Текст книги "Письма 1886-1917"

Автор книги: Константин Станиславский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 74 страниц)

90*. К. К. Алексеевой

Ессентуки, 22 июля 1900

22 июля 1900

Милая и дорогая моя дочка, моя хорошая, добрая и умная девочка,

вчера ломал себе голову: когда ты новорожденная, 21-го или 22-го. Решил, что сегодня. Если ошибся, прости твоего беспамятного папу, который не помнит даже, когда он сам родился.

Благословляю я этот день 21 или 22 июля, когда бог послал мне тебя, славную мою девочку. Мы тебе особенно обрадовались после смерти нашей бедной первеницы. И маленькой росла ты и утешала нас, и теперь пока, слава богу, ты нас радуешь; конечно, бывают кое-какие грешки, но что же делать, ведь и на солнце есть пятна, а все-таки оно светит и греет.

Старайся и ты жить так, чтобы всем вокруг себя светить и согревать людей добротой своего сердечка.

Знаешь, что завещал мне мой папа, твой дедушка? Живи сам и давай жить другим. Вот и ты старайся, чтобы все вокруг тебя были счастливы и веселы, тогда и тебе будет жить хорошо. Правда ведь? Гораздо веселее живется, когда все улыбаются и любят друг друга.

А когда все ходят скучные, сердитые, не разговаривают друг с другом, тогда и самому на душе становится скучно. Правда? А знаешь ли, что для этого нужно делать? Побольше прощать другим их ошибки и нехорошие поступки.

Как-нибудь с тобой мы поговорим об этом, и я тебе вспомню из жизни много рассказов интересных, кто знает, может быть, они пригодятся тебе, а пока от души желаю, чтобы сегодняшний день для тебя, так же как и для нас, был бы радостный, веселый, чтобы ты резвилась, прыгала, танцевала, словом, делала бы все, что тебе приятно.

Поцелуй от меня покрепче маму. Смотри поцелуй ее так крепко, как я люблю ее, а ведь ты знаешь, что люблю я ее очень, очень сильно. Поцелуй и нашу добрую бабушку Лизу, и нашу хорошую бабушку Олю, если она еще у вас. Игоречка изомни в своих объятиях. Не забудь поздравить от меня mademoiselle, няню, Дуняшу, Полю, Егора, словом, всех, всех. Мысленно обнимаю тебя и целую.

Горячо любящий тебя

папа

91*. К. К. Алексеевой

Лето 1900

Ессентуки

Милая моя умница и добрая моя дочка Кирюля,

пишу тебе, но так как ты теперь ученая, то прочти громко обо всем Игоречку. Скажи ему: пусть поскорее учится читать, тогда и ему буду писать письма. Итак, я обещался тебе описать два детских праздника. Первый праздник был здесь в маленьком-маленьком театре. Давал его здешний Детский сад. Это такое общество, которое на свои деньги содержит небольшой сад. В этом саду много разных игр: лаун-теннис, гимнастика, качели, кегли, крокет, биллиард и проч. Сюда собираются дети и целый день играют под присмотром нескольких барышень и детей-распорядителей. Сами дети по очереди наблюдают за порядком, и все должны их слушаться. У них на груди есть такие значки. Если произойдет спор или драка, то распорядители должны разбирать: кто прав и кто виноват. Дети очень любят этот сад и собираются здесь в большое общество. Итак, в 5 часов сюда собрали всех детей. Построили их попарно и длинной вереницей повели в большой парк. В парке есть галлерея № 17 и в ней маленькая сцена. Сюда собралась публика. Детишки были очень оживлены и ждали спектакля. Перед спектаклем я учил одну девочку, как нужно говорить стихи, но она ничего не поняла и осрамилась. Итак, подняли занавес. Все дети, участвующие, были расставлены на сцене. Какой-то военный, офицер, начал играть, и все пели – очень мило. Они пели русские песни. Потом вышел какой-то гимназистик, начал читать стихи, но струсил, запнулся и все позабыл, покраснел и убежал. Но ничего, ему все-таки похлопали. Потом выходило много девочек и читали стихи, но они были такие трусишки, что от робости едва слышно говорили. Я ничего не слыхал. Видно, что стоит девочка, шевелит губками, а что говорит – не слышно. Наконец, выходили и по двое, и по трое, и больше. Читали разные басни, например «Квартет». Одни читают за мартышку, другие за медведя, за соловья и проч. Это было очень смешно. Потом опять вышел хор, и какая-то шустрая девочка, которую зовут Адель (она полька), отлично запевала «Ах попалась, птичка, стой». Хор ей подпевал. У нее очень хорошенький голос, и так смело она держалась, что я ей похлопал и вся публика кричала ей «Браво, птичка!» Та же самая Адель вышла и очень хорошо прочла какое-то стихотворение. Громко, все было слышно и понятно. Наконец, вышла девочка с тебя ростом и великолепно сыграла на рояле очень трудную пьесу. Вот это было очень хорошо, и она так конфузливо и мило кланялась. Была и целая маленькая пьеса, но они так плохо играли и так тихо говорили, что о ней не стоит и писать. О втором празднике напишу в другом письме. Он был гораздо интереснее.

Спасибо тебе большое за твое милое письмо. Право, ты делаешь большие успехи, и это меня очень радует и заставляет тебя еще больше любить. Пиши мне еще, но только тогда, когда тебе захочется самой. Скажи маме и mademoiselle, что я прошу не принуждать тебя писать писем. Пиши что вздумается, хоть с ошибками, все равно, мне все интересно.

Целую и благословляю тебя и Игоречка. Mademoiselle, няне, Дуняше, Поле – поклоны. Бабушку крепко поцелуй.

Папа

92. Вл. И. Немировичу-Данченко

9 августа 1900

Алупка

Милый Владимир Иванович!

Разрешите писать карандашом. Для моего здоровья это имеет огромное значение, и вот почему. Сейчас я сижу на берегу моря на камне, между тем, если я буду писать пером, приходится сидеть дома в душной комнате. Я приехал в Ялту 5 августа пароходом, после двух дней путешествия по бурному морю. 5 августа весь день ходил шальной. В воскресенье на меня нагрянули ялтинские знакомые, а в понедельник я бросился в Алупку, чтоб искать помещение и удрать от знакомых. Во вторник переезжали из Ялты в Алупку (дача Постельниковой). Сегодня наконец начинаю отдыхать. Перед самым отъездом мне удалось получить Ваши письма, за которые очень, очень благодарю Вас и спешу ответить по пунктам.

Дай бог Вам здоровья и сил к предстоящему сезону. Дай бог, чтоб занятия распределились так, чтобы Вам пришлось побольше заниматься художественным делом, более близким Вашему сердцу ¹.

Итак, с начатием трудного сезона (трудного потому, что в нашем распоряжении большой театр ²)! Боюсь, что начало репетиций будет вялое. Для «Снегурочки» не хватает двух Лелей – Желябужская явится к 10 августа, а Книппер опоздает. Сестра совсем измучена болезнью ребенка и, безусловно, нуждается в отдыхе (говорю это несмотря на то, что к своим я гораздо строже, чем к чужим). В довершение всего – Самарова ³. Перед самым отъездом она поймала меня в Ессентуках и заявила, что ее доктор не выпускает ее до тех пор, пока она не возьмет известное количество переходных ванн; только в этом случае он ручается за ее здоровье, в противном же случае он пророчит ей зиму еще худшую, чем та, которую она только что пережила. Я не мог проверить слов доктора и пожалел только, что она своевременно не списалась с конторой. Не знаю, что она написала Вам. Боясь, что Вы подумаете, что я вмешался не в свое дело и дал ей какое-нибудь разрешение, пишу, что я ей ответил: «Вы спрашиваете меня: буду лично я в претензии за опоздание? – Нет, если дублерша будет на месте и ход репетиций не задержится. Согласен и с тем, что для дела лучше, если Вы пропустите несколько дней теперь и будете здоровы весь год. Жалею, что доктор не предвидел ранее замедления в лечении и не дал Вам возможности своевременно снестись с конторой. Телеграфируйте скорее в Москву, так как разрешать отпуск я не имею права». Вот мой ответ Самаровой.

Относительно Симова и его отпуска: Вам и книги в руки. Меня же смущают два обстоятельства: а) Симов действительно устал и работал это время добросовестно, б) у Симова больна жена, и желательно дать ему свободу, чтоб он не почувствовал себя в кабале и не махнул на нас рукой.

4-й акт «Штокмана» у Калужского. Москвин не уйдет!.. За это лето мы сблизились с ним, и после его гастролей в Таганроге я почувствовал, что он боится провинции. Мейерхольд под сомнением.

Пишу под большим секретом. Вчера выжал от Чехова: он завтра уезжает в Гурзуф, писать, и через неделю собирается приехать в Алупку читать написанное. Он надеется к 1 сентября сдать пьесу, хотя оговаривается: если окажется удачной, если быстро выльется и проч. Он пишет пьесу из военного быта с 4-мя молодыми женскими ролями и до 12-ти мужских ⁴. Знаю, что Мейерхольду, Книппер, Желябужской, Вишневскому, Калужскому будут хорошие роли. Повторяю, все это пока под большим секретом, я обещал. Вам же необходимо это знать. Думаю, что с началом сезона легче будет отпустить Вас, чем до его открытия. Надо подумать и дать возможность отдохнуть и кончить пьесу ⁵.

Давать ли на нашу сцену доступ только образцовым произведениям? Конечно, да, пока эти произведения не иссякнут. Отчего не поставить пьесу Федорова, но только не у нас, а в театре Парадиза или в Охотничьем ⁶. Относительно Вашей пьесы ничего не пишу, потому что ничего не знаю. Молю бога, чтобы Вам удалась хорошая пьеса в том направлении и с тем пониманием, кот. Вы высказывали не раз за время существования нашего театра.

Спешу перейти к самому главному, то есть к планировке «Мертвых» ⁷. Вы просите переменить план декораций «Мертвых»? Да, конечно, меняйте, раз что план интересен и вся постановка ведется в правильном направлении, то есть не от условностей, а от жизни. Я не считаю свои планировки непогрешимыми, тем более в «Мертвых», о которых я, в сущности, мало думал. Кстати, отвлекусь – Флеров (он в Ялте) и Чехов заинтересованы пьесой.

Окончив «Штокмана», я сказал себе: «Владимир Иванович занят своей пьесой, надо ему дать покой; к самому спешному времени, когда необходимо будет начать репетиции „Мертвых“, мы можем очутиться без составленной планировки». Ввиду этих соображений я начал первый акт, и теперь он дописан. Что с ним делать? Вышлю его Вам, и поступайте как хотите. Никакого самолюбия не может быть. Ему нет места в нашем театре. Если планировка не годится – отложите ее, но не рвите, так как я собираю свои работы, они нужны мне для моих режиссерских записок, которые я пишу ⁸. Прежде всего констатирую, что присланный Вами план меня очень порадовал. Он сделан с хорошей фантазией, но в нем есть некоторые непрактичности. Разрешите мне их коснуться.

1) Прежде всего мало показано горизонта – у Вас свободно на авансцене и узко сзади, сцена будет казаться душной, без воздуха. Вспомните бульвар из «Сердце не камень», там взята такая же точка зрения, так же мало открыт горизонт – и на сцене душно, сдавленно.

2) Мало мест для групп. Я вижу только два, а именно: балкон, и стол, и стул – № 8 и 9. Это самый главный недостаток. Балкон В и группы у фонтана (No№ 11, 10, 12) пропадут, если не поставить весь дом более углом к публике, но в этом случае балкон Б пропадет и горизонт еще сузится. Не скосить ли угол Д (я начертил пунктиром на Вашем плане).

3) Ели не выйдут, не лучше ли заменить их стволами сосен или (это, конечно, не то настроение) кадками с пальмами?

4) Не потребует ли висячий балкон большой механики? Если удастся, очень хорошо. Под балконом я сделал бы в каменном фундаменте ниши (есть у меня такие норвежские мотивы), в них ползучие растения и лавочки или тумбы с вазой. На фоне зелени к тумбе можно случайно поставить Ирен в белом. Это напомнит, как она позировала, и даст Савицкой случай показать свою античную позу.

5) Сцена Рубека и Майи так длинна и лишена действия, что необходимо наполнить ее и объяснить, почему они сидят так долго. Я сделал в своей планировке продолжительный завтрак.

6) Балкон В мне очень нравится, но характерен ли он для норвежской деревянной стройки?

7) Чахоточный мне нравится. Нравится толстый господин с лысиной, но я бы не сводил их вместе, чтобы не вышел грубый контраст: худой и толстый.

8) Маркизы[28]28
  Маркиза – навес из материи, защищающий от солнца. – Ред.


[Закрыть] дают настроение солнца, это хорошо.

9) Восстаю против кельнеров. Лучше горничные. В Финляндии, в маленьких местечках Швейцарии эти горничные в национальных костюмах дают хорошее «настроение». Кельнеры – слишком трактирны, ресторанны. У меня набрались хорошие мотивы национальных норвежских костюмов.

10) Птичка – хорошо. Ворон тоже, но невыполним. До сих пор не нашел такого пищика.

11) Это очень хорошо – сделать группу из худосочных девиц и кавалеров, но опять этого можно достигнуть только контрастами, а то может случиться, что все будут безличны, и толпы-то и не будет. Не выйдет, думается мне, скука, если не будет 2-х, 3-х пятен веселых. С таким расчетом я делал свою толпу и впустил: французов (шумных) – велосипедистов, быстро въезжающих на велосипедах, дающих тревожные велосипедные звонки.

12) Очень настаиваю на table d'hote. Характерны для курорта: ленивый стук посуды накрывающегося стола, звонки в разных местах сцены (звук густой), сборы больных к столу и потом их говор, тихий, скучный, за столом. Далее, они лениво расходятся, и снова тишина. Настаиваю и на проходящем вдали пароходе близко у берега. Видны только двигающиеся верхушки мачт и дым из трубы. Хорошо вдали представить шум шаров при игре в крокет. Возгласы при игре в лаун-теннис.

13) Что придумать для оживления авансцены: бильбоке, фонари на столбах, которыми по вечерам освещается парк, гамак. Разных английских фасонов кресла (с ручками, на которые кладут ноги). Колодец, обложенный камнем. Pas de geant,[29]29
  гигантские шаги (франц.).


[Закрыть] телефонный столб, сход вниз (люк) на авансцене и перила, большой зонт – грибом, на палке, вокруг палки круглая скамья.

Крокет и забытые молотки и шары. Сетки лаун-тенниса. Курганчик – горкой, вход к нему, и на возвышении лавочки. Обелиск с подножием, на которое садятся. На камне выгравирован год постройки гостиницы. Кишка на колесиках для поливки растений, бочка, куда копится вода для поливки. Бочка наполовину врыта в землю. Палатка из холста, раскинутая среди сада для тени. Столики ресторанные со скатертями и проч. и проч. Дай бог успеха. Даю полную carte blanche,[30]30
  свобода действий (франц.).


[Закрыть] а то говорят, что я не позволяю режиссерам развернуться.

Роль Магды больше всех подходит к Нюше и по фигуре и по темпераменту, но как-то она будет читать стихи? Полезно было бы поиграть и Роксановой, но у нее выйдет вторая Раутенделейн ⁹. Нюша жаждет дублировать Купаву, но очень рекомендую дать Купаву и Григорьевой 2-й ¹⁰.

Ломоносов – Мизгирь, что ж, как дублер сойдет, а то жидковат. Я, для выручки оклада Ломоносова, должен подготовить Иоганна и показать на утверждение.

У Фейгина есть две интересные пьесы, которые он переводит для нас.

Сейчас получил два Ваших письма и отвечаю на них. Не узнаю Вашего почерка. Должно быть, Вы сильно устали. Искренно сочувствую. Из письма Вашего уж я почуял дух сезона. Да… начало печально, и приходится подтягивать. Григорьев… ой, ой, это большой скандал, я бы попросил его оставить театр. От меня передайте ему, что, если он окажется виноватым в неумении держать себя в публичном месте, он для меня больше не существует.

Чуется мне, что Грибунин скорее и легче всех уйдет из нашего театра. По-моему, он ненадежен.

Согласен, что нужно одновременно готовить и «Мертвых» и «Штокмана». Ходит слух, что Баратов очень болен. Кто же Гофстад? По-моему, Мейерхольд. Мог бы Качалов, но он сильно занят, и Кошеверов (не интересен). Мы его рисуем весьма приличным, светским человеком, с прекрасной внешностью и гнилой душонкой ¹¹.

Чувствую, что Вы сильно въехали в «Мертвых», дай бог. Вы, судя по письму, ждете от меня ответа относительно перемены декорации 1-го акта, но ведь в первом письме Вы писали: если я ничего не имею против – молчать, если протестую, то телеграфировать.

Относительно детей – ничего также не имею, но дети-то у нас в театре уж очень нехудожественны, да и слишком в них мало детского.

Гречанинов ¹² писал, что вернется к 12 августа. Я купил для него на Кавказе лиру, рыло (струнная волынка). Ее доставят к 1 сентября.

У Васильева ¹³ есть условие, над которым я долго сидел и много обдумывал. Может быть, напутал, и оно не годится? Если так, то, значит, я совсем не способен на эти вещи, так как, повторяю, я очень старался. Велел разыскать Калинникова ¹⁴ в Ялте и передать ему мое письмо о скорейшем выезде.

Маруся сильно рекомендует освободить от репетиций М. П. Григорьеву и Норову, иначе вышивки, по ее словам, не будут готовы своевременно.

Маруся просит также не заставлять ее репетировать генеральные ежедневно. Она надорвется сразу и испортит сезон. Нельзя ли чередовать с Мунт? Разве сезон начинается 15-го? Я думал – 20-го.

Надеюсь увидаться с Екатериной Николаевной, когда проеду из Алупки в Ялту. Мой адрес: Алупка, дача Постельниковой. Надеюсь быть в Москве 28. 29 августа (день) – у меня освящение новой фабрики и 30 (день) – общее собрание в Товариществе. «Мертвых» я оканчиваю на первом акте, высылаю его и принимаюсь долбить Штокмана.

Относительно Щербаковой я кругом виноват. Страшно извиняюсь. Оправдание мое в том, что я ничего не обещал Щербаковой, – увлекся же ею потому, что она хорошенькая, светская и хорошо поет. Вот, думаю, даровая хористка для «Снегурочки». А хористки дороги… Еще раз извиняюсь, я кругом виноват, а Вы совершенно правы. Но вот вопрос, над которым подумайте. Наша задача облагораживать звание артиста. Как доставить доступ светским барышням, которые очень желательны на нашей сцене. Ведь, откровенно говоря, им, воспитанным дома французскими гувернантками и образованным, им школа нужна лишь наполовину, и они не пойдут туда. Между тем это элемент очень для нас нужный и желательный.

Теперь я ответил по всем пунктам.

Жена кланяется Вам. Я мысленно целую.

Ваш К. Алексеев

Как можно поставить по новому способу «Мертвые души»!!! – прелесть.

93*. О. Т. Перевощиковой

Первая половина августа 1900

Алупка

Добрейшая Ольга Тимофеевна!

Наконец я с семьей, вдали от телефонов, всяких дел, сижу в Алупке, на высоком балконе, среди неба и земли. Впереди, распластавшись по земле, спит грозное море, за спиной, точно вековой сторож, навострив на самой макушке свои уши, стройно возвышается Ай-Петри. Ночь идет на нас из-за моря, а за горами борются с ней последние лучи промелькнувшего дня.

Мы среди настоящей природы, а Вы знаете, как трудно ее найти в 20-м веке, когда цивилизация испортила все углы прекрасного мира. Среди такой обстановки воскресают лучшие душевные чувства, вот почему я и начинаю свое письмо столь витиевато. Не даром дались нам эти несколько недель отдыха. Надо было проработать 10 месяцев, протомиться в Ессентуках, пережить двое суток отчаянной бури на море… Эти дни были мучительны не столько для меня, сколько для Маруси. Она, бедненькая, изволновалась. На море буря не так страшна, как смотря на нее с берега. На этот раз все время ветер дул попутный, и это значительно уменьшало качку, несмотря на величину рассвирепевших волн. После ужасной, бессонной ночи, которую я провел в вагоне по пути из Ессентуков в Новороссийск, я с восторгом ступил на пароход за 6 часов до момента его отправления. Выкупавшись в море, переодевшись, я выспался великолепно и вышел на палубу к моменту отхода парохода, когда загудел первый свисток. Море, окрашенное красноватыми лучами заходящего солнца, едва заметно дышало.

Перспектива лунной ночи еще больше манила меня в путь, а свидание с Марусей и детьми, по которым я сильно соскучился, усугубляло мое желание плыть скорее. Но, увы!.. вместе с паром, вырвавшимся из трубы при третьем свистке, сорвался с гор целый ураган, пронесся над нами и со свистом ринулся в море. Это был знаменитый новороссийский ветер: nord-ost. Сила его неописуема. Даже спящая громада вод разом встрепенулась от него, озлилась [от] неожиданного пробуждения и с ревом запенилась. Мы двое суток не переставая ныряли по грозной стихии, которая не давала уснуть. Луна осветила свинцовые ряды волн, на душе было жутко и страшно.

Все эти два дня бедная Маруся бегала к морю, страдая за меня при каждой разбивающейся о камни берега волне. Она отслужила молебен, и ей показалось, что волнение стихло. К этому времени мне удалось пробраться на сушу в Феодосии, и я послал ей успокоительную телеграмму. Все это провидение приготовило, очевидно, для того, чтобы наша встреча вышла еще любовнее, нежнее и поэтичнее. Сойдя на берег, мы поторопились уехать от людей из Ялты, в природу, и чувствуем себя теперь Винницием и Лией в финале романа «Quo vadis» ¹. Встаем рано, в 8-81/2 часов и ложимся в 11 -111/2… Каково!.. По утрам, полуодетые, вдыхаем морской утренний воздух и пьем кофе. Я ухожу купаться и возвращаюсь к завтраку, простому, но вкусному. После завтрака – прогулка с детьми к морю, потом Маруся уходит брать ванну с детьми (не каждый день). По возвращении ложимся спать, потом обед, писание писем (как теперь), небольшая прогулка после обеда, укладывание детей, чтение Горького и, наконец, сон.

Вот наша семейная идиллия. Последние два дня она была нарушена легким нездоровьем Киры (конечно, желудок), которое, слава богу, теперь поправилось. Немного осталось нам времени блаженствовать здесь, так как 29-го надо быть в Москве на освящении новой фабрики и общем собрании в конторе. С большим сожалением думаем о том, что Вы терзаетесь в Москве, измученная тяжелым характером больной бабушки…

Дай бог Вам силы и здоровья, чтобы перенести посланное испытание.

Крепко целую Вас и бабашу вместе с Марусей и детишками. До скорого свидания.

Любящий и уважающий вас

Костя