Текст книги ""Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР."
Автор книги: Константин Романенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)
Но совсем иные чувства будоражили в эти дни умы людей в воинских гимнастерках. После отстранения с поста заместителя наркома обороны Тухачевский стал добиваться встречи со Сталиным. Как позже рассказывал бывший член ВЦИК Кулябко, рекомендовавший Тухачевского в 1918 году в партию, он узнал о назначении своего приятеля командующим ПриВО из газет. Он отправился на квартиру Тухачевского. И при свидании маршал рассказал Кулябко, что «в ЦК партии ему сообщили: причиной его перевода в Куйбышев является то обстоятельство, что его знакомая Кузьмина и бывший порученец оказались шпионами и арестованы».
Впрочем, как писала вдова Фельдмана, упадническое настроение Тухачевского проявлялось еще до отстранения с поста. Она отмечала, что «в последние месяцы жизни он потреблял коньяк больше обычного». В Куйбышев Тухачевский прибыл в собственном салон-вагоне. Сразу после приезда он принял участие в работе окружной партконференции. И хотя его появление на вечернем заседании в президиуме встретили привычно щекочущими самолюбие аплодисментами, это уже не волновало тщеславного военного.
Вечером следующего дня ему предстояло выступить перед областным активом; и утром он снова сидел на сцене. Генерал-лейтенант Ермолин вспоминал, что таким он не видел Тухачевского никогда: «Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши...» Для плохого настроения у нового командующего округом была веская причина. Накануне телефонным звонком из Москвы ему сообщили об аресте его ближайшего друга Бориса Фельдмана. Однако выступление Тухачевского на конференции не состоялось.
Представив членам Политбюро показания Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота, Ежов запросил санкцию на новые аресты. Он получил ее сразу. 22 мая были арестованы: комкоры Ефимов, Аппога и председатель Центрального совета Осоавиахима Р. П. Эйдеман. В этот же день в Куйбышеве был арестован и сам Тухачевский. Но НКВД собирал под свое крыло не только военных. 22 мая арестовали начальника центрального управления народно-хозяйственного учета Краваля, а 24-го числа – председателя Совнаркома Белоруссии Голодеда.
Тухачевского задержали в приемной первого секретаря Куйбышевского обкома партии, куда он пришел для встречи с Постышевым. Арестом руководил «Рудольф Карлович Нельке, старый большевик, честнейший человек, работавший полномочным представителем НКВД». Распахнув дверь в приемную, Тухачевский помедлил и, не входя, долгим взглядом обвел всех присутствующих, а потом, махнув рукой, переступил порог. К нему подошел Нельке и, представившись, сказал, что получил приказ об аресте. Не произнося ни слова, Тухачевский сел в кресло, и тут же послали за гражданской одеждой. Когда привезли одежду, арестованному предложили переодеться, но он, никак не реагируя, продолжал молча сидеть в кресле.
Присутствующим пришлось самим снимать с него мундир с маршальскими звездами, который он надел лишь полтора года назад. К подъехавшей оперативной машине его вывели уже через черный ход. Об аресте Тухачевского Ежов известил членов Политбюро только после того, как бывший маршал был доставлен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму НКВД, в камеру № 94. Поэтому именно в этот день Политбюро вынесло Постановление:
«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-право-заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».
Но к этому времени дел у профессионалов госбезопасности было невпроворот. 26 мая очередной допрос Ягоды начальник 4-го отдела ГУГБ капитан ГБ Коган и оперуполномоченный 4-го отдела лейтенант ГБ Лернер начали с рассмотрения обстоятельств убийства Кирова. Но, по его ходу, Ягода сделал и другие признания: «Весь 1935 год я тормозил, саботировал, оттягивал требование ЦК громить центры троцкистско-зиновьевских организаций и правых. Когда по прямому заданию Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго тянул, переключал следствие от действительных виновников, организаторов заговора в Кремле – Енукидзе и др., «на мелких сошек» – уборщиц и служащих и тем самым спас свое положение.(...)
Поэтому было бы неосторожно с моей стороны продолжать свои встречи с Енукидзе именно в этот период, когда шло следствие по делу «Клубок». (...) Но Енукидзе, должно быть, не очень в меня верил и опасался, что я его могу окончательно провалить. Поэтому он прислал Карахана для разговора со мной. А до этого по его поручению со мной говорил Петерсон.
Вопрос.О чем Вы беседовали с Петерсоном?
Ответ: ...Весной 1935 года Петерсон... заявил, что Енукидзе сам обеспокоен материалами о заговоре, которые попали в НКВД. Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщицкой деятельности, которые прорывались в стенах Кремля, он их задержал у себя... Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. (...)
В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось.Кроме того, я сообщил тогда же в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией)... Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена школа ЦИК. В Кремль были введены войска НКВД».
В продолжение ответов на вопросы следствия Ягода отметил: «На одном из допросов я уже показал, что к планам нашего заговора на государственный переворот только внутренними силами прибавилась ориентировка на немцев, вернее на фашистскую Германию, как на союзника в деле свержения Советской власти.
...В 1935 году перспектива войны со стороны окрепшей Германии против Советского Союза нарастала с каждым днем. В связи с этим надо было забежать вперед и договориться с ними.Енукидзе мне говорил, что Троцкий за границей установил контакт с германскими правительственными кругами, что сам Енукидзе тоже имеет линию связи с немцами. (...) И именно в связи с этим роль Сокольникова в общем центре заговора, являющегося одновременно заместителем Наркоминдела, имела особое значение потому, что через него могла быть налажена связь с официальными кругами Германии».
Ягода пояснял следователю, что во взглядах на сотрудничество «с германскими правительственными кругами у троцкистов и зиновьевцев, с одной стороны, и у правых, с другой стороны, были свои особые, различные линии». Это привлекло внимание капитана ГБ Когана.
Вопрос: Чем они отличаются и откуда вы знаете?
Ягода: Об этом мне говорил Карахан... в 1935 году. (...) Троцкистско-зиновьевская часть нашего центра вела переговоры с германскими правительственными кругами через находящегося в эмиграции Троцкого... готового все отдать, лишь бы скорее свергнуть Советскую власть и вернуться в Россию.
Иначе к делу относились мы, правые. Мы не являлись сторонниками полного раздела России, как это делал Троцкий. Мы считали, что силы наши в стране довольно значительны и можем в переговорах с немцами выступать как равная сторона.Если дозволено на фоне наших преступных и изменнических дел употребить слово «патриотизм», то некоторая доля этого патриотизма в нас, правых, все же сохранилась. (...)
Связь с немцами у Карахана существовала давно. И эту уже установленную линию связи центр правых использовал как реальную линию, предложив Карахану вступить с германскими правительственными кругами в официальные переговоры. Я уже показывал, что Карахан после этого был в Берлине, виделся там с Надольным и Гессом (или с Геббельсом) и, как он мне говорил, уже в 1936 году добился значительных уступок от немцев.
Вопрос:Каких уступок?
Ягода:Уступок от кабальных условий, на основе которых было достигнуто соглашение с Троцким. ...Карахан говорил о двух вариантах соглашения: один, если центр заговора приходит к власти самостоятельно без помощи немцев; второй, если заговорщикам в их приходе к власти помогут немецкие штыки во время войны.
При первом варианте речь шла о следующих условиях: 1) Разрыв СССР договоров о союзе с Францией и Чехословакией; 2) заключение военного и экономического союзов с Германией; 3) ликвидация Коминтерна; предоставление Германии (права) на долголетние концессии источников химического сырья СССР (Кольского полуострова, нефтяных источников и прочее); 5) установление в СССР такого политического и экономического строя, который гарантирует германским фирмам полную возможность развития своей частной инициативы на территории СССР.
При втором варианте, т.е. при приходе к власти в военное время при помощи немцев, оставались в силе те же условия, плюс какие-то территориальные уступки, но какие именно, я не помню. Об этом должен подробнее и точнее показать сам Карахан».
В материалах по реабилитации Тухачевского, представленных в 1960 году комиссией под председательством Н. Шверника (члены комиссии А. Шелепин, З. Сердюк, Н. Миронов, Р. Руденко, В. Семичастный), указывается: «Следствием по делу Тухачевского непосредственно руководил Ежов; в качестве следователей им были использованы вышколенные фальсификаторыЛеплевский, Ушаков и другие. Эти лица, потеряв понятые о человеческом облике, не считались с выбором средств для достижения цели, применяли различного рода моральные и физические пытки, чтобы сломить волю арестованных и добиться ложных показаний... Тухачевский 26 мая 1937 года написал следующее заявление:
«Народному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову. Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его(курсив и подчеркивание мои. – К. Р.).Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа..
Основание заговора относится к 1930-му году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем подробно покажу дополнительно. Тухачевский».
Цитируемое выше утверждение о применении «моральных и физических пыток»нельзя воспринимать как свидетельство умственной неполноценности членов хрущевской комиссии. Наоборот, совершенно очевидно, что такое утверждение является осмысленной грязной фальсификацией хрущевских клевретов, впоследствии тысячекратно повторенной другими клеветниками.
Но обратим внимание на всю логику хронологии событий. Как видно из заявления самого Тухачевского, до 25 мая он вообще не допрашивался.Поэтому применить физические меры воздействия, о которых с «гневом» и «состраданием» писали хрущевские «шестёркодесятники», у следователей не было не только необходимости, но и возможности. Впрочем, такой необходимости не было и 26 числа, поскольку арестованный заявил о своей готовности сделать чистосердечные признания, «касающиеся заговора, не утаивая никого из его участников...».
Более того, только после доклада Ежова о доставке Тухачевского в Москву опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК, проведенным 25–26 мая, Сталин подписал постановление: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел»[52].
Поэтому следствие началось почти шаблонно. С того, что арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. При этом прежде, чем «расколоться», Тухачевский, как и его подельники, попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.
Накануне, 25 мая, заявление на имя Ежова написал и председатель Центрального совета Осоавиахима Эйдеман, арестованный 22 мая – во время работы Московской партийной конференции. Он тоже сообщил «о согласии помочь следствию в раскрытии преступления».
То есть подследственные не демонстрировали оригинальности в способах самозащиты. И уже 26 мая Тухачевский написал на имя Ежова еще одно заявление: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».
Конечно, объявив о готовности сделать признания, Тухачевский не собирался «лезть как кур в ощип» и раскрывать всю свою подноготную. Амбициозный человек, он был не борцом, а реалистом и хотел знать объем информации, которым располагает следствие. Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период может служить заявление Фельдмана:
«Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет – этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал...»
Впрочем, утверждения, будто бы следователи применяли к «великим полководцам» меры физического воздействия, «выбивая» из них признания, – просто нелепы. Зачем бить подследственных, если они сами «рвутся» дать показания? Со стороны следователей это явилось бы проявлением идиотизма. Насилие могло даже обозлить подследственных, укрепив волю, конечно, если она была. Профессионалы знают, что людей ломает не истязание, а боязнь неизвестности.
Поэтому просьбу подследственного удовлетворили. Следователь Зиновий Ушаков (Ушамирский) объяснял столь скорое признание тем, что он выложил Тухачевскому все материалы, которыми располагал, включая и показания сообщников. И, внимательно их изучив, бывший маршал понял, что ему не вывернуться, поэтому на дальнейших допросах он назвал несколько десятков имен заговорщиков.
Поражает другое. Тухачевский «заговорил» на первом же допросе, а по ходу следствия вообще сдал всех! Все названные им военные были арестованы, а позже расстреляны.То есть он сыграл роль не только провокатора,вовлекшего своих сообщников в заговор, но и предателя, сдавшего их на заклание. При своем огромном честолюбии, склонности к азартной интриге, в которой ему выпадала роль авторитетного лидера, в процессе следствия он демонстрировал полное равнодушие к судьбам тех, кто вольно или невольно стал соучастником его преступления. В протоколе допроса Тухачевского от 26 мая 1937 года указывается:
«Вопрос.Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно-троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?
Ответ.Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным. Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма...
...Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско-зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП(б) в Кремле или же путем искусственного создания поражения на фронтах во время войны, чем вызвать замешательство в стране и поднять вооруженное восстание...
...Я считаю, что Троцкий мог знать... что я возглавляю антисоветский военный заговор, и это послужило для него основанием направить ко мне Ромма... Сообщаю следствию, что в 1935 г. Путна привез мне записку от Седова (приемный сын Троцкого. – К.Р.), в которой говорилось о том, что Троцкий считает очень желательным установление мною более близкой связи с троцкистскими командирскими кадрами. Я через Путна устно ответил согласием, записку же Седова я сжег» (ЦА ФСБ РФ, АСД № Р-9000 на Тухачевского М. Н. и др. «Следственное дело». Протокол допроса Тухачевского. От 26 мая 1937 года. Т. 1. Л. 15–19.).
Конечно, бывший маршал не был самоубийцей и не спешил раскрывать всю подноготную действий заговорщиков. Об этом свидетельствует протокол допроса Тухачевского от 27 мая: «...Должен сказать, что на допросе 26 мая я был неискренен и не хотел выдать советской власти всех планов военно-троцкистского заговора, назвать всех известных мне участникови вскрыть всю вредительскую, диверсионную и шпионскую работу, проведенную нами.
...Еще задолго до возникновения антисоветского военно-троцкистского заговора я в течение ряда летгруппировал вокруг себя враждебно настроенных к соввласти, недовольных своим положением командиров и фрондировал с ними против руководства партии и правительства. Поэтому, когда в 1932 г. мною была получена директива от Троцкого о создании антисоветской организации в армии, у меня уже фактически были готовые преданные кадры, на которые я мог опереться в этой работе.
...Путна устно мне передал, что Троцким установлена непосредственная связь с германским фашистским правительством и генеральным штабом...
...В 1932 г. мною лично была установлена связь с представителем германского генерального штаба генералом Адамом. До этого Адам в конце 1931 г. приезжал в Советский Союз, и сопровождавший его офицер германского генерального штаба Нидермайер усиленно обрабатывал меня в плоскости установления с ними близких, как он говорил, отношений. Яотнесся к этому сочувственно. Когда я в 1932 г. во время германских маневров встретился с генералом Адамом, то по его просьбе передал ему сведения о размере вооружений Красной армии, сообщив, что к моменту войны мы будем иметь до 150 дивизий»[53].
Контакты Тухачевского с руководителем Рейхсвера С. Адамом происходили во время его поездок на маневры в Германию, а немецкий разведчик Нидермайер в указанный период являлся официальным представителем Рейхсвера и встречался с заместителем наркома как официальное лицо. Поэтому, не горя желанием открывать действительное содержание связей с немцами, подследственный переводил стрелку на менее опасные темы, чем работа на иностранную державу. В этот день он написал заявление:
«Помощнику нач-ка 5-го Отдела ГУГБ НВД Ушакову
Будучи следствием изобличенв том, что я возглавлял антисоветский военно-троцкистский заговор, мне ничего другого не оставалось, как признать свою винуперед советской властью, что я и сделал 26-го мая.
Но так как мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занималась вредительством, диверсией, шпионажем и изменяла Родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов, относящихся к заговору. Поэтому я избрал путь двурушничества и под видом раскаяния думал ограничить свои показания о заговоре, сохранив в тайне наиболее важные факты, а главное, участников заговора.
Эта новая подлость...была развенчана следствием... Я решил на этот раз окончательно и бесповоротно вполне честно сознаться во всех моих антигосударственных преступлениях, назвать всех известных мне участников заговора, выдать все его планы. Прошу предоставить мне возможность, ввиду многочисленности фактов, о которых я должен показывать, продиктовать мои показания стенографистке,причем заверяю Вас честным словом, что ни одного факта не утаю, и у Вас не будет ни теперь, ни позже никакого основания упрекнуть меня в неискренности данного моего заявления. Тухачевский. 27.5.37»[54].
Сделав такое заявление, далее подследственный сдавал своих подельников, уже не обременяя себя моральными проблемами. Рассказывая 27 мая о составе заговора, он показал, что «в число центра входили: он, Тухачевский, С. С. Каменев, Фельдман, Эйдеман», а также Примаков «после его приезда в Москву из Северо-Кавказского военного округа». Он пояснил, что «связь между военным центром и организацией правых поддерживалась им через Горбачева и Петерсона, которые были связаны с Енукидзе, Ягодой, Бухариным и Рыковым». Связь с Троцким установил сам через Ромма, а с одним из руководителей центра Пятаковым был связан лично.
Он сдавал своих подельников без жалости. На вопрос: «Кто им лично был завербован в заговор?» – Тухачевский ответил: в 1932 году – Фельдман, Смолин, Алафузо; в 1933 году – Ефимов, Путна, Эйдеман и Вакулич; в 1934 году – Якир, Горбачев, Примаков, Аппога, Василенко, Белицкий; в 1935 году – Корк, Сергеев, Чайковский, Вольпе; в 1936 году – Инно. Кроме перечисленных лиц, он назвал среди завербованных бывшего заместителя начальника ВВС РККА Наумова и начальника Научно– исследовательского химического института РККА Рохинсона.
В этот же день Тухачевский сделал признания и о террористических намерениях заговорщиков. Он показал: «Одновременно готовились террористические акты против членов Политбюро ЦК ВКП(б). Основных террористических групп было три: одна из них возглавлялась Горбачевым, в нее входили Егоров и Петерсон; вторая возглавлялась Туровским, в нее входили Шмидт и Зюк. Эта группа готовила совершение террористического акта против Ворошилова. Третья группа была организована Примаковым в бытность его в Ленинграде».
Реагируя на предложение следователя «назвать всех известных ему заговорщиков», Тухачевский показал, что в заговор вовлечены: комдивы Савицкий (нач. штаба ЗакВО), Давидовский (командир 11-го механизированного корпуса) – со слов Фельдмана, Кутяков, Воронков (командир формируемой химической дивизии ПВО), Егоров (начальник Военной школы имени ВЦИК), Петерсон (со слов Горбачева), Лапин, Д. Шмидт, Туровский, Зюк, Розынко, Ольшевский, Козицкий, Тухарели, Ольшанский, Щеглов и др.
Вглядываясь в пространные списки фамилий военных, названных Тухачевским и его подельниками, не может не возникнуть естественное недоумение. В чьей голове вообще могла позже возникнуть даже мысль о реабилитации участников группы Тухачевского? Ведь если даже допустить, что заговора не было, то уже сама выдача следствию других лиц является преступлением. По юридическим меркам это оговор и клевета. Но по моральным – подлость.
28 мая в Москве был арестован командующий Закавказским военным округом И. Э. Якир, а на следующий День в Вязьме та же участь постигла командующего Белорусским военным округом Уборевича. Участник расследования Зиновий Ушаков позже так описал свой успех: «Я переехал с Леплевским в Москву, в декабре 1936 г. ... я буквально с первых дней поставил диагноз о существовании в РККА и Флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия; и первый же получил такое показание от бывшего командующего Каспийской военной флотилией Закупнева... я шел уверенно к раскрытию антисоветского военного заговора. В то же время я также уверенно шел по другому отделению на Эйдемана и тут также не ошибся.
Ну, о том, что Фельдман Б. М. у меня сознался в участии в антисоветском военном заговоре, на основании чего 22 числа того же месяца начались аресты Ефимова и др., говорить не приходится. 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30 я получил Якира. Ведя один, без помощниковэту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почты не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков»[55].
Действительно, Зиновию Ушакову было трудно. Меняя показания, подследственный стремился сбить его с толку. Очередное «покаяние» Тухачевский написал 29 мая. В нем он признавался, что, «несмотря на его обещание говорить правду, он снова дал неправильную информацию».Впрочем, недостатка информации к этому времени у следственного аппарата уже не было. Офицерам ГБ оказалось достаточно четырех дней, чтобы набрать претендентов на скамью подсудимых, причем не для одного процесса.
Арестованный одновременно с Тухачевским 22 мая 1937 года литовец Эйдеман первоначально был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД, а на следующий день его перевели в Лефортовскую. 25 мая он написал заявление на имя Ежова. Как и его сообщники, в нем он сообщал о своем согласии «помочь следствию» в раскрытии преступления.
Следствие по делу Эйдемана вел майор ГБ Агас. Агас (Мойсыф) Вениамин Соломонович родился в семье еврея-приказчика, и в 1905–1907 годах жил с отцом в США. Работу в органах ГПУ УССР он начал в 1925 году.
В мае 1931 года его перевели в центр, назначив помощником начальника ЭКО ПП ОГПУ по Московской области. В феврале 1933 года он стал секретарем заместителя председателя ОГПУ, а с 10.07.34 по 28.01.37 год – секретарь заместителя наркома внутренних дел Агранова. В январе 1937 года он получил пост заместителя начальника 5-го отделения ГУГБ, на котором прибыл до 28 марта 38 года.
А в 1937 году протокол допроса Эйдемана Ежов направил Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу 28 мая. Нарком писал в сопроводительном письме: «Направляю протокол допроса Эйдемана Р. П., бывшего председателя Центрального Совета Осоавиахима СССР, от 27 мая с. г. Эйдеман показал, что был вовлечен в антисоветский военно-троцкистский заговор Тухачевским и проводил активную вредительскую работу. Как участников военно-троцкистского заговора Эйдеман назвал Фельдмана, Ефимова, Петерсона, Корка, Горбачева, Фишмана, Осепяна и Вольпе. (...)Прошу санкции на арест всех названных Эйдеманом участников заговора в системе «Осоавиахима». Далее были перечислены, фамилии еще 13 работников Осоавиахима, названных Эйдеманом.
В тот же день, 28 мая, «по приезде в Москву» из Ленинграда, арестовали и командарма 1-го ранга Якира, ранее, с мая 1935 года, занимавшего пост командующего Киевским военным округом, а на следующий день на станции Вязьма был арестован другой командарм 1-го ранга – командующий Белорусским ВО Уборевич, ехавший в Москву из Смоленска в салон-вагоне своего поезда. Доставленные во внутреннюю тюрьму НКВД Якир и Уборевич содержались в одиночных камерах за литерными номерами.
Но, еще не зная об аресте своих сообщников, глава заговора расширял свои признания. В протоколе допроса Тухачевского от 29 мая 1937 года зафиксировано: «...Военный заговор возник в 1932 г. и возглавлялся руководимым мною центром. Должен сообщить следствию, что еще задолго до этого я участвовал в антисоветских группировках и являлся агентом германской разведки.
С 1928 года я был связан с правыми. Енукидзе, знавший меня с давних пор и будучи осведомлен о моих антисоветских настроениях, в одном из разговоров сказал мне, что политика Сталина может привести страну к гибели и что смычка между рабочими и крестьянами может быть разорвана. В связи с этим Енукидзе указывал, что программа Бухарина, Рыкова и Томского является вполне правильной и что правые не сдадут своих позиций без боя. В оценке положения я согласился с Енукидзе и обещал поддерживать с ним связь, информируя его о настроениях командного, политического и красноармейского состава Красной Армии. В то время я командовал Ленинградским военным округом...
Во время 16 съезда партии Енукидзе говорил мне, что хотя генеральная линия партии и победила, но что деятельность правых не прекращается и они организованно уходят в подполье... После этого я стал отбирать и группировать на платформе несогласия с генеральной линией партии недовольные элементы командного и политического состава... Ромм рассказал мне, что Троцкий ожидает прихода к власти Гитлера и что он рассчитывает на помощь Гитлера в борьбе Троцкого против Советской власти»[56].
30 мая дополнил ранее данные показания и сам Енукидзе. Он сообщил, что еще в 1932 году узнал от Томского, что по решению блока создан «единый центр [штаб] военных организаций [в рядах РККА], в который входили Корк, Путна и Примаков во главе с Тухачевским»2. Связь с «военным центром» он поддерживал через Корка3. Но уже накануне допроса Енукидзе, 29 мая, Тухачевский написал через следователя Ушакова (Ушамирского) новое заявление: «Народному комиссару Внутренних дел СССР Н. И. Ежову.
Обличенный следствием в том, что я, несмотря на свое обещание сообщать следователю исключительно правду, в предыдущих показаниях неправильно сообщил по вопросу о начале своей антисоветской работы, настоящим заявляю, что хочу исправить эту свою ошибку.
Еще в 1928-ом г. я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934-ом г. я лично связался с Бухариным.
С немцами я установил шпионскую связь с 1925-ого г., когда я ездил в Германию на учения и маневры и где установил связь с капитаном фон Цюлловым. ...При поездке в 1936-ом г. в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым, и я имел разговор о пораженческих планах и об увязке действий антисоветского военно-троцкистского заговора и германского генерального штаба с генералом Румштедт, представителем германского фашистского правительства.
Помимо этого в Лондоне я имел встречу с командующим эстонской армией генералом Лайдонером и с американским журналистом в кабинете у Путна (фамилии не помню), приехавшим из фашистской Германии и являющимся гитлеровским агентом. Разговор шел о задачах германского фашизма в войне против СССР. В Париже я встретился с Титулеску, с которым обсуждал вопрос о характере возможных действий германо-польско-румынских войск в войне против СССР.
Я был связан, по заговору, с Фельдманом, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осепяном и рядом других.
Впервые на всем этапе следствия, в течение четырех дней, я заявляю вполне искренне, что ничего не буду скрывать от следствия. Тухачевский 29.5.37»[57].
И без какой-либо паузы 30 мая, опросом членов и кандидатов в члены ЦК, было оформлено постановление: «Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: Ввиду поступивших в ЦК ВКП данных, изобличающих члена ЦК ВКП Якира и кандидата в члены ЦК ВКП Уборевича в участии в военно-фашистском троцкистско-правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии и Польши, исключить их из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел».
Уже сама хронология событий, с сопутствующей ей секретной перепиской, свидетельствует о спонтанности арестов, осуществлявшихся по мере появления в ходе следствия новых показаний. Можно ли в таком случае подозревать следователей и руководителей государства в «необоснованности» репрессивных мер? Можно ли даже просто гипотетически предположить, что профессионалы госбезопасности без достаточных оснований хватали «генералов» высокого ранга? А руководство страны, якобы «зная», что НКВД производит необоснованные аресты, давало санкции на неправовые меры? Нет, следствие велось по всем правилам профессионального сыска, и специалистам с Лубянки не было необходимости заниматься фальсификацией фактов.