Текст книги "Черный караван"

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Отступление в нынешних условиях – это фактически благословение большевизма! – заметил генерал Маллесон с нескрываемым недовольством.

– Нет! – ответил командующий, несколько возвысив голос. – Большевизм рухнет, в этом нет сомнения! Он рухнет так же, как рухнул старый царский режим. В самом деле, где причина того, что старый режим в России обанкротился? Причина простая: он уже был нежизнеспособен. Ему не под силу было решить те сложные задачи, какие возникли на заключительном этапе войны. Аналогичная судьба ожидает и большевизм. Хаос. Голод. Холод. Было бы чудом, если бы Советы смогли выбраться из этой пагубной трясины благополучно. Сдержать большевизм в границах России… Уморить его голодом, холодом… Дать ему возможность самому окончательно обанкротиться… Вот где, на мой взгляд, единственный выход из создавшегося положения.

Генерал Маллесон иронически усмехнулся:

– Трудно поверить, что санитарными кордонами удастся преградить путь такой страшной эпидемии, как большевизм.

– Что же делать? – В голосе командующего теперь уже слышалось явное раздражение. – Воевать? Расширять интервенцию? Так могут думать только недалекие люди. Мы можем субсидировать антибольшевистские силы. Оснастить современным вооружением их армии. Помочь опытными офицерами, как это делается в отношении Бухары и Хивы. Но стягивать сюда дополнительные части?.. Нет! И без того наши фронты слишком растянуты. Сейчас во всех уголках мира стоят британские солдаты. Трудно сказать, чем кончится такая распыленность. Но одно ясно: к хорошему это не приведет. Поэтому-то Лондон и требует, чтобы действующие войска были постепенно сосредоточены в центрах, имеющих преимущественное значение для наших интересов. Индия. Египет… Военные базы… Надо установить порядок в собственных владениях. Погнавшись за Туркестаном, как бы не потерять Индию!

Генерал Мильн пристально посмотрел на Маллесона и добавил:

– Нет, не может быть и речи о том, чтобы стягивать в Закаспий дополнительные войска. Наоборот, надо быстрее вывести и те части, которые сейчас находятся здесь!

Последние слова генерала Мильна прозвучали уже не как предположение, а как приказ. Должно быть, он и сам понял, что слишком повысил тон. Поспешно добавил:

– Это, конечно, мое личное мнение. Согласится ли с ним Лондон, этого я еще не могу сказать. Но, по моему глубокому убеждению, нужно, не теряя времени, поскорее уходить из Закаспия.

Я исподтишка наблюдал за Маллесоном. Именно наблюдал. Он просто не мог усидеть в кресле. То подавался всем телом вперед, то откидывался назад. По лицу было видно, что он не может сдержать раздражения, что сердцу его тесно в груди. Наконец он вытер вспотевшее лицо и сердито кашлянул:

– Одно меня удивляет: вчера говорили, что нужно побыстрее вступить в Закаспий. А сегодня говорят – нужно поскорее уходить из Закаспия. Откуда такая спешка?

– Никакой спешки нет! – Генерал Мильн продолжал тем же тоном: – Когда вы вышли из Мешхеда, обстановка была другая. Тогда никто не думал, что большевики продержатся хотя бы год. Услышав, что Ленин приказал создать трехмиллионную армию, мы весело смеялись. А сегодня, получив известие, что Красная Армия заняла Оренбург, чешем затылки. Что вы на это скажете?

Генерал Мильн был прав. Обстановка теперь в самом деле коренным образом изменилась. Это, разумеется, понимал и Маллесон. Он знал также, что в Туркестане нет достаточных сил, на которые можно опереться. И все же ему не хотелось примириться с реальной действительностью, ему хотелось, на худой конец, широко развернуть фронт и отойти только после серьезной борьбы. По-своему он тоже был прав. Ведь говорят: «Если падаешь, падай в борьбе».

Маллесон нарушил первым напряженное молчание. Не скрывая своего разочарования, он сказал:

– Пришли торжественно, давали клятвы, обещания… Зажгли в сердцах луч надежды… А теперь побежим без оглядки, забыв все свои клятвы. Нет, такое не укладывается в моей голове!

Генерал тяжело вздохнул и добавил:

– Как только мы уйдем, Закаспий захватят большевики. Опять все начнется сызнова. Если так, зачем надо было затевать эту детскую игру?

На этот раз командующий заговорил, уже несколько смягчив тон:

– Всем нам хотелось бы услышать победные реляции. Чего лучше – водрузить в Туркестане британский флаг! Но ветер судьбы не всегда дует в желательном направлении. Не волнуйтесь! Никто из вас не виноват. Вы, я бы сказал, хорошие солдаты плохой экспедиции. Вы сделали все, что было в ваших силах. А остальное – пусть решает Лондон!

Вошел капитан Тиг-Джонс. Он обратился к командующему:

– Прибыл помощник господина Зимина. Закаспийское правительство желало бы устроить сегодня вечером прием в честь вашего превосходительства.

– Прием? – Командующий вскинул брови, словно услышал что-то необычайное. – Нет, нет… Ступайте и скажите: мне нездоровится. А завтра утром я уезжаю. Будет время, еще попируем.

Когда капитан вышел, командующий заговорил откровенно:

– Гостеприимство лавочника! Дадут рюмку водки, а начнут просить миллионы. А я не могу давать – ни денег, ни обещании. Кстати, если Лондон примет мое предложение и мы оставим Закаспии, как вы соберете бумаги с нашей печатью, выпущенные вместо денег? Ведь вам придется оплатить их наличными…

Ответа не последовало.

Мысль командующего – как можно скорее оставить Закаспий – была разумна. Но, несмотря на это, я выступил в поддержку Маллесона:

– Очень трудно представить себе, что мы оставим Закаспий, ваше превосходительство. Дело не только в данных нами обещаниях. Есть другие, более важные причины для беспокойства. Прежде всего, нельзя забывать одно: в тот день, когда большевики займут Закаспий, развалятся и Бухара, и Хива. Мы сами не заметим, как грозный пожар перекинется по ту сторону границы. Туркестан – трамплин для большевиков. Они целятся далеко. По словам наших друзей, туркестанским вопросом занимается сам Ленин. Поэтому мы тоже должны подходить к этому вопросу крайне осторожно. Судьба нашей восточной политики, по моему мнению, решается не в Индии, а в Туркестане!

Маллесон горячо одобрил мои слова:

– Верно, полковник. Совершенно верно!

Генерал Мильн встал и заговорил решительно:

– Я высказал свое мнение. Сделайте то же самое. Я присоединю ваши соображения к своему докладу, который отправлю в Лондон. Посмотрим, какой придет ответ. Но пусть наш разговор пока не выходит за пределы этого кабинета. Не говорите ничего ни своим, ни друзьям. Это – приказ!

Генерал неторопливо вышел. Мы остались стоять молча, вопросительно глядя друг на друга.

29

Попрощавшись с Арсланбековым, я уже собрался идти поужинать, когда дежурный офицер сообщил мне о приходе Екатерины. Я знал, чем вызван ее приход, догадывался даже, что беседа наша добром не кончится. Но все равно я не мог отослать ее назад и сам вышел навстречу.

Екатерина была в ярости, лицо ее горело. Опустившись в кресло, она долго молчала, с трудом переводя дыхание. Я тоже умышленно ни о чем ее не расспрашивал. Наконец, медленно подняв глаза, она устремила на меня пламенный взгляд:

– Почему вы отправили Бориса Евгеньевича на фронт?

– Кого?

– Бориса Евгеньевича… Моего мужа…

– Кто его отправил?

– Вы!

– Нет, Кэт… Я не имею никакого отношения к этому. И потом, с какого времени он стал вашим мужем?

– С того самого вечера. Как только вы ушли, я дала согласие.

– Очень хорошо поступили. Поздравляю! Сердечно поздравляю! Но, к сожалению, ничем вам помочь не смогу. Призывом в армию местного населения занимаются представители правительства. Обратитесь к ним.

У Екатерины даже перехватило дыхание. Я испытывал какое-то непонятное, двойственное чувство. Мне было и жаль ее, и… Но если бы Екатерина хоть немного сбавила тон, я тоже успокоился бы. Мне так хотелось поговорить мирно! Я неотрывно следил за выражением ее лица. Она волнуется? Что ж, может быть, удастся сломить волну волной!

Екатерина снова заговорила дрожащим голосом:

– Таким путем вы ничего не добьетесь!

– Каким путем?

Екатерина потупилась.

– Вы ошибаетесь, мадам. Помимо доброго распоряжения, я никаких чувств к вам не испытываю.

Екатерина вскочила с места и кинулась к двери. Я не старался удержать ее.

Она ушла, а я отправился ужинать. Тут появилась Элен с напоминанием, что нас ждут в армянском клубе. Назначен вечер Института благородных девиц. Элен и раньше бывала на таких вечерах. По ее словам, так можно было повеселиться. Мне тоже хотелось рассеяться. Ведь с самого приезда у меня не было ни одного часа спокойного, всякий раз возникали какие-нибудь заботы. Чего стоит одна только история с Кирсановым! Хорошо, что все закончилось благополучно. Арсланбеков своими руками отправил на тот свет самим же им порожденное дитя. «Воздадим должное даже дьяволу», – гласит изречение. Кирсанов, хоть и враг, проявил, однако, большое мужество. Земля ему пухом!

Последние дни были особенно тревожны. Генерал Мильн оказался на редкость беспокойным начальником: находясь в Асхабаде, он и сам не спал, и нам не давал заснуть. Поручение за поручением, совещание за совещанием… Наконец сегодня, с рассветом, он укатил в Красноводск. Теперь можно было и отдохнуть.

Когда мы уже садились в машину, комендант сообщил нам, что вечер «благородных девица перенесен в клуб велосипедистов и поэтому начнется несколько позднее. Воспользовавшись этим, я решил зайти к генералу. Ои был один в кабинете. Увидев меня, поднялся и с улыбкой спросил:

– Что же вы не поехали?

– Сейчас едем… Вечер перенесли в клуб велосипедистов. Поэтому запаздывают.

– Екатерину увидите?

– Нет.

– Почему?

Я рассказал генералу о разговоре с Кэт. Он с интересом выслушал и с легким смешком сказал:

– Я вижу, нам не везет. Что мы ни делаем, все оборачивается против нас!

Генерал закурил и с той же улыбкой продолжал:

– Надеюсь, она не очень поверила вашей искренности?

– Нет, кажется, поверила, и серьезно.

– Тогда плохи ваши дела. Как бы вам не пришлось носить траур по погибшей любви.

– Ха-ха-ха! – Я постарался поддержать настроение. – Любовь, значит, тоже умирает?

– Вы должны знать это лучше меня!

Тут, как всегда, появился капитан Тиг-Джонс. Прервав нашу беседу на самом интересном месте, он протянул генералу какой-то документ:

– Смотрите, что они делают!

Генерал взял бумагу, прочитал не спеша. И вдруг злобно выругался:

– Идиоты!

Я понял: случилось что-то неприятное – и промолчал. Генерал сам пояснил, в чем дело:

– Помните, несколько месяцев назад этот болван Фунтиков сунулся к железнодорожникам – проводить у них митинг. Притащил с собой всех членов правительства. Вздумал говорить о мобилизации! Но ему и рта раскрыть не дали, – в зале поднялся крик, свист. Действовали люди большевиков. Ваш друг Дохов тоже пытался выступить, но и ему не дали говорить. В конце концов все они вынуждены были покинуть клуб. Трибуной завладели большевики. Говорили все, что им вздумается. А завтра, в два часа, они опять хотят провести собрание.

Полное лицо генерала покраснело от гнева. Вынув из кармана носовой платок, он вытер влажный лоб и сердито посмотрел на капитана:

– Кто разрешил им нарушить мой приказ?

Капитан ответил смущенно, словно был виновен в случившемся:

– Я говорил с самим Дружкиным. Он утверждает, будто бы запрещение собраний и митингов породило недовольство среди рабочих и послужило хорошей пищей для большевистской агитации. Вчера железнодорожники, сторонники меньшевиков и эсеров, целой группой пришли к Зимину и потребовали провести собрание хотя бы днем. «Если вы настоящие правители, разрешите это или уходите со своих постов, – пусть англичане сами хозяйничают в крае», – заявили они. Сегодня состоялось экстренное заседание правительства. После долгих споров пришли к такому решению. Один только Дружкин был против.

– Гм, кретины! – Генерал взял бумагу и снова бегло проглядел ее. – Смотрите, что они пишут: «На собраниях не должно быть выступлений, осуждающих политику Закаспийского правительства и наших английских друзей…» А если такие будут? Что тогда они станут делать?

– Не знаю, – так же смущенно ответил капитан.

– Никаких собраний! – объявил генерал. – С утра займите все входы в клуб. Не впускайте ни одного человека!

Тяжело дыша, генерал некоторое время шагал по кабинету. Затем обратился ко мне:

– Завтра встретьтесь с Зиминым. Скажите этому дураку: никто не смеет отменять мои приказы, Чего в свое время добился Фунтиков, проведя митинг? А Зимин не лучше его. Так пусть не мудрит. Одиночная камера и для него найдется.

В разговор вступил Тиг-Джонс:

– Зимин намерен завтра сам приехать к вам. Они совершили еще одну глупость: снова обсуждали состояние финансов. Поднялся большой шум. В конце концов постановили: если мы в течение пяти дней не дадим обещанной дотации, правительство уйдет в отставку.

– Что-о? Уйдет в отставку?

– Да… Окончательную формулировку постановления поручили Зимину и Крутене…

Генерал жестом выразил свое возмущение. Сжав кулаки, он сердито выкрикнул:

– Вместо денег получат вот это!

Тут в кабинет вбежала Элен с известием, что прибыл посланный от «благородных девиц» и что нас ждут. Получив у генерала разрешение удалиться, я вышел вслед за нею.

Возле клуба велосипедистов никого, кроме наших солдат, не было. Но еще издали можно было услышать восточный оркестр. Особенно усердствовал музыкант, ударявший в бубен, – резкие, нестройные звуки обрушились на нас уже при входе. Но еще неприятнее, чем эта музыка, меня поразило другое: в вестибюле, окруженный поклонницами, криво улыбаясь, стоял Айрапетян. Как этот-то попал сюда?!

Нас уже ждали. Едва мы вошли, послышались приветственные возгласы, крики «браво!». Вездесущие фотографы начали щелкать аппаратами.

Айрапетян сперва познакомил нас с «благородными девицами», организовавшими этот вечер, а затем с их щедрыми покровителями. Меня удивило одно: ничто не говорило о войне, в клубе была атмосфера мирного времени. Большинство мужчин были во фраках, дамы – в вечерних туалетах. Казалось, они собрались, чтобы продемонстрировать свои драгоценности, – броши и серьги, колье и медальоны так и сверкали в ярком свете ламп. Только «благородные девицы» были одеты скромно, в форменные платьица из коричневой шерсти. Белоснежные фартуки, даже черные туфельки на высоких каблуках и ленточки в волосах на всех были одинаковые.

Я не утерпел и, обратись к Айрапетяну, шутливо спросил:

– Может быть, вы празднуете взятие большевиками Оренбурга?

Вокруг засмеялись. Но Айрапетян ответил серьезно:

– Даст бог, скоро услышим об окончательном уничтожении большевиков. Вот тогда будет настоящий праздник!

Со всех сторон послышались голоса:

– Браво! Браво!

Девицы разносили на серебряных подносах бокалы с шампанским и коньяком. Айрапетян взял два бокала, один подал Элен, другой мне. Затем выбрал для себя самую большую рюмку с коньяком и обратился к собравшимся:

– Дорогие дамы! Господа! Кто-то сказал: «Вместо тысячи дешевых друзей пусть будет у тебя один друг, но дорогой». Сегодня у нас есть этот единственный друг. Это – Великобритания! Все мы знаем о том, как героически борются с большевиками ее сыны! Так выпьем этот первый бокал за гордых сыновей Великобритании! За здоровье его превосходительства генерала Маллесона и нашего дорогого друга полковника Форстера!

В зале точно бомба разорвалась! Поднялся такой крик, что казалось, все здание рухнет. Все уставились на меня. Я отлично понимал, что окружающие кричат по заказу, что я оказался героем по чистой случайности. Но все же почувствовал гордость, сердце забилось учащенно. Есть ли у человека более слабая струнка, чем честолюбие!

Шум постепенно затих. Все начали по одному подходить ко мне, чокаясь бокалами. В этот момент черноглазая, чернобровая, стройная девушка подкатила столик на колесиках с установленной на нем широкой серебряной чашей. Чаша была пуста. Я сразу понял, в чем дело. Комендант предупредил меня: торжественный вечер устроен для сбора пожертвований в пользу дашнаков, сражающихся на фронте.

Айрапетян, опередив всех, сунул руку в карман, вытащил целую пачку денег и бросил в чашу. Затем снял с руки золотые часы и, положив их туда же, провозгласил:

– Пусть это будет подарком одному из наших храбрых бойцов!

Я тоже взялся за бумажник, но Айрапетян удержал меня:

– Нет, нет, господин полковник! Вы – гость! Это мы должны собирать деньги для вас.

Я все же вынул бумажник:

– Пригодится на черный день! – и, вытащив несколько десятифунтовых банкнотов, бросил их в чашу.

Публика заволновалась. Защелкали фотоаппараты. К столу подошла какая-то дама и, сняв с руки массивный браслет, молча положила его в чашу. Послышались восхищенные возгласы.

Столик па колесах постепенно катился дальше. В несколько минут серебряная чаша наполнилась доверху. Снова принесли вино, подали фрукты и сладости. Зазвучала мелодия вальса, начались танцы. Айрапетян подвел ко мне даму, пожертвовавшую браслет.

– Наша первая красавица и лучшая танцорка… мадам Аракса! – проговорил он, как всегда с грубым смехом.

Мы познакомились. Госпожа Аракса действительно хорошо танцевала. К тому же она оказалась приятной собеседницей. Но разговор наш вскоре прервался. После первого танца откуда-то появилась хозяйка Екатерины – Софья Антоновна. Она резко выделялась среди окружавших ее дам: длинное, до пят, платье еще больше увеличивало ее рост. Злополучному портному, как видно, пришлось немало потрудиться, чтобы придать своей заказчице более-менее сносный вид. Черное платье на ней было так тесно, что чуть не лопалось по швам. Волосы выкрашены в рыжий цвет. На жирной шее, пухлых руках и пальцах сверкали брильянты. Несмотря на эти ухищрения, все в Софье Антоновне неопровержимо говорило о том, что весна молодости для нее давно прошла. Оденься попроще, поестественнее – она и выглядела бы привлекательнее. Но, видимо, некому было дать ей такой совет…

Если б не Екатерина, я, конечно, не обратил бы никакого внимания на эту вульгарную толстуху. Но сейчас мне хотелось расспросить ее. Поэтому любезно поздоровался с Софьей Антоновной. Она набросилась на меня без стеснения, точно старая приятельница:

– Теперь, господин полковник, я танцую с вами?

Я молча поклонился в знак согласия. Вокруг насмешливо улыбались, послышался даже приглушенный смех. К счастью, меня выручила Элен:

– Полковника могу доверить только вам, Софья Антоновна! Пожалуйста, не отпускайте его от себя, – весело сказала она.

Заиграл оркестр. Мы начали танцевать. Моя партнерша, навалившись на меня всем своим жирным телом, заговорила:

– Катя была у вас?

– Да, заходила…

– По какому поводу?

– Просила освободить мужа от мобилизации.

– Мужа?

– Да.

– А кто же это ее муж?

– Художник… Ваш квартирант.

– Ха-ха-ха! – Софья Антоновна громко расхохоталась. – И вы поверили?

– Но ведь она сама сказала так. Разве это не правда?

– Конечно, неправда… Екатерина даже мужчиной его не считает.

У меня на душе отлегло. Я и сам не верил, что Кэт может выйти замуж за какого-то художника. Но разве мало бывает случаев, когда оскорбленное самолюбие берет верх над разумом? Как бы то ни было, Софья Антоновна приоткрыла завесу тайны. Я попытался вызвать ее на дальнейшую откровенность:

– Мадам Софья! Позвольте задать вам один вопрос. Скажите начистоту: почему Екатерина сердится?

Моя собеседница сделала несколько па и, тяжело дыша, остановилась:

– Вам приходилось обманываться в своих чувствах?

– Что это значит? – Я нарочно принял наивный вид. – «Обманываться в чувствах…» Ей-богу, впервые это слышу.

– Впервые?

– Да.

– Тогда вам трудно будет понять Катю. Она сердится именно потому, что обманулась в своих чувствах. Если вы действительно хотите помириться с ней, не полагайтесь на силу, ищите путей потоньше. Она любит нежность. И торопитесь! Смотрите не опоздайте. Мне кажется, не вы один заглядываетесь на нее.

– Разве возле нее вертится еще кто-нибудь, кроме художника?

– Художник – ничтожество… Он, бедняжка, ширма. Основной ваш соперник, если я что-нибудь понимаю в этих делах, скрывается за ширмой.

– Вот как?

– Да, да… – Софья Антоновна понизила голос и заговорила таинственно: – Катя часто исчезает но вечерам, иногда возвращается очень поздно. Спрашиваю: «Где ты была?» Отвечает: «У подруги». Но, как я ни просила, упорно отказывается познакомить меня с нею. Может быть, у этой подруги такие же усы, как и у вас? Ха-ха-ха!

Я подавил пробудившуюся в глубине души тревогу и с бесстрастным видом ответил:

– Ведь она еще молода. Пусть погуляет. К тому же, мадам, Екатерина – вдова, а я человек семейный. Ей нужен спутник на всю жизнь. А у меня есть спутница. Менять ее я не собираюсь. И я решил: что было, то прошло. Мне теперь безразлично, с кем встречается Кэт!

Как только оркестр кончил играть, ко мне с заискивающей улыбкой подошел Айрапетян. Сказав, что у пего важное дело, пригласил в соседний зал. Там уже был сервирован ужин. Круглый стол был накрыт всего на несколько персон.

Мне, признаться, не хотелось отделяться от общества. Поэтому я остановился на пороге и без всяких церемоний объявил Айрапетяну:

– Предупреждаю заранее: никаких деловых разговоров. Мы пришли сюда отдохнуть. Оставьте все ваши дела на завтра.

Поглаживая лысину, Айрапетян угодливо улыбнулся:

– Из Баку приехал один мой приятель, военный. Он хотел бы познакомиться с вами. Может быть, вы уделите ему хотя бы пять минут?

– Это не полковник ли Хачатурян?

– Он самый… Вчера ночью прибыл из Баку. Очень умный человек. Один из видных руководителей нашей центральной организации. Прибыл специально для того, чтобы создать в Закаспии особый вооруженный отряд дашнаков.

Зачем приехал полковник, я знал. Всего несколько часов назад Дружкин подробно рассказал мне о нем. Поэтому ответил решительно:

– Нет! Не могу уделить даже минуты!

В этот момент открылась дверь, и появился сам полковник.

* * *

Я недолго пробыл в гостях у «благородных девиц». Оставил там Элен, а сам вернулся домой. Придя к себе в комнату, прилег на кровать. Из памяти не выходили слова болтливой Софьи Антоновны: «Катя часто исчезает по вечерам, возвращается очень поздно…» Куда она уходит? С кем встречается? Неужели какой-нибудь асхабадский ловелас нашел ключ к ее сердцу? В глубине души поднималось непонятное чувство, похожее на ревность, тревожные мысли не покидали меня.

В жизни, видимо, сердца чаще бьются врозь, чем в унисон. В то время как я, расставляя сети вокруг Екатерины, бездумно наслаждался, она, оказывается, жила во власти пробудившегося в ней сильного чувства. Она и от меня ждала ответного тепла, взаимной ласки, чуткости. А теперь я горю желанием видеть ее! Нет, слово «горю», пожалуй, не годится. Я солгал бы, если бы начал утверждать это. Просто мне хотелось видеть ее, по-прежнему встречаться с нею наедине, как это было в Мешхеде. Конечно, Кэт не первая женщина на моем извилистом пути. Их было немало… Были и такие, которые жертвовали своей честью во имя любви, и такие, которые ни в грош не ценили свою честь. Да, разные были… Теперь их лица стерлись, тепло их ласк остыло. Они – перевернутые страницы прочитанной книги. Если бы речь шла только о чувствах, Екатерина тоже давно стала бы одной из таких забытых страниц. Но существовала и другая сторона дела: Кэт очень подходила для нашей работы. В ней, мне казалось, были присущие каждому крупному разведчику духовное богатство, природная выдержка. К тому же молода, красива. С ней приятно побыть, побеседовать, она способна владеть своими чувствами, сдерживать свои желания. Говоря па нашем языке, она обладала свойством завоевывать доверие, находить ключи к любому сердцу. А это в пашем деле – бесценное качество, редкий дар.