Текст книги ""Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР."

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Решение Политбюро было оформлено на следующий день. Однако пройдет немало времени, прежде чем Сталину станет известна скрытая подноготная «Кремлевского дела».

В 1935 году Сталин прервал расследование «Кремлевского дела» в тот момент, когда оно могло выйти на значимые фигуры в правительственных и армейских кругах. И его свертывание Сталиным было обусловлено «интересами внешней политики». Дело в том, что еще 13 января Гитлер провел в Саарской области плебисцит, позволяющий восстановить контроль над этим богатым угольным районом. 13 марта Германия объявила, что считает себя свободной от обязательств на запрещение обладания военной авиацией. А через два дня Гитлер подписал закон о введении всеобщей воинской обязанности и восстановлении Вермахта. Это было прямым нарушением Версальского договора, Лондон направил в Берлин министра иностранных дел, а 28 марта в Москву приехал лорд-хранитель печати Иден.

После вступления Советского Союза в сентябре 1934 года в Лигу Наций Советское правительство искало реальные пути для нормализации международной обстановки, урегулирования взаимоотношений государства с капиталистическими странами. Сталин принял Антони Идена на следующий день. Встреча прошла в Кремле, в кабинете предсовнаркома Молотова.

Кроме Сталина и Молотова, с советской стороны присутствовали нарком иностранных дел Литвинов и посол в Великобритании Майский. Великобританию представляли Иден и лорд Чилстон. Майский вспоминал: «Было заметно, что перед встречей Иден заметно волновался, в то время как Сталин «был спокоен и бесстрастен».

Он прямо поставил перед Иденом вопрос: «Как вы думаете, опасность войны сейчас больше или меньше, чем накануне 1914 г.?» Не ожидавший такого вопроса, Иден замешкался, но все-таки склонился к выводу, что в 1914 году опасность была больше.

На это Сталин возразил: «А я думаю, что сейчас эта опасность больше. В 1914 г. имелся только один очаг военной опасности – Германия, а теперь два – Германия и Япония». Подумав, Иден признал, что мнение Сталина имеет под собой серьезное основание»[38].

В качестве меры коллективного противостояния намерениям Гитлера на встрече шел разговор об образовании Восточного пакта. Результатом переговоров стало подписание совместного коммюнике. И хотя в нем указывалось на заинтересованность обеих стран в стремлении к укреплению европейской безопасности, впоследствии дальше этого Лондон не пошел.

И все-таки эта встреча не оказалась безрезультатной. Она повлияла на то, что 12 апреля советские газеты опубликовали сообщение ТАСС о достижении соглашения с Францией по вопросу о конвенции безопасности. Спустя две недели в Париже был подписан советско-французский договор о взаимопомощи в случае нападения, а 16 мая в Праге аналогичный договор был подписан и с Чехословакией.

Конечно, в условиях подготовки оборонительного договора раскрытие заговора, в котором были замешаны важные фигуры в Красной Армии во главе с секретарем ЦИК, могли серьезно дискредитировать Советское правительство и самого Сталина. Поэтому «Кремлевское дело», начатое как формальный предлог для разработки иного дела – «Клубок», было срочно свернуто. Сталин решил, что о сути его истинной подоплеки не должен знать никто.

Первый допрос Ягоды в качестве обвиняемого состоялся 2 апреля 1937 года. Его провели: начальник отделения 4-го Секретно-политического отдела ГУГБ капитан ГБ Коган и оперуполномоченный 4-го отдела ГУГБ лейтенант Ларнер. Следствие началось с выяснения характера взаимоотношений бывшего наркома с его подчиненными Лурье, Воловичем и другими лицами из «чекистского» аппарата. В числе вопросов, которые интересовали Когана, были контакты подчиненных Ягоды с германскими фирмами «Борзинг» и «Лепаж», представители которых ранее «разрабатывались» ИНО как германские шпионы. На следующий день Ягоду арестовали, а 11-го числа под арестом оказался и бывший его заместитель Г. Е. Прокопьев.

Однако только 28 апреля Ежов направил Сталину обобщенный «Протокол допроса № 3» бывшего наркома НКВД Г. Ягоды: «Совершенно секретно СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Направляю протокол допроса ЯГОДА Г. Г. от 26-го апреля с.г.

Настоящие показания получены в результате продолжительных допросов, предъявления целого ряда уликовых данных и очных ставок с другими арестованными.

ЯГОДА до сего времени не дает развернутых показаний о своей антисоветской и предательской деятельности, отрицает свою связь с немцами и скрывает целый ряд участников заговора. Отрицает также свое участие в подготовке террористических актов над членами правительства, о чем показывают все другие участники – ПАУКЕР, ВОЛОВИЧ, ГАЙ и др.

Следует однако отметить, что на последних допросах, под давлением улик, ЯГОДА все же вынужден был признать, что о связи с немцами и подготовке терактов некоторыми участниками заговора он был осведомлен. Допрос продолжается.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР ЕЖОВ».

Конечно, показания Ягоды имели для Сталина важное значение, поэтому при чтении он отмечал заинтересовавшие его подчеркиваниями. Приведем документ в сокращении.

Протокол начинался с заявления Ягоды: «В продолжение долгих дней допросов я тщетно пытался скрыть свою преступную, изменническую деятельность против Советской власти и партии. Я надеялся, что мой опыт работы в ЧК даст мне возможность либо совсем скрыть от следствия всю сумму моей предательской работы, либо, если это мне не удастся, свести дело к чисто уголовным и должностным преступлениям. Я надеялся также, что мои сообщники, в силу тех же причин, не выдадут следствию ни себя, ни тем более меня. (...)

Всю свою жизнь я ходил в маске, выдавал себя за непримиримого большевика. На самом деле большевиком, в его действительном понимании, я никогда не был.Мелкобуржуазное мое происхождение, отсутствие теоретической подготовки, – все это, с самого начала организации Советской власти, создало у меня неверие в окончательную победу дела партии.

Но собственного мировоззрения у меня не было, не было и собственной программы. Преобладали во мне начала карьеристические,а карьеру свою надо было строить исходя из реальной обстановки. Какова была эта обстановка? (...)

Взбираясь по иерархической лестнице, я в 1926 году дошел до заместителя председателя ОГПУ. С этого момента и начинаются мои первые попытки игры в «большой политике», мои представления о себе, как о человеке, который сумеет влиять на политику партии и видоизменять ее.

Это было после смерти ДЗЕРЖИНСКОГО, в период открытой борьбы троцкистов с партией.

Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе.Отсюда и та особая линия, которую я проводил в то время в борьбе с троцкизмом. (...)

...В карательной политике исходил из того, чтобы не озлоблять против себя троцкистов. Направляя троцкистов в ссылку, я создавал им там такие условия, при которых они могли бы продолжать там свою деятельность и не чувствовали бы себя осужденными.

Само собой разумеется, что когда полностью определилась победа партии над троцкистом, когда партия пошла за Центральным Комитетом, за СТАЛИНЫМ, я тоже поспешил показать себя, как непоколебимого сторонника ЦК, оставаясь, конечно, на своих позициях неверия в победу линии ЦК, оставаясь для ЦК в непроницаемой своей маске.

Если в какой-либо мере применим ко мне термин двурушник, то я являюсь образцом его, пожалуй, даже пионером двурушничества. (...)

Иначе обстояло дело, когда на арену борьбы с партией выступили правые. Здесь моя роль была более определенной: с правыми я был организационно связан.(...) Начало этим связям было положено в моих личных взаимоотношениях с РЫКОВЫМ, бывшим тогда Председателем Совета народных комиссаров.

Как зампред ОГПУ, я часто встречался с РЫКОВЫМ, сначала на заседаниях, а затем и дома у него. Относился он ко мне хорошо, и это мне льстило и импонировало.

Личные отношения у меня были также с БУХАРИНЫМ, ТОМСКИМ и УГЛАНОВЫМ (я был тогда членом бюро МК, а УГЛАНОВ – секретарем МК). Когда правые готовились к выступлению против партии, я имел по этому несколько бесед с РЫКОВЫМ.

Вопрос: Где, когда, какого характера беседы?

Ответ: Это было в 1928 году, у РЫКОВА в кабинете.О характере этого разговора у меня в памяти сохранилось, что речь шла о каких-то конкретных расхождениях У РЫКОВА, БУХАРИНА, ТОМСКОГО с Политбюро ЦК по вопросам вывоза золота и продажи хлеба. РЫКОВ говорил мне, что СТАЛИН ведет неправильную линию не только в этих вопросах. (...)

Вскоре после этого у меня был еще один разговор с РЫКОВЫМ. На сей раз более прямой. РЫКОВ изложил мне программу правых, говорил о том, что они выступают с открытой борьбой против ЦК, и прямо поставил мне вопрос – с кем я. (...)

Я сказал РЫКОВУ следующее: «Я с Вами, я за Вас, но в силу того, что я занимаю положение заместителя Председателя ОГПУ, открыто выступать на Вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с Вами, пусть никто не знает, а я, всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ – помогу Вам в Вашей борьбе против ЦК». (...)

РЫКОВ говорил мне... что кроме него, БУХАРИНА, ТОМСКОГО, УГЛАНОВА на стороне правых вся московская организация, ленинградская организация, профсоюзы, из всего этого у меня создалось впечатление, что правые могут победить в борьбе с ЦК. А так как тогда уже ставился вопрос о смене руководства партии и Советской власти, об отстранении СТАЛИНА, то ясно было, что правые идут к власти.

Именно потому, что правые рисовались мне как реальная сила. Я заявил РЫКОВУ, что я с ними.

Вопрос: Вы не ответили на вопрос, почему вы конспирировали свое участие в организации правых?

Ответ: Я был зампредом ОГПУ. Если бы я открыто заявил о своих связях с правыми, я был бы отстранен от работы. Это я понимал. Про себя я соображал таким образом:«А вдруг правые не победят. Я, сохраняя в тайне свою принадлежность к ним, остаюсь на своем месте».Поэтому я и договорился с РЫКОВЫМ об особом своем положении среди правых. (...)

В 1928 году я присутствовал на совещании правых в квартире ТОМСКОГО.Там были лидеры правых и, кажется, УГЛАНОВ и КОТОВ. Были разговоры о неправильной политике ЦК. Конкретно, что именно говорилось, я не помню. (...)

На меня центром правых была возложена задача ограждения организации от полного провала. В разговоре с РЫКОВЫМ на эту тему я так определил свое положение: «Вы действуйте, Я Вас трогать не буду. Но если где-нибудь прорвется, если я вынужден буду пойти на репрессии, я буду стараться дела по правым сводить к локальным группам, не буду вскрывать организацию в целом, тем более не буду трогать центр организации». (...)

Мне было ясно, что если в аппарате ОГПУ, в особенности в секретном отделе, не будет своего человека, то, вопреки моему желанию, организация правых может быть провалена. С этой целью мною и был назначен осенью 1931 года начальником Секретного отдела МОЛЧАНОВ. (На полях эта фраза подчеркнута И. В. Сталиным двумя чертами. – К.Р.)

Вопрос: Почему именно МОЛЧАНОВ?

Ответ:По двум причинам:

1) О МОЛЧАНОВЕ – начальнике Ивановского ГПУ мне было известно, что он связан с правыми, в частности с КОЛОТИЛОВЫМ, бывшим тогда секретарем Ивановского губкома ВКП(б);

2) МОЛЧАНОВ был лично мне преданным человеком, был в моих руках, и я смело мог располагать им. (...) Примерно, в году 1927 ко мне поступили материалы, компрометирующие МОЛЧАНОВА, речь шла о каких-то его уголовных преступлениях где-то на Кавказе. Я вызвал его из Иваново, сказал ему об этих материалах. МОЛЧАНОВ тогда же признал за собой эти грехи в прошлом и, уже в порядке исповеди, рассказал еще об одном своем грехе – о приписке себе партстажа. (...)

Общеизвестно, что 1931 год был чреват наибольшими трудностями в стране. Общеизвестно также, что в 1931 году возросла активность всех контрреволюционных элементов в стране. На фоне этих трудностей активизировалась и нелегальная работа правых. Это было мне известно, как по материалам ОГПУ, так и из личных встреч с лидерами правых.

В 1931 году впервые стал вопрос о блоке между правыми, троцкистами и зиновьевцами на основе борьбы за свержение Советской власти методами террора против руководства партии и массовыми восстаниями.

В связи с этим я однажды (это было летом 1931 года) был приглашен в Болшево на дачу к ТОМСКОМУ. Там я застал также ФОМУ (А. П. СМИРНОВА).

ТОМСКИЙ начал свой разговор с общей оценки положения в стране, что мы – правые – не имеем никакого права оставаться в роли простых наблюдателей, что момент требует от нас активных действий.

Меня, естественно, интересовали реальные планы и возможности борьбы, и я так и поставил вопрос. Присутствовавший ФОМА рассказал мне о намечающемся блоке с троцкистами и зиновьевцами, говорил о наличии довольно широко разветвленных группах организации в ряде городов Союза и в целом очень оптимистически охарактеризовал перспективы борьбы с партией. Надо признать, что и мне эти перспективы тогда рисовались также в оптимистических тонах. (...)

Вопрос: Все же ответьте, как произошло назначение МОЛЧАНОВА начальником СПО?

Ответ: Вот на этом-то совещании у ТОМСКОГО и был поднят вопрос о необходимости принять меры к тому, чтобы не провалить работу правых, чтобы обеспечить им со стороны ОГПУ полную возможность разворота их деятельности на новой, значительно расширенной и активизирующейся основе.

Стал вопрос о том, смогу ли я это сделать. Я ответил, что мне одному это трудно, что лучше всего было бы посадить на Секретный отдел своего человека.

И вот, не то ТОМСКИЙ, не то ФОМА сказал, что начальник Ивановского губотдела ГПУ МОЛЧАНОВ известен им как правый, и его именно не мешало бы посадить начальником Секретного отдела. Это предложение я принял, и МОЛЧАНОВ был назначен начальником СПО ОГПУ. (...)

Технически это было оформлено просто: я вызвал из Иванова МОЛЧАНОВА, сообщил ему о принятии организацией решения о назначении его в Москву начальником Секретного отдела, предупредил его, что он будет вызван БУЛАТОВЫМ для переговоров по этому вопросу. Чтобы он свое согласие дал, ни слова не говоря о разговоре со мною. А на практиковавшихся тогда совещаниях зампредов у МЕНЖИНСКОГО я выдвинул кандидатуру МОЛЧАНОВА на должность начальника Секретного отела. Кандидатура МОЛЧАНОВА возражений не встретила, и он был назначен. (...)

Я думаю, что не стоит здесь перечислять все факты, связанные с моей и МОЛЧАНОВА предательской линией, они теперь известны всей партии, да вряд ли все и вспомнишь.

Известно, конечно, что если бы не наша предательская работа в НКВД – центры зиновьевцев, троцкистов и правых были бы вскрыты в период их зарождения – в 1931 -1932 гг.

Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы.

Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее покрывательство грозило провалом нас самих. Так было с Рютинской группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что материалы попали в ЦК, так было с бухаринской «школой», ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть, так было с троцкистской группой И. Н. СМИРНОВА и, в конце концов, так продолжалось даже и после убийства КИРОВА. (...)

Вопрос.Каковые были эти Ваши личные планы?

Ответ: В 1932 году был окончательно оформлен блок троцкистов и правых. Вместе они, на мой взгляд, представляли собой довольно внушительную силу. В среде организации правых зрела мысль о дворцовом перевороте. Я лично в эти планы правыми не был посвящен. И мне было понятно почему: коль скоро речь шла о дворцовом перевороте, то здесь они могли обойтись без меня. Охрана Кремля тогда была не в моих руках.

Мне казалось, что ежели им удастся прийти к власти, меня могут обойти. Некоторое недоверие они ко мне всегда питали, да и я сам не особенно доверял им. (...)

Но в дальнейшем агрессивность заговорщиков росла прямо пропорционально победам партии. Не исключена была возможность их успеха. И вот, чтобы не оказаться в дураках, я пришел к выводу о необходимости застраховать себя на случай удачи заговора правых и троцкистов и заставить их считаться со мною, как с реальной силой. И тогда я приступил к организации параллельного заговора против Советской власти в аппарате ОГПУ-НКВД.

Вопрос:Порвав с правыми?

Ответ: Как сказать, и да и нет. Да, потому что от правых я скрывал эти свои планы, нет – потому, что продолжал им помогать. (...) Я говорю о двойственности моего собственного положения в организации правых. Я уже говорил выше, что боялся. Что они могут, придя к власти, попросту выгнать меня, и именно поэтому я организовал параллельный заговор».

В продолжение показаний на вопрос, кого из чекистов он завербовал в заговор, Ягода пояснил:

«О МОЛЧАНОВЕ я же Вам говорил, он был мною завербован давно. Кроме него, участниками организованного мною заговора против советской власти являлись:

1) ПРОКОФЬЕВ – заместитель наркома внутренних дел;

2) ПАУКЕР – начальник Оперода;

3) ВОЛОВИЧ – заместитель начальника Оперода;

4) ГАЙ – начальник Особого отдела;

5) БУЛАНОВ – секретарь НКВД;

6) ШАНИН – Начальник Транспортного отдела;

7) ОСТРОВСКИЙ – начальник Административно-хозяйственного управления.

Вопрос: Это все?

Ответ: Как непосредственные участники заговора – все. Все они были посвящены в планы и цели заговора и выполняли, по моему поручению, задания, связанные с подготовкой заговора. (...) К ним относятся:

1) ЛУРЬЕ – начальник Инженерно-строительного отдела НКВД;

2) ИВАНОВ – помощник секретаря НКВД;

3) ВИНЕЦКИЙ – сотрудник Оперода;

4) ПАКАЛН – начальник отделения Административно-хозяйственного управления НКВД;

5) ЧЕРТОК – помощник начальника ЭКО;

6) ПОГРЕБИНСКИЙ – начальник УНКВД в Горьковском крае. (...)

Вопрос.Но вы, надо полагать, вербовали людей для заговора индивидуально каждого и в определенных целях. Вот об этом вы ничего не сказали.

Ответ.При индивидуальной вербовке я исходил, в первую очередь, из того, чтобы во главе ведущих отделов ОГПУ-НКВД стояли мои люди, мне преданные, нужные мне для практического выполнения и обеспечивающие меня от провала.(...)

Вопрос. Целый ряд вопросов, которых вы коснулись выше, потребуют уточнения и детализации. Мы к ним вернемся впоследствии. Сейчас нас интересуют ваши планы заговора. Как конкретно вы мыслили себе его осуществление?

Ответ.Было несколько вариантов. Один из них заключался в том, что когда организация правых, совместно с блоком троцкистов и зиновьевцев, будет готова к захвату власти, они должны были дать мне об этом знать, и я осуществил бы это технически. Для этого имелся в виду арест моими силами членов Советского правительства и руководителей партии и создание нового правительства из состава заговорщиков, преимущественно из правых. В 1935 году это было вполне реально: охрана Кремля, его гарнизон были в моих руках и я мог бы это совершить. В этом направлении мною были приняты и соответствующие меры.

Вопрос.В чем они заключались?

Ответ. Ядал указания Паукеру приближать к себе командный состав Кремлевского гарнизона. Я сам вызывал к себе ряд командиров. Так как комендантом Кремля был Ткалун, не наш человек, назначенный Наркоматом обороны, я пытался и его также приблизить к себе. В отношении его Паукер также имел указания обхаживать его, приручить его к нам. И Паукер, правда не совсем умело, это делал, так как у них часто бывали стычки. Если бы не удалось Ткалуна завербовать, его легко было бы в нужный момент локализовать, убрать.

Вопрос.Ткалуна удалось завербовать?

Ответ.Нет. Но это имелось в виду в дальнейшем. Кроме указанных мероприятий в отношении Кремлевского гарнизона, я приказал Паукеру отобрать 20–30 человек из особо преданных ему и мне людей из Оперотдела, тренировать их в ловкости и в силе, не вводя их в курс дела, держать про запас.

Вопрос.Для каких целей?

Ответ. Яимел в виду использовать их в момент выполнения нами переворота, для непосредственного ареста членов правительства. Паукер докладывал мне, что людей таких он частично отобрал и с ними работает. (...)

Вопрос.В чем конкретно заключался ваш второй вариант захвата власти на случай войны?

Ответ:...Мне казалось, что на случай войны СССР с Германией и Японией Советскому правительству придется столкнуться не только с военной силой своих противников, но и с крестьянскими восстаниями у себя в тылу. На фоне этого будут активизироваться контрреволюционные организации, и в первую очередь троцкисты, зиновьевцы и правые. Поражение СССР в войне мне казалось возможным. А поражение неизменно влекло бы за собой и перемену правительства, состав которого был бы продиктован победителями, в данном случае Германией. Вот почему, желая себя застраховать и играть определенную роль и в будущем правительстве, я имел в виду наладить контакт с германскими правительственными кругами.

Вопрос.Вы не только думали наладить контакт, но и фактически уже установили его?

Ответ.Нет, личных связей с немцами у меня не было, но возможно, что немцы знали о моих планах.

Вопрос.Каким путем?

Ответ: Через Воловича, связанного с германской разведкой. Кроме того, о необходимости ориентироваться на немцев намекал мне Радек.

Вопрос.Когда и где вы поговорили по этому поводу с Радеком?

Ответ.Он приходил ко мне летом 1936 года.

Вопрос.Зачем он к вам приходил?

Ответ.Радек пришел ко мне в момент разворота операции по троцкистам и спросил меня, насколько я далеко пойду в ликвидации организации. Я сообщил Радеку, что положение таково, что придется далеко идти, возможно, и до полной ликвидации, и тут я ничем не смогу помочь, так как я нахожусь под строгим контролем Ежова. (...)

Протокол записан с моих слов верно, мною прочитан. Г. Ягода»[39].

Глава 6. План переворота

Напомним, что, практически отделавшись испугом, в 1935 году Авель Енукидзе избежал разоблачения. Его арестовали лишь в 1937 году 11 февраля. И хотя он сразу признал себя участником заговора после допроса Ягоды 26 апреля, на следующий день Енукидзе был допрошен вновь. Спецсообщение с показаниями бывшего секретаря ЦИК по Кремлевскому делу легло на стол Сталина в один день вместе с протоколом допроса бывшего наркома НКВД:

«28.04.1937№ 57008 Совершенно секретно

Только лично

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Направляю при этом первый протокол допроса

А. С. Енукидзе от 27 апреля 1937 года.

Народный комиссар внутренних дел СССР

генеральный комиссар государственной безопасности ЕЖОВ

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

А. С. Енукидзе от 27 апреля 1937 г.

Вопрос.Вы обвиняетесь в том, что являетесь участником контрреволюционной организации и вели организованную борьбу против Советской власти. Признаете ли Вы себя в этом виновным?

Ответ: Да, признаю себя виновным в том, что действительно принимал участие в нелегальной деятельности, направленной к устранению нынешнего руководства ВКП(б) и советского правительства, направленной в конечном итоге к захвату власти контрреволюционной организацией правых и входящей с ней в блок троцкистско-зиновьевской организацией.

Было бы, однако, неправильно, если бы я сказал, что являлся участником какой-либо из этих организаций: я знал о том, что с 1932 года осуществился блок между подпольной организацией правых и троцкистско-зиновьевской организацией; знал, что блок этих организаций подготавливает совершение террористических актов над руководителями ВКП(б), я был связан с некоторыми руководителями блока и вел работу по подготовке вооруженного переворота в Кремле, но формально ни в состав центра блока, ни в состав этих организаций я не входил.

Впервые о моем участии в этой нелегальной работе со мной говорил М. ТОМСКИЙ в 1930 г. от имени центра правых, а впоследствии от имени блока.

Вопрос.Почему же при Вашей формальной непричастности к нелегальной организации правых ТОМСКИЙ все же вел с Вами переговоры о вооруженном перевороте в Кремле?

Ответ: Это объясняется первую очередь тем служебным положением, которое я занимал до 1935 года. Мое пребывание на посту секретаря ЦИКа, сосредоточение в моих руках руководства охраной Кремля(подчеркивания в протоколе И. В. Сталина. – К.Р.) толкало сначала представителей центра организации правых, а затем блока перечисленных мною контрреволюционных организаций на сближение со мной, с целью привлечь и меня к их контрреволюционной деятельности.

Переговорам ТОМСКОГО со мной способствовало следующее: формально не принадлежа к правой оппозиции внутри ВКП(б), я все же по своим взглядам на некоторые существенные вопросы политики ЦК ВКП(б) и советского правительства, в частности, в вопросе об обложении крестьянства налогами, о ценах на сельскохозяйственные продукты и т.п. примыкал больше всего к правым. (...)

ТОМСКИЙ, РЫКОВ и БУХАРИН, и именно это они использовали для того, чтобы, начав с разговора со мной о том, что их незаслуженно отстранили от участия в руководстве ВКП(б) и советского правительства, с критики политики и мероприятий ЦК ВКП(б) и органов советской власти, перейти в дальнейшем к прямым переговорам о борьбе с нынешним руководством ВКП(б)».

Конечно, Енукидзе не спешил совать голову на плаху. Поэтому, отвечая на вопрос следователей о подробностях содержания разговоров на встречах с единомышлениками, он в основном представил реакцию на обиду за отстранение от значимых постов. Так, он, в частности, показал:

«А. И. РЫКОВ и его товарищи указывали, что если бы их не отстранили от руководства и дали бы возможность провести те мероприятия, которые они считают правильными, такого положения в стране не создалось бы.

Михаил ТОМСКИЙ, приходя ко мне, свои настроения и недовольство, в связи с изменением его положения в руководящих партийных и профсоюзных органах, выражал особо резко. Он жаловался на то, что его не ценят, хотят свести к нулю все его прошлое(здесь и далее курсивы мои. – К.Р.)и т.д. У меня создалось убеждение, что у ТОМСКОГО, по мере рассеивания надежд на поддержку его со стороны лидеров профсоюзных организаций, возрастало недовольствопротив существующего руководства ВКП(б). (...)

Поэтому ТОМСКИЙ в конце 1930 г. счел возможным в беседе со мной у меня на квартире в Кремле – заявить, что никаких надежд на привлечение правых к руководящей работе в условиях нынешнего руководства ВКП(б) нет. Он – ТОМСКИЙ, РЫКОВ и БУХАРИН могут рассчитывать, по его мнению, на приход обратно на руководящие посты только в случае смены нынешнего руководстваВКП(б).

Перечисленные мною выше беседы, а также целый ряд подобных им, которые мне трудно вспомнить сейчас в деталях из-за давности, фактически и явились переходом к переговорам ТОМСКОГО со мной о моем привлечении к борьбе против нынешнего руководства ВКП(б)».

В продолжение допроса Енукизе показал, что это предложение «в конце 1930 г.» Томский ему «сделал от имени центра правых», в который входили «Рыков, Бухарин и он».

«Вопрос: Что конкретно Вам предложил ТОМСКИЙ?

Ответ: ТОМСКИЙ начал разговор с того, что возвращение его, ТОМСКОГО, БУХАРИНА и РЫКОВА на руководящие посты возможно только при смене нынешнего руководства ВКП(б).

Я возразил ТОМСКОМУ, что не только смена руководства, но и изменение состава руководящих органов возможно в нынешних условиях только насильственным путем. Ясказал ТОМСКОМУ: «СТАЛИН и его ближайшие соратники не такие люди, чтобы пойти на какие бы то ни было уступки и компромиссы, никакие силы не заставят их это сделать. Следовательно, если добиваться изменения состава или смены руководства, нужно иметь огромный перевес своих сил, своего аппарата и своего влияния в стране». (...)

В этом разговоре ТОМСКИЙ мне рассказал, что он, БУХАРИН, РЫКОВ и УГЛАНОВ возглавляют нелегальную организацию, которая ведет большую организационную работу, стараясь распространить свое влияние на все важнейшие районы Советского Союза.

ТОМСКИЙ рассказал, что после того, когда все легальные пути борьбы против существующего руководства ВКП(б) были испробованы и не дали никаких результатов, БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ пришли к выводу, что вести дальше открытую борьбу за свою политическую платформу по примеру того, как это делали троцкисты в 1927 г., нельзя, так как это неизбежно приведет к массовым репрессиям по отношению к правым, к разгрому кадров правой оппозиции и не даст никаких шансов на победу.

Поэтому не только сами РЫКОВ, БУХАРИН и ТОМСКИЙ декларировали свой отход от правых взглядов, но директиву об этом дали и своим единомышленникам, чем преследовалась одна определенная цель: сохраниться в рядах ВКП(б) и вести подпольную организационную работу, двурушнически признаваяправильной политику ЦК ВКП(б). (...)

На мой вопрос, как же мыслит себе организация правых борьбу с руководством ВКП(б), ТОМСКИЙ от имени своего, БУХАРИНА и РЫКОВА развернул мне следующий план действий организации правых. Он говорил: «В условиях проводимой в настоящее время коллективизации, в условиях, когда деревенская масса недовольна политикой ЦК ВКП(б) по крестьянскому вопросу, в условиях, когда в ряде районов Советского Союза, в связи с проводимой ликвидацией кулачества, как класса, имеют место открытые выступления против советской власти, можно ожидать, что в ближайшее время – это недовольство деревенской части населения выльется в массовое повстанческое движение.

Это повстанческое движение не может не иметь своего отражения и на Красную Армию, и на ту часть рабочего класса, которая связана с деревней, и на определенные слои крестьянской молодежи. В этих условиях приобретает исключительно большое значение сочетание нелегальной работыправых в стране с развертыванием работы по подготовке вооруженного переворота в Кремле.Этот переворот в Кремле возможен при соответствующей подготовке кремлевского гарнизона».

ТОМСКИЙ заявил мне, что все предыдущие его разговоры со мной и мое отношение к ним правым дают ему основание считать, что я – ЕНУКИДЗЕ – приму участие в подготовке переворотаи что... я, как человек, в руках которого сосредоточено руководство охраной, смогу приобрести пользу в деле организации смены нынешнего руководстваВКП(б).

Я потребовал от ТОМСКОГО еще более детального объяснения плана, намеченного организацией правых для захвата власти. ТОМСКИЙ мне заявил, что... общие линии, по которым пойдет деятельность организации правых, сводятся к следующему: организация правых через своих сторонников должна попытаться возглавить то повстанческое движение, которое неизбежно развернется по всему Советскому Союзу в результате краха политики ЦК ВКП(б) в деле коллективизации. Именно к моменту этих восстаний необходимо подготовить и осуществить вооруженный переворот в Кремле, арестовать руководителей ВКП(б) и советского правительства и захватить власть в свои руки при помощи охраны Кремля и школы ВЦИК.