Текст книги " Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

Наоборот, в них прослеживается обдуманная логика поведения: после убийства он симулировал попытку самоубийства, затем потерю сознания и истерический припадок. Он сразу отмел наличие соучастников, но, назвав покушение политическим актом, представил его как месть одиночки «под влиянием психического расстройства» Он рассчитывал изобразить свое преступление как спонтанный поступок психически больного; это позволяло рассчитывать на то, что ему сохранят жизнь.

Николаев врал, что убийство он замыслил в начале ноября. При изучении бумаг, найденных у него, оказалось, что уже 14 октября он написал записку: «Дорогой жене и братьям по рабочему классу! Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности. Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободы выбора в жизни, и я должен умереть».

Конечно, это был театральный жест человека с недалеким умом, но Николаев не собирался умирать как самоубийца. Через день после появления этой записки его задержали на улице Красных Зорь, у дома, где жил Киров. Однако после проверки документов на следующий день, 16 октября, по распоряжению начальника отдела А.А. Губина Николаева отпустили! Обратим еще раз внимание на эту фамилию.

Сталин прибыл в Ленинград особым поездом утром I декабря в сопровождении Ворошилова, Молотова, Ягоды и работников НКВД. Убийство Кирова стало для него ошеломляющей вестью, сломавшей манеру привычной сдержанности. Он не смог сдержать гнев и нанес пощечину подошедшему Медведю: «Не уберегли Кирова». Правда он сразу взял под контроль свои эмоции и, присутствуя на допросе Николаева, старался внешне не проявлять обуревавших его чувств.

Уже в конце жизни Молотов вспоминал: «Говорили с убийцей Кирова Николаевым. Замухрышистого вида, исключен из партии. Сказал, что убил сознательно, на идеологическом основе… Я думаю, он чем-то, видимо, был обозлен, исключен из партии, обиженный такой. И его использовали зиновьевцы, но, вероятно, он не настоящий зиновьевец и не настоящий троцкист».

Одновременно Сталин потребовал доставить арестованного сразу после убийства Кирова комиссара Борисова. Однако этот допрос не состоялся – ему сообщили, что по пути в Смольный произошла автомобильная катастрофа, в которой тот погиб. Смерть работника оперативного отдела произошла при странных обстоятельствах: грузовик, на котором его везли на допрос, врезался в стену. Никто из сопровождавших Борисова охранников не пострадал, но арестованный погиб на месте аварии.

Сталин вернулся в Москву 3 декабря, а следствие, теперь перешедшее в руки сотрудников Ягоды, выясняло новые факты. Заместитель народного комиссара внутренних дел Яков Агранов (Янкель Соренсон) 5 декабря по прямому проводу передал из Ленинграда в Москву:

«Совершенно секретно… ЦК ВКП(б) – тов. Сталину, Наркому внутренних дел – тов. Ягода. Сообщаю о дальнейшем ходе следствия по делу Николаева Л. В.

1. Сейчас в военно-медицинской академии проводится судебно-медицинское вскрытие трупа Борисова. Вскрытие производят профессор Надеждинский – судебный медик в медицинской академии, профессор Добротворский – хирурги медицинской академии, доктор Ижевский – областной судебно-медицинский эксперт, доктор Розанов – судебно-медицинский эксперт.

Вскрытие производится в присутствии работника Наркомвнудела СССР Агаса. О результатах сообщу дополнительно.

По материалам личного дела – Борисов, рожд. 1882 года, канд. в члены ВКП(б) с 1930 года, в органы ОГПУ вступил в 1924 году, до этого служил сторожем в разных учреждениях. Происходит из крестьян. В настоящее время мною производится допрос ряда работников управления Наркомвнудела по Ленинградской области, непосредственно отвечающих за охрану тов. Кирова.

2. Агентурным путем, со слов Николаева Леонида, выяснено, что его лучшими друзьями были троцкист Котолынов Иван Иванович и Шатский Николай Николаевич, от которых (он) многому научился. Николаев говорит, что эти лица враждебно настроены к тов. Сталину.

Котолынов известен Наркомвнуделу как бывший активный троцкист-подпольщик. Он в свое время был исключен из партии, а затем восстановлен. Шатский бывший анархист, был исключен в 1927 году из рядов ВКП(б) за контрреволюционную троцкистскую деятельность. В партии не восстановлен. Мною дано распоряжение об аресте Шатского и об установлении местопребывания и аресте Котолынова.

В записной книжке Леонида Николаева обнаружен адрес Глебова-Путиловского. Установлено, что Глебов-Путиловский в 1923 году был связан с контрреволюционной группой «Рабочая Правда». Приняты меры к выяснению характера связи между Николаевым и Глебовым-Путиловским.

В настоящее время Глебов-Путиловский – директор антирелигиозного музея.

3. Леонид Николаев дал показание об обстановке, при которой он совершил убийство тов. Кирова. Протокол допроса сегодня вышлю».

Далее излагались показания жены Николаева. В сведениях о ее родственниках сообщалось: «6. Приступил к расследованию обстоятельств освобождения Управлением НКВД в Ленинграде Леонида Николаева из-под стражи 16 октября с.г. после его задержания во время слежки за тов. Кировым».

В тот же день 5 декабря в Москву Сталину и в копии Ягоде поступил новый доклад Агранова: «1. По показанию Николаева Леонида троцкисты Шатский, Бардин и Котолынов были настроены террористически.

…Далее Николаев на вопрос, был ли привлечен Котолынов к подготовке террористического акта над тов. Кировым, показал: «Я не привлекал Котолынова, так как хотел быть единственным исполнителем террористического акта над Кировым; во-вторых, Котолынов, как я считал, не согласится на убийство Кирова, а потребует взять повыше, т. е. совершить террористический акт над тов. Сталиным, на что я бы не согласился…»

2. У арестованного Котолынова при обыске обнаружен револьвер «браунинг», который хранил без разрешения.

…9. Комиссия судебно-медицинской экспертизы… в своем заключении о причинах смерти Борисова установила, что «смерть Борисова является несчастным случаем в связи с автомобильной катастрофой. Допросы о смерти Борисова продолжаются усиленными темпами. О ходе следствия сообщу дополнительно».

Следствие разрабатывало сразу несколько версий. В этой же шифровке Агранов информировал об аресте ряда лиц из «бывших»: Одаховского, «в прошлом работавшего на польской концессии «Ян Серковский», Коренева, как лица, обещавшего «помочь бывшему полковнику Каменскому в нелегальном переходе границы», и др.

Видимо, это сообщение послужило основанием для заявления главы правительства Молотова на похоронах Кирова 6 декабря о том, что в убийстве повинны «враги рабочего класса, его белогвардейские подонки, его агенты из-за границы».

Убийство Кирова вызвало острый резонанс. Скорбь была всенародной; на прощание с Кировым шли тысячи людей. 5 декабря доступ публике в траурный зал закрыли в 10 часов. Сталин в сопровождении членов Политбюро подошел к изголовью гроба и встал в почетный караул. Шипели рефлекторы, щелкали аппараты, негромко и печально звучал реквием Шопена. Это длилось несколько минут, затем музыка смолкла, погасли прожектора, наступила тяжелая гнетущая тишина.

«На ступеньки гроба, – записала в своем дневнике 5 декабря 1934 года Мария Сванидзе, – поднимается Иосиф, лицо его скорбно, он наклоняется и целует лоб мертвого Сергея Мироновича. Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания всхлипывания мужчин… Вожди ушли. Гроб завинчивают крышкой, выносят венки, и все наготове двинуться за гробом.

…9– го вечером пошли в Кремль… И[осиф] был, как всегда, мил. Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страдание. Он улыбается, смеется, шутит, но все равно у меня ныло сердце смотреть на него. Он очень страдает. Павлуша Аллил[уев] был у него за городом в первые дни после смерти Кирова и они сидели вдвоем с Иос[ифом] в столовой. Иосиф подпер голову рукой (никогда я его не видела в такой позе) и сказал: «Осиротел я совсем»…

Иосиф говорил Павлуше, что Киров ухаживал за ним, как за малым ребенком. Конечно, после Надиной трагической смерти это был самый близкий человек, который сумел подойти к И(осифу) сердечно, просто и дать ему недостающее тепло и уют…После двух тяжелых потерь (имеется в виду и смерть жены Сталина. – К. Р.) И[осиф] очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней».

Следствие по делу об убийстве Кирова вела группа ГУГБ НКВД СССР в составе Я.С. Агранова – начальника экономического отдела, Л.Г. Миронова – помощника начальника ЭКО, A.M. Дмитриева и замначальника СПО Г.С. Люшкова.

Арест инженера Ленинградского электротехнического института Шатского и бывшего члена ЦК ВЛКСМ, студента индустриального института Котолынова вывел расследование на новый уровень. Они называли своих знакомых по Ленинградскому губкому и Северо-Западному бюро ЦК ВКП(б), которыми долгие годы руководил Зиновьев.

Постепенно в кабинетах следователей оказались и другие «комсомольцы». В их числе были: секретарь Выборгского районного Совета Румянцев, председатель жилищно-арендного кооператива Левин, директор авторемонтного завода Сосицкий, заместитель заведующего орготделом Ленинградского Совета Мясников, помощник директора по снабжению завода «Красный путиловец» Толмазов. Их была чертова дюжина – тринадцать человек.

Начальника Ленинградского управления НКВД Ф.Д. Медведя Ягода отстранил от должности после гибели Борисова. Теперь следствие вели люди Ягоды. И среди прозвучавших в его ходе имен оказалась фамилия помощника управляющего научно-техническим издательством А. Гертика, проживавшего в это время в Москве. Его арестовали 8 декабря.

Через два дня он назвал «близких товарищей»: И.П. Бакаева – управляющего Главэнергосети (бывшего председателя Петроградской губернской комиссии РКП(б) и активного участника «новой оппозиции») и Г.Е. Евдокимова _ бывшего заместителя Зиновьева в Петросовете. В 1925 году Евдокимов был первым секретарем Ленинградского губкома, в 26-м году секретарем ЦК ВКП(б) и членом Оргбюро. Позже мы вернемся к этим фамилиям.

При обысках у большинства арестованных было обнаружено оружие, групповые письма вождей оппозиции в адрес съездов партии, тексты «платформы» группы Рютина, а у арестованного в середине декабря К.Н. Емельянова обнаружили архив «ленинградской оппозиции».

И все– таки как случилось, что задержанный 15 октября охраной Кирова Николаев был отпущен без каких-либо последствий? Хотя при обыске у него был обнаружен револьвер, а в портфеле был сделан вырез, позволявший выхватить оружие, не открывая застежку. Кроме того, в портфеле находился чертеж с маршрутами прогулок Кирова.

Работник охраны А. Рыбин, прибывший вместе с Ягодой на следующий день после убийства, позже рассказывал: «Среди сотрудников охраны не смолкали разговоры об этом убийстве. Все кляли Николаева. Но спрашивается: кто же вложил ему в руки револьвер? Неслыханное дело: вооруженного убийцу дважды задерживали у подъезда Смольного и во дворе Московского вокзала. Но он тут же освобождался Запорожцем!

В роковой день Николаев целый час болтался на запретном для себя этаже и сидя на подоконнике, поджидал Кирова. В коридоре не оказалось никого из охраны, обязанной дежурить у кабинета Кирова и его заместителей. К тому же буквально пропал сотрудник, который должен был находиться в коридоре совершенно независимо от того, в Смольном Киров или нет… Получается: личная охрана Кирова не так заботилась о его безопасности, как следила, чтобы он не ускользнул от убийцы. Любого».

Между тем в архивах сохранились протоколы, проливающие свет на эти кажущиеся невероятными факты. Они не публиковались более пятидесяти лет, и ответ на вопрос: почему? – дает само содержание этих документов. Оно не вписывается в антисталинские мифы.

Допрашивающие бывшего начальника НКВД Ягоду 19 мая 1937 года – заместитель народного комиссара внутренних дел СССР Курский и начальник 4-го отдела ГУГБ Коган снова рассмотрели обстоятельства покушения на Кирова.

Спустя два с половиной года после выстрелов в Смольном Ягоде был задан вопрос: «Вы все время твердите на допросах, что вы, как отвечающий за охрану членов правительства, были против террористических актов над членами ЦК. Как же вы пошли на то, что допустили террористический акт против Кирова?

Ягода : Киров был в Ленинграде, и теракт над ним должен был быть совершен там же. Я предполагал, что если им даже и удастся убить Кирова, то отвечать будет Медведь. А от Медведя я не прочь был избавиться. Он враждовал со мной…Известно было также, что я собираюсь его снять, и это, как я думал, будет служить лишним аргументом в пользу моей невиновности и вины Медведя в плохой постановке охраны.

Вопрос : Поэтому, значит, вы приняли предложение центра заговора, которое передал вам Енукидзе: «Не чинить препятствий по теракту над Кировым в Ленинграде»?

Ягода : Да.

Вопрос : И обещали это сделать?

Ягода : Да. Я вынужден был это сделать.

Вопрос : Что вы конкретно сделали?

Ягода : Я вызвал в Ленинград Запорожца (зам. ПП), сообщил ему о возможности покушения на Кирова и предложил ему не препятствовать этому.

Вопрос : Вы предложили это Запорожцу? Почему ему? Какое он имел отношение к заговору?

Ягода : Я упустил из виду, когда называл своих соучастников, назвать в их числе и Запорожца. Завербовал я его в заговор в конце 1933 года, в один из его приездов из Ленинграда в Москву. До этого мне было известно, что Запорожец, будучи за границей, был завербован немецкой разведкой. Об этом он мне сам сказал перед своим назначением в Ленинград в 1931 году. Он говорил, что несмотря на то, что после его вербовки прошло уже много лет, с ним никто еще не связывался, и он никакой работы для них не ведет.

… Вопрос : Так что вы говорили Запорожцу в связи с решением центра заговора о террористическом акте над Кировым?

Ягода : Я уже говорил, что вызвал его из Ленинграда, сообщил ему о предстоявшем покушении на Кирова и предложил ему, в случае если прорвутся где-нибудь в агентурных материалах данные о подготовке теракта, не давать ходу этим материалам и сообщать мне. В подробности я его не посвящал. Запорожец мои указания принял к исполнению.

Вопрос : Но известно, что убийца Кирова Николаев за некоторое время до совершения террористического акта над тов. Кировым был задержан в Ленинграде. При нем были оружие и документы, изобличающие его как террориста, и несмотря на это он был выпущен.

Ягода : Об этом мне сообщил Запорожец спустя некоторое время после освобождения Николаева.

Вопрос : Что он вам сообщил?

Ягода : Запорожец был в Москве, зашел ко мне и рассказал, что сотрудниками Оперода в Ленинграде был задержан некий Николаев, который вел наблюдение за машиной Кирова. Он был доставлен в ПП, и у него после обыска у Губина были обнаружены материалы, свидетельствующие о его террористических намерениях. Об этом доложил ему Губин, и Запорожец освободил Николаева».

Таким образом, в деле убийства Кирова снова всплывает фамилия Губина – доверенного человека заместителя начальника Ленинградского управления НКВД Запорожца. Однако когда следователи попытались уличить Ягоду в том, что он принял меры, «чтобы максимально ослабить физическую охрану тов. Кирова и тем самым облегчить доступ убийце», подследственный возразил.

« Ягода : Я это не признаю. Никаких указаний об ослаблении физической охраны тов. Кирова я не давал. Может быть, это дал Запорожец по собственной инициативе, но мне он об этом не говорил».

Следователи конкретизировали свое обвинение: «Мы говорим об убийстве сотрудника Оперода Борисова, охранявшего Кирова».

« Ягода : Этого я тоже признать не могу. Я лично никаких указаний об устранении Борисова не давал. Если здесь имело место убийство, а не несчастный случай, то это дело рук Губина, но я этого не знаю.

Вопрос : Вы говорите неправду. Вы будете уличены во лжи показаниями Запорожца и Губина…»

Естественно, подследственный не горел желанием взять все на себя. Хотя на его вину указывали не только Запорожец и Губин. Вместе с тем Ягода сразу признал, что после убийства Кирова он сделал все возможное, чтобы «потушить» расследование, ограничившись арестами только в Ленинграде. Он пояснял, что осуществить это в полной мере ему не удалось. Его намерениям помешал контроль со стороны ЦК и участие в следствии Ежова.

«Как известно, – отмечал Ягода, – были арестованы Зиновьев, Каменев, Бакаев и др. в Москве. Неудачной также оказалась попытка выгородить Запорожца от привлечения к ответственности по делу ленинградских чекистов, вмешался Ежов – и Запорожец был арестован».

Признания Ягоды дополняются показаниями его секретаря Буланова, прозвучавшими на процессе в 1938 году. Он свидетельствовал, что его шеф знал о готовящемся покушении. «В Ленинграде, – рассказывал Буланов, – у него был верный человек, посвященный во все, – заместитель начальника НКВД по Ленинградской области Запорожец, и тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено…

Я помню, что Ягода мельком рассказывал, ругая между прочим Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и то, что у него в портфеле были найдены записная книжка и револьвер, но Запорожец освободил его.

Ягода далее рассказывал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов [охранник Кирова] был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства (Сталин и сопровождавшие его. – К. Р.) приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при этой аварии убит, и таким образом избавились от опасного свидетеля».

Конечно, вероятность разоблачения Ягоды существовала уже при расследовании обстоятельств убийства Кирова. В частности, его беспокоило то, что в 1933-1934 годах СПО УНКВД Ленинградской области вскрыл и ликвидировал довольно серьезную троцкистско-зиновьевскую организацию.

Но поскольку в присланных из Ленинграда Ягоде и Молчанову материалах следствия имелись сведения о наличии руководящего центра в Москве, то они «никаких мероприятий по этим материалам не приняли – положили под сукно».

Бывший нарком пояснял на следствии: его тревожило то, что «обвиняемые по делу ленинградских чекистов могли на допросах, в порядке оправдания своего, поднять этот вопрос». Он обсудил эту проблему с Молчановым, и сообщники «условились, чтобы эти данные вообще в следствии не фигурировали ».

Очередной допрос Ягоды в 1937 году состоялся лишь через неделю. 26 мая его допрашивал начальник 4-го отдела ГУГБ, капитан государственной безопасности Коган в присутствии оперуполномоченного этого же отдела Лернера.

Прерванный допрос начался с вопроса: «Вы показали, что после убийства тов. Кирова у вас были намерения следствие по этому делу «потушить». Этому помешали обстоятельства, от вас не зависящие. Но нас интересует, как вы намерены были это свернуть или, как вы говорите, «потушить»?

Ягода : Никакого готового плана действий у меня не было. Уже по ходу следствия, когда определилось и стало ясным, что убийство Кирова – дело рук троцкистско-зиновьевской организации, я жалел, что сам не остался в Ленинграде руководить следствием по делу. Совершенно ясно, что если бы я остался в Ленинграде, то убийство Кирова было бы изображено как угодно, но до действительных виновников, троцкистов и зиновьевцев, не добрались бы.

Конечно, все это очень условно и предположительно, руководил следствием не я, в Ленинграде, как вы знаете, сидел Ежов, и в большей или меньшей мере действительное положение вещей вырвалось наружу. Зато я компенсировал себя в Москве тем, что свернул и направил по ложному следу следствие по делу бывших ленинградских чекистов

Вопрос : Как вы это сделали? Что именно было скрыто по делу б[ывших] ленинградских чекистов?

Ягода : Во-первых, к ответственности мною вначале не был привлечен участник заговора Запорожец. В списках отстраненных от работы в НКВД и отданных под суд ленинградских чекистов (список был опубликован в газете) фамилии Запорожца не было. Он был привлечен значительно позже по распоряжению ЦК.

Во– вторых, до начала следствия по делу я вызвал к себе Прокофьева и Молчанова и предложил им лично руководить следствием. Я поставил перед ними две задачи:

1. Чтобы в материалах не было ничего компрометирующего центральный аппарат НКВД и его работников (в первую очередь меня самого).

2. Свести дело к простой халатности и выгородить тем самым Запорожца и Губина, знавших о готовящемся убийстве Кирова.

Мои указания были целиком выполнены.

Я должен здесь заявить, что в этом деле принимал участие и Миронов. Действовал он не по прямым моим указаниям, а по своей доброй воле, он активно выгораживал меня во всех допросах, в которых принимал участие.

Если вы просмотрите следствие по делу Медведя, то вам, несомненно, бросится в глаза, что почти все протоколы его допросов составлены таким образом, что я, Ягода, якобы неоднократно предупреждал о необходимости усилить физическую охрану Кирова, а Медведь этого не выполнял. В итоге получилось, что я ни в чем не виноват, а виноваты Медведь и его аппарат.

Допрашивали Медведя, насколько я помню, Миронов с Прокопьевым или Миронов с Молчановым.

…Была и другая опасность. Она состояла в том, что кто-нибудь из арестованных ленинградских оперодовцев (Губин или другие) могли на допросах выболтать, что Николаев, убийца Кирова, при первом своем задержании (до убийства) был обыскан и у него были обнаружены материалы, свидетельствующие о его террористических намерениях, и оружие. Но Молчанов был прав, когда утверждал, что этого никто из них не скажет, хотя бы из чувства самосохранения.

Вопрос : Значит, Молчанов знал, что убийца тов. Кирова Николаев был освобожден в ленинградском Опероде после того, как было установлено, что он является террористом?

Ягода : Да, знал. Молчанову и Прокофьеву я сообщил обо всех обстоятельствах, связанных с убийством Кирова, после своего приезда из Ленинграда в первых числах декабря 1934 года.

Вопрос : Что вы им сообщили?

Ягода: Я сказал им, что Киров убит по решению центра троцкистско-зиновьевского блока, что я был об этом предупрежден заранее, что я предложил Запорожцу не чинить этому препятствий, и рассказал им о случае освобождения Запорожцем задержанного в Ленинграде Николаева.

Обо всем этом я вынужден был предупредить Молчанова и Прокофьева потому, что они руководили следствием по делу б.[ывших] ленинградских чекистов и должны были знать обстоятельства дела, чтобы не допускать прорыва этих данных в допросах».

Повторим, что эти признания были сделаны Ягодой спустя два с половиной года после убийства Кирова. Но зимой 1934 года, когда выстрелы в Смольном всколыхнули всю страну, то, что к следствию подключился заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, вовсе не означало, что Сталин «перестал доверять Ягоде», как это утверждают историки. При всей значимости трагедии в функции наркома не входила персональная обязанность проведения следствия.

Впрочем, Ежов тоже не мог существенно повлиять на его ход. По правильному ли пути пошло следствие в 1934 году или нет, но окончательные результаты от Ежова совершенно не зависели. В расследовании этого громкого дела он был лишь «свадебным генералом», представлявшим партийный контроль.

Поразительно другое. Рассуждая полстолетия об обстоятельствах убийства Кирова, историки избегали публикации документов. Более того, они никогда не называли фамилий следователей, готовивших судебные процессы! Между тем эти сведения не только важны принципиально, они позволяют взглянуть на события прошлого с совершенно иных позиций.

Дело в том, что расследование убийства было поручено и 1-му заместителю Ягоды Агранову. Прибывший в Ленинград 2 декабря вместе с Ягодой Агранов был назначен временным начальником Ленинградского управления НКВД и возглавил руководство следствием по делу об убийстве.

Яков Саулович Агранов – настоящие имя и фамилия Янкель Шмаевич Соренсон – был популярным человеком в столице. Правда, лишь в определенных кругах. Особенность его респектабельности заключалась в том, что у него были весьма тесные и теплые связи с интеллигенцией. Он активно участвовал в жизни творческой элиты Москвы и широко использовал свои доверительные знакомства в интеллектуальных кругах для получения осведомительной информации.

Эти связи носили ярко выраженный специфический характер. Будучи ближайшим помощником Ягоды, Агранов близко общался с членами РАППа и ЛЕФа и находился в дружеских отношениях с А.Л. Авербахом, Б.А. Пильняком, Бриками и О.Э. Мандельштамом. Существует версия, что именно Агранов организовал «самоубийство Маяковского».

Но с точки зрения лояльности партии его послужной список казался безупречным. Янкель Соренсон, как и многие его коллеги, был ветеран, начавший работу в ВЧК еще в мае 1919 года особоуполномоченным Особого отдела. Именно он руководил расследованием обстоятельств Кронштадтского восстания и мятежа Антонова, готовил процессы правых эсеров, Промпартии и Трудовой крестьянской партии.

С 1922 по 1923 год, как начальник Особого бюро по делам административной высылки, Агранов составлял списки подлежащей выдворению из РСФСР антисоветской интеллигенции, в число которой попали Бердяев, Лосский, Осоргин и многие другие мыслители, оплакиваемые «демократической» и недемократической интеллигенцией.

Кроме Агранова-Соренсона, в следственную группу входили: начальник экономического управления НКВД Лев Миронов (настоящая фамилия Каган) и заместитель начальника Секретно-политического отдела НКВД Генрих Самойлович Люшков.

Таким образом, в расстановке главных фигур при ведении следствия не было ничего необычного. Противоестественность в том, что, не называя фамилий, советская историография с 60-х годов стала безымянно причислять этих следователей к жертвам «сталинских репрессий».

Но как бы ни велось следствие, его результаты не зависели и от Сталина. Вся инициатива целиком находились в руках московских энкавэдэшников, и то, что линия зиновьевцев стала проступать все более отчетливо, объяснялось кругом общения Николаева. Арестованные по делу «комсомольцы» Шатский, Котолынов, Румянцев, Звездов, Антонов, Соколов и другие не скрывали своих знакомств. Среди названных оказался проживавший в это время в Москве помощник управляющего Объединенного научно-технического издательства А. Гертик. Его арестовали 8 декабря.

Через два дня он назвал «близких товарищей»: И.П. Бакаева – управляющего Главэнергосети (бывшего председателя Петроградской губернской комиссии РКП(б) активного участника «новой оппозиции»), и Евдокимова – бывшего заместителя Зиновьева в Петросовете. В 1925 году Евдокимов был первым секретарем Ленинградского губкома, в 26-м году секретарем ЦК ВКП(б) и членом Оргбюро. Позже мы вернемся к этим фамилиям.

Историк Ю. Жуков отмечает, «что практически у большинства арестованных при обыске находили оружие. Один, два, а то и три-четыре револьвера». У всех оказалась оппозиционная литература. «Платформа» группы Рютина, заявления, письма вождей оппозиции, а в середине декабря у К.Н. Емельянова нашли архив «ленинградской» оппозиции.

И лишь 14 декабря в протоколах показаний допрашиваемых появились фамилии восстановленных в очередной раз в партии – год назад в декабре – Зиновьева, Каменева и бывшего редактора «Ленинградской правды», активного участника новой оппозиции Сафарова. 16 декабря во двор дома в Карманицком переулке в Москве, где жили Зиновьев и Каменев, въехали машины НКВД.

Казалось бы, что теперь, когда следствие вышло на организаторов убийства Кирова, должно было наступить разоблачение всего заговора оппозиции. Но этого не произошло. И хотя в «Правде» появилась маленькая заметка, говорившая: «Гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова», – прямую причастность Зиновьева и Каменева к убийству следствие не установило.

Поэтому арестованных не привлекли к процессу «ленинградского центра» над Николаевым и тринадцатью бывшими руководящими работниками ленинградского комсомола, уличенными в принадлежности к оппозиционным кругам.

Между тем общественное мнение уже было достаточно возбуждено ленинградской трагедией. Спустя три недели после покушения в Смольном 22 декабря газеты опубликовали сообщение «В народном комиссариате внутренних дел». В нем отмечалось, что предварительное расследование закончено и дело передано в Военную коллегию Верховного суда.

«Установлено, – говорилось в сообщении, – что убийство Кирова было совершено Николаевым по поручению террористического подпольного «Ленинградского центра»… Мотивами убийства тов. Кирова являлось стремление добиться таким путем изменения нынешней политики в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».

На выездной сессии Верховного суда по делу об убийстве Кирова, состоявшейся 28-29 декабря в Ленинграде, председательствовал В. Ульрих. Заседание, начавшееся в 14 часов 20 минут 28 декабря, продолжалось до 5.45 следующего дня.

29 декабря 1934 года заместитель наркома внутренних дел Агранов передал по телефону: «Совершенно секретно… Москва, НКВД, тов. Ягода. Спецсообщение № 6 о судебном процессе по делу Николаева Л., Котолынова и др. После перерыва суд приступил к заслушиванию последних слов обвиняемых. Даем краткое изложение последних слов обвиняемых.

Николаев указал, что в течение 28 дней, прошедших с момента совершения им преступления, он сделал все, чтобы скрыть от следствия всю правду о контрреволюционной организации, боровшейся против партии и советской власти, санкционировавшей террористический акт, совершенный им над тов. Кировым.

Далее он сказал, что вся его контрреволюционная активность являлась следствием воздействия на него со стороны «вождей» зиновьевской оппозиции, в том числе Котолынова. Они имели на него большое влияние, питали его всякими оппозиционными материалами и натравливали против партийного руководства.

На террор он пошел потому, что бывшая зиновьевская оппозиция еще раз решила испробовать свои силы в новой схватке против партии: они решили использовать все трудности, переживаемые страной в результате роста, чтобы создать из этих трудностей материал, на основе которого они могли бы мобилизовать силы внутри партии для борьбы за возвращение к партийному руководству Зиновьева и Каменева.