако на росе нам было не протянуть больше ночи. Знающий, но мертвый богатырь – это не нравилось даже Добрыне. Мы решили отплыть вечером, сами не зная как. В конце концов, на судне были весла; если мы не справимся с парусами (а мы скорей всего не справимся), надо будет грести – хотя даже три очень сильных человека будут продвигать корабль вперед чрезвычайно медленно и могут умереть от жажды очень быстро. Но это была единственная надежда на спасение – да-да, на спасение, речь шла именно об этом. Была, конечно, еще бочка с водой в подземельях Волхва – но что это была за вода? Никто из нас не прикоснулся бы к ней…

Пускай нас осудят, но мы не стали хоронить моряков в земле. Рыть могилу для двенадцати человек, в сухой земле, на скалах? Нам нужно было беречь силы. И мы привязали к телам камни и опустили их в воду. Добрыня прочел молитву… Никогда я не мог понять меры человеческой беспечности, думал я. Я хотел даже выбросить проклятое золото в воду, но Илья сказал:

– Вот уж не надо, вот уж глупо, Алеша. Хоть семьям передать.

И конечно, он был прав.

Мы пересмотрели травы Волхва, и нехороший холодок пробрал нас. Мы не знали почти ни одной. В своем большинстве это были травы из неведомых стран. Мы решили забрать их с собой, чтобы, если боги позволят, и мы доберемся до земли, разобраться в них куда тщательно.

Мы перебрали суму Волхва до ниточки – но нет, больше ничего мы не нашли.

– А вы думали найти жизнеописание! – издевался Илья. – «Правдивая история о том, как я собирался погубить Русскую землю, с приложением будущих замыслов»!

Мы прилегли отдохнуть в тени храма.

– Пожалуй, теперь караульного можно не ставить, – печально усмехнулся Добрыня.

– А мы все же поставим, – буркнул Илья. – Мы по-другому не приучены.

И остался караулить первым.

Не успели, казалось, мы заснуть, как услыхали го/ Ильи:

– Эй, богатыри, проснитесь. Диво дивное… И мы увидели парус.

Моим первым движением было вскочить и бежать к пристани.

Моей первой мыслью было: «Не торопись». Богатырям стоит всегда предполагать худшее. Я взглянул на товарищей. Они тоже нахмурились. Похоже, вместо холодной воды и спокойного путешествия к земле нам предстоял бой.

– А ведь это, наверно, разбойнички, – промолвил Илья.

– Больше некому, – согласился Добрыня.

Укрыться в расщелине на этом острове было проще простого, однако надо было решать, как держать бой. Решили разделиться и залечь по трем ямкам, из которых простреливалась пристань.

Разбойнички явно ничего не подозревали. Я стал гадать, не связаны ли они были с Волхвом. Не было у Волхва своего корабля, а нора его здесь оставалась, надо полагать, убежищем на самый крайний случай: кто бы еще, кроме меня, достал Волхва прямо из-под воды? Значит, кто-то привозил Волхва сюда и забирал его обратно. Не за ним ли приплыли разбойнички? Не надо всех убивать, думал я, кого-то и допросить можно, а кого-то, может быть, и заставить отвези нас на материк: к чему самим-то с премудростями этими возиться?

Корабль полным ходом шел к пристани. Разбойнички, видно, чувствовали себя здесь как дома. Вдруг корабль замедлил ход, и меня прошиб холодный пот: у пристани стоял Сокол-корабль! Я стал быстро соображать и пожалел о том, что мы похоронили моряков: если бы разбойнички увидели мертвецов на берегу, они бы решили, что Волхв уже справился с ними сам. В досаде я ударил кулаком по скале. Вот куда заводят добрые намерения! Хоронить негодных беспечных варягов, чтобы потом оказаться в осаде разбойничков, не смея поднять головы!

Корабль кружил долго. Тени медленно перемещались, и мне казалось, что сейчас я, распластанный, здесь и кончусь от невыносимой жажды и зноя. А кто не лежал на горячих скалах в кольчуге, тот меня не поймет… Я знал, что мои товарищи испытывают то же самое. Как долго мы проживем без капли воды, не смея поднять голову? Не до ночи ли? Хорошенькая получалась победа над Волхвом. И тут я принял решение.

Я медленно поднялся во весь рост и, не глядя в ту сторону, где залегли мои товарищи, побрел к пристани. На ходу я пошатывался и спотыкался. Дойдя до ступеней, я упал на колени и склонил голову. Краем глаза я следил за морем, представляя, какое недоумение должны испытывать мои товарищи.

И тут корабль полным ходом пошел к пристани. Я не знал, убьют меня или не убьют, но у Добрыни с Ильей была теперь возможность уцелеть. Вот уже корабль был совсем близко; и я поднял голову: «Десять человек», – быстро сосчитал я. Они стояли с Мечами наготове. «Неужели сразу примутся рубить?» – подумал я и хрипло прокричал:

– Воды!

– Бросай меч и кинжал, – услышал я и понял, что убивать меня сразу не станут. Я медленно поднялся с колен, шатаясь, и отбросил оружие в сторону. «Легкая смерть!» – мелькнуло у меня в голове. Пять человек соскочили на ступени в воду и бросились ко мне. Я покачнулся и стал падать. Они брезгливо отшатнулись – а я всегда говорил, что брезгливость до добра не доводит – и метнулся им под ноги. Трое упали; я услышал свист стрел. Мало кто так хорошо стреляет из лука, как обозленный и измученный богатырь.

Пока я душил одного, двое уже полегли, а еще двое в ярости бросились рубить меня. Мало кто так изворотлив, как богатырь, сражающийся за свою жизнь. Стрелы свистели еще, и, когда я добрался до своего Туга, у меня оставался только один противник.

Корабль уже отплывал: оставшиеся в живых были заняты делом, не имея времени защищаться. Я молил Бога, чтобы мои товарищи не дали кораблю уйти – и что же, корабль беспомощно закружился на месте.

Я бросился по ступеням в воду и перемахнул через! борт. Двое обреченных метнулись ко мне с кинжалами – но сейчас меня могла бы остановить только дюжина, и вот один был убит, а второй расчетливо ранен.

Илья и Добрыня бежали к пристани.

– Где тут у вас вода? – спросил я разбойничка весело.

Теперь на коленях стоял не я, а он. Бояться мне больше было нечего, я подхватил бочонок и прильнул к нему…

Когда я едва заставил себя оторваться, Илья с Добрыней были уже на корабле, еле держась на ногах от жары и жажды. Я кинул бочонок им, а сам подошел к пленному:

– Зачем приехали?

Он молчал, и тут меня забрала ярость, и я пнул его ногой. Почему-то я сразу подумал, что не успел насладиться смертью Волхва.

– За золотом… – прошептал он, серея от боли.

– Врешь, – сказал я и занес ногу для удара. Спиной я чувствовал одобрение Ильи и крайнее осуждение Добрыни. Я мог бы сказать ему: за Волхвом пришли? Но я не хотел делать этого, ярость бушевала во мне, я вдруг вспомнил, сколько трупов оставил Волхв на русской земле, и я ударил его еще раз.

– Мы пришли за… хозяином…

– А кто твой хозяин? – сказал я и ударил снова, чувствуя, что Добрыня сейчас прожжет мне глазами дырку в кольчуге.

– Волхв! – прокричал он. – Не бей! Я ничего не знаю! Мы привезли его сюда двадцать дней назад! Мы должны были сегодня забрать его! Больше я ничего не знаю! Он говорил только с Клыкастым! Я ничего не знаю! Я раньше никогда не видел его!

– И куда же вы дели припасы для Волхва?

– Мы вынесли их на берег и уплыли. Так сказал Волхв.

«Он не врал, – думал я. – Он действительно ничего не знал. Хорош был бы Волхв, если бы поведал о своей – может быть, главной – норе!»

– Где вы забрали Волхва?

– В Царьграде. Он сам нас нашел. Я больше ничего не знаю! Что-то знал Клыкастый…

– Вовремя ты Клыкастого подставил, – сказал я. – Управлять кораблем умеешь?

– Да! Да!

Я перевязал ему рану.

– Ну и выдумщик же ты, Алеша! – сказал мне Илья восхищенно. – Я уж думал, ты от жары в уме повредился, когда к пристани-то пошел!

– Только вот остановиться вовремя не умеешь, – сказал Добрыня, оттаивая.

Делать нам на острове было больше нечего. Разбираться с ходами и тайными лазами Волхва было уже не с руки: надо было спешить прочь с этого острова, который мог еще раз попытаться нас погубить, и возвращаться в Русскую землю; да и после смерти Волхва тайны его уже не имели большого значения.

Мы дважды обошли на корабле остров, надеясь что тело Волхва вода вытащит из подземных колодцев и прибьет к берегу, но ничего не нашли. Усмехаясь, я представлял, как плоть Волхва уже рвут на куски жадные морские твари.

Когда мы удалялись от острова, я весело смотрел на эту каменную гигантскую всплывшую рыбу и думал, что, как бы хороши ни были Добрыня с Ильей, на этот раз это был мой подвиг.