Текст книги "Ловушка для Инквизитора (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Сколько же вам лет, кукольная принцесса Софи? – с улыбкой спросил Тристан.

– Женщинам таких вопросов не задают, дорогой мой Зимордок. Вы-то, как никто, должны это знать. У вас ведь было много женщин? И вы наверняка знаете все тонкости обращения с ними. Но, думаю, я не намного старше вас. Настолько немного, что в веках эта разница просто ничтожна, – ответила Софи. – Тот первый вырезанный лепесток моей души, что мы не нашли, подарил жизнь вам, Тристан. Рана сих пор болит и тянет, но это дело благое, и боль эта затихает, убаюканная любовью.

Думаю, девочка-ведьма обладала добрым сердцем. Она наверняка сама согласилась помочь маленькому больному королевскому бастарду. Поэтому лепесток прижился и дал вам сил, пророс в вас жизнью. Вот и весь секрет великого мага. Страшное преступление, черная-пречерная, как сажа на дне котелка, магия. Такое ужасное зло, что король, наверное, велел бы казнить его, даже несмотря на то, что кукольник спас его сына.

– Главу Ордена, – горько произнес Тристан.  – Черной магией!..

– Да, Тристан, – снова усмехнулась Софи. – Похоже, черная магия влюблена в вас и бережет… а вы так истово ее караете!

– Я караю не черную магию, – мягко возразил Тристан, – а людей, которые с ее помощью творят зло.

Софи усмехнулась.

– Верно, – сверкнув ведьмиными опасными глазами, произнесла она. – Нет, право же, все равно странно! Отчего вы, в чьем сердце есть росток тьмы, стали самым светлым, ослепительно-белым инквизитором, Тристан?..

Но вернемся к нашей истории.

Король был очень рад исцелению сына. Он одарил кукольника, обласкал безмерно, осыпал золотом  и пожаловал титул. Кукольник мог бы жить безбедно, как и любой граф или князь – о да, король был очень щедр! – но гордыня, тщеславие застили ему разум. Он всем рассказывал о том, как при помощи великой магии он исцелил сына короля, и все спрашивали – а можно ли повторить это чудо.

И он решился. Еще один крохотный лепесток души – кто это заметит?! Зато он сотворит величайшее чудо в мире – живую и прекрасную куклу. Само совершенство!

Девочке, у которой старый кукольник собирался занять часть души для своего нового творения, конечно, будет больно и страшно, она долго будет хворать и кое-что навсегда исчезнет из ее памяти. Но зато, когда она проснется, с искалеченной памятью и изрезанной душой, рядом с ней будет папа. Любящий папа. Он будет подносить ей сладкое питье, рассказывать сказки про белоснежного принца Тристана и про себя – великого, мудрого, талантливого и невероятно могучего мага, который помог этому принцу выжить...

Он всегда рассказывал эти сказки дочери на ночь. И она долгое время в них верила…

Кукольник долго ваял свое новое, идеальное, безупречное детище. Маленькая дочка вертелась в его мастерской, еще не подозревая, что готовит ей отец. Она играла кукольными глазами, смотрела, как отец вытачивает из слоновой кости пальчики своему будущему шедевру. Разумеется, она спрашивала у отца, что он задумал, и он честно отвечал ей, что это будет кукла. Самая красивая, самая великолепная. И живая.

Глупенькая дочка не могла дождаться, когда отец закончит работу. Она-то думала, он старается для нее. Хочет ее порадовать  таким необычным подарком… Она просила его закончить работу поскорее, но он лишь улыбался и дарил ей обычные куклы. Маленького фарфорового пажа, например.

И когда надоело ждать, маленькая ведьма решила сама оживить свои куклы. Если может папа, то отчего не сможет она? Она ведь не знала, что это невозможно.

Сколько было этих кукол? Десять, двадцать? Больше?

Маленькая ведьма брала драгоценные красивые камешки – благо, они валялись по мастерской отца без счета, – и вставляла их в грудки своим куклам. Для каждой она выбирала особый камешек. Смотрела сквозь него на свет, спрашивала у куклы, нравится ли он ей… Выбирала цвет, форму, размер. С любовью и тщанием.

И куклы оживали.

Когда отец закончил свою работу, когда он вставил в грудь своего идеального творения сердце из  драгоценных камней и явился за последним ингредиентом – за кусочком души, – у дочери его было уже целое кукольное королевство. Отец, бедняга, даже забыл, зачем пришел, когда увидел друзей дочери.

Он понял, что его дочери удалось сделать то, о чем он сам только мечтал. Одной лишь силой чистой детской любви маленькая ведьма сумела обойти его в искусстве магии, оживить неживое.

Настоящим, истинным и единственным кукольником была я, Тристан. Не мой отец, а я.

И тогда он позавидовал, о, как люто он позавидовал! Все куклы, те, что оживила дочь, отец забрал себе.

Он отнял кусочек души у дочери, но тот на его великолепной кукле не прижился. Кукла осталась мертва, а кусочек души потребовала себе Эбигейл. Дочка же  после операции позабыла, что это она изготовляет живых кукол, а не отец ее. Он сказал – это его творения, и дочь, лишенная памяти, обокраденная собственным отцом,  в очередной раз поверила.

А еще родилась сказка о противном Зеркальщике, которые завидует Кукольнику, повторяет за ним, словно отражение в зеркале, но делает плохие, жадные и хитрые куклы, которые обворовывают людей по ночам. Так старый Кукольник мстил более талантливой, чем он, дочери, заставляя ее возненавидеть себя саму.

Как это странно – свои грехи приписывать тому, кого обманул и обворовал…

Старик метался, в ярости все проклиная, всех ненавидя и сгорая от бессилья. Сколько б он не лгал, чтобы ни говорил дочери, правда была одна: дочь была талантливее и могущественнее его. Ее творения жили, а его – нет. И это жгло душу Кукольника. Он не мог смириться с тем, что вынужден лгать, изворачиваться и присваивать чужие успехи, не имея своих.

И из его слез зависти, гнева и изломанных, умерших  мечтаний, из всего самого грязного, низкого и мерзкого и появилась жизнь, которую он вложил в свое творение. В Жюли. Бедняжка не виновата, что родилась на свет такой. В нее просто не вложили ничего доброго. Вы своим присутствием оживили ее, Тристан, но ненадолго. Увы.

Жюли двигалась, говорила, мыслила, и Кукольник  думал, что этого вполне достаточно для того, чтобы его творение стало безупречным идеалом. Но кукла вышла ровно такой, какие чувства он в нее заложил: жадной, расчетливой, завистливой, тщеславной , хитрой, и ужасно бездушной.

Она совратила старика – о, похоже, он вложил в нее и свой едкий талант изворотливо и искусно лгать!  – и он полюбил ее, как женщину, хотя знал, что она всего лишь бездушная кукла, любящая блестящие побрякушки.

Она и надоумила его зарабатывать огромные  деньги, продавая живые сердца кукол…

Это был очень жестокий и страшный обман.

Девочка делала очередное живое сердце для куклы, а отец ее строгал саму куклу, огромную, в рост человека. Иногда это был ребенок, иногда – женщина, иногда – мужчина… Поэтому мне казалось, что он делал свою куклу долго, веками. На самом деле их было много, разных.

Кукольник находил богатые семьи, в которых недавно произошло несчастье, в которых умирал любимый родственник или молодая невеста. Он брался оживить их. Он изготавливал точную копию умершего, а в грудь вставлял сердце, живое, которое делала его дочь – тот самый оболганный, обокраденный Зеркальщик. Он разбивал маленьких друзей Софи, забирал их сердца, и вкладывал их в своих кукол и продавал.

А потом отец отнимал у дочери часть души, чтобы она все забыла и не могла никому рассказать об обмане и подлоге. И он думал, что мастерски замел следы, что не осталось никаких свидетелей, если б не одно «но»: куклы. Они на удивление окружающим не старели и не умирали. Более того – они вдруг начали вспоминать свое прошлое и болтать, что оживлял их вовсе не старик, а молодая девушка  – Зеркальщик.

Это взволновало старика. Его тайна могла раскрыться, и само по себе это было бы полбеды. Самое страшное для него –  это то, что он мог бы лишиться славы, а люди начали бы восторгаться не им, а его дочерью.

Этого он допустить не мог! Ему казалось, что лучше смерть, чем забвение и позор. Но только смерть он не себе готовил.

…Он тогда совершил первое убийство, хотя применимо ли к кукле такое понятие? Разбил одну болтливую бедняжку и украл ее сердце. Но кукол было много. И замолкала одна – тотчас же начинала говорить другая. Они говорили об обмане и подлоге.

Вот тогда Кукольник и его Кукла решили истребить все магические творения. Собрать все сердца.

Но Кукольник хотел закрыть им всем рты – а Жюли хотела иного. Она хотела жить, да и за себя опасалась. Вдруг создатель и ее приговорит? Он стал опасен для нее. Поэтому она выжидала момент,  подыскивала способ избавиться от него.

Маленький паж, тот, что в шкатулке… именно он хранил всю историю, от начала до конца. Он помнил всех кукол по именам, он знал, какое сердце кому досталось.

После очередной пытки, долгой болезни и выздоровления он все рассказал  мне, напомнил о каждом случае, когда отец со сладкой улыбкой являлся ко мне и говорил: «Ну что, Софи, готова ли ты сотворить чудо?», и о последствиях, что наступали после того, как я отдавала часть своей любви и души новому творению кукольника. Паж помог мне связать воедино мои странные болезни и потерю памяти.  И я решила мстить за себя, за свой талант, на котором наживались мерзавцы, за свою изрезанную душу, за свое разоренное королевство кукол.  Я ведь кукольная принцесса Софи, – она чуть улыбнулась. – Я заколдовала, спрятала мастерскую. Я призвала демонов, чтобы они охраняли оставшихся кукол и не выпускали отца из мрака. Он заслужил это наказание, он должен был бродить в темноте, в одиночестве, до конца своих дней!  Но Жюли стащила у меня перстень, подчиняющий демонов, а я сама отрезала все свои воспоминания.

Глава 14

– Какая ужасная история, – произнес Тристан задумчиво. Его белоснежная рука лежала на его груди, улавливая стук его сердца, к которому инквизитор прислушивался с изумлением. – Спасти умирающего младенца и при этом едва не погубить своего ребенка!.. Поистине, великое и ужасное бродят рука об руку.

– Я спас тебя!! – прокричал старик, трясясь от ужаса, потому  что врать в лицо инквизитору он действительно опасался. А вот изворачиваться, пытаясь спасти свою шкуру – нет. – И я пытался все исправить!

– Исправить? – гневно выкрикнула Софи. – По-твоему, перебить несчастных, невинных магических созданий – это все исправить?!

– Это неправильно! – прорычал старик, пытаясь придать себе вид борца с нечистой магией. – Никому не дозволено пробуждать жизнь, кроме магии! Это грех – мнить себя выше всех людей, и грех – притворяться живым, когда ты… вещь! Кукла! Я всего лишь хотел, чтобы все куклы сделались теми, кем и являлись – игрушками без мысли в глазах! Хотел собрать все магические сердца и похоронить навсегда тайну оживления!

– Вместе с кукольными сердцами вы собирали весьма живые, – напомнил Тристан. – Например, сердце моей жены. И мое собственное – Жюли ведь его хотела себе?

– Хотела вставить себе в грудь и ожить! – подал голос Густав. – Я сам слышал!

Старик в алом плаще затравленно оглянулся на насупившегося мальчишку с черным мечом.

– Ах ты, мелкий ублюдок, – прохрипел он.

– Потише на поворотах, Кукольник, – осадил его Тристан. – Ублюдок здесь только я, не так ли? Итак, ты хотел убить меня? Но я человек. Живой человек. Я родился им. И жена моя была человеком. Матерью. Твои приспешники убили беззащитную женщину и оставили ее дочь сиротой.  Это, по-твоему, благе дело во имя светлой магии?

– Но твое сердце тоже оживлено черной магией! – напомнил  злобный старик. – И его надо было бы уничтожить первым!

Тристан усмехнулся.

– Но?.. Почему же не сделал то, что задумал? Руки коротки?

Старик метнул гневный взгляд на черный меч, который теперь с готовностью сжимал Густав.

– Ты рос негодяем и эгоистом, Тристан! Уж признай это! Я долго следил за тобой, когда ты был просто королевским бастардом, и когда стал инквизитором. А когда ты стал демоном, мое сердце едва не разорвалось от боли и стыда! И это сотворил я! Я дал тебе второй шанс, вторую жизнь, я вложил силу в твои руки! Как же мне не желать убить тебя? Как же мне не желать уничтожить сосуд греха и порока, который я создал?!

– Я жил свою жизнь, старик, – глухо ответил Тристан. – И она была нелегка и не проста. Но за все свои грехи я ответил. И от наказания не бегал.

– Но он изменился! Изменился! Он вырос, повзрослел, стал мудрее! Он самый сильный человек на свете, но он не озлобился, и власть ему не затмила разум! Он никого не казнит просто так! Мой папа, – яростно выкрикнула Китти,  не выдержав потока оскорблений, который старик щедро отвешивал в адрес Тристана, – самый добрый, самый смелый и самый справедливый защитник людей! Он служит им! Он готов умереть за любого, и за каждого! И он никогда, – эти слова она выкрикнула с особой яростью, – никогда не делал больно своим дочерям, чтобы выглядеть сильнее их! Он никогда не калечил их и не ломал их дар! Он не выворачивал им пальцы, чтобы ни не превзошли его в магических талантах! Он никому не завидовал! Его сердце не золотое – оно самое живое, самое доброе и любящее!

– Это не талант и не дар, – взревел старик, брызжа слюной. – Это проклятье и бездонная кладезь грехов!

– Закрой свой рот, злобный поганый старикашка! – рыкнула Китти утробно и страшно, выступив вперед и вскинув руку, словно для пощечины.

Но ее ладонь не коснулась щеки старика; тонкая игла, зажатая в ее пальцах, безжалостно и точно ударила старику в нижнюю губу, побила ее, скрежетнула по зубам и выскочила в верхней губе, аккурат под белой щеточкой усов. Вторая рука девчонки в подаренной королем перчатке ловко щелкнула над лицом перепуганного старика пальцами-ножницами, и Китти так же молниеносно отпрянула, недобро усмехаясь.

Всего один стежок, но рот старика сросся точно посередине, и старый маг в гневе  мычал, тыча пальцами в лицо, в сшитые губы.

– О, какое великолепное решение, – усмехнулась Софи, наставляя на отца свою волшебную палочку. – Он теперь не может говорить заклятья, а значит, нам легче будет с ним справиться! Вы же согласны, Тристан, что этот лицемерный праведник заслуживает самого сурового  наказания?

– Достоин смерти, – глухо ответил Тристан, выпуская из рукава жезл. – Как жаль, что приходится поднимать руку на того, кто когда-то спас мне жизнь…

Старик мычал, стараясь разлепить сшитые губы, но не мог. В руках его была волшебная палочка, но, кажется, она не слушалась старика, не понимая ни слова из того, что он говорил.

Тогда старик выпустил ее из рук и выхватил из-под полы алого длинного плаща меч, тонкий, блинный и тоже черный.

– Помнится, такие мечи мой папаша раздаривал новоиспечённым аристократам, – усмехнулся Тристан, глянув на направленный не него  клинок, пляшущий в дрожащих пальцах. – Ну, старый Кукольник, покажи, насколько ловкие у тебя руки!

Густав, ни слова ни говоря, перекинул черный меч Тристану, и тот не без щегольства отсалютовал старику, звучно вспоров воздух клинком.

Старик с яростным мычанием напал на Тристана, замахнувшись на него своим мечом, и по инерции пролетел вперед, когда ловкий Тристан уклонился – и врезал мечом плашмя по заднице старику.

Тот выгнулся, танцуя на цыпочках и тараща мгновенно налившиеся кровью глаза.

– За Софи, – пояснил свой поступок Тристан. – Она натерпелась от тебя намного больше.

Старик обернулся к Тристану и снова набросился на него. На сей раз атака удалась, его меч, подгоняемый неслышным магическим заклятьем, был быстр и опасен, но не надолго.

Тристан, поймав его клинок, заблокировал его, зажал гардой, и с силой пригнул вниз, потянул старика за руку, заставляя его склониться перед собой. Старик яростно дергал рукой, стараясь высвободиться, но Тристан, почти не замахиваясь, врезал ему тяжелую плюху прямо в висок, еще и еще, пока глаза старика не сделались мутны и бессмысленны. Кукольник обмяк, ноги его подогнулись, он упал, тяжело дыша, и его меч задребезжал по полу, заваленному осколками.

– Волшебной палочкой было б надежнее, – заметил Тристан, яростно ударив каблуком по мечу соперника, высоко, у самой гарды. Удар был не самый сильный, но меч отчего-то переломился  с музыкальным звоном, будто благословение старого короля-Зимородка покинуло Кукольника. – Но вы все покупаетесь на старую сказку о том, что я никчемный фехтовальщик. Старик, триста лет прошло! Ты правда думаешь, что за это время я ничему не научился?!

Меч Тристана взвизгнул, распарывая воздух, и старик заверещал, зажимая ладонями кровоточащий рот, потому что самым кончиком остро отточенного меча он рассек сшитый рот старика, и сделал это так ювелирно точно, словно Тристан резал аккуратно, самым острым и тонким лезвием на свете.

– Ну пап! – с досадой воскликнула Китти. – Рот-то зачем ему расшил?!

– Я не убиваю беззащитных, – ответил Тристан кровожадно, наступая на старика.

– Иногда в благородство играть опасно, – заметила Софи.

– Я не играю, – отозвался Тристан.

Он подошел к старику вплотную, его черный меч, откинув алую полу плаща, перебил цепочку, на которой висела волшебная палочка, и откинул ее прочь, словно ядовитую змею.

– Целуй, – грозно произнес Тристан, протягивая руку Кукольнику. – Ты спас мне жизнь, и за это уйдешь легко.

Кукольник затравленно глянул на протянутую ему белоснежную кисть с тонким золотым кольцом на безымянном пальце.

– Лучше драться и умереть, – с ненавистью прошепелявил он окровавленными губами, с ненавистью глядя на Тристана, – чем это унижение!

– Унижение? – высокомерно произнес Тристан. – Короли считали это честью.

– Я не король! – выдохнул старик с таким презрением, как будто в том, чтобы быть королем, было что-то дурное и постыдное.

– Тогда ты умрешь как бык на бойне, – произнес Тристан, и его черный меч безжалостно ткнулся в грудь старику, отыскивая место, где быстро и испуганно билось живое сердце.

Но он не успел нанести удар. Старик, извернувшись, как змея, выкрикнул какое-то мудреное заклятье, отразившееся от стен многократно и загремевшее, как далекий обвал в горах. Черная сфера накрыла его и Тристана, и, вероятно, недоброе волшебство разорвало бы обои, если б не Софи, все это время держащая палочку наготове.

Белая вспышка разорвала чернильную темноту нечистого колдовства, охватила Тристана, укрыв его от губительных черных лучей, и старик взорвался один, разлетелся на алые тряпочки, словно хлопушка с конфетти на празднике.

– Вы чертовски неосторожны, Тристан, – выдохнула Софи, опуская волшебную палочку. – Каким образом вы живы до сих пор, с вашей странной и неуместной тягой к справедливости?!

– Черная магия влюблена в меня и бережет, – ответил Тристан, отступая от места казни.

– Влюблена, как самая глупая, самая слабая и самая влюбчивая из женщин, – отметила Софи.  – Кажется, она же вас и ревнует, не позволяя вам долго быть с другими женщинами.

Тристан пожал печами и вложил меч в ножны.

– Густав, – произнес он будничным тоном. – Дело, кажется, раскрыто. Всех демонов мы отправили в ад, мост закрыли, наказали похитителей сердец  и выручили мадам Софи. Нам больше нечего делать в этом городе. Так что будь так добр, раздобудь лошадей, и мы отправимся в столицу.

Софи хитро прищурилась.

– А я? А как же наказать меня, страшную и коварную ведьму? – произнесла она вкрадчиво.

Тристан мельком бросил на нее взгляд.

– Оправдана, – сухо ответил он. – У Ордена есть дела поважнее, чем возиться, наказывая ведьм за то, что они хитрыми способами избавляются от неугодных любовников, отправляя их…

– На смерть, – угодливо подсказала Софи. – И что значит – у Ордена?..

Тристан задумчиво поскреб в затылке.

– Я долго был один, – ответил он. – Всякие дураки начали называть себя инквизиторами, пачкая при этом руки об взятки. Думаю, пришла пора напомнить всем о том, что такое настоящий инквизитор, слуга магии. Самый необычный в мире Оборотень, самая искусная Швея и старый, консервативный инквизитор – по-моему, это отличная команда.

– Ваша милость, – проныра-оборотень заглянул в разбитое окно, – лошади, как вы велели, готовы. У мисс Жюли отличная конюшня!

– Ну, нам пора, – произнес Тристан.

Он не стал прощаться, не стал обнимать Софи. Склонив голову, с силой сжав рукоять своего меча, он быстро прошел мимо нее, словно отчаянно бросаясь в холодную воду, и ведьма лишь проводила его взглядом.

Китти последовала вслед за отцом так же молча, но выразительно глянув на Софи.

Во дворе Густав подвел Тристану самого черного и самого злого, горячего жеребца.

– Если вы с ним не совладаете, то и никто не совладает, ваша милость, – сказал он, еле сдерживая храпящего коня, раздувающего алые ноздри. – Это же чистый демон.

– Так и назову его, – сказал Тристан, поглаживая блестящую шерсть коня.

Он взлетел в седло одним движением, и конь, почуяв твердую руку, покорился, как младенец.

Китти галантный оборотень подставил ладонь под ножку, чтоб помочь сесть в седло.

Софи выбежала из дома, не в силах отпустить Тристана просто так, без последнего «прости».

– Тристан, подождите!

В этот миг в ее душе шевельнулись воспоминания прежней, милой и робкой, Софи. Ветер, поднявшийся к утру, рвал ее волосы, и жемчужно-серый свет стирал тени с лица инквизитора.

– И ни слова мне? – требовательно произнесла она, глядя снизу вверх в его глаза и сжимая кулаки. – Теперь-то мне никто не убивал память, не отрезал куски от души. Я все помню. После всего того, что между нами было…

Она смолкла, и Тристан усмехнулся. Он глянул куда-то вперед, в рождающийся яркий рассвет, в будущее, и, чуть натянув поводья, спросил:

– Вы с нами, Софи? С нами?

***

…Орден Тристана, новый, совсем небольшой, мчался вперед, навстречу приключениям. Восходило ослепительное солнце, ветер свободы бил в лицо Тристану, а впереди на их пути океан подставлял под лучи солнца золотящуюся шкуру.

Конец