Текст книги "Останься со мной (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава 10. Акула
– Лера! Постой, нужно поговорить.
Миша выслушал вести об угрозах рыжего Фреда очень спокойно, даже, как показалось Лассе, с пренебрежением.
– Решим этот вопрос, – сухо ответил он, и Лассе подумал, что Миша очень занят и, скорее всего, с ним рядом сейчас какой-то серьезный человек, слова которого намного важнее, чем Лера. Мише было бесполезно что-либо говорить и доказывать – это Лассе знал точно. А потому не стал приставать со своими мыслями, подозрениями. В конце концов, можно все решить самому.
Девушку он выловил у здания ВУЗа. Ожидать почти не пришлось – она появилась в группе студентов, оживленная, смеющаяся, и Лассе сам не заметил, как до боли сжал кулаки, как ногти впились в ладони… На чистом личике девушке не было ни намека на слезы, на мучительные размышления, на воспоминания – сколь приятные, столь и гнетущие.
«Спокойно, – самому себе велел Лассе, легко выскакивая на тротуар из необъятных недр черного зловещего авто, и неспешно надевая солнцезащитные очки, пряча за ними глаза. В отличие от Леры, все его переживания, бессонная ночь, мучительная, разрывающая, так некстати приключившаяся любовь были красноречиво выписаны в его покрасневших глазах. И ему сейчас не хотелось, чтобы Лера заметила их и посмеялась. Не хотелось чувствовать себя перед нею неуклюжим мальчишкой, которого отшивает девушка. – Как бы там ни было, мне сейчас нужно думать о ее безопасности, а не… о чем попало. Просто бизнес. Какие-то вопросы я могу решать и без указания Миши. В конце концов, у меня и самого голова есть на плечах».
– Нужно поговорить, Лера, – негромко окрикнул он девушку, и та, услышав его голос, вздрогнула, обернулась, явно напугавшись. В ее ярких глазах отразился он сам – зловещий, высокий, черный, подчеркнуто-опрятный, – мордовороты с непроницаемыми лицами за его спиной… Меньше всего он хотел бы, чтобы Лера увидела его таким, да еще и перчатка… одна из перчаток не выдержала удара, тонкая кожа лопнула по шву, и Лассе поспешил ее снять, но вышло еще хуже: под нею были сбитые, кровоточащие костяшки, и Лера смотрела на его руки уже с самым неподдельным испугом.
– Лера, мы забрали твои вещи из номера, – произнес Лассе, пряча руки за спину, и по лицу девушки скользнула тонкая торжествующая улыбка. Она поняла природу происхождения этих ссадин. – И тебя… тебя нужно подвезти до дома Михаила Александровича. Он приглашал тебя в гости.
– Так это тебя он послал за моими платьицами? – произнесла Лера, приближаясь к Лассе бесстрашно, улыбаясь так нахально, что притихшая стайка студентов, вместе с которой Лера вышла из здания университета, оживилась, загомонила снова, обсуждая Лассе и его свиту.
В глазах Леры танцевали лукавые бесенята; она смотрела на мужчину, и тому казалось, что ее насмешливый взгляд прожигает его насквозь, отчего его корчило, как в огне. Да, быть на посылках, подбирать трусишки и маечки за юной студенточкой, родственницей босса – не самое почетное занятие, но Лассе проглотил и эту насмешку, и хохотки студентиков – тоже. В конце концов, сопляки не стоили его внимания вообще. Пусть смеются.
Вот смех Леры… это было обидно. Обидно до дрожи, но Лассе напоминал себе, что он тут не затем, чтобы выяснять отношения. Нет. Тут дело; прежде всего дело.
– Поедем,– вместо ответа мягко произнес он, ненавязчиво взяв ее под локоть, и Лера снова глянула на его сбитую руку.
– Не трогай меня! – выпалила она яростно, отпрыгнув от него. – Бандит! Головорез! Все привык решать силой?!
– Не говори глупостей, – голос Лассе слегка повысился, он снова поспешно спрятал руки за спину. – Я всего лишь поранился. Лера, послушай, не будь ребенком. Прислушайся к доводам здравого смысла. Тебе лучше поехать со мной. Я провожу тебя. Может быть не безопасно…
– Я давно уже не ребенок! – выкрикнула Лера, отступая от Лассе. В ее ярких глазах сверкнул гнев, она едва ли ногой не топнула, и ее губы скривились так, словно она вот-вот разрыдается. – И нечего опекать меня! Что ты за мной таскаешься?! Дядя Миша сказал – вся Москва моя, гуляй где хочешь! Понял? Не нужна мне твоя опека! И вообще, отстань от меня! Сегодня, – улыбка Леры стала злой, нехорошей, – меня есть кому защитить!
Она с преувеличенной веселостью обернулась к поджидающим ее студентам, подбежала к одному из парней и повешалась на его шею, поглядывая через плечо на Лассе – видит ли? Смотрит ли? Ревнует ли?
Лассе сдержал гнев и сохранил невозмутимое выражение лица с очень большим трудом, хотя, казалось, щеки его воспламенились от злости и стыда. Хорошо, что надел очки… не то не одна Лера увидела бы, как от ярости его серые глаза стали просто белыми. Девчонка нарочно его провоцировала, злила, издевалась. Да еще и посматривала – а сильно ли ее слова ранят его? Но не думать, не думать об этом… просто довести дело до конца. Он здесь по делу. По велению Миши.
– Едем, – чуть настойчивее произнес он, но Лера бесшабашно тряхнула волосами.
– Черта с два! – ответила она зло и весело. – Ни за что! А тронешь меня – я скажу дяде Мише, что ты его ни во что не ставишь! Он мне разрешил! Ты кто такой, чтобы его не слушаться! И вообще, – она еще страстнее обняла парня, прижалась к нему, – у нас сегодня вечеринка, а ты нас отвлекаешь. Уходи!
* * *
У Миши дома было тихо и темно.
Лассе с немногочисленными пожитками встретила Анька, кутающаяся в большую белую шаль.
– Что?! Не пошла с тобой?! – зашипела она, выслушав быстрый рассказ Лассе. Она говорила шепотом, словно боялась резкими словами потревожить чей-то покой, и Лассе стрельнул глазами в сторону двери, из-под которой пробивался золотистой полоской свет. – Вот же засранка! И мне на звонки не отвечает…
– Что Михаил Александрович? – поинтересовался Лассе. В вечерней тишине было слышно только как топают детские ножки, и скоро дверь раскрылась, и в темноту прихожей выкатилась Мишель.
– Плохо, – кратко бросила Анька, наблюдая как дочь с тихим радостным писком карабкается Лассе на руки, как чмокает его с обожанием в нос.– Ой, блин, он так орал, так орал… Он звонил Люси, и, кажется, она попыталась ему наврать. Что, мол, все отлично. А сама даже адреса не знает, где Лерка жить должна, опекунша, блин. Начала что-то блеять про Фреда, мол, жених с ней, он о ней позаботится… Словом, папу давно так на наеб… не обманывали. Проорался, лежит в кабинете с головной болью. Сказал – весь город на уши поставит и сожрет без соли, если что. А эта вертихвостка…
Анька скривилась. Видимо, позабыла, как сама вертела хвостом совсем недавно.
– Вот, смотри, – мрачно продолжила она, копаясь в своем телефоне. – Веселится она. С какими-то мажорами… вот же засранка!
Старый добрый Инстаграм Леры пестрел свежими фотографиями. Веселящаяся компания распивала напитки – судя по веселым огонькам, пляшущим на поверхности жидкости, вполне серьезный алкоголь, – танцевала и вела себя в точности так, как ведут вчерашние дети, сегодня вступившие во взрослую жизнь.
Перебирая яркие снимки с улыбками, с чужим счастьем и весельем, Лассе ощутил, как у него предательски защипало в глазах, и поспешил отдать телефон Аньке. Его рука, обнимающая прижавшуюся к нему малышку Мишель, чуть дрожала, и девочка, почуяв его дрожь, обхватив его ручонками за шею, снова чмокнула его в нос, теплыми ладошками отерла щеки, серьезно заявив:
– Лассе хороший. Не плачь!
Лассе рассмеялся, качая ребенка на руках, хотя больше всего ему сейчас хотелось выпустить пар, выместить свое разочарование и боль, колотя во что-нибудь кулаками, снося кожу еще больше, до тех пор, пока адреналин не в состоянии будет заливать боль. Развеселая жизнь Леры, куда ему был вход закрыт, почему-то показалась ему последней каплей, сокрушительным пинком, которым девушка выкидывала его за двери. Там, среди близких ей людей, среди ее смеющихся счастливых друзей, ему места нет. Да и вообще нет ему места в ее жизни.
«Дурак-то, – подумал Лассе с усмешкой.– Ну, как же меня угораздило?! Вроде, стольких баб перевидал, а тут попался как мальчишка… и все ради чего? Чтоб надо мной посмеялись?»
Вслух он ничего, конечно, не сказал. Поцеловав Мишель, он передал ее матери, отступил к дверям.
– Устал я, Ань, – произнес он совершенно искренне. – Поеду домой…
– Давай, – уныло отозвалась Анька. – Если что…
– Я на связи, – машинально ответил он.
* * *
Город зажигал ночные огни, когда Лассе, наконец-то, добрался до своего авто и привычно опустился на водительское сидение. В голове и теле была какая-то странная, пугающая легкость и пустота, словно часть его души вырвали, и он еще не привык к этой легкости, как калеки не сразу привыкают к тому, что ноги или руки нет.
«Да в самом деле, – думал он, вздыхая, встряхиваясь от гнетущих мыслей, – что между нами могло быть общего? Ну, серьезно – она и я? Надо было с самого начала понять, что это все несерьезно. Да и мне… мне это совсем не нужно. Любовь, чувства – это все делает уязвимым, беспомощным. Раскисаю, делаюсь сентиментальным».
Мимо неспешно проплывали расцвеченные ночными огнями дома, витрины, и Лассе заглядывал в них с каким-то изумлением. Всюду были люди, кипела ночная жизнь, в ночных клубах веселье только начиналось, а он был один, отрезанный от шума, веселья и ритма большого города. Странно; раньше он не замечал этого одиночества, этой гнетущей ненужности. Отчего же заметил сейчас, вдруг?
Он почти подъехал к дому, когда завозился в кармане телефон. Кое-как выловив его, Лассе ответил не глядя, и из трубки раздались сдерживаемые рыдания.
– Лассе,– выла Анька, – эта малолетка укуренная доигралась! Лассе!
На миг ему показалось, что он ослеп, дорога перед глазами потемнела, и машину заметно тряхнуло, когда он едва не наехал на бордюр.
– Аня, – стараясь дышать спокойно и глубоко, произнес он, обретая способность видеть, понимать. Волна адреналина схлынула с его разума, и Лассе понял, что вместо того, чтобы свернуть во дворы, он сворачивает по кольцу, и нажимает на газ, несется, летит обратно, хотя еще не знает, куда надо ехать! – Что произошло?!
– Лассе, она звонила, – шмыгая носом, ответила Анька. – Господи… они там напились, начали приставать… порвали на ней одежду… Она сидит в комнате, заперлась, воет… Забери ее!
– Анри не может этого сделать? – машинально спросил Лассе. Сейчас ему не хотелось встречаться с Лерой; не хотелось видеть страх в ее глазах, не хотелось объятьями ее успокаивать – и вместе с тем хотелось этого до дрожи, до боли, почти до собачьего скулежа! Позабыв о своей гордости, о правильных мыслях, обо всем, просто прижать ее к себе и стать хотя бы на десять минут самым близким ее человеком.
– Лось в Хельсинки! – заорала Анька. – Утром проводила! Ты сам ему билеты!.. Черт… папа узнает – он нас всех убьет!
– Хорошо, – так же спокойно, преувеличенно спокойно, ответил Лассе. – Не волнуйся. Диктуй адрес, я ее заберу.
* * *
Несмотря на то, что он сейчас собирался делать, Лассе все же включил диктофон и положил его в карман на груди – так, чтобы все происходящее записывалось. Ему не впервой было говорить и одновременно бить морды; более того – работающий диктофон делал его одновременно осторожнее и злее. Он начинал говорить очень правильные вещи и делать – совсем не правильные. То, что нужно. Из нарезки этих разговоров потом можно будет сделать компромат, если что. Судя по обстоятельствам. У дверей квартиры, за которой ритмично гремела, пульсировала музыка, он, не долго думая, натянул перчатки снова – и порванную тоже. Позвонил – долго, настойчиво, – прислушиваясь к шагам за дверью. Ему открыли не сразу, но все же открыли, и он протиснулся в квартиру прежде, чем нетрезвый мальчишка, видимо, хозяин хаты, сообразил, что этого чужака он не знает.
– Э, – промычал он нетрезво, покачиваясь на длинных худых ногах. – Чо надо?
– Мне нужно забрать Леру,– очень вежливо и отчетливо произнес Лассе. За дверями комнаты слышалась музыка, хохот, но его обострившийся слух не вычленял среди прочих голосов голоса Леры.– Она звонила и просила ее увезти домой. Могу я пройти и забрать ее?
– Да пошел ты, – ругнулся пьяный юнец. У него были омерзительно пьяные глаза, бессмысленные, почти безумные, как у умалишенного. – Это моя квартира! Делаю тут что хочу! Я тебя не звал! Пошел ты нах!..
Мальчишка выблевал пьяным ртом это ругательство и расхохотался.
– Я эту Леру поимею, – бормотал он, – во все дырки. Она мне должна, понял?
– Сколько она должна вам денег? – все так же отчетливо произнес Лассе, несмотря на то, что ярость уже затопила его по самую макушку. Но время спускать своих демонов еще не пришло. – Я все возмещу. Только назовите сумму.
– Затолкай свои деньги себе в зад! – выкрикнул юнец, пошатываясь. – Она расплатится своей писькой, понял?
Удар Лассе, короткий, без замаха, но хлесткий и сильный, в который он вложил силу всего своего тела, в секунду уложил наглеца на пол, и тот упал, замолкнув и раскинув руки, удивленно раскрыв рот.
– Понял, понял, – проговорил Лассе, переступая через него, чувствуя, как звереет и заводится от запаха крови.
В комнате было накурено, темно, по стенам метались огни импровизированной светомузыки, в углах обжимались парочки. Лишь у одной из дверей колдовали трое парней, крутя и дергая ручку, и Лассе сообразил, что Лера окопалась именно там.
Лассе, не долго думая, зажег свет, и парочки, щуря глаза, привыкшие к полумраку, огрызались словно вампиры, вытащенные на солнце. Музыка стихла, и троица, пытавшаяся взломать двери, обернулась к Лассе.
– О, – произнес кто-то во внезапно наступившей тишине, – это тот бандюк, который Лерку караулил.
Несколько человек потрезвее, понимая, что дело приобретает нехороший оборот, поспешили покинуть комнату и Лассе услышал, как в прихожей, за его спиной, вскрикнула девушка. Видимо, обнаружили незадачливого хозяина квартиры. Тем лучше.
Лассе чуть качнул головой.
– Я не бандит, – произнес он, красноречиво при этом поправляя перчатку. – Я юрист. Хороший знакомый родственников Леры. Она звонила домой, назвала этот адрес, – Лассе многозначительно обвел взглядом притихшую молодежь. – Просила забрать ее и отвезти домой. Могу я это сделать? Пожалуйста.
Вежливые слова жгли ему язык. Мало того, что ему просто хотелось налететь на замерших у дверей ублюдков и разбить им морды несколькими ударами – эти тощие сопляки наверняка и драться-то не умели, – так еще и Лера наверняка слышала, как он униженно произносит эти правильные слова. Вот же черт!.. Но не поддаваться эмоциям. Не сметь! Несмотря на то, что адреналин топил его с головой, заставлял сердце колотиться так, что все присутствующие, наверное, его слышали.
– Слышь, ты, юрист, – отвязано произнес один из взломщиков. – Лерка девочка взрослая. Она сама так сказала, – троица гнусно расхохоталась. – И она нам задолжала. А долги надо возвращать!
Лассе от злости сжал губы так, что они побелели, стали тонкими, узкими и злыми. Лера, храбрясь, стараясь кому-то что-то доказать, видимо, многое наобещала, наболтала… глупая девчонка!
– Пожалуйста, – уже зло повторил Лассе, делая шаг вперед и глядя исподлобья. – Как юрист, я могу сказать, что вы поступаете, мягко говоря, неправильно. Это уголовно наказуемо.
– Слышь, юрист, – храбрясь перед дружками и оставшимися девицами, произнес все тот же смелый задира. – Ну хочешь, расчехляй жопу сам. Рассчитаешься вместо Лерки. Бисексуальность нынче в моде!
А вот тут надо диктофон выключить, ибо дальше – не для прокурорских ушей. Лассе чувстввал, как от злости почти сходит с ума, нажимая эту чертову кнопку – и развязывая себе руки. Компания было расхохоталась разнокалиберным хохотом, но один хлесткий удар и грохот упавшего тела прервали этот смех.Мальчишка попытался защищаться, и Лассе с почти садистким наслаждением врезал ему еще и еще, разбивая в кровь юное лицо, нанося удары молниеносно. Али обзавидовался бы...
– Я спрашиваю, – рычал Лассе сквозь зубы уже яростно, переступая через растянувшегося без сознания подонка, буравя злыми глазами струхнувших юнцов, оставшихся без предводителя, – я могу ее забрать?! Не слышу ответа, пи...ры!
Хотелось бить еще и еще, но Лассе понимал, что слишком много насилия в этом случае может вызвать вопросы к нему. Пока что достаточно; в самый раз – хотя перчатка лопнула совсем, и он ее просто стащил, сунув в карман.
Один было кинулся на Лассе, вопя, нелепо размахивая тощими руками, но тот просто ухватил его за волосы, и крутанув, как чурбан, послал лицом прямо в запертую дверь. Мальчишка забулькал, захрипел, медленно сползая на пол и зажимая руками сломанный нос, а Лассе, отпихнув его ногой, подступил к третьему, самому последнему.
– Так я могу забрать ее, – зло зашипел он мальчишке в лицо, – или ты расчехлишься, и мы поиграем в модников? Я тебя так отымею, говнюк, что тебе даже слово "жопа" будет приносить боль! Ты что думаешь, дяденька пришел шутить?
– Да я-то тут причем, – в панике выкрикнул тот. – Она там заперлась изнутри!
– Закрой пасть свою, сопляк, пока я тебя не накормил твоими же зубами! – прорычал Акула. – Построй мне тут невинную овечку! Стучи, – кратко велел он. Оставлять отпечатков пальцев он не хотел.
Мальчишка в панике забарабанил по дверям; Лассе прислушался и уловил тихий шорох. Ага.
– Лера, – негромко позвал он. – Это я, не бойся. Я приехал за тобой. Я увезу тебя домой.
– А они?.. – тихо отозвалась Лера. Ее голос дрожал и срывался в рев, и Лассе уничтожающе глянул на мальчишку, да так, что тот отшатнулся, запнулся и едва не упал.
– Они не будут против, – отчеканил он. – Я договорился. Выходи.
Лера немного помолчала; затем Ласе услышал, как она двигает что-то тяжелое, чем подперла дверь с той стороны. Щелкнул замок, и перепуганная насмерть девушка вынырнула из темноты, стыдливо прикрывая обнаженную грудь скрещенными руками. Ей было ужасно стыдно, по обнаженной коже бежали мурашки, и она и глаз не смела поднять на Лассе.
Ее вид – растоптанный, уничтоженный, униженный, – словно ножом полоснул по сердцу Лассе, тот не заметил даже, как вытряхнул перепуганного, почти не сопротивляющегося мальчишку из пиджака и накинул одежду на плечи девушки, на ее согнутую спину. Только сейчас ему на глаза попались обрывки ее блузки. Истоптанные, они валялись на полу, под ногами, и одним из лоскутков мальчишка зажимал свой разбитый нос. Лассе на миг даже зажмурился – как ему хотелось отметелить их всех, растоптать пальцы, которые смели касаться Леры, разбить лица, которые смеялись, когда ее… ее…
– Ты как, – произнес он, чуть сжимая ее плечи. Она подняла на него испуганные глаза, которые были сухи, совсем без слез, и едва слышно ответила:
– Все хорошо… Они не… не успели.
Она не вынесла напряжения, кинулась ему на грудь, рыдая, и несколько раз крепко, истово благодаря, поцеловала его окровавленную руку со сбитыми костяшками.
– Аку-ула, – выдохнула она, когда он прижал ее к себе, сжал ее затылок,– прости меня… я такая дура, Акула!
– Ничего, – ответил он, укачивая ее, увствуя, как растекается, сползает с плеч напряжение, и наступает благодать, горячая, живая, согревающая сердце глупым, о такимоглушительным счастьем. – Это ничего! Поехали домой, Лера.
Глава 11. Дома
– Аня, все в порядке. Она со мной. Ничего страшного не случилось.
Ничего страшного!
Говоря об этом, Акула чувствовал, как у него мозг воспламеняется от одной только тени мысли, что кто-то мог тронуть Леру. Его Леру! Пускай сама она это отрицает, пускай пытается вести себя дерзко, вызывающе, но пока с ней рядом нет никого, она его. Его, Акулы, женщина. Такая юная, такая наивная и глупая, но такая красивая, с самыми роскошными бедрами, с самым бархатным животиком, с самой тонкой, гибкой спинкой… его.
Вести машину, разговаривать по телефону и одновременно с этим просто гореть от адреналинового пожара в крови – это была та еще задачка, и поэтому Акула сбросил скорость. Сейчас главное – взять себя в руки. Успокоиться самому, чтоб его нервозность не передалась Лере. Ей нужно успокоиться и отдохнуть, да.
– Сучка маленькая-а-а, – выла Анька в трубку с явным облегчением. – Папку в гроб загони-и-ит! Господи, Лассе – спасибо! Вот ото всей моей души – спасибо!
Прижимая телефон ухом к плечу, Акула слушал ее вой, зажимая в зубах сигарету и нашаривая зажигалку в кармане.
– У тебя такая же точно растет, – огрызнулся он, защищая Леру. – Юность, взросление… У тебя это все впереди. Надо было сыновей рожать, чтоб не переживать.
– Сыновей?! – взвилась Анька. – Таких, как вы с Лосем?! Особенно ты?! Да это вообще смерть!
– Это такая твоя благодарность? Ну, ладно, ладно, – Акула, наконец, сумел прикурить, хотя пальцы его все еще прыгали от напряжения и испуга. Он покосился на Леру, безучастно и безмолвно сидящую рядом с ним, отбросил зажигалку на панель управления, словно та жгла ему руки. – Все нормально. Мише скажи – я с ней. Никто ей ничего плохого не сделал. Я, правда, в квартирке распечатал пару носов…
– Сильно? – тут же по-деловому осведомилась Анька, мгновенно перестав выть.
– Сильно, – подтвердил Акула, вспоминая распухшие синие лица хозяина квартиры и его друзей. – Но есть запись, на которой они угрожают и предельно ясно обрисовывают свои намерения. Свидетели. Разорванная одежда.
– Подстраховался? – произнесла Анька почти с уважением.
– Как всегда, – подтвердил Акула. – Везти ее в полицию?
– Нет, не стоит, – протянула Анька, явно раздумывая. – Папа просто сделает так, чтоб они всей толпой из универа исчезли. Запись только скинь.
– Хорошо.
Дав отбой, Акула глянул на Леру. Та по-прежнему сидела безучастно и молча, закутавшись в чужой пиджак, и мужчина забеспокоился.
– Может, все же заедем в больницу? – спросил он. Лера обернулась, глянула в его обеспокоенное лицо потухшими, уставшими глазами.
– С чем? – произнесла она с вызовом. – С синяком на руке? Это все мои травмы на сегодня. Не считая психологической. Но на психологическую травму гипс не наложат, ведь так?
Она продемонстрировала посиневшее запястье, и Акула от злости скрипнул зубами, нервно завозился на месте, явно испытывая желание вернуться и накостылять щенкам сильнее.
– А ты что, – продолжила Лера, рассматривая мужчину так, словно видела его впервые. Голос ее потеплел, дрогнул, словно от сдерживаемого смеха, но в глазах заблестели слезы. – Ты что, правда… юрист?
Теперь наступила очередь Акулы удивляться.
– Ну, конечно,– подтвердил он. – А что не так?
– Хорошо дерешься, юрист Акула, – прошептала Лера. Слезы поползли по ее щекам, она расхохоталась сквозь рыдания, истерика ее накрыла с головой. – Я же думала, ты головорез дяди Мишин…
Дальше она не смогла говорить; испуг, стыд, боль – все выходило слезами, криком, рыданиями, Лера кричала и билась, словно Акула не спас ее, а похитил, ее хрупкие плечи вздрагивали, и она уже не обращала внимания на то, что пиджак распахнулся, и была видна ее голая грудь.
– Вот же черт! – рявкнул Акула, выворачивая руль и выныривая из потока машин, ныряя в спасительные дворы. Там он наехал на тротуар, остановился у первого попавшегося дома, и, бросив руль, крепко ухватил Леру за плечи, кое-как совладал с ней, обнял ее, прижав к себе, вслушиваясь в рыдания девушки.
– Прости, – выла Лера. – Прости меня! Я не хотела, я специально, чтоб тебя позлить… сначала с ними не хотела, а потом… нарочно, из-за тебя…
Вслушиваясь в ее сбивчивые слова, он прижимал ее к себе все крепче, целуя ее взлохмаченные волосы, забравшись под пиджак, поглаживал голенькую спинку, и в сердце его становилось тепло и спокойно.
– Я знаю, знаю, – тихо шептал он. – Ну, все, все. Все прошло, глупая моя девочка.
* * *
У Акулы дома было тихо, прохладно, и он засуетился, пробежав и собрав валяющиеся вещи – халат, полотенца, – прежде чем Лера увидит их. Но Лера, осторожно ступая, оглядываясь по сторонам и натягивая трофейный пиджак, все же увидела классический беспорядок холостяка.
– Давай, заходи, – Акула спешно закрыл за девушкой дверь, сетуя на слишком внимательных соседей. Завтра весь двор будет в курсе, что ночью Лассе притащил к себе очередную длинноногую красотку. Злые языки, конечно, скажут, что она была пьяная и полуголая… впрочем, плевать. – Я дам тебе свою какую-нибудь футболку… нет, халат. Впрочем, что выберешь сама?
Лассе запустил в волосы пальцы, явно смущаясь, словно ему было шестнадцать, и он привел девушку в отсутствие родителей.
– Душ? Примешь душ? Тебе нужно согреться и расслабиться. Хочешь есть? Я могу заказать что-нибудь…
Лера на всю эту бурную деятельность не ответила. Стащив с плеч пиджак, она в очередной раз вогнала Лассе в краску. Вид ее обнаженного тела неожиданно сильно взволновал его, ее маленькие, очень красивые груди, белоснежный, как сахар, животик – Лассе поймал себя на мысли, что ревниво отыскивает на них хоть след чужих пальцев, хоть крошечный синячок. Не находит, и понимает, что с удовольствием целовал бы ее остренькие темные соски.
«Утешал бы, как мог, – подвел итог Лассе, выдав Лере полотенце и проводив ее до ванной комнаты. – Так, что ж за мысли такие… Не до этого сейчас».
Но его тело говорило об обратном. Как раз очень «до этого». Наскоро переодевшись в домашнее – в мягкие тренировочные брюки, – он застилая постель – для нее, для Леры! – новой, свежей простыней, он понял, что и подушки он кинул две – для двоих, – хотя изначально решил, что в его постели Лера будет спать одна. И точка.
«Вот ей сейчас точно не до того, – уговаривал себя Лассе, расправляя шелковую простынь. Склоняясь и прижимаясь к ее прохладе животом, он понимал, что надо бы поскорее убраться отсюда, иначе она войдет и заметит его возбуждение.– Ей нужно успокоиться, поспать… Пожалуй, можно горячего чаю, согреться… прийти в себя…»
Он поднялся, обернулся – и вздрогнул, встретившись взглядом с глазами Леры.
Девушка, смущенно переступая с ноги на ноги, сушила длинные волосы полотенцем – и она была абсолютно обнажена. От горячей воды ее кожа стала розовой, глаза – ясными, соски налились кровью и темными пуговками манили к себе.
– Лера! – выкрикнул Лассе, моментально отвернувшись, встав к девушке спиной. От вида ее голенького животика и стыдливо сжатых стройных бедер у него в голове зашумело, а свободные брюки стали узковаты в паху.
– Ты дал мне только одно полотенце, – заметила девушка. Ее слова были дерзкими и нахальными, как и прежде, но он видел – ей стыдно и неудобно стоять перед ним так, абсолютно обнаженной. И все же она стояла; зачем-то она делала это, заставляя его маяться и погибать от желания.
– Возьми мой халат, – резко бросил Лассе через плечо. – Он там, на кресле.
– Где? – переспросила Лера, приближаясь к нему вплотную, так близко, что он почувствовал голой спиной жар ее нагретой кожи.
– Лера! – погибая от сладкой муки, с досадой произнес он, не смея обернуться. – Ну, что ты творишь!..
– Что я творю?
Ее горячие ладони скользнули по его бокам, по его животу, девушка прижалась к нему горячей грудью, прильнула мягким соблазнительным животом, и ее руки скользнули ниже, с его живота в пах, так мягко, так желанно, что Лассе застонал, понимая, что пойман.
– Лера, – хрипло прошептал он, млея под ее теплыми ладонями, неторопливо поглаживающими его напрягшуюся плоть. – Ну, нехорошо это…
– Почему? – произнесла она шепотом. Девушка была высока, очень высока, и поцелуй ее горячих губ пришелся ему в плечо. Лассе вздрогнул, потому что ему показалось – его ударило током, заставив вибрировать каждую мышцу. – Ты всегда такой нерешительный, Акула? И мне всегда придется соблазнять тебя?
– Зачем ты делаешь это? – хрипло произнес Лассе, блаженно прикрывая глаза под мягкими ласками ее ладоней, скользящи по всему его телу, по груди, по животу.
– Ты же знаешь, Акула, – вздохнула Лера, прижавшись пылающей щекой к его спине, и он услышал, как часто-часто колотится ее сердечко. – Потому что я хочу этого. Потому что я люблю тебя, глупый.
А потом они оба оказались в постели, и Лассе слышал, как на ее шейке под его ладонью бешено колотится пульс, а ее горячие губы под его губами такие мягкие и нежные.
– Девочка моя! – простонал он, целуя ее белоснежную шею, подставленную под его ласки, прихватывая жадно, чувствительно остренькие соски на соблазнительной мягкой груди, которую так приятно тискать, ласкать, прижиматься к ее жару лицом. Его бурная страсть, жадные руки, хватающие ее горячее мягкое тело, напугали девушку, она вскрикнула, когда его ладони развели ее бедра почти насильно, и Лассе пришел в себя с этим вскриком.
– Ну, чего ты напугалась? – зашептал он, целуя дрожащие бедра, чуть касаясь их губами, заглаживая поцелуями яркие пятна, где касались его пальцы. – Ты же не боялась в первый раз… и сейчас не бойся. Сейчас тебе будет хорошо… очень хорошо.
Он жадно прихватил губами кожу на ее лобке, ниже, ниже, целуя горячее лоно, раскрытое перед ним, и Лера шумно вздыхала от каждого прикосновения.
– Ой, ой, – всхлипывала она, чуть приподнимаясь на локтях. А он целовал все настойчивее, хмелея от ее запаха, от ее чистоты, от упругости ее бедер под своими ладонями.
– Не бойся, не бойся, – шептал он, гладя ее дрожащий живот. Его пальцы, казалось, умеют касаться только мягко и нежно, и Лера, откинувшись на постель, закусила губу, душа в груди свои испуганные и стыдливые стоны, потому что его руки гладили ее всюду, мягко касались таких мест, о которых ей даже подумать стыдно было. Его ладони мягко разводили ее колени, когда она пыталась их стыдливо сжать, а его губы и язык принимались ласкать ее пылающее лоно еще настойчивее. И Лера извивалась в его руках, отчего-то стараясь не выдать своего удовольствия, которое – Акула был прав! – сейчас было намного больше, чем в первый раз. Бессовестные пальцы поглаживали ее мокрую дырочку, язык мягко ласкал ее женское мокрое местечко, чувствительный клитор, и Лера сама не заметила, как ее дыхание стало горячим, частым и рваным. Она закричала, изумленно раскрыв глаза, не в силах справиться с овладевшим ею наслаждением. Ее тело извивалось против ее воли от пульсирующих спазмов, каждое прикосновение губ мужчины меж ее ног отзывалось вскриком и судорожной дрожью, и Лера терзала руками простыню, в испуге не смея свести ноги вместе.
– Ну, чего ты напугалась так? Ну?
Из ее напряженного горла все еще рвались стоны и всхлипы, когда Акула, нежно исцеловав ее всю, прилег рядом, чуть слышно посмеиваясь и поглаживая ее вздрагивающее тело.
– Так и должно быть…
Он дождался, когда девушка отдышится и немного остынет, когда ее губы перестанут дрожать и начнут отвечать на его поцелуи, и осторожно перевернул ее на живот, чуть приподнял ее бедра – мягкие, расслабленные. Девушка чуть слышно простонала, когда он вошел в ее мокрое лоно, толкнувшись мягко, прильнув к ее спине и двигаясь долго, неспешно, но с таким напором, что Лера ахнула, ощутив его в себе очень глубоко.Проникновения его члена в ее тело будили в девушке чувственное возбуждение, она понимала, она чувствовала – ее берет мужчина, он в ней, он ласкает ее. И от этого краска стыда заливала ее щеки, и она смущенно опускала лицо.
