Текст книги "Лейла (ЛП)"

Автор книги: Колин Гувер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Заключив девушку в объятья, я прислоняю ее спиной к машине и целую в висок.

– Прости меня.

Больше мне нечего сказать. Я даже не знаю, огорчена ли она моим отказом и понимает ли вообще, за что прошу у нее прощения, но Лейла прижимается ко мне чуть ближе.

– Ничего страшного, – отвечает она, – ты же не обязан хотеть меня днями напролет.

Порыв ветра задувает прядь волос ей в лицо, и я смахиваю их ладонью. Но неожиданно нащупываю что-то в ее локонах. Они свалялись и кажутся липкими. Я осматриваю ее голову, не обращая внимания на ее попытки отстраниться. В ее темных волосах не видно крови, но кончики моих пальцев приобрели алый цвет.

– У тебя идет кровь.

– Правда? – она касается пальцами раны на голове.

Раздается щелчок заправочного пистолета, и я отвлекаюсь, чтобы вытащить его из бензобака.

– Давай-ка я отгоню машину и помогу тебе обработать рану.

Разобравшись с машиной, я нахожу на полках магазина маленькую аптечку и отношу ее Лейле в дамский туалет. Запираю за нами дверь одиночной кабинки. Лейла стоит лицом ко мне, облокотившись на раковину, а я смачиваю ватный тампон перекисью водорода и, стерев высохшую кровь с ее волос, обрабатываю рану.

– Ты что, ударилась головой?

– Нет.

– Рана довольно-таки сильная. – А должна была уже зажить. Прошло уже полгода с тех пор, как ей наложили швы, но каждую пару недель шрам начинает снова кровоточить. – Может, стоит обследовать его у врача на неделе.

– Мне не больно, – возражает она. – Заживет. Со мной все хорошо.

Закончив промывать рану, я смазываю ее обеззараживающей мазью. Я больше не спрашиваю Лейлу о причинах кровотечения. Я видел, как она ковыряет шрам, хотя никогда не признается в этом.

Я убираю за собой и собираю аптечку, пока Лейла отлучается в уборную. Прислонившись к двери, я наблюдаю в зеркале, как она подходит к раковине вымыть руки.

А если отчасти дело во мне? Вдруг мое нежелание обращаться с ней как прежде, мешает ей восстанавливаться?

Мы часто занимаемся любовью, но не так, как раньше. В первую пару месяцев мы сочетали в себе все, отчего секс становится хорош. Я был с ней ласков и нежен, но вместе с тем безрассуден и груб, а подчас сочетал все это разом. Я не обращался с ней, будто она хрупкая. Я вел себя так, словно она неуязвима.

Возможно, в этом моя ошибка. Нужно вести себя с ней, как с человеком, которым она вновь пытается стать. Как с Лейлой, которая прежде была полна силы и непредсказуемости.

В отражении зеркала она наблюдает, как я кладу аптечку рядом с раковиной. Мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, пока я задираю подол ее платья и неторопливо провожу ладонью между ее бедер. Вижу, как она напряженно сглатывает, когда я цепляю пальцем край ее трусиков и сдергиваю их вниз.

Опустив ладонь на ее шею, я наклоняю ее вперед, свободной рукой расстегивая джинсы.

И впервые за полгода во мне нет ни капли нежности.

Глава 5

Я ввожу код, который мне выдал агент по продаже недвижимости, и кованые железные ворота туго, словно ими давно не пользовались, отъезжают по засыпанной гравием подъездной аллее.

Гостиница расположилась в старом двухэтажном особняке викторианской эпохи с видом на обширные лесные заросли. Белоснежное здание с красной парадной дверью вмещает, по моей памяти, шесть спален на втором и две на первом этаже.

На первый взгляд особняк выглядит в точности, как год назад, разве что более опустевшим. На парковке нет ни одной машины. Во дворе не видно гостей. Я помню, каким оживленным был дом в преддверии свадьбы Аспен и Чеда, когда только приехал сюда. Стоял разгар лета, и идеально выстриженная лужайка ярко зеленела.

Сейчас же земля будто погрязла в чистилище, дожидаясь, когда весна возродит жизнь, отнятую зимой.

– А место совсем не изменилось, – паркуя машину, замечаю я, хотя в действительности это не так. Здесь стало… уныло.

Лейла молчит.

Открыв дверь, я невольно замечаю пустоту окружающего пространства. Ни звуков, ни запахов, даже птицы не щебечут. Здесь очень тихо, но мне это даже нравится. Мне приятна мысль вновь оказаться с Лейлой в самом центре страны, к тому же в полном уединении.

Забрав чемоданы из багажника, я отношу их на террасу у входа, пока Лейла вводит код от парадной двери.

Я первым захожу внутрь и сразу замечаю, как изменился запах. Не помню, чтобы в прошлом году на свадьбе пахло нафталином. Надеюсь, здесь найдутся свечи, чтобы перекрыть его.

Едва переступив порог, Лейла содрогается и хватается рукой за стену, будто в попытке устоять на ногах.

– С тобой все хорошо?

Она кивает.

– Да. Просто… – Она закрывает глаза на мгновение. – Здесь холодно. И у меня болит голова. Я бы хотела вздремнуть.

Здесь вовсе не холодно. Напротив, довольно душно, но ее руки покрылись мурашками.

– Я поищу термостат. Оставь чемодан, я сейчас отнесу его в нашу комнату. – Я отправляюсь на кухню в поисках термостата. Там его не нахожу, зато с облегчением замечаю, что риелтор доставила продукты. В иной ситуации я бы не стал просить кого-то покупать нам еду, но она предложила сама, а я отплатил щедрыми чаевыми.

Я не был уверен, что нам позволят здесь остановиться, поэтому сказал, что заинтересован в покупке дома, но сперва хочу в нем пожить. Лейле я об этом не сказал. Сначала мне хотелось убедиться, что нам нравится здесь так же сильно, как и прежде.

Впрочем, сомневаюсь, что выражение лица Лейлы, когда мы подъехали к дому, говорило о желании здесь жить. Скорее наоборот, вид у нее был такой, будто она уже готова уехать.

Я направляюсь в Большой Зал посмотреть, нет ли там термостата. К моему большому облегчению кабинетный рояль стоит на прежнем месте. Но меня огорчает толстый слой пыли на крышке. Столь великолепный инструмент заслуживает того, чтобы на нем играли, но, судя по его виду, я последний к нему прикасался.

Я провожу пальцем по крышке рояля, оставляя след в слое пыли. Узнав о том, что дом пустует, я не знал, чего ожидать. Беспокоился, что владельцы вывезли рояль, но все предметы интерьера остались на своих местах.

Лейла знает, что это скорее рабочая поездка, а не отпуск. Мне нужно написать альбом, поэтому в ближайшую пару недель я планирую работать за этим роялем по максимуму, не создавая при том у Лейлы впечатление, будто музыка стоит на первом месте в списке моих приоритетов.

Черт, наверняка Лейла сама поставит ее во главу списка. Ей больше меня хочется, чтобы я закончил запись альбома.

Не найдя термостат, я выхожу из Большого Зала. Бросив беглый взгляд в холл, я замечаю, как Лейла заглядывает в одну из комнат. Закрыв дверь, она проходит дальше и заглядывает в следующую. У нее озадаченный вид, будто она не помнит, где наша комната, и закрывает очередную дверь.

– Лейла, спальня наверху.

Она вздрагивает от моего голоса и разворачивается.

– Я знаю. – Лейла жестом указывает на дверь комнаты, мимо которой чуть не прошла, и заходит внутрь. – Просто… мне сначала нужно в туалет. – Она заходит в ванную комнату и закрывает за собой дверь.

Она ходила в туалет на заправке двадцать минут назад.

Порой мне кажется, что проблемы с памятью у нее хуже, чем она признает. Я подумывал проверить ее, рассказав о чем-то, чего никогда не было, и посмотреть, станет ли она делать вид, что все помнит.

Но это уже слишком. Я и без того чувствую себя виноватым.

Я слышу, как она включает воду в ванной, как раз когда нахожу термостат возле лестницы. В доме почти двадцать два градуса. Не думаю, что стоит увеличивать температуру, но все же прибавляю пару градусов, чтобы развеять прохладу, которую она чувствует.

Я захожу в гостиную, просто чтобы осмотреть все участки дома, которые не посещал в прошлый раз.

В гостиной очень неприветливая атмосфера, будто комната не предназначена для проживания. Возле камина стоят диван и двухместное кресло кремового цвета. Жесткий стул, обтянутый коричневой кожей, возле стола загроможденного аккуратными стопками книг.

В комнате всего одно окно, и задернутые на нем шторы погружают ее во мрак. В прошлый раз я пару раз проходил мимо этой комнаты, но ни разу не заходил внутрь. Здесь все время было полно людей, но сейчас в ней остались лишь тени.

В Большом Зале мне нравится гораздо больше. Возможно потому, что мы с Лейлой обрели связь именно там. В нем осталась часть нашей истории.

А с этой комнатой нас ничто не связывает. Если этот дом – сердце страны, то гостиная – ее желчный пузырь.

Если мы все же купим дом, первым делом я вынесу из этой комнаты все подчистую. Я снесу часть стены и добавлю несколько окон. Наполню ее мебелью, на которую Лейла сможет рассыпать миску хлопьев или пролить бокал красного вина.

Я сделаю ее комфортной для жизни.

С тех пор, как Лейлу выписали из больницы, мы нигде не чувствовали себя как дома. Возвращаться в мою квартиру во Франклине нам не хотелось. Оно и понятно. Но и покупать новую без согласия Лейлы было неправильно, поэтому я временно снял квартиру рядом с больницей, куда и отвез девушку после выписки. Я не спешу покупать постоянное жилье, потому что не уверен, что хочу жить во Франклине. Или даже в Нэшвилле.

Я часто просматриваю объявления, но ни один вариант не казался мне привлекательным, пока я не узнал, что этот дом выставлен на продажу.

Есть в нем нечто особенное. Возможно, потому что здесь я познакомился с Лейлой. А может, находясь в самом сердце страны, и правда, начинаешь пускать корни. Или же все дело в том, что отсюда до Нэшвилла сутки пути, и мне приятна мысль убраться подальше от этого города.

В чем бы ни была причина, я здесь не ради отдыха, а потому что хочу спокойно сосредоточиться на своей музыке и хочу, чтобы Лейла обрела покой. Мне кажется, что это возможно только здесь. Нам необходимо уединение. Тут она будет чувствовать себя в безопасности.

Я резко оборачиваюсь от громкого крика Лейлы.

Мчась прямиком из гостиной в ванную, слышу звук бьющегося стекла.

– Лейла? – Я резко распахиваю дверь, и Лейла смотрит на меня перепуганными глазами. Увидев кровь на костяшках ее пальцев, я сразу же беру ее за руку. Осколки стекла усыпали дно раковины. Краем глаза, я замечаю, что зеркало в ванной разбито вдребезги, будто в него ударили кулаком прямо по центру. – Что случилось?

Лейла мотает головой, переводя взгляд с разбитого зеркала на лежащие в раковине осколки.

– Я… Я не знаю. Я мыла руки, а зеркало рассыпалось.

На зеркале отчетливо видна вмятина, будто в него ударили кулаком, но я не могу даже вообразить, зачем Лейле это делать. Возможно, оно уже было разбито, когда она начала мыть руки, и от малейшего движения разлетелось на осколки.

– Я принесу аптечку из машины.

Вернувшись, нахожу Лейлу на кухне и снова обрабатываю ее раны. Я не задаю вопросов. Она и так потрясена, у нее дрожат руки. Закончив, я прихватываю аптечку и один из чемоданов.

– Я напишу риелтору о ситуации с зеркалом, – говорю я. – Можно было серьезно пораниться.

Лейла берет второй чемодан и идет за мной наверх. Я вижу, как она потрясена случившимся.

Но мне пора перестать обращаться с Лейлой так, словно она не может о себе позаботиться. Может. Она сильная. Она невероятная. И я буду напоминать ей об этом, потому что сама она, похоже, забыла.

Глава 6

Если бы я не стремился стать музыкантом, стал бы шеф-поваром.

Готовка по-своему успокаивает. Я редко этим занимался, пока Лейла не оказалась на операционном столе. Когда мы съехались, она кое-чему меня научила, но после ранения я взял готовку на себя, чтобы поберечь ее силы. И научился варить супы, потому что ничего другого во время выздоровления она есть не желала.

Сейчас Лейла разбирает вещи наверху. Я заранее разобрал свои и спрятал кроссовки в шкаф, чтобы она не нашла кольцо. Спустившись вниз, начал готовить ужин. Мне хотелось начать наше путешествие на правильной ноте, поэтому я готовлю пасту фаджоли. Ее любимый густой суп с пастой и фасолью.

Я многому научился с тех пор, как Лейла вернулась домой из больницы. В основном от Гейл, матери Лейлы. Она прожила с нами первые несколько недель после выписки дочери. Гейл хотела забрать ее домой в Чикаго, но, к счастью, Лейла отказалась ехать. Я не хотел, чтобы она уезжала. Чувствовал, что именно я должен помочь ей поправиться, потому что всего этого не случилось бы, будь я более внимателен.

Но должен признать, что мне пришлось приспособиться. Мы были знакомы всего два месяца, когда Лейла попала в больницу. И вскоре после этого ее мать временно переехала в нашу новую тесную квартирку. За какие-то три месяца я, привыкший жить один, оказался в одной квартире со своей девушкой, ее матерью, а иногда и с сестрой, Аспен. У нас была только одна спальня, поэтому диван в гостиной был всегда занят, а оставшееся пространство загромождал надувной матрас.

Я был рад, когда ее мать наконец вернулась в Чикаго. Но вовсе не потому, что она мне не нравилась. Просто все это было слишком. После всего, что нам пришлось пережить, мы оказались практически лишены личного пространства, и в довершение ко всему, насмотревшись на долгие попытки Лейлы встать на ноги, я отчаянно жаждал вернуться к нормальной жизни. Мы оба жаждали.

Но все было не так уж плохо. Я познакомился с семьей Лейлы и вскоре понял, почему влюбился в нее. Все члены ее семьи обаятельные, открытые люди. Черт, даже Чед Кайл мне понравился. Я виделся с ним всего лишь раз после свадьбы. Он, как и говорила Лейла, оказался придурковатым, но веселым парнем.

Мне даже не терпится увидеться с ними в пятницу.

Сложив все ингредиенты в кастрюлю, я вытираю руки кухонным полотенцем и спешу наверх проведать Лейлу. Она разбирала вещи, когда я взялся за приготовление ужина, но с тех пор прошел уже час, и со второго этажа не было слышно ни звука. Я не слышал ее шагов.

Распахнув дверь спальни, я обнаруживаю Лейлу спящей на кровати. Чемодан так и стоит открытым, а она тихо посапывает.

День был долгим. Она впервые отправилась в такую длинную поездку после выписки. Могу представить, как ее вымотала долгая дорога. Начинаю тихо разбирать чемоданы, пока она спит.

Я то и дело поглядываю на нее и вспоминаю первые проведенные здесь дни. Каждая секунда с ней словно пробуждала мое сознание. После встречи с Лейлой у меня будто впервые открылись глаза.

Я был слеп, но прозрел.

Вот, какие чувства вызывала во мне Лейла. Словно моя жизнь вновь наполнилась воздухом, а я даже не понимал, что задыхаюсь.

Я бы отдал все на свете, чтобы вновь возродить это несправедливо отнятое у нас чувство. Нам было хорошо в моей квартире во Франклине. Лейлу не мучила бессонница. Она не озиралась по сторонам в общественных местах.

Подойдя к ней, я касаюсь ее волос и нежно заправляю прядь за ухо. Ей сбрили часть волос перед операцией, и теперь она делает прямой пробор, чтобы спрятать отрастающие волосы. Смахнув их, я рассматриваю ее шрам.

Я благодарен за него.

Знаю, что она ненавидит эту отметину и пытается спрятать ее всеми возможными способами, но я порой рассматриваю его, пока она спит. Потому что шрам напоминает мне о том, чего я едва не лишился.

Лейла вздрагивает во сне, и я убираю руку, внезапно ощутив в комнате резкий запах гари. Я озадаченно смотрю на дверь, ведь суп не мог выкипеть так быстро. Он стоит на плите от силы минут десять.

Я выхожу на лестницу и вижу облако черного дыма, плывущее из кухни.

Едва начав спускаться, я слышу грохот на кухне.

Он настолько громкий, что пробирает до нутра.

Мчусь вниз и, войдя на кухню, вижу, что суп теперь повсюду. На плите, на полу, на стенах. Я разгоняю рукой дым, не зная, за что хвататься.

Но пожара нет. Лишь небольшое облако дыма и необъятный бардак.

Когда Лейла спешит вниз, я в потрясении оглядываю кухню.

Она останавливается в дверях и осматривает беспорядок.

– Что случилось?

Я иду выключить конфорку, но схватившись за ручку, обнаруживаю, что она не включена.

Беспомощно опускаю руки по бокам и перевожу взгляд с конфорки на кастрюлю, валяющуюся в дальнем конце кухни.

– А почему вода бежит? – спрашивает Лейла.

Из крана в раковину течет струя воды. Не припомню, чтобы оставлял воду включенной. Я иду закрыть кран и замечаю кое-что на дне раковины.

Сгоревшее полотенце.

То самое полотенце, которым я вытер руки, когда собрался проведать Лейлу.

И оно вспыхнуло, судя по тому, что сгорело в угли. Но как оно оказалось в раковине? Почему открыт кран? Кто выключил плиту?

Кто опрокинул кастрюлю с супом?

Я мчусь к парадной двери, но она заперта изнутри.

Лейла спешит следом:

– Что ты делаешь?

В доме есть задняя дверь, но если бы кто-то опрокинул кастрюлю, пока я спускался вниз, я бы увидел, как он бежит к черному ходу. Другого выхода из кухни нет.

Вернувшись на кухню, я осматриваю окно. Оно тоже заперто изнутри.

– Лидс, ты меня пугаешь.

– Все хорошо, Лейла, – успокаиваю я, мотая головой. Не хочу, чтобы она волновалась. Если буду вести себя так, будто не понимаю, что происходит, это вызовет лишнее беспокойство. – Спалил полотенце. Случайно опрокинул кастрюлю, когда пытался снять ее с плиты. – Я глажу ее руки ладонями. – Извини. Я все уберу.

– Я помогу тебе, – говорит она.

И я принимаю ее помощь. Пусть лучше она будет рядом со мной, потому что мне не понять, что за чертовщина только что произошла.

Показания

В кассете заканчивается пленка, и, перевернув ее другой стороной, детектив возобновляет запись.

Интересно, он в курсе, что мобильный телефон существенно упростил бы задачу? Наверное, он сторонник теории заговора и настолько не доверяет правительству, что даже не пользуется телефоном.

– Я хочу осмотреть плиту, – говорит мужчина и направляется на кухню, прихватив с собой диктофон. Я мешкаю, задумавшись, не совершил ли ошибку, пригласив его сюда. Любой вменяемый человек, выслушав мой рассказ, счел бы меня сумасшедшим. А я почему-то верю, что этот мужчина не передаст запись прямиком в руки таких вменяемых людей.

Если честно, мне плевать. Теперь ни моя карьера, ни малочисленные поклонники, ни имидж, который Лейла старалась для меня создать, больше не имеют значения. С тех пор, как я узнал, на что способны люди, все это кажется мне незначительным.

Будто я всю жизнь провел на мелководье, а за минувшую пару недель погрузился на самое дно Марианской впадины.

Когда я захожу на кухню, детектив задумчиво осматривает плиту. Нажав на ручку, он поворачивает ее и ждет, пока вспыхнут языки пламени. Затем с минуту рассматривает их. И выключает.

– Чтобы выключить конфорку, нужно нажать на ручку, – он жестом указывает на плиту. – Как вы это себе объяснили?

Я пожимаю плечами.

– Никак.

Мужчина издает смешок. Он впервые выразил намек на эмоцию с момента нашей встречи. Сев обратно за стол, он кладет диктофон между нами.

– Лейла была обеспокоена случившимся?

– Не особо, – отвечаю я. – Я сказал, что сам виноват, и она не стала меня расспрашивать. Мы вместе прибрали на кухне, и я приготовил обычную пасту, вместо супа.

– Было ли той ночью что-то еще, что показалось вам странным?

– Ничего подобного происшествию с плитой.

– Но все же произошло что-то необычное?

– За последующую пару дней произошло несколько событий, которые заставили меня задуматься, не схожу ли я с ума.

– Каких событий?

– Таких, после которых любой другой человек бежал бы отсюда без оглядки.

Глава 7

Лейла со скучающим видом размазывает пасту по тарелке, почти ничего не съев.

– Тебе не нравится?

Она замирает, поняв, что я наблюдаю за ней.

– Нравится, – отвечает она и отправляет в рот маленький кусочек.

В последнее время у нее нет аппетита. Она очень мало ест и всегда выбрасывает из тарелки еду, содержащую углеводы. Может, поэтому она почти ничего не съела, ведь все содержимое ее тарелки состоит сплошь из углеводов.

Лейла взвешивалась через неделю после выписки. Как сейчас помню, как она встала на весы, пока я чистил зубы в ванной. «О господи», – прошептала она, и с тех пор ни разу не поела нормально.

Лейла тщательно прожевывает еду, глядя в стоящую перед ней тарелку. Затем отпивает вина и вновь начинает ковырять пасту.

– Когда приезжают Аспен с Чедом? – спрашивает она.

– В пятницу.

– И надолго?

– На одну ночь. Они отправляются в то путешествие. – Лейла кивает, будто понимая, о чем я говорю. Но когда я звонил Аспен, чтобы рассказать о нашей поездке, она сообщила, что уже две недели не разговаривала с Лейлой. Позже вечером я проверил ее телефон и обнаружил несколько пропущенных звонков от матери и сестры. Не понимаю, почему она избегает родных, но Лейла чаще игнорирует их звонки, нежели берет трубку.

– Ты разговаривала сегодня с мамой? – спрашиваю я.

Лейла качает головой.

– Нет, – и смотрит на меня. – А что?

Сам не знаю, зачем я спросил. Просто мне не нравится, что она почти никогда не отвечает на звонки матери. Тогда Гейл пишет мне сообщения и спрашивает, что не так с Лейлой. Потом она пишет Аспен и беспокоит ее. А Аспен пишет мне и спрашивает, почему Лейла не берет трубку.

Всем стало бы легче, если бы Лейла общалась с ними почаще, тогда они не волновались бы за нее так сильно. Но они волнуются. Все мы волнуемся. Возможно, это тоже мешает ей прийти в себя.

– Лучше бы мама нашла себе занятие и не ждала, что я буду общаться с ней каждый день, – говорит Лейла, бросив вилку на стол, и отпивает вина. Поставив бокал, она с минуту сидит, закрыв глаза.

Открыв их вновь, молча смотрит на пасту.

Затем глубоко вздыхает, будто хочет забыть этот разговор.

Может быть, после выписки она провела с матерью и сестрой слишком много времени. Вероятно, ей нужно отдохнуть от этого общения точно так же, как мне нужно отдохнуть от всего мира.

Лейла берет в руки вилку и рассматривает ее, а затем вновь устремляет взгляд на тарелку с пастой.

– Так приятно пахнет. – Слово «приятно» она произносит так, что оно походит на стон. Лейла нюхает пасту. Наклоняется над тарелкой и, закрыв глаза, вдыхает аромат соуса. Может, нюхать еду, вместо того, чтобы ее есть – это новый способ сбросить семь лишних килограммов, о которых она говорит без умолку.

Лейла крепко сжимает в руке вилку и погружает ее в тарелку. А затем накалывает так много пасты, сколько еще не съедала на моей памяти. Отправив ее в рот, она мычит от удовольствия.

– О боже, как вкусно. – Она накалывает на вилку больше пасты, и, не успев проглотить, набивает в рот еще. – Еще хочу, – говорит девушка с полным ртом. Я забираю у нее тарелку и иду к плите, чтобы вновь ее наполнить, пока она запивает вином.

Лейла едва не вырывает тарелку у меня из рук, когда я возвращаюсь за стол. Она вмиг съедает всю пасту и откидывается на спинку стула, прижав ладонь к животу и все еще крепко сжимая вилку в правой руке.

Меня пробирает смех от облегчения, что она снова начала есть, а еще я никогда не видел, чтобы кто-то так оживленно ел.

Закрыв глаза, Лейла издает стон и наклоняется к столу. Упершись в него локтями, она убирает руку с живота и прижимает ко лбу.

Я отправляю в рот вилку с пастой как раз в тот миг, когда она открывает глаза. Лейла смотрит в стоящую перед ней пустую тарелку с выражением такого ужаса на лице, будто сожалеет о каждом съеденном углеводе. Она накрывает рот ладонью.

– Лидс? Моя еда исчезла.

– Хочешь еще?

Она смотрит на меня, вытаращив глаза.

– Она исчезла, – говорит она шепотом.

– Не вся. Можешь доесть, что осталось, если хочешь.

В ответ она смотрит на меня в таком шоке, будто я ее оскорбил.

Устремив взгляд на вилку, она внимательно рассматривает ее, будто не понимает, что это такое. Затем роняет ее. Вернее сказать, отбрасывает в сторону. Вилка скользит по столу и ударяется о мою тарелку, а Лейла встает из-за стола.

– Лейла, что случилось?

Она мотает головой.

– Ничего. Все в порядке, – отвечает она. – Просто… ела слишком быстро. Меня немного тошнит. – Она выходит из кухни и мчит наверх.

Я иду следом. Лейла ведет себя так, словно вот-вот случится очередная паническая атака.

Когда я захожу в спальню, она роется в ящиках, бормоча себе под нос «где же они?». Не найдя то, что искала, она распахивает двери шкафа. Я начинаю паниковать, что Лейла случайно найдет кольцо. Я подхожу к ней и беру ее за руки, стараясь отвлечь от изучения шкафа.

– Что ты ищешь?

– Свои лекарства.

Ну конечно.

Я выдвигаю верхний ящик комода и вытаскиваю баночку с таблетками. Достав одну, отдаю ее Лейле, хотя вид у нее такой, будто она хочет забрать у меня банку и проглотить все ее содержимое разом. Даже не представляю, чего она так сильно испугалась. Взяв таблетку, Лейла идет в ванную и включает воду. Положив пилюлю на язык, она запивает водой прямо из-под крана. Затем запрокидывает голову, чтобы проглотить лекарство, напомнив мне о той ночи в бассейне, когда Аспен дала ей таблетку.

Прислонившись к дверному косяку, я улыбаюсь от воспоминаний. Приняв транквилизатор, Лейла слегка успокаивается, и я пытаюсь отвлечь ее разговором.

– Помнишь, как я подумал, что твоя сестра дала мне наркотики?

Лейла резко оборачивается в мою сторону.

– С чего мне помнить, как Аспен давала тебе наркотики? – Я вижу, как в ее глазах мелькает сожаление, едва эти слова срываются с языка. Она сжимает руками раковину и опускает голову. – Прости. Сегодня был трудный день. – Шумно выдохнув, она отталкивается от раковины. Затем подходит ко мне и, обняв за поясницу, упирается лбом мне в грудь.

Я лишь обнимаю ее, потому что даже представить не могу, что творится сейчас у нее в голове. Она старается, как может, поэтому я не принимаю всплески ее настроения близко к сердцу. Несколько минут мы стоим, обнявшись, и я чувствую, как ее сердцебиение постепенно приходит в норму.

– Хочешь пойти в постель? – спрашиваю я тихо.

Она кивает в ответ, и, проведя руками вдоль ее спины, я помогаю ей снять кофту. На пути из ванной к кровати мы начинаем целоваться.

У нас уже сформировался вечерний ритуал. Она психует. Я успокаиваю ее. Мы занимаемся любовью.

***

Когда Лейла засыпает, я иду в душ. Мне не удалось заснуть, поэтому я спустился вниз и за пару часов переделал дел на целый день. Я побрился, перемыл посуду и написал несколько строк для новой песни.

Сейчас час ночи, и я наконец вернулся в постель рядом с Лейлой, но мой разум никак не хочет успокаиваться.

Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть, но голова полна мыслей. Я думал, что сегодняшний день станет другим для Лейлы. Спокойным. Думал, что все вновь будет как в день нашей встречи, но этого не случилось. Сегодня все было в точности, как в любой другой день, с тех пор, как ее выписали из больницы. Я считаю, что ей стоит сходить к психотерапевту, хоть мне и не хочется вновь озвучивать это предложение. Ее лечащий врач советовал записаться. Ее мать и сестра тоже советовали. Но Лейла настояла, что справится сама. До сих пор я был на ее стороне. Считал, что тревога пройдет, если я буду поддерживать ее. Но становится только хуже.

Я лежу, уставившись на часы, когда вдруг чувствую, как Лейла шевелится в кровати. Слышу, как она встает и ступает по паркету.

Сперва я решил, что она идет в ванную, но шум ее шагов стих, и какое-то время не слышно никакого движения. Я чувствую, что ее нет в постели, и поворачиваюсь посмотреть, что она делает.

В паре метров от кровати стоит зеркало в полный рост. Лейла рассматривает себя в его отражении. Я не понимаю, что она пытается там увидеть, потому что темную комнату освещает только струящийся в окно лунный свет. Она изучает свое отражение, поворачиваясь вправо и влево. Даже странно, как долго она смотрится в зеркало. Я жду еще пару минут, подумав, что Лейла вернется в постель, но она не возвращается.

Шагнув ближе к зеркалу, она прижимает ладонь к его поверхности. Затем проводит по нему указательным пальцем, будто очерчивая контуры своего тела.

– Лейла?

Она резко оборачивается. Ее глаза широко распахнуты от смущения, будто я застукал ее за чем-то постыдным. Она спешно возвращается в кровать и укладывается под одеяло спиной ко мне.

– Спи, – говорит она шепотом. – Со мной все нормально.

Некоторое время я лежу и изучаю взглядом ее затылок, но в конечном итоге отворачиваюсь. Заснуть я точно не смогу. Особенно теперь.

Я смотрю на циферблат часов, пока не переваливает за половину второго утра. Лейла опять заснула, тихо посапывая.

Сколько бы я ни лежал в постели, мне заснуть не удается.

Я встаю и спускаюсь вниз, прихватив телефон. Устраиваюсь на диване в Большом Зале. Сейчас половина второго утра, но в Сиэтле лишь половина двенадцатого. Мама никогда не ложится спать до полуночи, и я отправляю ей сообщение, проверить, не спит ли она. В ответ раздается звонок.

Я облокачиваюсь на подлокотник дивана и провожу пальцем по экрану.

– Привет.

– Вы добрались до Канзаса? – спрашивает она.

– Да, приехали около пяти вечера.

– Как Лейла?

– Нормально. Все по-прежнему.

– А ты как?

– Нормально. По-прежнему, – вздыхаю я.

Мама смеется в ответ, потому что всегда знает, когда я вру. А еще она знает, что я расскажу ей, что сочту нужным и когда буду готов.

– Как там Тим? – Это первый парень, с которым мама начала встречаться после смерти отца. Я виделся с ним пару раз. Он вроде нормальный. Скромный. Тихий. Именно такого парня я бы хотел видеть рядом с ней.

– Нормально. У него не набралось учеников в утреннюю группу, и ее отменили. Теперь у него три свободных часа каждое утро, чему он очень рад.

– Повезло ему, – отвечаю я. А затем, не успев даже осознать, что говорю, я спрашиваю: – Ты веришь в призраков?

– Вопрос неожиданный.

– Я знаю. Просто не припомню, чтобы мы с тобой говорили об этом.

– Да я как-то равнодушна к этой теме, – говорит она. – Не могу сказать, что не верю, но и событий, которые заставили бы меня поверить в них, со мной тоже не случалось. – Мама замолкает на мгновение. – А что? Ты веришь?

– Нет, – отвечаю я. Потому что правда не верю. – Но сегодня… не знаю. Произошло кое-что странное. Я чуть не спалил дом во время готовки. Я был наверху, когда почуял запах дыма. Вернувшись на кухню, обнаружил в раковине полотенце, которое оставил возле плиты. И кран был открыт. Кастрюля валялась на полу, и конфорку кто-то выключил. Лейла все это время была наверху, так что не могла этого сделать.

– Странно, – отвечает мама. – В доме установлена система безопасности?

– Нет. Но он был заперт изнутри. Даже окна закрыты, так что никто не смог бы потушить огонь и уйти незамеченным.

– Хм. И правда, странно. Но раз этот некто спас вас от пожара, похоже, что у вас поселился ангел-хранитель. А не призрак.

Я смеюсь.

– Или хранитель… дома с призраками, – говорит мама, смеясь над собственной шуткой. – Что еще у вас происходит?

Я вновь отвечаю ей вздохом и больше ничего не говорю.

– Вполне нормально испытывать подобные чувства, Лидс.

– Я ничего не говорил о своих чувствах.

– И не нужно. Я же твоя мать. По голосу слышу, что ты встревожен. Да и комплекс вины, к сожалению, всегда был тебе присущ.