Текст книги ""Господин мертвец" (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Бывают и более серьезные звери, о встрече с которыми пожалеет даже мертвец в стальных сапогах. Настоящие медвежьи капканы, снабженные не иглами, а неровными пластинами вроде больших тупых зубов. Они раздробят любую кость, а могут и оторвать ногу. Встречаются они достаточно редко, но страх перед ними замедляет любое наступление.

Еще встречаются мины, вечные обитатели траншей и укрытий. Лишь небольшая их часть производится фабричным способом, чаще всего их конструируют прямо на передовой, используя обычные снаряды и примитивные взрыватели. Заглубленный на несколько сантиметров в землю снаряд обычной семидесятипятимиллиметровой пушки, детонирующий при нажатии скрытой пружины или натяжении едва видимой струны, мог похоронить сразу несколько человек, а выживших контузить или тяжело изранить осколками. Снаряд от пушки Шнайдера, сто пять миллиметров в диаметре, заключает в себе достаточно взрывчатки, чтобы превратить участок траншеи в одну огромную воронку, в которой не найдут и тел, лишь осколки пуговиц, тряпки да раздавленные каски.

Французы проявляли недюжинную изобретательность, пытаясь нашпиговать свои позиции как можно большим количеством смертоносных сюрпризов. Некоторые мины были куда более коварны. Банка консервированных бобов, стоявшая на полке, могла быть маленькой адской машиной, нафаршированной стальными обрезками и гвоздями, и срабатывающей когда кто-то приподнимал ее. Эшмана из четвертого отделения, как-то раз ненароком попавшегося на такой сюрприз, спас только стальной шлем, но любопытство стоило ему оторванного уха. С тех пор всякий раз, когда его спрашивали, как ему нравится французская кухня, он с ухмылкой отвечал «Чересчур островата, как по мне». Подобным образом минировались снарядные ящики, планшеты с фальшивыми картами, фляги, пулеметные диски, бинокли и множество прочих вещей. Об этом знали все фронтовики, но эти ловушки все равно были эффективны – зачастую только мародерство позволяло солдатам разжиться хоть каким-то скарбом или пополнить боезапас.

И все же Дирк вел своих «Висельников» с максимально возможной скоростью, не считаясь с подобными опасностями. Они и так потратили больше времени, чем предусматривали все планы наступления, даже резервные. Хуже всего было отсутствие связи – у группы Дирка не было способа связаться с другими отрядами, а тоттмейстер Бергер мог координировать их действия лишь в чрезвычайных ситуациях. Сейчас, когда во вражеской обороне увязли все четыре взвода «Веселых Висельников», у него не было возможности следить за действиями каждого из своих слуг.

Говорят, каких-нибудь сто лет назад одаренный тоттмейстер мог своей силой поднять из мертвых до дюжины человек и удерживать их по эту сторону смерти. У тоттмейстера Бергера мертвецов было более двух с половиной сотен. К тому же мертвецы старых эпох отличались от Чумного Легиона нынешнего времени, как наполненные сверкающей медью войны Наполеоники отличаются от войны теперешней с ее раззявленной некрозной пастью. По своей сути это было безмозглое пушечное мясо, не имеющее и толики рассудка. Не более чем мертвые тела, поднятые в бой, слепо бредущие, настоящие марионетки, не способные и шевельнуться без воли своего мейстера. Они не писали прошений о зачислении в Чумной Легион и не могли осознать своей судьбы. Им можно было позавидовать.

Хорошо бы создать телеграфный аппарат, достаточно компактный чтобы мог уместиться на спину «Висельнику». Ведь существует нечто подобное в танках, так почему бы не снабдить ими Чумной Легион? Это было бы удобно. Разбросанные по десяткам километров ходов штурмовые отряды смогли бы поддерживать связь между собой, охотясь скоординировано и слаженно, как стая акул. Дирк подумал, что предложит тоттмейстеру Бергеру что-то подобное, если выберется отсюда.

Мертвый Майор поднял руку, замирая возле очередного перекрестка крупных ходов. Дирк верно истрактовал условный знак – «Висельник» ощущал рядом постороннее присутствие. В этом не было ничего удивительного, стук подбитых сапог, звон амуниции и крики команд можно различить на расстоянии в несколько десятков метров, не находясь в зоне прямой видимости. Дирк кивнул, показывая, что понял. Он прижался к стене неподалеку от прохода, приподняв «Льюис», к которому уже успел привыкнуть. И сам расслышал неровные ухающие отзвуки чужих шагов. Кто-то пробирался перпендикулярным их траншее ходом. И он был не один. Дирк никогда не отличался тонким слухом, но ему показалось, что приближается не меньше отделения. Не самый приятный сюрприз, особенно учитывая, что Штерн остался на прежней позиции, охранять ключевую точку – его медлительность сдерживала бы остальных. Но в этот раз в засаде не их противники, а они сами. Это позволяло надеяться на легкую и быструю победу.

– Первого пропускаем, – шепнул он Мертвому Майору, – Не спугнуть бы раньше времени. Потом я пущу в дело пулемет и срежу тех, кто идет за ним.

Мертвый Майор мотнул головой, подтверждая услышанное. Он не любил попусту болтать.

Звуки быстро приближались, кто бы это ни был, отряд спешил, и понятно, отчего. Спустя несколько секунд Дирк уже слышал чужое хриплое дыхание, характерное для любого человека, нагруженного на пределе возможностей и уставшего от долгого бега по выеденным в земле и камне ходам. Обычно «Висельники» сами бросались в атаку, превращая брешь в обороне в зияющую рану, но излишняя гибкость еще никому не вредила – внезапный удар из засады позволял сэкономить время и уйти от ненужного риска. А Дирк не собирался рисковать своими мертвецами, особенно после отвратительной смерти Жареного Курта.

И все-таки он едва не опоздал. Бегущий впереди человек оказался неожиданно проворен, ему каким-то образом удалось извернуться, избежав удавки из колючей проволоки, брошенной Мертвым Майором. Скорее это было слепой удачей, чем осознанным движением, но Дирку все равно это не понравилось. Вторая встреча с французскими гренадерами могла обернуться очередными потерями, которых он старался избежать.

Он резко протянул свободную от пулемета руку и успел схватить прыткого француза за рукав. Резкий рывок в сторону, сбивающий равновесие, треск порванной ткани. Вовремя – внезапный гость уже взмахнул заточенной лопаткой, готовясь снести ему голову с плеч. Без шлема Дирк был уязвим даже для подобного оружия. Но лучшая защита – решительность и скорость. Он рванул француза на себя, заставляя его споткнуться и растянуться во весь рост на земле. Цвет сукна показался ему знакомым, будто уже виденным прежде. Но сейчас он действовал рефлекторно, даже не действовал, а просто позволял своему телу совершать все необходимое.

И едва успел задержать собственный кулак, нацелившийся проломить затылок растянувшегося на земле французского пехотинца. Затылок был ничем не примечателен, но каска, которая его прикрывала, заставила Дирка замешкаться. Она была немецкого образца, и спутать ее с французской «андрианкой» было невозможно. Присмотревшись, Дирк различил, что и китель на его противнике был немецким, только въевшаяся в ткань грязь помешала ему сразу определить его истинный цвет. Поверх формы незнакомец был облачен в «рачью» кирасу, состоящую из скрепленных полос закаленной стали, такую обычно носили саперные части и штурмовые «штосструппен».

Маскировка была хороша, настолько хороша, что Дирк даже почувствовал уважение. Но не удивление. Практика использования допельгангеров[43]43
  (нем.) «Doppelgänger» – двойник.


[Закрыть] к пятому году Мировой войны уже не представляла собой чего-то необычайного и применялась достаточно регулярно всеми сторонами. В ней не было особенной сложности. Достаточно было с помощью подручных средств замаскировать штурмовую или гренадерскую группу, придав ей облик, похожий на внешний вид противника. Эффективность подобной группы при этом могла вырасти многократно. Такие отряды «двойников», действующие обычно в отрыве от основных штурмовых команд, специализировались на действиях в глубине обороны или же, как сейчас, на контр-ударах. Траншейный бой скоротечен и зачастую даже хаотичен, он не оставляет места для разговоров и деталей. Этим обычно и пользовались допельгангеры. Имитируя внешний вид вражеских солдат, они сближались с ними на достаточное расстояние, обычно оставаясь вне подозрений. Как правило, ничего не подозревающие жертвы даже радовались их появлению, считая «двойников» действующей по соседству штурмовой группой, которая пришла им на помощь. В грохоте артиллерийских орудий и треске выстрелов сложно разговаривать на расстоянии более нескольких метров, да и лица зачастую перепачканы сверх всякой меры, поэтому ошибка обычно обнаруживалась лишь после того, как времени на ее исправление уже не оставалось. Те, кто выглядел товарищами по оружию, оказывались рядом, и блеск внезапно выхваченных кинжалов часто оказывался последним, что суждено было увидеть излишне доверчивым штурмовикам.

Поэтому помимо гранат, лопаток, ножей, булав, топоров, багров и кистеней штурмовые команды вооружались и шибболетами[44]44
  (ивр.) дословно «колос» – характерная особенность речи, по которой можно определить, является ли определенный язык родным или хорошо знакомым для конкретного человека, своеобразный «речевой пароль».


[Закрыть]. Среди германских «штосструпен» ходило множество подобных слов, самым распространенным из которых было «Damenschuhabsatz»[45]45
  (нем.) дословно – «каблук женских ботинок».


[Закрыть]. Это слово не давалось ни картавым лягушатникам с их писклявой и булькающей речью, ни англичанам, которые говорили так, словно набрали полный рот полужидкой овсянки. В то же время, Дирк сомневался, что человек, рожденный германцем, сможет изогнуть свой язык достаточным образом чтобы произнести что-то вроде «She sees seas slapping shores»[46]46
  (англ.) дословно – «Она видит, как моря хлопают по берегам», английская скороговорка.


[Закрыть], «Faisans épais»[47]47
  (фр.) – толстый фазан


[Закрыть] или это ужасное русское «Дороги»[48]48
  Из-за звонкой «д» в начале это слово очень сложно для произношения носителями немецкого языка.


[Закрыть].

Но сейчас времени на речевые упражнения не оставалось.

Французы хорошо потрудились, воссоздавая немецкую пехотную кирасу, мундир и шлем. Даже очень хорошо. Дирк знал десятки способов отличить то, что было произведено фабрично или изготавливалось на фронте от самых изощренных подделок. Швы, металлические фрагменты, чеканка, оттенки цветов, покрой, форма – все это имело значение. Но то, во что был облачен француз, оказалось наивысшего качества, если так можно было сказать про скверное кайзеровское сукно. Грязное в тех местах, где обычно пачкается форма, с реалистично выглядящими зашитыми прорехами, следами шальных осколков и папиросных ожогов. Превосходный образец мимикрии, до того реалистичный, что мог ввести в заблуждение самого внимательного бойца. Значит, даже французы способны учиться новому… Кулак Дирка вновь сжался, готовясь преодолеть упругое сопротивление шейных позвонков и затылочной кости самозванца. Француз заерзал в грязи, словно ощущая нависшую над ним подобно лезвию гильотины, смертоносную тяжесть. Он даже открыл рот, не боясь наглотаться грязной воды, но Дирк сомневался, что тот успеет вознести молитву Создателю. Однако же молиться француз не собирался. Вместо этого он выплюнул, задыхаясь:

– Armleuchter![49]49
  (нем.) – «тварь».


[Закрыть]

И во второй раз Дирк сдержал руку. Слишком чистое, хоть и нечеткое из-за набившейся в рот грязи, произношение. Даже обучайся этот лягушатник несколько лет в Лейпциге, и то вряд ли усвоил бы подобное. Может, дезертир, включенный во французскую группу допельгангеров? И такие случаи бывали.

Странный тип заелозил, пытаясь подняться. Но стальная рука «Висельника», намертво пригвоздила его к грязным доскам, сквозь которые булькала грязь.

– Отпусти меня, чертово свиное отродье… – забормотал он придушенным голосом, – Да провалился бы ты обратно в утробу своей матери-шлюхи…

Дирк осторожно взял странного француза за ворот кителя и, несильно тряхнув, оторвал от земли. Он увидел лицо, жидкая грязь на котором в сочетании с кровью и сукровицей из нескольких глубоких порезов образовала еще более устрашающую маску, чем те, что использовали туземные войска, сражающиеся против метрополии в африканских колониях. Тем неожиданнее было увидеть на этом лице короткие ухоженные усы, показавшиеся Дирку неожиданно знакомыми.

– Добро пожаловать, лейтенант Крамер, – сказал он, водружая «француза» на ноги, – Кажется, не лучшее место для прогулки вы выбрали сегодня.

Охваченный яростью лейтенант, не обратив внимания на слова, попытался ткнуть «Висельнику» в лицо стволом револьвера. Дирку пришлось вновь схватить его за руку, чтобы отвести оружие в сторону. Будь усилие чуть сильнее, лучевые кости лейтенанта хрустнули бы, ломаясь как сухой хворост. И, глядя в налитые кровью глаза Крамера, выглядящие сейчас совершенно безумными, Дирк подумал о том, что вполне возможно, стоило так и сделать. Лейтенант не выглядел человеком, способным сейчас на взвешенные решения. Неожиданная встреча с отрядом мертвецов сама по себе могла лишить душевного равновесия даже самого выдержанного человека. Унизительная же процедура купания в грязной жиже и подавно лишила лейтенанта Крамера возможности трезво мыслить. Такой может и пулю в лоб пустить, не заботясь о последствиях. Но его рука из хватки Дирка выскользнула невредимой, разве что немного помятой.

– Вы… – Крамер и впрямь задыхался от гнева. Даже сквозь слой грязи и крови можно было разглядеть багровый цвет его лица, – Проклятая падаль… Как вы смеете… Убери от меня руки, ты, кусок гнилого мяса!

Дирку показалось, что Крамер сейчас не сдержится и выстрелит ему в лицо из револьвера. Наверно, так бы и случилось, если бы ярость лейтенанта штурмового отряда хоть на миллиметр превысила нынешний уровень. Черта, за которой люди начинают действовать не рассуждая.

Дирк молча смотрел на него, не делая попытки помешать. Он знал, что правда во всех ее ипостасях сейчас находится на стороне лейтенанта. Будучи старшим офицером, Крамер мог бы расстрелять всех «Висельников» единолично, без малейших для себя последствий. В конце концов, они даже не считались военнослужащими. Лишь имуществом Ордена Тоттмейстеров, временно приписанным к пехотной части. Никто не станет пенять лейтенанту за порчу имущества.

«Висельники» держались позади Дирка, копируя манеру его поведения. Оружие опустили, но расслабленными не выглядели.

Из-за спины лейтенанта посыпались люди его собственной штурмовой команды, и в траншее сразу стало тесно, как в переполненном вагоне берлинского поезда. Отряд Крамера состоял из доброй дюжины пехотинцев. Глядя на их посеченные осколками лица, грязные тряпки, пропитавшиеся кровью, и висящие клочьями мундиры, Дирк решил, что последние несколько часов судьба им не слишком-то благоволила. Но действовали они быстро и уверенно, уж этому траншеи их научили. Увидев «Висельников» и своего охваченного яростью командира, штурмовики Крамера направили на мертвецов оружие, не выказав ни страха, ни растерянности. Глядя на дула карабинов, похожие на причудливые округлые замочные скважины, темнота в которых готова была поведать основную и последнюю в этой жизни, тайну, Дирк решил, что ребята лейтенанта не так и плохи, как он сперва полагал. Действовали они решительно и слаженно, верный признак опытного, сработавшегося отряда. Стоит сейчас лейтенанту сказать слово… Мертвый Майор и Юльке проживут немногим дольше, но достаточно для того чтобы увидеть, как их унтер-офицер падает, разбрасывая вокруг куски черепа и его содержимое.

– Что вы здесь делаете, лейтенант? – сухо спросил Дирк, стараясь не замечать направленного ему в лицо оружия. Его здесь было достаточно для того чтобы одним залпом оставить от его головы не больше, чем мыши за ночь оставляют от куска сыра, – Вы должны были занять траншеи только после того, как я подам сигнал.

– Не смейте указывать мне, что делать! – по тому, что лейтенант вновь перешел на «вы», Дирк решил, что тот частично восстановил душевный контроль. Впрочем, внешне он все еще выглядел как человек, одержимый бешенством, пусть и контролируемым, – Я командую этим отрядом, и до тех пор, пока я жив, он будет выполнять мои приказы, а не какой-то смердящей марионетки в рыцарских доспехах!

– Общий план штурма был заверен оберстом фон Мердером. Вы это знаете. Я действую в рамках согласованного плана. А вы нарушили свою часть.

– Я был вынужден вступить в бой, чтобы поддержать наступление, – отчеканил Крамер, тщетно пытаясь рукавом стереть хоть часть грязной жижи со своего лица. Пальцы лишь оставляли на щеках серые полосы. Если бы он пустил в ход обе руки, возможно, что-то и получилось бы. Но вторая его рука по-прежнему сжимала смотрящий в лицо Дирку револьвер, – И не вашего гнилого ума дело рассуждать о том, в каких рамках действую я! Держать два взвода в резерве, ожидая вашего сигнала? Катитесь к черту, унтер! Я командую солдатами, а не полевыми мышами! Это наш бой, и мы не собираемся уклоняться от него. Мы идем на штурм.

«Теперь понятно, по кому долбили французские пулеметы получасом ранее, – подумал Дирк, исподлобья глядя на лейтенанта, – Этот кретин вывел своих людей вслед за нашими порядками, не убедившись в том, что подавлены все очаги сопротивления переднего рубежа. Вот их и накрыло свинцом посреди поля. Интересно, сколько его людей валяется сейчас перемешанными с землей…»

– Мы лишь хотели избежать лишних потерь, – сказал он вслух.

– Вы выполнили роль щита, чтобы обеспечить нам проход. А теперь ваша падаль может убираться с дороги, унтер. В бой идут солдаты кайзера. Мертвецы остаются там, где мы проходим, а не бегут впереди нас. Вам это понятно?

Дирк пожалел о том, что рядом нет Штерна. Даже молчаливый штальзарг нагнал бы на петушившегося лейтенанта достаточно страху, чтоб у того язык прирос к нёбу. В то же время Дирк ощутил некоторое подобие уважения, тем более иррационального, что проклятый Крамер создал ему немало проблем. Этот парень не удовлетворился ролью победителя, вступающего в пустые вражеские траншеи. Он стремился сам ввязаться в бой. И что-то в перепачканном и окровавленном лице лейтенанта говорило о том, что сделал он это не ради почестей или фон Мердера. Что-то другое гнало его вперед, на французские пули и штыки. Не холодная боевая ярость мертвеца, но безумие живого человека. Которое заставляло себя уважать, пусть даже и в таком обличье.

– Понятно, господин лейтенант, – Дирк козырнул, надеясь, что его лицо тоже достаточно перепачкано, чтобы скрыть легкую улыбку, – В таком случае мы, вероятно, должны скоординировать усилия наших отрядов. Чтобы… не мешать друг другу в дальнейшем. Сколько у вас людей?

– Четырнадцать, – нехотя сказал Крамер, – Половина от того, что было с утра.

Это значило, что не меньше полувзвода опытных хорошо обученных штурмовиков осталось лежать в грязи с развороченными животами, оторванными конечностями и смятыми головами. Быть может, после сегодняшнего боя кто-то из них вступит в Чумной Легион. По крайней мере, у тоттмейстера Бергера не будет недостатка в кандидатах.

Уловив перемену в голосе командира, пехотинцы Крамера опустили оружие. Теперь, когда действие адреналина прошло, на Дирка и его «Висельников» они смотрели с плохо скрываемым страхом, что было вполне объяснимо. Заляпанные кровью, свежей и успевшей потемнеть, мертвецы в своих доспехах выглядели достаточно жутко. Не как люди в броне, а как големы, бесконечно чуждые всему живому, равнодушные и смертельно-опасные. Как проклятье, пробужденное злыми чарами на погибель французов, проклятье, почему-то не рассевшееся с рассветом.

Несмотря на щекотливость ситуации, еще толком не разрешенной, Дирк видел и другую ее сторону. Две группы людей смотрели друг на друга, и, даже несмотря на разницу в обмундировании, они могли быть удивительно похожи друг на друга. Перепачканные, заляпанные своей и чужой кровью, явившиеся сюда с одной целью и ведомые одинаковыми побуждениями. Но между «Висельниками» и штурмовиками, как показалось Дирку, установилась область, из которой невидимыми, но мощными насосами выкачали весь воздух. Это безвоздушное пространство преломляло взгляды и слова, проходящие сквозь него, делая их сухими, как просроченные солдатские сухари, и такими же ломкими. Самая короткая из всех существующих граница, но не между государствами, а между двумя разными мирами. И, встречая настороженные блестящие взгляды бойцов Крамера, Дирк понимал, что эта граница не будет сломана никогда, даже если штурмовать ее годами напролет тяжелой осадной артиллерией и танками. Эта невидимая линия была проведена не на карте. Такие линии невозможно стереть.

Была и другая мысль, еще менее приятная, царапнувшая ржавым гвоздиком исподтишка. Если бы у штурмовиков Крамера был выбор, в кого стрелять – в мертвецов Чумного Легиона или во французов, что они сделали бы с большим удовольствием? Вопрос не был задан, и ответа на него не существовало, но Дирку показалось, что часть этого несуществующего ответа он увидел в чужих глазах. И ему вдруг захотелось вернуться под оглушающий лязг пулемета, в царство непрекращающегося грохота и лязга осколков.

– Мы можем двигаться вместе, – предложил он Крамеру. Вышло более сухо, чем ему хотелось, – Это будет не очень слаженно, но, по крайней мере, мы не будем путаться друг у друга под ногами.

Лейтенант упрямо вздернул грязный подбородок:

– Лучше не попадайтесь мне на глаза вместе со своим мертвяцким воинством! Мы идем по направлению к штабу. И нам не нужна компания. Компания вроде вас.

– Я должен сказать, что это нерационально, господин лейтенант... Нам лучше действовать сообща, особенно в этой ситуации. Мы не знаем, как проходит наступление, мы оторваны от других отрядов, разобщены и порядком потрепаны. Чтобы выполнить боевую задачу не стоит распылять силы.

Крамер скривился от звука его голоса, как от гула гаубиц, даже по лицу прошла легкая судорога.

– Вы не поняли меня, унтер?

Рядом с Дирком даже он, широкоплечий, в защитной кирасе, казался хрупким и маленьким. Но что-то в его глазах позволяло лейтенанту смотреть на «Висельника» сверху вниз.

– Я понял вас, лейтенант, – спокойно сказал Дирк.

– И хорошо, – буркнул тот, машинальным скользящим жестом ладони проверяя крепления гранат на поясе, – Потому что в следующий раз, когда я столкнусь с вами, будет для вас последним. И мне плевать на вашего трупоеда Бергера. Если он думает, что его мертвые куклы будут изображать бой, в то время, как мои парни… мои… – он осекся, – В общем, убирайтесь в свои гробы. И помолитесь тем силам, которые держат вас здесь, за то, что мне сейчас не до вас. Ясно?

– Так точно, – Дирк смотрел в точку, располагающуюся на пять сантиметров выше кокарды лейтенантского шлема. Удобная точка – если тебе не хочется заглядывать в чужие глаза.

– Хорошо.

Лейтенант Крамер отдал приказ, и его бойцы пришли в движение. Они двигались ловко, – как для живых людей, конечно. Стараясь не оглядываться на «Висельников», провожающих их взглядами, штурмовики скрылись за поворотом траншеи. Той самой, по которой прежде двигались мертвецы. Двигались они легко, с хищной грацией настоящих фронтовиков, даже грязь не хлюпала под подошвами. Смертельно уставшие, в висящей тряпьем форме, опустошившие почти весь боезапас, они все равно двигались вперед, никем не понукаемые. Увидь это Штерн, наверняка сказал бы что-то на счет того, что живое мясо иногда бывает не менее упрямым, чем мертвое.

– Занятный юноша, – сказал Мертвый Майор. Лица его Дирк не видел, но тон голоса предполагал мрачную усмешку, – Вы с этим лейтенантом, кажется, старые приятели, а?

– Познакомились накануне, – кивнул Дирк, – Хотя не знаю, к кому из нас относится удовольствие от этого знакомства. Он потерял половину своих людей лишь ради того, чтоб доказать, что живые стоят мертвых. Амбициозен, упрям и напорист. Наверно, дослужится до оберста.

– Такие, как он, не дослуживаются. Знаю эту породу. Такие всегда умирают в лейтенантах.

– Тогда будем надеяться, что он переживет сегодняшний день.

– Если нет, я самолично отрежу ему голову. Не хочу, чтобы он оказался в нашем взводе. От таких много беспокойства.

– Если мы через два часа не займем штаб, мейстер распорядится отрезать головы нам самим. Продолжаем движение, – Дирк указал рукой на траншею, соседствующую с той, по которой удалился лейтенант, – И будем надеяться, что наши курсы больше не пересекутся.

– Это было б к лучшему. Нельзя в одной посуде мешать ром и водку, унтер. Не смешивайте живое с мертвым, все равно ничего толкового не выйдет. Ну, что же вы торчите истуканом?

Отставание от графика было неприятным, хоть Дирк и знал, что ни один из утвержденных планов штурма никогда не был осуществлен в соответствии с указаниями, рекомендациями и сроками. Чем сложнее и глобальнее операция, тем больше возникает факторов, способных радикально изменить намерения штабных офицеров. Но в этот раз время действительно поджимало. Апрельские дни коротки, еще три-четыре часа и начнутся сумерки. А за ними быстро, как это случается во Фландрии, упадет темнота, укрывая ходы и траншеи. И они останутся на территории врага, окруженные неизвестностью. Такие случаи тоже иногда происходили, особенно там, где штурмовикам приходилось брать приступом протяженную сеть укреплений, разнесенных по большому фронту. Ударные отряды дробились на мелкие группы, просачиваясь в оборону и, бывало, обнаруживали себя в полной изоляции от своих сил. Ловушка для слишком нетерпеливых. Как ни странно, далеко не всегда она оказывалась смертельной. Зачастую другие группы, намеренно или случайно, помогали застрявшим товарищам, разблокируя их. Но на это помогло потребоваться много времени. Бывали случаи, когда отдельные группы увязали в обороне противника на двое и даже трое суток. В этом случае они образовывали собственный опорный пункт во вражеских траншеях и ждали помощи. Своеобразная раковая клетка в чужом организме.

Поэтому Дирк постоянно подстегивал своих «Висельников», не допуская задержек. Ему не улыбалось завязнуть посреди французских укреплений, чтобы потом, под покровом темноты, слепо тыкаться в стены. Три мертвеца – небольшая, но еще действенная сила, и если им удастся достигнуть точки назначения, последние зачатки обороны будут раздавлены. Лишившись штаба, пусть даже агонизирующего и почти бесполезного, французы быстро бросят оружие. Не потому, что их младшие офицеры и рядовые, засевшие в траншеях, великие стратеги, понимающие тщетность разрозненного сопротивления, а по другой, чисто человеческой, причине.

Человеческому рассудку свойственно сопротивляться до последнего только ощущая под собой некую точку опоры, символизирующую последний рубеж. Пока есть штаб, хотя бы и беспомощный, не способный даже разобраться в происходящем, не то, что организовать сопротивление, люди будут воевать с оружием в руках. Голоса, доносящие по телефонным линиям, и грязные мятые записки посыльных будут говорить им, что они не одни. Ложная, но действенная точка опоры. Когда замолкнут телефоны, сыплющие приказами, даже последний рядовой сообразит, что дело не просто плохо. И тогда от желающих выкинуть белый флаг не будет отбоя, а оберсту Мердеру придется выделить несколько рот для конвоирования и охраны пленных.

– Пулемет рядом, – доложил Юльке, когда они миновали еще десятка полтора перекрестков, не встретив никакого сопротивления, – На восемь-девять часов.

У Юльке был чуткий слух, и Дирк не удивился тому, как ухо гранатометчика выделило из гремящей мелодии боя с рваным ритмом близкий голос пулемета.

– Французский?

– Наш, – Юльке уверенно покачал головой, – И знакомый. Кажется, это Тиммерман со своей подружкой.

Теперь, когда он сказал это, Дирку тоже показалось, что он разбирает в трещащей и ухающей какофонии размеренный тяжелый стук, непохожий на привычный басовитый голос обычного “машингевера”. Но как могло случиться, что Тиммерман из пулеметного отделения оказался здесь, вдалеке от предписанных его отряду направлений?

Юльке и Мертвый Майор терпеливо ждали решения. Ответственность лежала только на нем. Двинуться на звук означало отклониться от направления, отложив выполнение основной боевой задачи взвода. Пройти мимо – быть может, обречь на гибель его подчиненных. Дирк мысленно запросил ответа тоттмейстера Бергера, но сейчас это было похоже на крик в тесном замкнутом пространстве, который отражается от глухих стен, не в силах отыскать выход. Бергер сейчас был занят, а значит, все решения принимать унтеру.

– Идем, проверим, – сказал он, перехватывая поудобнее непривычный «Льюис».

Долго идти им не пришлось. Через несколько минут Дирк сам расслышал голос противотанкового пулемета, похожий на рык стального зверя. Ни одно оружие кроме «MG 18 TUF» не было способно издавать что-то подобное. Где-то рядом кричали люди, но грохот пуль заглушал их, как шум работающего на полных оборотах станка. Невозможно было даже сказать, отчего они кричат, от боли или от ярости. Но если рядом действительно был Тиммерман, Дирк охотнее поставил бы на первое.

– Прикрывайте фланги, – бросил он на ходу Мертвому Майору и Юльке, – Возможно, нам придется спасать шкуру Тиммермана и его Ирмы.

«Висельники» молча кивнули. Оба были готовы к схватке, такой же мгновенной и напряженной, как все схватки в недрах подземного лабиринта.

Завернув за очередной поворот, «Висельники» сразу оказались в гуще боя. Изломанные траншеи искажали звук, и даже близкая перестрелка иной раз казалась приглушенной. Поэтому когда в прицеле «Льюиса» мелькнули угловатые спины в серо-синих мундирах, Дирк скорее испытал облегчение, чем удивление. Они шли не зря.

Сперва ему трудно было определить, что здесь происходит. Бой выглядит понятным только на полотнах баталистов, настоящая же траншейная резня обычно представляет собой водоворот, детали которого смазаны, зыбки и смешаны между собой. Лица сражающихся людей похожи друг на друга, и в искаженных от страха, ярости и боли чертах не различить ни французов, ни германцев. Форма перепачкана, каски сбиты, лица – жуткие маски с фантасмагорических картин. Люди что-то кричат, но за грохотом выстрелов и выкриками нельзя различить слов. Просто первобытная стихийная сила, терзающая сама себя, оставляющая на земле частицы собственного тела в виде смятых и скорчившихся человеческих фигур. У нее нет разума, нет чувств, нет цели.

Резня. Бойня. Схватка.

«Висельники» вклинились в это человеческое месиво подобно узкому филейному ножу, мягко проникающему в остывающую тушу. Это оказалось просто – внимание французов было приковано к чему-то, что находилось на другом конце траншеи, так что их беззащитные спины представляли собой превосходные мишени. «Льюис» только этого и ждал. Он заработал, ровно и без перебоев, как и полагается хорошо отлаженному механизму. Дирку пришлось впиться в него изо всех сил, чтобы удержать тяжелый ствол в нужном положении. Пулемет требовал сноровки, которой у Дирка не было. Будь он на стрельбище, не попал бы в ростовую фигуру и с двухсот метров, так плясал ствол. Но при стрельбе в упор нет нужды в большой точности. Пули сами находили цель, и от Дирка требовалось лишь направлять оружие в нужную сторону. Простая механическая работа, не требующая сосредоточенности.