Текст книги "Останься со мной (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Люси пожала плечами.
– А как вы думаете, – прочувствованно сказала она, вкладывая в свои слова весь свой пыл, всю свою убедительность, – зачем я пришла сюда? Я не хотела вас поссорить; не стану скрывать – я рада вашей размолвке, но лишь потому, что безумно ревную… вас… и потому, что нам сейчас никто не мешает объясниться. Но сюда я шла, твердо уверенная, что Леры здесь нет. Я действительно пришла… к вам. Просто к вам, безо всякой задней мысли. Я люблю вас. Разве вы этого не видите? Я хочу вас; настолько безумно, что… – Люси развела руками беспомощно. – Что потеряла все деньги. Впервые в жизни я потеряла то, чего могла добиться. Потому что все мои мысли были заняты вами.
– Секс, – протянул Лассе насмешливо. – А вас не смутит, что я практикую БДСМ? Люблю, знаете, поострее. С криками, со слезами, с насилием. Только на такой вид ласки я способен.
– Что? – осекшись, произнесла Люси, удивленно хлопая ресницами. – Простите?..
– БДСМ, – повторил Лассе, грозно надвигаясь на испуганную женщину. – Все еще желаете попробовать? Чур, я сверху.
Не дожидаясь ее ответа, он со звериным рычанием налетел на нее, повалил ее дрыгающееся, сопротивляющееся тело на постель, рывком перевернул ее на живот.
– Начнем с хорошей порки! – проорал он, чувствуя, что сатанеет, теряя над собой всякий контроль. – Ничто так не возбуждает, как пара хороших шлепков!
Люси визжала и извивалась, но Лассе, ухватив ее за волосы, мстительно ткнул ее в постель лицом, и крик задохнулся в одеяле.
– Закрой пасть, шлюха – яростно выдохнул он, коленом упираясь в извивающуюся спину женщины. – Ты же хотела моей страсти? Сейчас ты ее получишь!
Размахнувшись, он изо всех сил треснул резиновой хлесткой подошвой по заднице женщины, чуть прикрытой шелковым бельем, отчего на белоснежной соблазнительной ягодице тотчас вспух кроваво-красный след, обведенный багровой каймой, а Люси выгнула и заорала так, что, наверное, и хорошая звукоизоляция не помогла.
– Это тебе за Леру, потаскуха! – проорал Лассе, впалая в ярость от вида быстро темнеющего синяка, и врезал еще раз, рассекая краем резиновой подошвы нежную кожу до крови. Люси перешла на ультразвук, от нестерпимой боли ее тело стало сильным, очень сильным, таким, что мужчина едва справлялся с ним, выгибающимся и бьющимся под ним. В какой-то миг он почувствовал, как с женщины потекло на постель, как ее белье стало сырым. Это разъярило его еще больше, и он прицельно врезал по бедру, чуть выше черных кружевных чулок, выбивая такой же чудовищный вопль из задыхающегося рта очумевшей от боли женщины.
– Это за нас с ней! – рычал Лассе, всаживая еще один удар по дрыгающейся заднице заходящейся рыданиями Люси. – Гадина, ты думаешь, что можешь рушить все, и ничего тебе не будет? Ты, кажется, перепутала меня с кем-то!
И Лассе врезал еще и еще, наслаждаясь воплями женщины, с каждым ударом передавая ей свою боль.
– Ну как, нравится тебе подо мной? – страшно, люто выдохнул Лассе орущей Люси на ухо, намотав ее взъерошенные, спутанные волосы на кулак и едва сдерживаясь, чтобы не вырвать их одним рывком. – Какая страсть, какой пыл! Да, ты права: все, что я делаю руками, отлично. И бью я тоже хорошо. Никто еще так не орал подо мной, как ты! Пожалуй, я продолжу, мне нравится с тобой играть!
– Нет, пожалуйста! – заверещала Люси, в истерике выгибаясь, сжимаясь до судорог. – Нет, нет!
– Почему же нет! – снова произнес Лассе, тяжко дыша, почти уткнувшись лицом в ее волосы. От ярости и адреналина у него кружилась голова, он похлопал своим оружием по спине Люси, словно прицеливаясь, и та заголосила еще громче. – Почему нет? Это же всего лишь игра. Немного больно, но это ничем не отличается от того, что ты привыкла делать с другими людьми. Только ты не тело калечишь, а душу. Но тебе ведь было все равно, не так ли? Ты получала от этого удовольствие? Да? О, теперь я тебя понимаю! Причинять боль действительно сладко, кто бы мог подумать!
И Лассе со всего духу всадил ей еще один удар, превратив ее зад в сплошную ало-багровую рану.
Позабыв о своей наготе, он за волосы проволок Люси по квартире, рывком распахнул двери и вывалил ее на площадку. Пока она ворочалась и выла на холодном полу, трясь всем телом, он вернулся обратно и отыскал ее платье. Словно чумное, выкинул его вслед за Люси; кажется, от побоев и от потрясения она не могла встать на ноги. Лишь слегка приподнималась – и снова валилась на бетонный пол. Ее беспомощность, ее слезы и слабость отчего-то не вызвали в сердце Лассе жалости. Напротив; он разъярился еще больше.
– Консьерж! – проорал он, и его крик помчался вниз, тревожа тишину. – Почему в доме посторонние?! Как, мать твою, эта потаскуха пролезла в мою квартиру?! Я вас всех засужу к чертовой матери! Я вас всех… всех!..
Глава 22. Миша
В машину с Мишей садился не Лассе – бледная тень его. Приглаженный, причесанный волосинка к волосинке, словно только что из парикмахерской, в идеальном костюме, в слепяще-белой сорочке, в черном шикарном пальто, вычищенный от всего лишнего, от самых мелких соринок, до самых кончиков начищенных до блеска ботинок. Блестящая оболочка, словно лишенная эмоций, желаний, жизни. Красивая защитная броня, в которой Лассе предпочел спрятаться, скрыться, переваривая последние события.
– Нарядный, чистый, как в гроб, – оценил Миша, окинув взглядом молчаливого, словно замороженного родственника, неспешно устраивающегося рядом. – В молодости моей такие в моде были. С утра напомадится, очки вон на нос нацепит, – Миша кивнул на тонкую оправу очков Лассе, – поедет в офис, а к вечеру уже изрешетят или подорвут… Да, что это я о своем, о стариковском. О тебе лучше поговорим. Ну чего, доигрались?
Миша сегодня был беспокоен, оглядывался по сторонам, высматривая надвигающуюся опасность, покуда Лассе усаживался. Словно чутье подсказывало ему что-то недоброе. Он заехал за Лассе не один – в сопровождении целого кортежа, как в старые добрые девяностые. Охрана, водители... Лассе, оглянувшись на это рачное великолепие, даже усмехнулся, снова ощутив себя невероятно похожим на Мишу. Да, проблемы они привыкли решать одинаково – силой... Или демонстрацией ее.
Лассе, устроившись на сидении, чуть слышно кашлянул, прочищая горло, и так же неспешно обернулся к Мише, окинув его долгим взглядом. Вся жизнь, вся сила, вся страсть, что была в этом человеке, словно сосредоточилась в его глазах, и они теперь горели лютым голодным огнем, да так, что смотреть страшно было.
– Ох ты, ох ты, – хмыкнул Миша. – Серьезный какой! Ладно, пошутил я, вижу – не сдался, не скис. Рассказывай, Лассе Янович, чего там у вас. Чего Лерка бесится, любовь же была такая – просто смерть без Лассе! И вдруг все. Еду в Штаты и развод.
Лассе снова кашлянул, прочищая горло.
– Не о чем рассказывать, – кратко произнес он. – Произошло недоразумение.
– Ну, какое уж недоразумение, – проворчал Миша, явно издеваясь, плотнее запахиваясь в пальто. – Лерка говорит – кобелина ты драный, блудливый ты пес шелудивый. Изменяешь, дерешь, маньячина ненасытный, шлюх в супружеской койке. Словом, не изменился. Старый, добрый Лассе. Ну, и далее по тексту. Полный набор.
– Люси приходила, – лаконично ответил Лассе, бесстрастно наблюдая за проплывающим за стеклом пейзажем. – Разделась. В постель легла.
– Так-таки сама и легла? – подозрительно поинтересовался Миша, сощурившись. Лассе бесстрастно кивнул:
– Сама. Немного времени, и я бы ее вытолкал, но…
Миша закряхтел, вслушиваясь в его откровения.
– Вот же сука неугомонная, – проворчал он почему-то виновато, покачивая головой. – Когда Бог накажет, ждать долго. Самому, что ли…
– Я ее наказал уже, – все так же ровно, спокойно, но вместе с тем и зловеще, до мурашек, произнес Лассе. С нехорошим таким удовлетворением. Улыбнувшись краешком губ. – Вместо Бога. Сидеть она долго еще не сможет.
– Чего? – подозрительно глянул на него Миша. – Трахнул, что ли, в?..
Лассе снова кинул на него злобный взгляд, и Миша смолк, прикидывая в уме, что бы это могло значить.
– Нет, – огрызнулся Лассе, сверкая светлыми глазами. – Выдрал.
Ответ еще больше поставил Мишу в тупик, но уточнять он не стал.
– Мне нужно вернуть Леру, – все тем же, вымороженным до мертвенной гулкой пустоты, голосом произнес Лассе. – Я должен ей объяснить.
– Пару дней-то обожди, – посоветовал Миша. – Бабы – они такие. Кричат сгоряча, ногами топают, развод, ненавижу, а потом, вроде, остывают, и ничего…
– Я не могу ждать. Я не хочу ждать! – выпалил Лассе, мгновенно взорвавшись, раскалившись добела. Его тщательно скрываемые эмоции вырвались наружу криком, и с переднего сидения на спорящих оглянулся в удивлении охранник. На своем веку он не видел ни одного человека, который посмел бы разговаривать с Мишей так – на повышенных тонах, да и еще и требуя что-то.
– Я сказал, – рыкнул Миша, озлясь в свою очередь, – позже!
В голосе его прозвенел металл, и Лассе, ненавидяще глядя на Мишу, смолк, сжав губы так, что они превратились в узкую белую полосу.
– Ты, Лассе Янович, на меня глазами своими не сверкай, – все так же жестко, почти жестоко произнес Миша, хотя говорок его, знаменитый, обволакивающий, обаятельный, не изменился. – Все я знаю, все я понимаю, сам молодым был. Своя баба хороша под боком, да только сейчас опасно ее без охраны-то выгуливать. Ты вот молодой, дерзкий, – с сожалением заметил Миша, покачав головой. – Самонадеянный! Думал, сам разрулишь? Эх, молодо-зелено… Никакого опыта, а туда же. А я предлагал ребятишечек, предлагал! А ты что? Ты отказался! Было? Было. А не отказался б – не сидел сейчас здесь, со мной, злой, как блохастый пудель… Короче: я глубже копнул, зачем Люси с племяшом жопы за наследство рвут, – Миша снова покосился на Лассе с интересом, явно размышляя, что тот такое устроил Люси в наказание. – У меня-то связей поболее, ты не морщи рыльце-то гладкое, Лассе Янович, ты учись! Хватка-то есть у тебя, да, – Миша глянул на Лассе оценивающе, словно только что впервые увидел его. – Значит, и наука впрок будет. Задолжала Люси много. Очень серьезным людям она задолжала. И весь ее колхоз если продать, не хватит откупиться. Дурная наследственность у нее, видишь ли, сама, дура, виновата. Но жить-то хочется! Вот поэтому и начала крутить Лерку-то на предмет замужества, чтоб до денежек добраться. Распечатай они кубышку – и враз бы растащили все, не оставили б девчонке ни копейки. И ведь почти раскрутили. А теперь денежки им не достанутся, спасибо тебе, выручил с этим замужеством, – Миша задумчиво почесал подбородок. – Кредиторы на Люську наседают… Понимаешь, к чему я клоню?
– Да, – сухо ответил Лассе, отвернувшись. – Могут тут достать.
– Во-от! – словно ободренный этим кратким словом, выдавленным из озлобленного родственника, продолжил Миша. – И, скорее всего, они тут ошиваются где-то… Им, Люське с Федей, край как надо сейчас Лерку раскрутить. Кровь из носа. Мне ж чего надо было, – немного смущенно произнес Миша после небольшой паузы. – Всего лишь время выгадать.
– Время? – переспросил Лассе, не понимая ничего. Он снова глянул на Мишу и, теперь для него стало явно, что тот оправдывается, пытается сделать вид что строжится – но оправдывается перед Лассе. – Что…
– Это я Люське тебя подсунул, – нехотя признался Миша, поглаживая подбородок. – Я ей звонил, я на тебя досье дал. Я советовал к тебе обратиться за помощью. Я следил за тем, в какую степь она тебя потащит – или ты ее.
Миша сказал это – и усмехнулся злорадно, представляя, как заверещит Люси, узнав, кто разговаривал с ней мультяшечным голосом, да еще и не стеснялся брать с нее деньги за свои услуги. Эта выходка самому Мише казалась забавой, развлечением, и он находил ее остроумной и забавной.
– Зачем?! – потрясенный, выдохнул Лассе. От изумления весь его неприступно-холодный вид сполз с него, как бумажная маска, раскисшая под дождем, исчезло напряжение, и стало видно, как Лассе измотан – словно ему целый день пришлось вкалывать в каменоломне.
– Ну, зачем, зачем, – ворчливо ответил Миша. – Я ж откуда знал, что вы с Леркой закрутите все всерьез!
– Зачем?! – повторил Лассе исступленно. – Если бы эта тварь не кидалась на меня, все было бы хорошо!.. На черта мне эти проблемы?! Зачем надо было подставлять меня с Люси?! Чтоб Лера думала обо мне плохо, чтобы ее от меня оттолкнуть!? Да черт дери, чем я для нее плох?! Чем я хуже Анри, чем я не пара Лере?! Разница в возрасте?! Да это…
– Не ори, Лассе Янович, – строго осадил его Миша, воспитывая, и Лассе исступленно замолчал, потирая лицо ладонью с поблескивающим на пальце кольцом, словно пытаясь стереть муку, запечатлевшуюся в его чертах. – Не ори, спокойнее. Что возраст твой, причем тут это? Разница? А ты думаешь, у меня с женой сколько? Столько же, если не более. Мужик должен быть старше бабы, это закон! Возраст тут не причем. Да и ты головастый, не хуже уж Анри, – Миша снова почесал виновато подбородок. – Я ж говорю – время мне надо было выгадать. Люська – она ж баба одинокая. Думал, клюнет на тебя, красивого такого, ну, ты ее и… поразвлекаешь немного. Кто ж знал, что ты всерьез прям перебесился? – в глазах Миши заблестели искры смеха, он прикусил губу, чтоб не расхохотаться над итак взбешенным Лассе, пылающим от стыда. – Ну, я откуда знал?! Ну, прости старика, прости. Как приманку я тебя выставил, жи-ирную! Думал, затрахаешь Люську до потери сознания и памяти, а я тем временем все дела спокойно проверну. И, видишь, не ошибся, махом она клюнула, заглотила якорь по самые жабры. Сам себя только переиграл… Если б знать, что у вас с Леркой сложится, так и мудрить не надо было… Ну ладно, не злись! Все утрясем, все наладим!
– Черт, – произнес Лассе зло, снова отвернувшись от Миши и рассматривая витрины магазинов за стеклом. – А Лера?.. С ней что?
– Постережем мы твою Леру, никуда не денется, – ободряюще ответил Миша. – И в Штаты я ее не пущу. Не боись; не удерет она от тебя. В надежном месте посидит, пока суть да дело.
Какое дело – Миша сказать не успел. Наперерез их головной машине, из дворов, нахально и внезапно вывернула машина, и Лассе, заметив ее первым, весьма непочтительно ухватил Мишу за загривок, бросил его лицом вниз на сидение, сверху навалился сам.
Визг тормозов; от дроби выстрелов, раздавшейся слева, им на головы посыпались стекла, холод дохнул в салон со всех сторон. Водитель лежал лицом на руле, а охранник с рассеченной щекой, перегнувшись через мертвое тело, отстреливался от напавших.
Со стороны Миши в автомобиль что-то врезалось, корежа металл, и Лассе услышал, как к одиночным выстрелам охранника присоединились еще и еще – из сопровождающего их кортежа. Но дело было сделано – кортеж обездвижен, и нападавших было тоже не три человека. Однако, они не собирались играть в метких стрелков. Словно в замедленной съемке Лассе увидел, как из машины нападавших вскочил человек – холодный ветер взъерошил знакомую рыжую шевелюру, – и размахнулся.
– Из машины, быстро! – заорал Лассе, толкаясь в дверцу и таща обмякшего Мишу за собой, вцепившись ему в плечи. Отчего-то тот был тяжелым и неподвижным, и те пара секунд, что Лассе тянул, вырывал его тело из машины, показались долгими-долгими и мучительными.
А потом над авто прогремел взрыв, облизав его оранжевыми языками пламени, и человек, бросивший взрывное устройство, сгорбившись, нырнул обратно в свою машину…
* * *
Лера не поняла, отчего кричит Мадам Медведица, почему ей вторит Анька, и отчего воет маленькая Мишель, задрав мокрую мордашку кверху.
Выскочив из комнаты, она бросилась в кабинет Миши, откуда доносился вой, и в дверях столкнулась нос к носу с Анькой. Та укачивала ребенка, стараясь успокоить, но в этих движениях было что-то ненормальное, болезненное, почти как у шамана, пытающегося ввести себя в транс.
Анька подняла на перепуганную девушку глаза, в которых застыло изумление, и чуть слышно прошептала, стискивая дочку так, словно ее могли отнять:
– Лера… Папу и Лассе взорвали…Вдвоем... Обоих...
Глава 23. Акула выходит на охоту
Лассе, матерясь так, как до сего дня не выражался ни разу в жизни, стащил испачканное осеней грязью и пропитанное кровью Миши пальто и бросил его прямо под ноги. Все равно испорчено… Да и надеть его еще раз, после сегодняшнего... К черту!
На вороте его безупречной белоснежной сорочки тоже расплывались алые яркие пятна, и медсестричка потянулась было к нему, чтобы оказать помощь, но Ласе яростно отмахнулся от ее рук, словно не соображающий ничего, очумевший от боли пациент, которого привязывают к операционному столу.
– Это Мишина! – крикнул он в перепуганное лицо девушки. – Черт подери, вы же видите – я стою на ногах, со мной все в порядке!
– Да, но… – пролепетала медсестра. – У вас лоб рассечен…
– Не помру! – еще яростнее проорал Лассе, мазнув ладонью по лбу, стирая копоть и кровь. – Черт, да дайте же умыться! Отстаньте от меня!
Мишу привезли в госпиталь быстро. Шальная пуля прошила дверь автомобиля и нашла Мишу, даже укрытого телом Лассе. Ранение было сквозным, врачи «Скорой» сказали – легким, но отчего-то Мише оно не нравилось. От боли и потери крови он терял сознание, а когда приходил в себя – матерился так зло и изощрено, что было удивительно, как у него кожа с губ не сходит пластами от этих адских проклятий.
– Лося зови, – между парой полетов в черное небытие пробормотал Миша, притягивая к себе Лассе, заставив его склониться над собой так низко, что тот почуял запах свежей, еще живой и горячей крови. – У него право подписи. Пока я болею, он будет за главного. Хватит уже в вольных лугах Лапландии пастись, делом надо заняться. И смотрите мне, братья-акробатья, просерете дело – шкуры спущу с обоих, рога ваши над камином прибью… И вот еще что, – глаза Миши сделались круглыми и страшными, словно он не страдал от ранения, а устраивал Лассе очередную выволочку. – Ты, Лассе Янович, ручки, если что, попачкать не бойся… Придется ручки-то попачкать, да, кому-то придется. Надо это. Или ты их, или они тебя. И Лосю скажи… Семья – дело святое, совесть потом не гложет вовсе. Как подумаешь, чего могло бы случиться – совесть сама дохнет, да… так что не бойся.
Лассе молча кивнул, и Миша снова вырубился, взяв передышку у боли.
В больнице их уже ждали, в авральном порядке была поднята лучшая бригада хирургов, и Лассе, дождавшись результатов первичного осмотра, выдохнул с облегчением. Теперь можно и о себе подумать…
– Накаркал, – выдохнул он, яростно оттирая руки от потемневшей крови, которая, казалось, въелась ему в кожу, залилась под ногти, в каждую пору, и от этого красного цвета, от свидетельства чужой – Мишиной, – боли и слабости Лассе было страшно. – Какого черта со своими воспоминаниями молодости!..
Наглость Фреда, с каким тот кинул в машину Миши взрывное устройство, говорила только об одном: ему терять нечего. Видимо, их с Люси прижали ну очень серьезные люди. О-очень серьезные – коли не постеснялись попытаться одним махом избавиться и от потенциального опекуна, и от него, от Лассе. От мужа. Об этом Лассе подумал с ужасом, понимая, что сейчас Лера уязвимее всего. Да, она вышла замуж за него и теперь сама вправе распоряжаться своим состоянием. А если его, мужа, устранить, и нажать на девчонку посильнее, то она легко отдаст все. А потом и ее саму в расход, раз уж игра вышла на такой откровенный уровень.
Интересно, понимал это Фред, которого Люси подписывала в мужья Лере? Понимал он, что тоже, по сути, мог стать разменной монетой? Как далеко зашла Люси в отчаянной попытке рассчитаться с кредиторами? Сколько она готова отдать? Скольких она готова отдать?..
– Любовь, говоришь?! – рычал Лассе, припоминая слова Люси – и пытаясь совместить их с сегодняшним нападением. – Ковбой, мать твою, – ругался Лассе на бесстрашного и безмозглого Фреда, припоминая бранные слова Миши, пополнившие и обогатившие его словарный запас, унимая дрожь в руках. – Ладно. Ладно…
Сейчас надо мыслить трезво и быстро. Четко и безошибочно. Набирая номер Аньки, Лассе старался дышать ровно и глубоко, успокаивая себя, унимая бешено колотящееся сердце. О покушении семья уже знала; когда увозили Мишу, кто-то звонил ему домой, говорил, кажется, кто-то из охраны, исполняя приказ Миши. Полиция, Мишины друзья – все заняты поисками нападавших.
– Мафиози драные, мать их за ногу! – со смехом матерился Лассе, все еще очумевая от нахальства и агрессии анонимных недоброжелателей. В чужой стране вести себя настолько нагло?..
Теперь надо было успокоить перепуганных женщин и заставить их сидеть дома, под охраной.
– Аня? – произнес Лассе очень спокойно, почти буднично, услышав ее всхлипывания в трубке. – Все хорошо, Аня. Все в порядке. Мы живы.
Он старался говорить максимально спокойно и уверено, чтобы задушить истерику Аньки в зародыше, чтобы вернуть ей способность понимать, воспринимать информацию. Но, кажется, это было невозможно.
– Лассечка! – взвизгнула Анька, теряя самообладание. Для ее натянутых нервов его звонок бы как удар ножа по струнам. – Слава Богу, Лассечка!
– Миша ранен, – быстро произнес Лассе, мастерски подсовывая свою ложку дегтя. – Но легко. Врач сказал – не опасно. Все обойдется, Аня.
– Что… что папа говорит? – провыла Анька, видимо, на всякий случай желая знать последние слова отца.
– Он грязно и страшно матерится, – так же ровно и спокойно ответил Лассе, хотя нервная дрожь колотила все его тело. Отходил шок, наваливалось понимание того, что произошло, и Лассе готов был орать, как очумевший. Но вместо этого лишь сжимал кулаки крепче, зажмуривал глаза, чтобы избавиться от мельтешащих перед его внутренним взором страшных картин, и продолжал говорить спокойно и буднично. – Поздравил, издеваясь, меня с первым покушением. И велел вызвать Лося. Лось будет рулить всем, пока Миша не в форме. А вам велел сидеть дома, не высовываться.
– Лассе, – всхлипывала Анька в трубку, – Лассе…
– Ты меня поняла? – переспросил Лассе жестко. – Повтори, что я сказал. Повтори.
– Лося и дома, – хлюпнула Анька. – Лось уже скачет, со всех копыт… Ла-а-а-ассь!..
– Да, хорошо, умница, – произнес Лассе, перебивая Анькин протяжный вой и переводя дух. – Все правильно.
Вот теперь, когда приказы Миши были четко розданы, появилась мысль – Лера.
Как она там. Вообще, переживает ли за него? Очень хотелось услышать ее саму, но Лассе боялся звонить ей до судорог. Боялся услышать холод и безразличие в ее голосе. Даже наигранное. Даже если сам поймет, что Лера притворяется, всего лишь пытаясь поддеть, наказать его. Потому что сейчас не время для игр и наказаний. Сейчас ему самому нужна поддержка, которой – черт подери! – ждать не от кого. Лассе сжал зубы так, что на щеках его заиграли желваки. Впервые в жизни он ощутил свое одиночество так остро, как сейчас, и люто позавидовал Лосю, у которого одиночество – давно пройденный и забытый этап. Лось может положиться на Аньку. Анька поддержит Лося, по-своему, по-бабски, привычным медвежьим воем. Она завоет, и Лось поймет, как не безразличен и как нужен ей. И за этот вой пойдет и свернет горы.
У Лассе этого не было. Он не успел создать это, только начал, только коснулся этого, и вот…
Вот так, влипнув по-настоящему, он понял, зачем это нужно – семья. Близкие люди. По-настоящему близкие. Здравствуй, еще одно откровение.
– Лера где? – отважившись, наконец-то, спросить, произнес он, замирая и вытягиваясь в струнку в ожидании ответа.
– Ла-ассь, – прошептала Анька, и тот почувствовал, как его дыхание останавливается, а зрачки расширяются; свет резанул глаза до боли, предметы стали неестественно-огромными и яркими. – Она рванула к вам в больницу, Лассе… Как только узнала, что вас взорвали… Попробуй ее остановить! В драку кинулась.
– Твою же мать! – проорал Лассе, обмирая от ужаса, от предчувствия грохочущей опасности. – Я же велел – дома сидеть! Всем! Не высовываться!
– Она сказала, – голос Аньки тоже вдруг обрел твердость, она перестала захлебываться слезами, – она сказала: «У меня там муж».
От этих американских горок, на которых каталось его сердце – от пугающей черной бездны адреналинового обжигающего ужаса до взлета в ослепительные небеса счастья, – Лассе ощутил, как у него колени трясутся, и вынужден был прижаться к стене. В груди стало тепло, даже жарко, зажгло так, что на глаза навернулись слезы, и он снова потер лоб, чтобы заслонить лицо рукой, чтобы никто не заметил, как он раскис – да черт дери! Но именно сейчас, с этим обжигающим до слез теплом, Лассе понял – он не один. Уже не один.
– Любит тебя, – веско сказала Анька, правильно истолковав его молчание. – Уж и забыла, что там у вас стряслось. Иди встречай.
– Да ничего не стряслось, – хрипло ответил Лассе, поспешно отирая глаза. – Это все недоразумение, неправда!
Его голос звучал почти умоляюще. Сейчас ему хотелось сказать эти слова не Аньке – Лере. И чтобы она их услышала, поняла и поверила. Чтоб не было мучительной тревоги, чтоб вера – без оглядки, и чтоб вернулась любовь, та самая, которой Лера так хотела, в которую бросилась с головой…
– Ага, да, – хмыкнула Анька. – Ну, не мое дело. С ней объясняться будешь.
* * *
Лассе начал беспокоиться, когда вышел на больничное крыльцо – покурить.
Вечерело, поднялся холодный ветер, и Лассе зябко передернул плечами. Без пальто, без пиджака было слишком холодно, влажный воздух холодил спину, прикрытую только сорочкой и атласом жилета, но Лассе, поджидая Леру, не замечал этого холода, посматривая на часы.
Леры не было.
Даже по пробкам, даже с учетом расстояния – она должна была уже добраться сюда. Лассе спешно набрал ее номер – впервые со времени их размолвки, – поливая себя последними словами, такими гнусными, что и Миша бы восхитился таким виртуозным владением русского матерного.
– Мать твою, – шептал Лассе, вслушиваясь в долгие гудки. – Довыпендривался. Оскорбился. «Как она могла так подумать!». Добоялся! Неужто нельзя было позвонить раньше, поговорить раньше всех?! Лично ей сказать – сиди на месте, сиди на месте…
Лера не отвечала, и тревога медленно перерастала в твердую уверенность, что не так, что все очень плохо. Если бандиты смогли подобраться так близко к Мише, то Леру-то на улице выловить им не стоило ничего. Лассе почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, как раскалывается от ужаса голова. Да что ж за день-то такой!
Черт, мертва? Мучают?! Среди номеров в Мишином телефоне бросился в глаза один – крупными буквами было написано «Прокурор» и несколько восклицательных знаков. Звонить в органы, заявить о похищении? Мишин знакомый не отмахнется, заявление примет, но…
Что делать, куда бежать?!
Что, что, что?!
Телефон, словно услыхав его мысли, вдруг зазвонил сам, и Лассе машинально ответил, хотя в ушах стоял такой шум, что он не сразу расслышал и понял слова, которые ему несколько раз повторили.
– Лассе Янович, – бубнил нудный голос начальника Мишиной охраны. Вот уж кому Миша воистину оторвет яйца, когда встанет на ноги! – Менты рыжего, рыжего взяли! Который бомбу кинул! В участке сидит.
Перед глазами Лассе встала страшная картина, он снова ощутил, как все его тело напряглось до боли, как в тот миг, когда рыжий, с развевающимися по ветру волосами, размахнулся, метя в их машину.
Фред.
В его лице в тот момент не было ничего человеческого. Он шел убивать – и он хотел убить. Лассе хорошо рассмотрел его, потому что именно в этот момент смотрел прямо на киллера. Остальные… охрана могла видеть то, во что он был одет, рост, походку – но не лицо. Лицо видел только Лассе.
– Куда он шел? – Лассе едва не заскулил, понимая, что толку было б больше, если б за Фредом проследили, а не хватали его. Он мог вывести на Леру, мог!
– Не говорит, – а вот это верный признак того, что именно к сообщникам он и направлялся. Лассе услышал какую-то возню, сдавленный крик и мерзкий голос американца, выкрикивающего в поднесенную ему трубку угрозы. Фред оседлал любимую лошадку – принял нахальный, вызывающий тон, и грозился всем большими неприятностями. Издевательски заявлял, что ничего у них на него нет, кроме слов, и ничего ему не будет.
– Вам придется отпустить меня, – развязно заявлял он, и Лассе почувствовал, как его собственный голос рвется из груди яростным рычанием, злобным воем. Все его существо вдруг захотело ощутить крови, ощутить чужую жизнь, зажатую в ладони, стиснутую меж пальцев так, чтоб брызгала кровь. Совесть не будет мучить, да… Миша прав.
– Не отпускать его, – рявкнул Лассе. – Денег ментам дайте, пусть нам его отдадут. Много денег дайте. Я сейчас сам подъеду, потолкуем. И скажите ему – я не полицейский, так же добр не буду.
* * *
Рыжий Фред все еще хорохорился.
Ему не хватило ума понять, что под шумок его выкупили Мишины люди и перевезли подальше от участка, и что сидит он вовсе не в отделении полиции, а люди, что его окружают, намного опаснее, чем он себе представляет.
Он сидел, развалившись и вытянув длинные ноги, на стуле, не привязанный и не прикованный, потому что никто не сделал этого, и с ухмылкой разглядывал Лассе. Видимо, по этой причине он и считал, что он все еще в руках полицейских.
Фред успел переодеться, и одежда, в которой он совершал нападение, скорее всего, уже была уничтожена. Ни зацепки, ни доказательств – и он знал это. Только слова людей Миши против его слова – но у него, скорее всего, найдутся свидетели, что он был во время нападения на другом конце города. У тех же шлюх. И Фред, зная все это, усмехался Лассе в лицо, рассматривая кровь на воротнике его сорочки, понимая, что тот, продрогший, приехал без верхней одежды потому, что просто не успел ничего захватить. Носится по Москве как ошпаренный, потому что его, как малолетку, сегодня едва насмерть не подстрелили. Тоже мне, серьезные люди, как бы говорила ухмыляющаяся красная рожа американца.
– Вы должны меня отпустить, – развязно сказал американец, нахально глядя в лицо Лассе, чувствуя себя в полной безопасности. – У полиции ничего на меня нет. Сейчас придет мой адвокат, у него есть показания свидетелей.
– Так я и есть твой адвокат, – мягко произнес Лассе. Из кармана он извлек перчатки – новые, не те, что порвались, – и нахальная ухмылочка моментально сползла с лица американца, он подобрался, втянул ноги под стул и сел смирно, наблюдая, как Лассе надевает неспешно перчатку. – Я же юрист. Ты забыл? Тебе обещали юриста, но не адвоката. Так что защитить твои права некому.
– Эй! – закричал Фред, вертясь, как сорока на колу. – Вы же полицейские! Защитите меня от него! Он не имеет права меня трогать!
Лассе недобро усмехнулся и кивком головы отослал людей, наблюдающих за американцем, прочь, хотя внутри у него все дрожало от ярости и страха. Страха за Леру. И этот страх будил в нем таких демонов, о каких Лассе раньше и не подозревал.
