355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Соловьев » "Господин мертвец" (СИ) » Текст книги (страница 1)
"Господин мертвец" (СИ)
  • Текст добавлен: 12 апреля 2017, 21:30

Текст книги ""Господин мертвец" (СИ)"


Автор книги: Константин Соловьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Константин Соловьёв.

ГОСПОДИН МЕРТВЕЦ.




ГЛАВА 1

Пoстучитесь в грoбы и спрoсите

у мертвецoв, не хoтят ли oни вoскреснуть,

и oни oтрицaтельнo пoкaчaют гoлoвaми.

Артур Шопенгауэр


Этот странный солдат почему-то сразу привлек внимание Дирка. Он сидел на корточках у чадящего костерка и, обхватив рукавицей жестяную консервную банку, то совал ее в огонь, то вынимал, изучая ее содержимое самым внимательным образом. Банка была обычной, из-под консервированных бобов. Но солдат был так увлечен процессом, что не заметил даже скрипа тормозов подъехавшего тяжелого «Мариенвагена».

Дирк выбрался с пассажирского места, оправляя на себе форму. После тряски в душной металлической скорлупе, пропитанной острыми, всегда сопутствующими броневикам запахами, сам себе он казался куском ветоши, пролежавшим несколько лет в банке из-под керосина. Ощущение твердой земли под ногами доставляло немалое удовольствие. Нечто подобное, наверно, ощущают моряки, покинувшие шаткую палубу корабля – бесконечно родную, но уже порядком опостылевшую. Сходство с кораблем было и в самом деле явным. Прямые острые линии «Мариенвагена» напоминали хищный контур боевого корабля, увенчанный приземистой башней главного калибра, разве что вместо артиллерийских орудий бронеавтомобиль располагал лишь пулеметом. Его задранный вверх ствол без интереса изучал низкое, укутанное легкими облаками, фландрийское небо.

Дирк огляделся, чтобы понять, не слишком ли сильно они оторвались от взвода, и удовлетворенно кивнул сам себе – три трехтонных грузовых «Бенца» его взвода немного отстали, преодолевая перепаханное воронками поле, но теперь быстро приближались. Не в пример «Мариенвагену» выглядели они куда менее броско, просто пыльные коробки на колесах, подпрыгивающие на кочках и ухабах.

– Кажется, взвод Йонера остался позади, – комментировал Дирк вслух, захлопывая тяжелую дверцу, – Должно быть, они завязли в той низинке за бывшим лесом.

– Возможно, они остались ждать мейстера, – предположил его спутник, сидевший на месте водителя. От долгой езды в стальном ящике, из всех окон которого в наличии было лишь прикрытое бронещитком небольшое отверстие, позволяющее обозревать дорогу, он не раскраснелся, напротив, сохранял заметную бледность. Как и сам Дирк.

– Может быть. В любом случае, люфтмейстер Хаас оказался бы слишком ленив, чтобы сообщить нам это. Или же слишком пьян. Значит, мы прибыли первыми, опередив всю роту, а, Карл-Йохан? И славно. Когда нам в последний раз приходилось бывать в авангарде?

Водитель, которого он назвал Карлом-Йоханом, тоже выбрался из броневика и зачем-то несколько раз ударил каблуком сапога по гусеницам, заляпанным засохшей глиной и клочьями жухлого сена. Если он и собирался хоть частично преуменьшить количество налипшей на сапоги грязи, особенного успеха это действие не возымело. Гостеприимная фландрийская грязь с благодарным бульканьем едва ли не по колено принимала ногу всякого, кто имел неосторожность выбраться из броневика.

– Кисель по-бельгийски, – сокрушенно вздохнул Карл-Йохан, – И по-моему любимому классическому рецепту.

Несмотря на тон, выглядел он не очень удрученным. Живые глаза со смешливой искринкой взирали на окружающий мир, не выказывая жалоб.

– В скором времени мы добавим в него морс по-французски, – обнадеживающе кивнул ему Дирк, – Не переживайте, ефрейтор, скучать нам здесь не придется. А пока не худо было бы определиться, не занесло ли нас к черту на рога.

– Я старался держаться уцелевших ориентиров и инструкций мейстера. Но не моя вина, если мы сейчас стоим где-нибудь посреди Голландии. Проклятые пушки не один год трудились на славу, чтобы усложнить бельгийским школярам уроки географии.

– Зато с обозначением месторождений металлов у них никогда не будет проблем, – в тон ему пошутил Дирк, – Из этой земли сталь будут выковыривать еще лет двести. Вон там, я думаю, окопался двести четырнадцатый.

– Вполне вероятно, – сдержанно согласился Карл-Йохан, с хрустом разминая шею.

– Что ж, по-вашему, это не траншеи?

– Это траншеи, господин унтер, да только вопрос в том, те ли это траншеи, которые нам нужны. В этом аду немудрено перепутать и землю с небом, так что я не удивлюсь, если нас занесло в кромешную глушь, а не в расположение двести четырнадцатого полка. Мало ли траншей понакопали здесь за четыре года…

– Ну, это-то нетрудно узнать, – заметил Дирк и гулко постучал кулаком по кузову «Мариенвагена», – Ефрейтор Клейн, Шеффер, Риттер, выбирайтесь оттуда! Я пока узнаю обстановку.

– Пошлите разузнать Шеффера, – предложил Карл-Йохан, – Он все-таки ваш денщик. Бегать – это его работа.

– Ерунда, – отозвался Дирк, – Схожу сам. Приятно размять кости после тряски в этой керосиновой банке.

Идти было сложно, и Дирк быстро пожалел о том, что вызвался идти сам, вместо того, чтоб отправить кого-то из нижних чинов. Грязь была не так глубока, как осенью, а Дирк знал, что представляет из себя Фландрия в те месяцы, когда вездесущее болото по-настоящему засасывает все живое: траншеи, людей, лошадей, технику, растекаясь жирной глинистой жижей до самого горизонта. Здешняя весна в этом отношении куда приятней.

И все-таки идти было неудобно, черно-серое месиво неохотно отпускало подошвы, издавая огорченные вздохи и хлюпая на несколько голосов. Кое-где видны были редкие доски настила сродни тропкам на болоте, но подновляли их изредка и без должного старания, многие сотни подошв, колес и копыт глубоко вмяли настил в грязь, некоторые доски были расколоты, а то и превращены в щепу. Было заметно, что ими никто не занимался всерьез. Кое-где из земли торчали странные колья, которые Дирк сперва принял за вешки, обозначающие дороги. Но это были лишь остатки деревьев, чьи стволы оказались срублены осколками давным-давно. Эти зазубренные, торчащие из земли, жала придавали окружающей панораме болезненный, неприятный вид. Как занозы, торчащие в чьей-то разлагающейся серой кожи.

Вытягивая ноги из грязи, Дирк подумал о том, что грязь сейчас представляет наименьшую проблему. Но именно наименьшие проблемы обыкновенно портят все в первую очередь.

Странный солдат, сидящий на корточках возле костра, без интереса скользнул по Дирку взглядом, когда тот подошел поближе и оказался в поле его зрения. Взгляд был совершенно равнодушный. Таким взглядом смотрят только на привычные, не представляющие интереса, вещи. На старый котелок или грязную тряпку. Дирк подумал, что даже будь он одет по всей форме, этот странный тип и тогда бы не проявил бы ни малейшего любопытства.

– Эй, приятель! – дружелюбно обратился к нему Дирк, – Послушай, это двести четырнадцатый?

Солдат с банкой на секунду отвлекся от своего странного занятия, лишь для того чтобы смерить Дирка еще одним безразличным взглядом. Сейчас выбравшийся из броневика человек в странной серой форме лишь отвлекал его.

– Что?

– Это двести четырнадцатый пехотный полк, говорю? Командир – оберст фон Мердер?

Солдат не удостоил его ответом. Снова сунул консервную банку в огонь и стал зачарованно наблюдать за ней. Сейчас весь мир для него сузился до размеров кострища, и унтер-офицер Дирк Корф определенно не являлся его частью.

«Контуженный что ли? – подумал Дирк с сдерживаемым нетерпением, – Впрочем, не похож. У контуженных взгляд делается прозрачный».

– Четырнадцатый, – вдруг ответил солдат, не глядя на него, – А может, и нет. Какая разница? Хоть четырнадцатый, хоть тысяча четырнадцатый. Никакой разницы. Тут уже самому черту все равно…

– Так уж и все равно?

– Без разницы. Когда шрапнель в голову попадает, тут внутренность вся наружу вылазит, будь хоть четырнадцатый, хоть даже и пятнадцатый. Или что же, в раю тоже будут по частям сортировать? Вроде как двести четырнадцатому полку в одном месте квартировать надо?

Дирку захотелось рассмеяться этому безумному ответу, до того нелепо тот прозвучал, но он сдержал себя.

– Да ты, приятель, философ. Что там у тебя в банке такое?

Солдат больше не смотрел на него. Вероятно, он окончательно решил, что Дирк не представляет для него интереса.

– Жук, – сказал он.

– Какой еще жук?

– Мелкий, вроде вши. По весне вылез, наверно.

– И что ты с ним делаешь?

– В огонь сую. Его припекает, и он лапками сучить начинает, бегать… А как из банки выберешься… Бегает как полоумный. Точно пуалю[1]1
  Пуалю – «волосатые» (фр.) – прозвище французов, распространенное среди немецких солдат во время Первой Мировой войны.


[Закрыть]
на адской сковородке, – странный солдат тихо засмеялся, и смех его прозвучал хрипло – как сердитый треск жука в жестяной банке.

– Так что же ты его мучаешь?

– Место здесь, видать, такое, что всем мучаться положено. Мы свое мучаемся, по человеческой доле, он, стало быть, по своей, жучиной… Нас подпалит, мы ножками дрыгаем. Особенно когда французы гаубицы заведут, как третьего дня. Всякому отмучаться должно. Человек ли, жук… Нет в этом никакой разницы, вот что я скажу.

Дирк вздохнул. От этого парня, пожалуй, ничего не добьешься. Но должен же здесь быть хоть один нормальный человек?

Он огляделся, выискивая признаки жизни в мире, состоящем из всех известных оттенков черного цвета.

Жизнь была здесь, но она спешила спрятаться под землю, где царила относительная безопасность. Траншеи начинались метрах в ста от того места, где стоял Дирк. Отсюда они выглядели причудливым темным узором ломаных линий, больше напоминавшим систему марсианских каналов, чем что-либо, сотворенное человеческими руками. В длину они тянулись насколько хватало глаз, уходили пунктиром в горизонт. Должно быть, какой-нибудь великан вооружился огромным плугом и потащил его за собой, оставляя после себя глубокие шрамы в земле.

На поверхность пробивались лишь незначительные признаки жизни, сама она закопалась на многие метры вниз. Жизнь в этих краях была настороженна и боязлива. И на то были причины.

Дирк попытался представить, сколько времени и сил заняло возведение этих позиций, и решил, что не меньше нескольких месяцев. Перед ним простирался настоящий город, заглубившийся в землю, обширнейший лабиринт, состоящий из бесконечного количества траншей, крытых переходов, лазов, ответвлений, блиндажей, укрытий и складов. И пусть на поверхности оставалось лишь немногое, самая вершина айсберга, об истинном размере оборонительных позиций можно было судить по мокнущим в грязи маскировочным сеткам, изредка торчащим антеннам и прочим признакам, различимым лишь вблизи.

Этот город был населен и, хотя его обитателей сложно было рассмотреть, Дирк мог разглядеть шевеление в траншеях. С расстояния это шевеление казалось бессмысленным, как движения муравьев, снующих по муравейнику. Виднелись выцветшие под солнцем кителя, мокрые плащи, потертые металлические каски, мутный табачный дымок, чьи-то лица, кажущиеся мелкими белесыми пятнышками, обращенные в его сторону.

Совершенно ничего необычного. Дирк разглядел ровные квадраты пулеметных гнезд, увитые колючей проволокой, ходы сообщения, поросшие бурьяном бруствера, к которым лопата не прикасалась как минимум несколько недель.

Кое-где выглядывали тонкие печные трубы, похожие на направленные в зенит противовоздушные орудия. Еще доносились звуки – тот особенный шелест, в котором невозможно различить что-то отдельное, который образован большим количеством находящихся вместе людей. Над одной из траншей блеснули линзы бинокля. Но судя по тому, что никто не спешил выбраться на открытое пространство, чтобы поприветствовать прибывших, вряд ли они были здесь желанными гостями.

Дирк этому не удивился.

«Четырнадцатый или тысяча четырнадцатый, – подумал он, механически разглядывая сложный узор траншей, в котором копошились люди, – В сущности, никакой разницы. Как сказал мой новый знакомый, даже самому черту уже все равно. И, кажется, он совершенно прав».

Там, где заканчивались передние линии траншей, начиналась нейтральная полоса – холмистая, тянущаяся вдаль бесконечной неровной лентой, в изобилии поросшая желто-зеленым прошлогодним кустарником. Когда-то здесь была настоящая степь, но разрывы снарядов перепахали ее по-своему, разрывая податливую земляную плоть. Глубокие воронки поросли густой травой и теперь выглядели так, будто были здесь всегда, с самого сотворения мира. Наверно, пройдет не одна сотня лет, прежде чем эрозия почвы и ветер уничтожат эти следы. А может, они так навсегда здесь и останутся – одним из бессмысленных следов человеческого пребывания.

От нейтральной полосы тянуло опасностью, Дирк подавил желание поежиться, глядя на нее. Он словно взглянул на кусок инопланетного ландшафта, атмосфера над которым вместо воздуха содержала неизвестный, но очень ядовитый газ. На такую землю не хотелось становиться ногой. Хотя, казалось бы, земля и земля, даром, что перепахана, как ухоженная грядка…

Километра через два или три – Дирк не мог поручиться за точное расстояние – можно было разглядеть что-то еще, какие-то темные полосы, сливающиеся в одну. Тоже траншеи. И, судя по всему, французские. Еще несколько дней назад бывшие германскими. Наверно, сейчас в них царило такое же оживление, и невидимые ему люди тоже прикладывали к глазам бинокли. Дирк машинально прикинул дистанцию. Какой-нибудь прыткий лягушатник может не удержаться и пальнуть, несмотря на ничтожный шанс попасть. Быть может, любопытный глаз оптического прицела уже уставился ему в грудь, и чей-то палец нежно гладит отполированную частыми прикосновениями спусковую скобу.

Дирк отмахнулся от этой мысли. Даже окажись у лягушатников столь меткий и безрассудный стрелок, расстояние между позициями сделает выстрел бесполезным – тут винтовка с самым кучным боем даст разлет метров на двадцать. Жаль, бинокля нет, оставил в «Мари»... И все же, когда он шел обратно к броневику, между лопатками неприятно ныло, как от царапающей спину, неправильно отрегулированной, портупеи.

Пока он изучал окрестности, грузовики его взвода успели подъехать и замереть неподалеку от «Мариенвагена». В них не было ничего от хищных линий броневика, их круглые, заляпанные грязью, фары придавали металлическим мордам обиженное и удивленное выражение вроде того, что встречается обычно на лицах стариков. Через борта беззвучно прыгали люди в серой форме и замирали неподалеку. Недавние пассажиры сноровисто оправляли амуницию и оружие, по сторонам смотрели с интересом, но без особого любопытства.

– Ефрейтор Бауэр! – крикнул Дирк, ощущая удовлетворение от того, как легко его голос разносится над полем, подхватываемый ветром, – Построить взвод в две шеренги!

– Так точно, господин унтер! – отозвался верный Карл-Йохан, он же ефрейтор Бауэр, – «Листья!» В две шеренги! Живо!

Карл-Йохан обращался со взводом легко, как пианист, одними лишь кончиками пальцев заставляющий сложный инструмент издать арпеджио. Он не кричал, не ругал нижних чинов, не отдавал нетерпеливых команд командирам отделений, не проклинал извечную грязь, из которой десятки сапог выбивали бесчисленные фонтаны. Присутствие ефрейтора Бауэра зачастую даже не ощущалось, но сама его фигура, стройная, облитая, как и прочие, серым сукном, оказавшись в сколь угодно хаотичном сплетении человеческих тел, становилась той точкой стабильности, вокруг которой немедленно происходило естественное упорядочивание. Такой дар есть у немногих, и Карл-Йохан, заместитель командира взвода, обладал им в полной мере.

Солдаты стали выстраиваться возле грузовиков, и прошло не более двадцати секунд, прежде чем копошащаяся в кузовах разнородная человеческая масса обратилась двумя неподвижными, отлитыми из стали, линиями, идеально ровными и единообразными.

Дирк привычно оглядел строй, определяя, все ли на месте, хоть и знал, что все. Толль, Юнгер, Лемм, Классен, Штейн, Фриш… Взгляд выхватывал знакомые лица из шеренг, быстро, как затвор выхватывает патроны из снаряженной пулеметной ленты. Впрочем, сейчас они все были похожи друг на друга, бледные лица выделялись на фоне темно-серого форменного сукна.

На левом фланге выстроились штальзарги Кейзерлинга, тонны неподвижной вороненой стали. Они походили на замершие перед началом шахматной партии фигуры, отлитые в готическом стиле. Их перевозили по трое в грузовике, слишком уж тяжелы, и выгрузка их проходила медленнее всего. Огромные тела шлепались в грязь тяжело, как неразорвавшиеся снаряды. Грязь разлеталась далеко в стороны под их ногами, больше похожими на лапы. Штальзарги всегда выглядели зловеще, вот и сейчас Дирк мысленно поежился, представив на мгновение, что испытал бы француз, окажись сейчас на его месте, и встретив взгляд бездонных провалов-глазниц в глухих заваренных забралах… Кейзерлинг, командир отделения штальзаргов, неразборчиво что-то проворчал, и его молчаливые подчиненные образовали ровную линию, не нарушаемую даже случайным движением или вздохом.

За штальзаргами выстроилось пулеметное отделение Клейна. Сам Клейн, невысокий, кряжистый, похожий на пролежавшую многие годы на солнцепеке корягу и ставшую оттого совершенно каменной, отдавал команды быстро и четко, периодически снабжая их сочным траншейным ругательством для доходчивости. Ему редко требовалось более пятнадцати секунд чтобы построить своих парней.

Вот и сейчас пулеметчики второго отделения стояли идеально ровным порядком, толстые стволы замерли над их головами как пики древних германцев. Обычному человеку непросто было бы закинуть тяжелый «MG-08» за спину как простую винтовку, но обычных людей здесь и не было. Взгляд Дирка привычно остановился на Кае Тиммермане, небрежно державшем на ремне чудовищный противотанковый пулемет, весивший куда больше него самого, помедлил секунду – и двинулся дальше.

В третьем отделении под руководством Тоттлебена тоже хватало примечательных лиц, на которых взгляд замирал, спотыкался.

Жареный Курт, выглядящий так, точно его выкопали из могилы час назад, здоровяк Лемм, сам огромный, как штальзарг, Франк Зиверс по кличке «Шкуродер», Тихий Маркус… Единственное, что их роднило, кроме одинаковой формы без всяких знаков различия – лица. Почти каждое было отмечено особой печатью, смысл которой был понятен наблюдательному человеку. У кого-то вместо глаза зиял затянутый бледной кожей и грубо зашитый провал, у другого не доставало носа, а на его месте виднелось лишь что-то бесформенное, сплющенное страшным ударом, или не хватало целого ряда зубов. Сам Тоттлебен, бледный и торжественный, как статуя, выглядел на этом фоне вполне естественно. Сетка шрамов, из-за которой его лицо было похоже на расчерченную карту, когда-то багровая, а теперь серая, как грязный лед, помогала ему сохранять непроницаемое выражение.

Четвертое отделение Мерца. И здесь сплошь старые знакомые. Ромберг, Эшман, похожий на голодного грифа Варга, вечно хмурый Мертвый Майор…

Глаза всего взвода были сейчас устремлены на него, Дирка, и как всегда в такие моменты ему показалось, что он заглянул в бесстрастное и равнодушное лицо мертвеца с огромными угольными глазами. Его заместитель, Карл-Йохан Бауэр, сейчас тоже был частью этого неподвижного строя, и даже денщик Шеффер занял в нем свое место. Цепь людей казалась выплавленной из тяжелого серого металла. И Дирк как никогда был уверен в прочности каждого ее звена.

– Взвод, внимание! – громко сказал он, выступая в центр, – Мы прибыли в расположение двести четырнадцатого полка. Сейчас мы торчим на виду у французов, и если нас еще не угостили из полевых «шнайдеров» и «пюто», так только потому, что им жалко тратить на вас снаряды. Немедленно приступить к маскировке. Грузовики и бронетранспортеры отвести в подлесок и закопать. Полный профиль. Забросать дерном и ветками. Ответственный – командир второго отделения ефрейтор Клейн. Срок на работу – два часа. Приступать немедленно. Ефрейтор Бауэр, ко мне. Остальные – приступить к работе!

– Вы уверены, что мы не ошиблись, господин унтер? – спросил Карл-Йохан, когда они остались вдвоем, – Это и верно четырнадцатый?

– Полагаю, что да. По крайней мере, больше некому. Тот парень у костра полностью рехнулся, так что нам придется найти кого-то другого, чтобы расспросить. В любом случае я не собираюсь торчать перед лягушатниками как мишень в тире. Замаскируем автомобили – и можно будет разобраться, куда нас занесло.

– Я видел в бинокль офицера, который направлялся к нам. Думаю, он скоро здесь появится.

– Офицер?

– Кажется, лейтенант. Не разглядел точно. Он-то точно скажет, четырнадцатый это полк или нет.

– Вы правы, ефрейтор, подождем здешнего аборигена.

Офицера не пришлось долго ждать. Кто-то забарабанил по стальному боку «Мариенвагена», быстро и нетерпеливо.

– Эй! Кто такие? Где командир?

– Вот и он, – хмыкнул Карл-Йохан, – Быстро явился.

– Мы здесь! – крикнул Дирк, – Обойдите!

Офицер показался из-за броневика, и Дирк понял, что острый глаз Карла-Йохана не подвел его – это и в самом деле был пехотный лейтенант. Довольно молодой, как прикинул Дирк, лет двадцати пяти, едва ли больше. Но судя по тому, как он держался, и по тому, как скользнул по ним настороженным и внимательным взглядом, не отнимая руки от расстегнутой кобуры, он провел здесь не один день.

Особая фронтовая манера держаться сквозила в каждом его жесте, вне зависимости от того, поправлял ли он ремень или доставал портсигар. Он не выглядел стремительным или хищным, как представляют своих героев батальные романисты, напротив, в нем сквозила определенная неспешность, тщательно просчитанная медлительность. Но медлительность не беспомощная, а определенного свойства, сродни медлительности замершего на солнцепеке аллигатора.

Дирк оценил удобные короткие сапоги «аборигена», его тщательно подогнанное обмундирование, едва различимые знаки отличия, и пришел к выводу, что тот хлебает фландрийский кисель не меньше полугода. Да, за такой срок может появиться фронтовая манера держаться.

– Кто такие? – требовательно повторил лейтенант, разглядывавший тем временем форму прибывших, – Что за часть?

Его замешательство, которое он старался скрыть за показной грубостью, было понятно – форма новоприбывших хоть и была пошита из обычного солдатского серого сукна, ни единой своей деталью не сообщала о том, к какой части относится отряд, а равно и к какому роду войск. Однако острый взгляд лейтенанта различил на форме Дирка знаки отличия унтер-офицера. И теперь лейтенант ждал ответа.

Дирк и Карл-Йохан отдали честь. Лейтенант вяло козырнул в ответ – видимо, он не относился к тем людям, которые чтут формальности на поле боя. А в том, что укрытое грязью поле может стать полем боя в считанные секунды, не сомневался никто из присутствующих.

– Третья штурмовая рота, – сказал Дирк, в свою очередь разглядывая гостя.

– Так это вы!.. Вы должны были прибыть четыре часа назад! Штабные телеграфисты едва не порвали все свои провода, разыскивая вас!

– Не сразу вас нашли, пришлось поплутать по округе… Эти проклятые снаряды изменили местность до того, что все германские карты уже бесполезны.

– Скоро придется менять и учебники географии, – буркнул лейтенант, с отвращением сбрасывая с подошвы жирный ломоть грязи, – Раз уж не получилось с учебниками истории…

– Я готов был поклясться, что в трех километрах от вашего полка находится лес, но мы не заметили ничего подобного.

– Леса нет скоро уже как год, – неохотно ответил лейтенант, – Что пушки выкорчевали, что сгорело в феврале восемнадцатого… Однако я не могу понять, что за форма на вас. Вы не из семнадцатого батальона?

– Никак нет, господин лейтенант. 302-й батальон Чумного Легиона, штурмовая рота «Веселые Висельники».

Дирк часто видел, как неожиданно меняется человеческий взгляд. Как секунду назад блестевшие живые глаза, принадлежащие обычному человеку, вдруг мертвеют, покрываются изнутри тончайшей ледяной корочкой. А их хозяин, сохранивший на лице удивленное выражение, падает лицом в землю, и между пальцев у него течет что-то густое и темное.

Что-то подобное произошло и с лейтенантом. Он даже поддался назад, словно его тело уловило исходящую от Дирка опасность, и отреагировало на нее, в то время как потрясенный мозг еще пытался осмыслить происходящее. Опасность, которая опытным фронтовиком улавливается рефлекторно, сродни свисту снаряда.

На открытом и, в общем-то, приятном лице, украшенном аккуратными усами, промелькнуло выражение отвращения и ужаса. Это Дирку тоже часто приходилось видеть.

– В-вы… смеетесь что ли? – лейтенант стиснул зубы и перестал казаться молодым и сколько-нибудь вежливым, – Это шутка?

– Едва ли.

– Чумной Легион?

– Только лишь его рота.

– Поверить не могу. Мы запросили подкрепление чтобы вышвырнуть лягушатников из наших же траншей, и что мы получили? Тухлое мясо?

– Могло быть хуже, – спокойно заметил Дирк, – Вы могли ничего не получить.

Это замечание прошло для лейтенанта незамеченным. Наверно, сейчас у того появилось слишком много собственных мыслей. И редкие из них можно было назвать приятными.

– Я думал, нам пришлют… – он заколебался, – людей. Нормальных солдат, вы понимаете.

– А я со своей стороны рассчитывал, что нас отправят не в осточертевшую Фландрию, а куда-нибудь в более живописные места. Например, на Лазурный берег. Так что мы оба, полагаю, можем считать себя обманутыми в лучших ожиданиях.

Лейтенант уставился на него с таким выражением, точно шутка показалась ему в высшей степени нелепой и даже сумасшедшей. Наверно, четвертью часа ранее Дирк сам также смотрел на странного солдата с консервной банкой в руке.

– Так вы… вы оба… О, дьявол.

– Мы оба, – вежливо подтвердил Дирк, – Но не думаю, что это станет проблемой.

– Станет проблемой? Вы смеетесь? Если мы не получим подкрепления, завтра лягушатники нанесут еще один удар, и мы потеряем даже то, что осталось! Проблемой?.. Черт возьми, да! Это наверняка станет проблемой. Наверно, это какая-то ошибка. Нам не нужно тухлое мясо! Убирайтесь в свои гробы и укатывайте.

– Если это ошибка, вы сможете обсудить ее с моим командиром, – сказал Дирк, и добавил в свой голос немного холодка. Совсем немного. Того холодка, что лежит на мраморной могильной плите, прикрытой тенью, в жаркий летний день. Но в сочетании с прямым взглядом это произвело должное впечатление, лейтенант сбавил тон, – Думаю, вам удастся разрешить ее к нашему обоюдному удовлетворению.

– Командиром? А вы кто?

– Унтер-офицер Дирк Корф, командир второго взвода «Веселых Висельников».

– Кто вами командует?

– Наш тоттмейстер, хауптман Бергер. Но его еще нет на месте, мы обогнали его на марше. Состояние дорог отвратительное, его «походная кухня»[2]2
  «походная кухня» – распространенное среди солдат название немецкого танка A7V


[Закрыть]
застряла в перелеске недалеко отсюда. Думаю, он появится здесь через час или два.

– У меня приказ оберста фон Мердера, командующего двести четырнадцатым полком, доставить к нему командира прибывшей роты.

– Увы, не могу вам ничем помочь. Наш единственный люфтмейстер вместе с ним, а обычные линии связи протянуть, как вы понимаете, еще не успели.

– Значит, вы единственный старший чин роты, присутствующий здесь?

– Именно так.

Лейтенант о чем-то задумался, но не очень надолго. К счастью, он относился к тем людям, которые быстро принимают решения. Ценное качество для всякого, оказавшегося в здешних краях.

– Хорошо, тогда со мной пойдете вы.

– Я всего лишь унтер-офицер, вряд ли господин оберст сочтет меня подходящим представителем роты. Кроме того, мое присутствие…

– Следуйте за мной.

– Так точно, господин лейтенант.

Прежде чем уйти, Дирк повернулся к Карлу-Йохану:

– Закончить работу без меня, ефрейтор. Я схожу к хозяевам и выясню, что у них здесь творится. Спрячьте транспорт и подготовьте отдельные стрелковые окопы для взвода. Нечего нам пока соваться в общие траншеи… Ах да, если прибудет мейстер Бергер, попросите лейтенанта Хааса чтобы сразу связался со мной по своим люфтмейстерским каналам.

– Так точно, господин унтер! Шеффера с собой не возьмете? Я могу крикнуть ему.

– Нет, – быстро сказал Дирк, – Обойдусь без денщика. Нечего снаряжать целую делегацию. Выполняйте!

Вместе с лейтенантом они двинулись туда, где Дирк недавно обозревал укрепленный район. Лейтенант шел уверенно, твердо выдерживая направление. Судя по всему, лабиринт из десятков или даже сотен ходов давно был ему знаком не хуже, чем комнаты в родном доме. Значит, не из штабных котов. Дирк отметил, что, несмотря на долгую жизнь под открытым небом, в немилосердной фландрийской грязи лейтенант выглядел более чем опрятно – чистая выглаженная форма, аккуратно подстриженные усы, выбритый подбородок, даже пикельхельм[3]3
  Немецкий пехотный шлем старого образца с пикой наверху


[Закрыть]
выглядел новеньким, и был обтянут чистой тканью без единой прорехи.

Дирк не любил аккуратистов и излишних педантов, но ценил редко встречающуюся у фронтовиков способность оставаться человеком даже в окопах. Если человеку не все равно как он выглядит даже тогда, когда французские гаубицы ровняют землю с небом, а со всех сторон бьет смертоносный свинцовый шквал, это говорит о немалой выдержке и самообладании. Важные качества для офицера. Дирк надеялся, что у оберста таких людей много. Ради его же пользы.

Странный солдат, гонявший жука в банке, остался на прежнем месте у кострища. Он лежал на спине, подстелив плащ, заложив руки за голову, и внимательно смотрел в небо. Наверно, жук, с которым он развлекался, сбежал или сдох.

– Кстати, кто это? – спросил Дирк, когда они проходили неподалеку.

– А что вам?

– Да странный тип.

– Абель, рядовой. Местный сумасшедший.

– А почему он не в траншеях?

– Потому что даже если ему оторвет осколком голову, он глупее не станет! – резко ответил лейтенант, – Унтер, вы не слишком много задаете вопросов?

– Извините, господин лейтенант. Больше вопросов не имею.

На самом деле, у него было множество вопросов. Какова численность французов на этом участке фронта и из каких они частей? Есть ли танки? Сколько артиллерийских батарей выявлено в непосредственной близости? Ведется ли подземно-минная война? Случаются ли налеты аэропланов? Есть ли схемы минных полей?

Эти вопросы полагается решать основательно, ведь каждый из них – тот кирпич, из которых складывается общая ситуация. Выбей или криво поставь один, и вместо цельного понимания тактической обстановки у тебя окажется никчемное нагромождение фактов. Такие вопросы решаются в батальонных и ротных штабах, в блиндажах, в землянках, на наблюдательных пунктах, да и просто в траншеях, примостившись с «цейсом» возле бруствера. Обмен подобными вопросами между «стариками» и прибывшими, «аборигенами» и «гостями» составляет обязательный ритуал, которому всякий офицер отдаст все свое свободное время.

Лейтенант из двести четырнадцатого не собирался поддерживать эту добрую традицию. И Дирк, вынужденный разглядывать его крепкую спину, пришел к выводу, что лезть с расспросами бессмысленно.

От Дирка не укрылось, что лейтенант старался держаться подальше от него. Вполне понятное для всякого человека желание, видимо безотчетный страх заставлял считаться с собой даже такую выдержанную и дисциплинированную натуру, как этот лейтенант.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю