Текст книги " Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)

Однако присутствовало и новое. 20 ноября пяти военачальникам: Блюхеру, Буденному, Ворошилову, Егорову, Тухачевскому Правительство Союза ССР присвоило звания маршалов. Через два дня был создан Военный совет при наркоме обороны. В армии вводилась новая форма, появились знаки различия – на петлицах и на рукаве.

Возвращение воинских званий царской армии вызвало почти шок. Вспышку гневных филиппик в адрес Сталина со стороны троцкистов, обвинивших его в «измене» делу революции, и крики о возврате к царизму у «старых большевиков». Но предпринятый им шаг не был мишурой, рассыпанной для удовлетворения самолюбия тщеславных людей, способом отвлечь недовольных. Его замысел имел более глубокую внутреннюю подоплеку. После потрясений коллективизации, локальных, но нервирующих общественность схваток с оппозицией, страна нуждалась в успокоении. Мир, спокойствие, стабильность и гарантированные перспективы будущего – вот чего добивался Сталин в это время.

Возвращением воинских званий он как бы подвел черту под окончанием «революционного» деления профессиональных военных на «бывших», – подвергающихся в армейской среде выдавливанию и репрессиям, – и «не бывших»; на белых и красных. В обстановке назревающей войны этим решением все военные объединялись в одну касту, призванную обеспечить защиту государства.

Забота об обороне страны была тем лейтмотивом, которым руководствовался Сталин в реформе армии, но в его действиях заметен и частный момент. Очевидный жест по отношению к особо выделенным лицам, получившим высшие воинские звания, как выражение подчеркнутого доверия с его стороны. Возвышение военных вызвало ревностную зависть «чекистов», соперничавших в славе с армией. По просьбе Ягоды персональные звания 7 октября были введены и в ОГПУ. С 26 ноября Ягода стал именоваться Генеральным комиссаром безопасности, что соответствовало званию маршала. Для умиротворения политической ситуации Сталин употребил не кнут, а пряник.

Начавшийся 14 ноября 1935 года в Москве съезд стахановцев продолжался четыре дня. Его открыл Орджоникидзе. Затем перед почти тремя тысячами присутствующих выступили Стаханов, Петр Кривонос, Александр Бусыгин, Мирон Дюканов. Мастер Горьковского автозавода Бусыгин, выйдя на трибуну, оробел. «Трудно мне говорить, мне легче коленчатые валы ковать», – начал он выступление фразой, вызвавшей смех и оживление в зале.

Из президиума раздалась одобряющая реплика Сталина: «Нам не нужны, которые умеют хорошо говорить, нам нужны те, которые умеют хорошо работать!» Да, эти люди не всегда говорили складно, но они умели делать дело, а практическим ближайшим делом являлось строительство социализма.

Объявление в последний день совещания выступления Сталина вызвало бурные аплодисменты. Зал встал, и Сталин, пытавшийся прервать овацию жестами, вынужден был долго ждать. Затем в едином порыве, без команды, три тысячи человек запели «Интернационал».

Это было стихийное выражение единения вождя и лучших представителей класса, которому он служил. Овация продолжалась и после завершения пения Государственного гимна. Напрасно Сталин поворачивался к президиуму, прося установить порядок; он достал карманные часы, показывая их делегатам, а Орджоникидзе еще долго потрясал неслышным в овации колокольчиком.

Было ли это проявление культа личности Сталина? Конечно, было – это была взаимная признательность, потому что он, в свою очередь, пестовал культ трудящегося народа. «Перед вами, – сказал в выступлении Сталин, – люди вроде товарищей Стаханова, Кривоноса, Пронина, Виноградовой и многих других, люди новые, рабочие и работницы, которые полностью овладели техникой, оседлали ее и погнали вперед. Таких людей у нас не было или почти не было три года тому назад. Это – люди новые, особенные…».

Именно в этом выступлении он произнес знаменитые слова: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится. Отсюда высокие нормы выработки. Отсюда герои и героини труда. В этом прежде всего корень стахановского движения». Он отчетливо осознавал, что в промышленности преобладает косность, желание работать по старинке. Трудовой энтузиазм стахановцев ломал прежние стереотипы, настраивал огромные массы на поиски рациональных способов организации труда, вносил в психологию трудящихся элементы творчества.

Предпринятая вождем откровенная либерализация социальной атмосферы страны распространялась и на образовательные права. 30 декабря 1935 года «Известия» опубликовали принятое накануне постановление ЦИК и СНК СССР «О приеме в высшие учебные заведения». В нем указывалось: «Отменить установленные при допущении к испытаниям и приеме в высшие учебные заведения и техникумы ограничения, связанные с социальным происхождением поступающих в эти учебные заведения или с ограничением в правах их родителей».

Его действия не были разовой популистской кампанией. Они составляли комплекс мер, отражавших существо взвешенной и осмысленной им политики. Через год с небольшим после выстрелов в Смольном Сталин вновь рассмотрел на заседании Политбюро вопрос о «реабилитации» крестьян, осужденных на основе указа «Об охране социалистической собственности», и 15 января 1936 года Верховному суду, Прокуратуре и НКВД СССР было дано поручение: создать региональные комиссии для «проверки правильности применения постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г.»

Только за шесть последующих месяцев, рассмотрев 115 тысяч дел, комиссии 91 тысячу из них признали «неправильными» и освободили от дальнейшего наказания 37 тысяч человек. Повторим, что с 29 июля 1935 года, когда Политбюро в первый раз приняло соответствующее постановление, к 1 марта 1936 года подобная «реабилитация» распространилась на 768 989 человек. С них сняли судимость и прекратили «временное поражение в правах».

Еще два решения Политбюро касались «социально чуждых элементов», высланных после убийства Кирова из Ленинграда. В постановлении от 28 февраля указывалось: «Предложить НКВД и Прокуратуре Союза ССР в отношении учащихся высших учебных заведений или занимающихся самостоятельно общественно-полезным трудом, высланных в 1935 г. из Ленинграда в административном порядке вместе с родителями в связи с социальным происхождением и прошлой деятельностью последних, но лично ничем не опороченных, – высылку отменить и разрешить им свободное проживание на всей территории Союза ССР».

Таким образом, факты опровергают легковесное утверждение, будто бы убийство Кирова стало предпосылкой для развертывания репрессий. Все происходило по принципу наоборот. Сталин последовательно и неуклонно проводил демократические преобразования, направленные на гражданскую консолидацию всего общества. 23 июля 1936 года Политбюро приняло очередное решение: «Предложить ЦИК СССР и ВЦСПС лиц, высланных из Ленинграда, но невиновных в конкретных преступлениях, на время высылки не лишать избирательных прав и права на пенсию».

Реабилитационная оживляющая волна примирения докатилась и до отдаленных уголков ГУЛАГа. Еще 4 апреля лиц, осужденных в годы первой пятилетки по делу Промпартии на десять лет, не только помиловали, но и восстановили «во всех политических и гражданских правах». В их числе были Л.К. Рамзин, В.А. Ларичев, В.И Огнев и другие инженеры. Впоследствии профессор Рамзин создал конструкцию промышленного прямоточного котла, получив за изобретение орден Ленина и Сталинскую премию.

Сталин последовательно и целеустремленно гасил пожар экстремизма, вызванный катаклизмами гражданского противостояния. В этот же период он осуществил и фактическую реабилитацию казачества. Постановление ЦИК гласило: «Учитывая преданность казачества Советской власти, а также стремление широких масс советского казачества со всеми трудящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны… отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы в рядах Рабоче-крестьянской Красной армии, кроме лишенных прав по суду».

В армии восстанавливались казачьи части с их традиционной формой – «цветными (красные для донцов, синие для кубанцев) околышами фуражек и лампасами, с папахами, кубанками и бешметами».

Впервые после революции и Гражданской войны Сталин осуществлял откровенную либерализацию жизни; она была направлена на демократизацию политического климата в стране, и казалось, что наступивший 1936 год обещал только радостные и оптимистичные перспективы.

Еще 1 октября 1935 года, после отмены карточной системы, была восстановлена свободная продажа мяса, рыбы, жиров, сахара и других продуктов питания, а с января нового года и промтоваров. В феврале ликвидировали Торгсин – сеть магазинов, торгующих товарами только за валюту. В ночь с 31 на 1 января, впервые за годы Советской власти, во дворцах и клубах страны прошли новогодние балы и торжества.

Накануне, на состоявшемся 21-25 декабря пленуме ЦК, было утверждено многозначительное постановление: «Считать чистку партии законченной и не проводить ее в тех областях, где она не проходила». Провести с 1 февраля по 1 мая 1936 года обмен партийных документов «всем прошедшим и не прошедшим чистку». В эту многозвенную цепь преобразований попала и наука. 7 февраля было заявлено о прекращении деятельности Коммунистической академии. Право руководства наукой осталось за АН СССР. Ведомая твердой рукой Сталина страна решительно порывала с прежней воинствующей левизной и вульгарным отношением к прошлому. В таких аккордах затерялось эхо, вызванное выстрелами в коридорах Смольного.

Но самые важные, далеко устремленные свои намерения и цели вождь сформулировал для публичного оглашения, когда 1 марта 1936 года Сталин принял Роя Уилсона Говарда, представителя американского газетного объединения «Скриппс-Говард ньюспейперс».

Один из вопросов Говарда из этого интервью относился к намечаемой реформе: «В СССР разрабатывается новая конституция, предусматривающая новую избирательную систему. В какой мере эта новая система может изменить положение в СССР, поскольку на выборах будет участвовать только одна партия?»

«Как уже было объявлено, – ответил Сталин, – по новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными. Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные организации …

Вам кажется, что не будет избирательной борьбы. Но она будет, и я предвижу весьма оживленную избирательную борьбу . У нас немало учреждений, которые работают плохо. Бывает, что тот или иной местный орган власти не умеет удовлетворить те или иные из многосторонних и все возрастающих потребностей трудящихся города и деревни.

Построил ли ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли ты жилищные условия? Помог ли ты сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной? Не бюрократ ли ты?

Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры.

…Наша избирательная система подтянет все учреждения и организации, заставит их улучшить свою работу. Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти . Наша новая советская конституция будет, по-моему, самой демократической из всех существующих в мире».

Сталин с огромной энергией и решительностью продолжал дальнейшее переустройство общества, и план демократических преобразований был уже осмыслен им. Он глубоко просчитывал перспективы завтрашнего дня, но на пути осуществления этого плана вождя стояли далеко не надуманные препятствия.

Идея террористического устранения Сталина и людей из его окружения, многократно повторенная Троцким, приобретала реальные очертания. Противники вождя тоже собирали свои кадры. Эмиссары Иудушки Троцкого просачивались в страну, но Сталина подстерегала и иная опасность.

Повторим, что после ареста в 1937 году Ягода признался, что наряду с троцкистами и зиновьевцами еще в начале 30-х годов он «приступил к организации параллельного заговора» против Сталина. Мотивы своих действий бывший глава НКВД пояснял так: «Я боялся, что они (руководители центра заговора. – К. Р.) могут, придя к власти, попросту выгнать меня, и именно поэтому я организовал параллельный заговор».

На допросе 26 апреля в числе непосредственных участников, посвященных в планы и цели заговора, Ягода назвал начальника секретно-политического отдела Молчанова, заместителя наркома внутренних дел Прокофьева, начальника оперотдела Паукера, заместителя начальника оперотдела Воловича, начальника особого отдела Гая, секретаря НКВД Буланова, начальника транспортного отдела Шанина, начальника алминистративно-хозяйственного отдела Островского.

Среди лично преданных людей, выполнявших его отдельные поручения, им были перечислены: «1. Лурье – нач. инженерно-строительного отдела НКВД. 2. Иванов – пом. секретаря НКВД. 3. Винецкий – сотрудник оперотдела. 4. Пакли – нач. отделения админ.-хоз. упр. НКВД. 5. Черток – нач. ЭКО. 6. Погребинский – нач. УНКВД в Горьковском крае». В сохранившемся в архиве протоколе допроса Ягоды № 4 от 4 мая 1937 года отмечено:

« Ягода : Я уже показывал, что первым человеком, вовлеченным в заговор, был Молчанов. Это потому, что в ОГПУ-НКВД он пришел уже участником организации правых, и, как вам уже известно, само назначение его начальником СПО было произведено по постановлению центра организации правых. Я показывал также о роли Молчанова как участника заговора.

Она состояла главным образом в том, чтобы, будучи начальником СПО, создавая видимость борьбы с правыми и троцкистами, по существу, отводить от них удары и дать им возможность действовать».

Когда к концу 1935 года ЦК стал требовать от начальника НКВД «разворота событий по троцкистам, зиновьевцам и правым», с согласия Ягоды, к руководству первым отделением Секретно-политического отдела Молчанов привлек Штейна и Григорьева. Первый был назначен начальником отделения, второй – его заместителем.

«В дальнейшем, – пояснял Ягода, – и Штейн, и Григорьев проводили предательскую работу по смазыванию, свертыванию дела троцкистско-зиновьевского блока. По прямому нашему поручению скрывали в следствии по первому центру блока все прорвавшиеся выходы на правых, в группе Шмелева и Трусова, а затем, когда это удалось, скрыли в следствии и программу блока. Была попытка закончить дела по разгрому блока на первом процессе, но это также не удалось, Ежов продолжал жать на меня.

…Были люди и у Гая в Особом отделе.

Вопрос : Кто? назовите их.

Ягода : Во-первых, Богуславский. О нем мне Гай говорил, что он вовлечен в заговор и выполняет ряд его поручений, связанных с заговором. Потом Уманский. Гай мне говорил, что Уманский германский разведчик, и на этом Гай завербовал его в заговор. Уманского я затем использовал в своих целях… Ильк. Не помню точно, на основании каких данных, но у меня сложилось впечатление, что он тоже германский разведчик. Я говорил об этом Гаю и рекомендовал осторожно его прощупать и, если удастся, завербовать.

… Вопрос : А по другим отделам?

Ягода : У Паукера и Воловича своим человеком был Колчин, начальник отделения Оперода. Выполнял их преступные поручения.

… Вопрос : Когда был завербован Погребинский?

Ягода : Погребинский… был завербован мною окончательно, когда из Уфы он был переведен нач. управления НКУД в г. Горький. Это было, кажется, в 1932 году. Вербовал я его у себя в кабинете. Сказал ему, что я связан с правыми, что положение таково, что правые могут прийти к власти и что нам придется им в этом деле помочь.

Говорил ему, что именно в связи с этим я перевожу его поближе к Москве, в г. Горький, с тем чтобы он подобрал себе там людей и был готов к действиям по моим указаниям.

Вопрос : К какого характера действиям вы готовили Погребинского?

Ягода : В мои планы входило создание в ближайшем к Москве полномочном представительстве б. ОГПУ группы своих людей, с тем чтобы иметь возможность перебросить их в Москву. Именно в этих целях я завербовал Погребинского и перевел в г.Горький.

Вопрос : Вы давали задание Погребинскому подобрать людей?

… Ягода : У Погребинского была своя группа. Он говорил мне, что целиком вовлечен в заговор его заместитель Иванов Лев (он, кажется, сын жандармского полковника). Называл он также «своим» его начальника СПО…»

В подтверждение этих показаний, забегая вперед, к месту сказать, что когда Погребинский получил информацию об аресте Ягоды, то он пошел в туалет и застрелился.

Обстоятельства развития событий не позволили Ягоде осуществить замысел по устранению Сталина. Однако он преуспел в другом. Сформировав группу внутри НКВД и опасаясь своего разоблачения, глава НКВД активно препятствовал раскрытию центра зиновьевцев и троцкистов. Весь 1935 год он «тормозил, саботировал, оттягивал» следственные действия по разгрому заговорщицкой организации правых. Поэтому после убийства Кирова службе безопасности понадобилось более года, чтобы, наконец, нащупать нити реально вызревавшего заговора.

Переломной гранью, за которой началось роковое скольжение вниз и последовавший крах непримиримых противников вождя, стал январь 1936 года. На территории СССР было арестовано свыше 100 троцкистов и ряд военных в Московском и других округах. К этому времени Ежов стал систематически и все настойчивее вмешиваться в дела НКВД. На очередном допросе, состоявшемся 13 мая 1937 года, Ягода пояснил свои действия: «Ежова, я, кажется, об этом уже говорил, мы боялись больше всего».

На вопрос: «Почему больше всего»? Ягода ответил: «Потому, что с другими руководителями партии и правительства по делам НКВД говорил лично я сам, никого другого из аппарата НКВД я не подпускал.

…Но Ежов пришел в аппарат, обходя меня, он спускался непосредственно в оперативные дела, влезал сам во все дела. Это было в начале 1936 года, когда начались только дела по троцкистской организации… Ежов, должно быть, раскусил нашу тактику. Он не удовлетворялся разговорами и докладами, которые ему делал Молчанов.

Он стал сам ходить к следователям на допросы, стал сам вызывать и допрашивать арестованных, беседовать с рядовыми сотрудниками аппарата и т. п. Тут мы были бессильны: ни договориться с сотрудниками, ни инструктировать их, что говорить Ежову, нельзя было. Меры, которые я применял к изоляции Ежова от аппарата НКВД, ничего не давали.

Вопрос : Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД вы принимали?

Ягода :…Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию помимо меня. Я пытался всем силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД. В этом активно содействовал мне Молчанов. Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинет к следователям, Молчанов принимал меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям ничего не говорить, допрос прекращать.

Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать.

Но это не помогло. Ежов, должно быть, нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать. Таким образом, все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились. Опасность нашего провала все возрастала».

Действительно, под давлением Ежова дело по «вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось». Решающим моментом для дальнейшего развития событий стал день 23 февраля 1936 года, когда заместитель Ягоды Прокофьев доложил Сталину об аресте в Москве группы бывших троцкистов. В их числе оказались политредактор Главлита А.И. Шмелев и литературный сотрудник Комакадемии беспартийный И.И. Трусов.

Ключевым фактором явилось то, что у арестованных обнаружили и изъяли личный архив Троцкого за 1927 год. Теперь в руках следствия оказались концы нитей, тянувшиеся к другим значимым лицам троцкистского подполья.

К апрелю число арестованных достигло 508 человек. После этого у Сталина возникли реальные основания для проявления недовольства Ягодой, но это выразилось лишь в том, что он уже официально подключил к следствию Ежова. 27 февраля он обратился к Политбюро: «Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым».

Почувствовав, что ситуация уходит из-под его контроля, Ягода начал суетиться. Он стремился продемонстрировать свою активность, рассчитывая снова перехватить инициативу, чтобы предотвратить дальнейшие разоблачения. Обобщая результаты следственных материалов, в докладной записке на имя Сталина от 25 марта он предложил: без досконального следствия всех ссыльных троцкистов отправлять в отдаленные лагеря.

Туда же он намеревался поместить и тех, кто за принадлежность к троцкизму при обмене партийных билетов был исключен из партии. Уличенных в «причастности к террору» нарком предлагал расстрелять. Решение этих вопросов он рассчитывал оставить за собой. Это был тот же прием, который Ягода не без успеха использовал после убийства Кирова и при расследовании дела «кремлевцев», отводя удар от главных лиц заговора. Он опять прятал концы в воду.

Генеральный прокурор, которому предложение Ягоды было передано на заключение, в принципе согласился с мнением руководителя НКВД, но он направлял процесс в правовое поле. 31 марта Вышинский написал Сталину: «Считаю, что т. Ягода в записке от 25 марта 1936 года правильно и своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров. Со своей стороны считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в ссылке, ведущих активную работу, отправить в дальние лагеря постановлением Особого совещания при НКВД после рассмотрения конкретно каждого дела …».

Почти не скрывая нетерпения, Ягода в тот же день торопливо подписал циркуляр региональным управлениям НКВД. Он требовал обеспечить «немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников».

Казалось, что цель была достигнута. Однако Сталин не спешил с предоставлением санкций НКВД. Он не пренебрегал проблемой троцкистской опасности, но во второй половине апреля он занимался совершенно иными вопросами. Его внимание было сосредоточено на рассмотрении чернового наброска проекта новой конституции.

30 апреля «Первоначальный проект Конституции СССР» был разослан членам Конституционной комиссии и Политбюро. Заседание по всесторонней оценке этого документа состоялось 15 мая, и только 20-го числа предложение Ягоды, с некоторыми изменениями, было оформлено решением Политбюро.

Но время шло, и в мае 1936 года произошли очень важные аресты, вызвавшие болезненную реакцию Ягоды. Уже не советовавшиеся с руководителем наркомата, Ежов и Агранов арестовали Дрейцера, работавшего заместителем директора завода «Магнезит» в Челябинской области, и бывшего заведующего секретариатом Зиновьева – Пикеля.

Именно после этих арестов Ягода начал «дергаться», и на протоколах допросов этих лиц его рукой написано: « чепуха », « ерунда », « не может быть »… В мае – июне были арестованы замнаркома земледелия И.И. Рейнгольд, сотрудник наркомата внешней торговли Э.С. Гольцман и политэмигранты из Германии Фриц-Давид, В.П. Ольберг, К.Б. Берман-Юрин, М.И. Лурье, Н.Л. Лурье. Примечательно, что почти все арестованные были евреи.

Трудно сказать, сообщили ли Сталину об этих арестах? Скорее всего, нет. Хотя именно они вызвали ту лавину разоблачений, которая подобно камнепаду погребла при своем обрушении всю пятую колонну троцкизма в Советском Союзе, объединившую в своих рядах как идеологическую оппозицию, так и участников заговора военных.

Проект новой конституции рассмотрел начавшийся 1 июня пленум ЦК ВКП(б). Она коренным образом отличалась от действующей и предусматривала четкое разделение власти на две ветви: «Законодательная власть СССР осуществляется Верховным Советом СССР». А «высшим исполнительным органом государственной власти Союза Советских Социалистических Республик является Совет народных комиссаров СССР». Последний был «ответствен перед Верховным Советом и ему подотчетен…».

Не менее важным являлось то, что 134-я статья провозглашала: выборы «производятся избирателями на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании». Всеобщее право означало – «независимо от… социального происхождения и прошлой деятельности».

12 июня проект конституции был опубликован во всех газетах страны, передан по радио, а затем издан на 100 языках народов СССР тиражом свыше 60 миллионов экземпляров. В нем провозглашалось установление полного равноправия советских граждан независимо от их социального положения и классовой принадлежности и национальности.

Конечно, участники обсуждения проекта не могли не обратить внимания на то, что первые секретари обкомов и крайкомов, да и не только они, теперь лишались возможности влиять на формирование высшего органа Советской власти. Более того, они лишались традиционных полномочий автоматически получать депутатские места на съезде Советов, и это насторожило верхи партийных функционеров.

Именно с этого момента стал развиваться процесс, который позже вылился в «большую чистку». Но начиналось все с Троцкого. Вскоре два судебных процесса, последовавшие один за другим, показали, что в это время его сторонники начали активную деятельность по осуществлению вредительства и террора.

И все же, вредительство или террор? Что было поставлено Троцким во главу угла? Он придавал одинаковое значение и тому и другому. Правда, для выполнения этих задач намечал разных людей, и с определенного времени своеобразной манией Троцкого стало стремление: во что бы то ни стало убить Сталина. С этой целью им были даны задания направленным в разное время в Советский Союз Берману-Юрину, В. Ольбергу, Фрицу-Давиду, Горовичу, Гуревичу, Быховскому и другим троцкистским функционерам.

Прибывший в СССР по заданию Троцкого, но вскоре арестованный, его агент В. Ольберг стал одним из первых, кто дал в руки следствия новую информацию. На допросе 13 февраля 1936 года Ольберг признался: «Я был непосредственно связан с Троцким, с которым поддерживал регулярную связь, и с Львом Седовым, который давал мне лично ряд поручений организационного порядка, в частности по нелегальной связи с Советским Союзом.

Я являлся эмиссаром Троцкого в Советском Союзе вплоть до моего ареста. С целью ведения в Советском Союзе троцкистской контрреволюционной работы и организации террористических актов над Сталиным я нелегально приехал в СССР».

В Советский Союз Ольберг прибыл нелегально по паспорту гражданина Гондурасской республики, который он приобрел через связи с гестапо. Имея обдуманный план, вплоть до обратного возвращения после совершения теракта, он получил и явки германских агентов. В сотрудничество с немецкой охранкой он вступил лишь после согласования этого вопроса с Троцким. На допросе 9 мая Ольберг показал:

«Я не решился без специальных указаний Седова идти на это и сообщил условным письмом Седову в Париж, что есть возможность наладить связь с крупной немецкой организацией крайне правого направления (речь идет о гестапо), которая может помочь мне в приобретении паспорта и въезде в Советский Союз. Седов мне ответил, что он согласен на установление мной связи с этой организацией, предупредив меня о необходимости сохранения этой связи в строжайшей тайне».

С немцами были связаны переброшенные Троцким в СССР Гуревич и Быховский. Связи с гестапо и руководителем штурмовых отрядов в Берлине Францем Вайцем имели Констант и М. Лурье. Когда Лурье рассказал об этом Зиновьеву и спросил его об отношении к этому факту, то последний ответил: «Что же вас здесь смущает? Вы же историк, Моисей Ильич. Вы знаете дело Лассаля с Бисмарком, когда Лассаль хотел использовать Бисмарка в интересах революции».

Непосредственным заданием для Ольберга была организация убийства Сталина. Сначала у эмиссара Троцкого все складывалось благополучно. Даже успешно. По прибытии в страну и в целях конспирации организовал террористическую группу из числа троцкистов, но не в Москве, а в Горьком. Убийство Сталина предполагалось совершить во время первомайского праздника 1936 года. Накануне теракта директор Горьковского педагогического института И.К. Федотов должен был командировать террористов в Москву под видом отличников учебы, для участия в демонстрации на Красной площади.

Одновременно с Ольбергом Троцкий направил в Советский Союз и другого агента Бермана-Юрина, работавшего ранее в Германской компартии и в Коминтерне. Его задача была не простой. В директиве, которую Троцкий дал этому эмиссару, особо подчеркивалось, что убийство Сталина «должно быть совершено не конспиративно, в тиши, а открыто, на одном из пленумов или на конгрессе Коминтерна».

Параллельно с Берманом-Юриным в подготовке теракта принимал участие приехавший в СССР работник Коминтерна Фриц-Давид (И.Д. Круглянский). Агенты готовили покушение на Сталина на VII конгрессе Коминтерна, но в конце мая 1936 года они были арестованы.

Троцкий не ограничивается переброской личных террористов с индивидуальными заданиями. Подобные директивы шли и легально действовавшим троцкистам. На допросе 4 июля 1936 года член троцкистского центра еврей Мрачковский показал: «Эстерман передал мне конверт от Дрейцера, вскрыв конверт при Эстермане, я увидел письмо, написанное Троцким Дрейцеру. В этом письме Троцкий давал указание убить Сталина и Ворошилова».

Итак, выдворенный из СССР и наблюдавший из-за границы за успехами сталинской Страны Советов, Лейба Бронштейн не успокоился. Он вовлекал в свой арсенал все новые и новые средства для борьбы с ненавистным противником. Сюда входило все: саботаж и вредительство, диверсии и террор, закулисный сговор с иноземцами и подготовка «плана поражения» в случае войны.

Что подстегивало Троцкого? Что же являлось главной целью? Только ли возвращение любой ценой в страну, к власти? Конечно, все это было для него важно, но в первую очередь им двигали ярость и ненависть. Его переполняла неугасавшая злоба.

Но далеко ли распространялись пределы его ненависти? «В беседе со мной, – показал на допросе 21 июля 1936 г. Берман-Юрин, – Троцкий открыто заявил мне, что в борьбе против Сталина останавливаться перед крайними мерами нельзя и что Сталин должен быть физически уничтожен. О Сталине он говорил с невероятной злобой и ненавистью. Он в этот момент имел вид одержимого.