Текст книги "Черный караван"

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Не меняя тона, я терпеливо продолжал:

– Может быть, это вы – герой той сказки, которую рассказывали мне в дороге?

– Это не сказка, это быль… Того офицера допрашивал Арсланбеков!

– Значит, вы тоже большевик?

– Большевик! – решительно ответил Кирсанов. – Каков был тот большевик, таков и я. Не теряйте времени и делайте со мной, что хотите. Я вам ничего не скажу.

Я заговорил с ядовитой улыбкой:

– Вы хотите сказать: смерть спасает от всех мучений? Нет, не думайте, что вам так легко удастся умереть. Вам придется заговорить!

Кирсанов не ответил ни слова. Я встал и, подойдя к нему вплотную, с угрозой посмотрел на него:

– С какого времени вы большевик?

– С первого дня Октябрьской революции.

– Где были тогда?

– В Хиве.

– Значит, это правда, что вы служили в казачьем полку?

– Правда… Правда и то, что я был командиром батальона.

– Кто вас подослал ко мне?

Кирсанов иронически улыбнулся:

– Вы, господин полковник, опытный разведчик. Вам ли задавать такие вопросы? Но все же я отвечу вам. Я такой же разведчик, как и вы, но советский разведчик. Чекист!

– Что-о? Чекист?

– Да… Ваши уши еще не привыкли к этому слову? Но вам придется привыкнуть к нему!

Мне действительно еще не приходилось сталкиваться с сотрудниками большевистской Чрезвычайной комиссии. Быть может, поэтому я невольно внимательнее пригляделся к Кирсанову, точно видел его впервые. Он тоже медленно поднял веки и устремил на меня взгляд.

Я продолжал:

– Значит, с самой Бухары вы действовали по заранее разработанному плану?

– Да… Мы знали, с кем имеем дело. И, честно говоря, не думали, что удастся так близко войти к вам в доверие. Некоторые неожиданные обстоятельства облегчили мою задачу.

– Встреча с отрядом… Бегство из-под ареста… Так?

– Отряд повстречался нам случайно. Но все дальнейшее было осуществлено, говоря вашими словами, по заранее разработанному плану.

– Почему же вы не задержали меня в Новой Бухаре? Ведь у вас была такая возможность.

– Да, была… Но что это дало бы? Ничего! Нам, наоборот, хотелось, чтобы вы продолжали свое путешествие. Мы знали, что вы приехали с особым поручением. В вашу задачу входило изучение политической обстановки в Средней Азии и подготовка конкретных предложений по объединению деятельности контрреволюционных сил. Не так ли?

Не отрывая взгляда от Кирсанова, тем же строгим тоном я сказал:

– Продолжайте!

Кирсанов после небольшой паузы продолжал:

– Мы решили дать вам возможность поездить, встретиться кое с кем и оценить реальную обстановку собственными глазами. Не сочтите за комплимент: вы работали усердно. Проявили редкое мужество. То, что пережили вы, не каждый может выдержать. Но чего вы достигли? Каков итог всех ваших усилий? Простите за откровенность: вы сейчас похожи на капитана, корабль которого сел на мель!

Я решил до конца выслушать Кирсанова, своего вчерашнего спутника, узнать из его уст, в чем были мои промахи, мои оплошности. Ему тоже, видимо, хотелось говорить. Опасаясь, что его прервут, он быстро заговорил:

– В отличие от моего старого приятеля майора Бейли, я заметил у вас, господин полковник, одну хорошую черту. Вы стараетесь принимать истину, даже самую горькую, открыто, трезво. Это очень важно! Без этого трудно разобраться в происходящих вокруг нас сложных событиях. Помните нашу встречу с дайханами, работавшими на хашаре? После этой встречи вы сами признали, что в душе у народа накопилось много горечи. И это в самом деле так. Голод, нищета… Насилия, убийства… Народ ищет лекарства от своих недугов. Кто излечит их? Сеид Алим-хан? Джунаид? Вы сами видели..

Я сердито прервал Кирсанова:

– Довольно! Это все, что вы хотели сказать?

– Нет! – поспешно ответил Кирсанов. – Я хочу поставить вас в известность еще об одном.

– О чем?

– Напрасно вы так высоко расцениваете Арсланбекова. Не переплачивайте ему. Все равно ему деваться некуда! Кстати, он рассказал мне о своей встрече с вами.

– Что же он рассказал?

– Он говорил о многом. Сказал: «Англичане хотят есть лук так, чтобы от них не пахло».

– Что это значит?

– Вы не поняли? – Кирсанов скривил губы. – Арсланбеков, как и вы, опытный разведчик. К тому же у него острый ум. Ои сразу понял, что разработанный вами в Бухаре оперативный план ничего не даст. Об этом в доме у генерала Боярского был большой разговор.

– Вы-то откуда об этом знаете?

– Спросите у Арсланбекова, он скажет…

Меня охватило бешенство. Кого я водил за собой! А что, если и Арсланбеков такой же?

Я попытался заставить капитана заговорить откровеннее:

– Вы не досказали о луке. Не забудьте!

– Нет, не забуду. – Кирсанов пытливо посмотрел на меня и продолжал: – Арсланбеков сказал: «Под предлогом борьбы с большевизмом англичане хотят водрузить в Туркестане британский флаг. Хотят превратить Туркестан во вторую Индию». И вы, по его словам, хотите осуществить это руками местного населения, не вводя сюда больших сил. Но, сказал Арсланбеков, в Туркестане вам не на кого опереться. В самом ближайшем времени вы будете вынуждены или бежать, забрав свои пожитки, или же по-настоящему окунуться в кровавую грязь. Это его подлинные слова. И, по-моему, он говорил правильно. Вы хотите одним выстрелом убить двух зайцев: и угнетенные вами народы изолировать от влияния революции, и, пользуясь революцией в России, расширить границы своих колониальных владений. Не удастся, господин полковник! Поверьте, ни то, ни другое не удастся!

Мне стало не по себе. Но я сдержался и заговорил с тем же внешним спокойствием:

– Вы знаете, капитан, что вас ожидает?

– Знаю! – твердо ответил Кирсанов. – Вы хотите предложить мне свою помощь? Путь к спасению?

– По-моему, вы не нуждаетесь в спасении.

– Почему? Мне всего сорок шесть лет. В Ташкенте ждет жена, ждут дети, старуха мать. Я бы еще хотел жить. Но, честно говоря, не надеюсь на ваше благородство.

– Не надеетесь, потому что чувствуете свою вину. Вы – преступник!

– Нисколько! – ответил Кирсанов спокойно. – Получается парадокс. Вы, гражданин Великобритании, нарушаете границу суверенного государства… Встречаетесь с антиправительственными элементами… подстрекаете их к восстанию, к свержению законной власти… А я, как представитель этой власти, принимаю меры предосторожности. Иначе говоря, защищаю интересы своего правительства, своего народа. Скажите: кто же преступник? Кто должен сидеть в наручниках? – Я сердито кашлянул. Кирсанов продолжал, не переводя дыхания: – Вы на чужой территории действуете как каратель… как вершитель судеб. Где тут справедливость? Где тут логика?

– Вот логика!

Сам не помню, как я занес руку… Изо всей силы хлестнул капитана по щеке и тут же вышел.

* * *

Вернувшись к себе, я долго сидел в раздумье. Кирсанов неожиданно обернулся для меня смертельной угрозой. Он мог свести на нет усилия всех шести месяцев. Что делать? Только один выход: убить его и зарыть где-нибудь под кустом саксаула, пока не вернулся генерал. Повесился, мол… Или – пытался бежать… И действовать надо руками Арсланбекова. Кирсанов – его дитя. Пусть сам и рассчитывается с ним!

Пришел капитан Тиг-Джонс. Должно быть, он тоже с кем-то повздорил: лицо его побагровело, в глазах сверкала злоба. Я осведомился о причине его волнения. Швырнув на стол целую пачку бумаг, он яростно заговорил:

– Смотрите: весь город полон этой мерзости! Заклеили все стены, вплоть до мечети бехаистов! Я вызвал начальника полиции, спрашиваю: «Что же делают ваши люди?» Знаете, что он мне ответил? Говорит: «Я не могу поставить часовых у каждой двери». Как вам это понравится? Может же быть такой идиотизм?!

Взяв одну из листовок, я бегло просмотрел ее. Это была большевистская прокламация: «Долой английских оккупантов!»… «Да здравствует советская власть!»… «Да здравствует Ленин!» Я не стал читать остальные. Стараясь успокоить капитана, я пошутил:

– Сберегите… Пригодятся в Лондоне, когда будете писать мемуары.

– Еще неизвестно! – Тиг-Джонс улыбнулся, начиная успокаиваться. – Как бы вместо мемуаров не пришлось подписывать протоколы допроса!

– Почему?

– Дела неважные, господин полковник. Если события и дальше пойдут так, то как бы не пришлось нам удобрять землю своими трупами…

Капитан Тиг-Джонс был боевой офицер, проверенный в фронтовой обстановке. В Туркестан поехал охотно, в надежде, что в краях, которые еще не видели британских солдат, ему посчастливится часто менять погоны. Поэтому его пессимизм меня, признаться, удивил.

Если у пего опускаются руки, чего же тогда ожидать от остальных?

Я перевел разговор на другую тему:

– У известной вам Софьи Антоновны живет один художник. Вы знаете его?

– Один раз видел.

– Почему он не призван в армию?

– Говорят, болен. Не годен к строевой службе.

– Чепуха! Никого нет здоровее. Распорядитесь, пусть его сегодня же призовут и отправят на фронт.

Капитан многозначительно улыбнулся. Он, разумеется, понимал, чем вызвана моя забота о художнике. Пускай… Я решил так или иначе переупрямить Екатерину. Говорят, насильно мил не будешь. А может, будешь? Может, увидев, что попала в тупик, она возьмется за ум, вернется на прежнюю дорогу?

Я еще раз намекнул, что заговорил о художнике не случайно.

– Строжайший приказ: призвать его сегодня же!

Тиг-Джонс опять усмехнулся:

– Будьте покойны, самое большее через два часа он будет в казарме.

Я поднялся, предложил закурить и завел разговор о Кирсанове:

– Русский капитан не признается в том, что он большевик. Наоборот, обвиняет Арсланбекова в измене нам. Вы сами допрашивали его?

– Нет… Мне рассказал Арсланбеков.

– По-моему, это просто соперничество. Оба царские офицеры, старые разведчики. Понося друг друга, хотят набить себе цену.

Мы еще поговорили о делах. Капитан рассказал о настроениях в городе, затем перешел к положению на фронте. К этому времени появилась Элен, – я еще раньше условился с ней пойти в город. Ровно в одиннадцать часов капитан откланялся и отправился по своим делам, а мы с Элен вышли прогуляться.

Погода и сегодня была чудесная. Недаром Закаспий называют «солнечным краем». В Асхабаде действительно много солнца. В летние месяцы здесь стоит беспощадный зной. А сейчас, зимой, солнечные лучи только оживляли, снимали усталость. Ласковое тепло, казалось, окутывало нас со всех сторон, подымая настроение, придавая бодрости. Да и воздух был сухой, здоровый. В самые жаркие дни здесь не приходилось потеть так, как, скажем, в Калькутте или Карачи.

Пройдя по Офицерской улице, мы с Элен свернули в сторону Русского базара. Миновав Скобелевскую площадь и уже подходя к типографии, я вспомнил, что не взял бумажник. Идти без денег на базар… Мне еще никогда не случалось попадать в такое положение! Я остановился и, шаря в карманах, сказал:

– Элен! Сегодняшние расходы на ваш счет. При мне, оказывается, нет ни гроша.

Элен тихо засмеялась:

– Вернете с процентами, у меня есть деньги. – Она открыла сумочку и, достав несколько хрустящих бумажек, протянула мне.

Я удивленно посмотрел на Элен:

– Что это?

– Деньги.

– Чьи деньги?

– Прочитайте…

Я прочел надписи на ассигнациях. Они были па двух языках: английском и русском. Сразу же бросились в глаза несколько слов, напечатанных крупными буквами па русском языке: «Обязательство Великобританской Военной Миссии». Остальной текст был напечатан помельче: «Именем Великобританского Правительства я обязуюсь заплатить через три месяца с сего числа предъявителю сего пятьсот рублей. Генерал-майор Маллесон. Великобританская Военная Миссия». Слово «пятьсот» было выделено более крупным шрифтом.

В самом низу, уже совсем мелкими буквами, стояло:

«Признано Закаспийским Правительством к хождению наравне с денежными знаками».

Я с откровенным изумлением посмотрел на Элен:

– И это ходит на правах денег?

– Да.

– Когда выпустили?

– Там есть дата.

Я снова начал перебирать бумажки. Действительно, на них стояло по-английски: «12 декабрь 1918». Я не знал о такой операции. Спросил у Элен, чем это вызвано. Она ответила со смехом:

– Причина одна: средств не хватает. На все нужны деньги. Просят миллионы, но одному богу известно, куда они расходятся. Ведь еще недавно мы выдали баснословную сумму. А теперь просят! Вот генерал и решил выпустить эти деньги.

Элен показала на одинокое, закопченное дымом здание типографии и сказала:

– Деньги теперь печатают вот здесь.

Я знал, Маллесон умеет находить выход из трудных положений. Действительно, нелегко насытить прожорливых, жадных к наживе людей. Генерал поступил умно.

Я положил бумажки в карман и продолжал расспросы:

– А Лондон знает об этом?

– Знает… Переговоры шли около месяца. Лондон советовал обещать уплату по окончании войны. Но Фунтиков и остальные не согласились, сказали: «Такие обязательства невозможно будет распространить среди населения, лучше после продлим срок».

Мы подошли к Русскому базару. Сразу же нам в уши бросились назойливые звуки шарманки. Торговля, видимо, была в полном разгаре: базар гудел, словно улей в жаркий полдень. Кто-то покупал, кто-то продавал. Невозможно было разобрать, на каком языке, на каком наречии говорят. Асхабад был многонациональным городом: здесь жили туркмены, русские, армяне, евреи, персы, узбеки, курды… У каждой национальности был свой район, своя улица, своя мечеть или церковь, даже были распределены профессии.

У самого входа на базар нас встретила смуглолицая цыганка с живыми, зоркими глазами, она обратилась к нам по-русски:

– Дай руку, погадаю… Не пожалей несколько копеек. Не будешь раскаиваться. Тебя ждет известие.

Я остановился и спросил:

– Кого из нас ждет известие?

Цыганка ответила, весело улыбаясь:

– Тебя… Известие не очень доброе… Кто-то подкапывается под тебя. Но все окончится благополучно. Скоро отправишься в дальнюю дорогу. Там тебя ждет большое счастье…

«Ты, я вижу, хитрая», – подумал я и, указывая на Элен, спросил:

– Скажи теперь, какая новость ждет мою ханум?

Элен, явно польщенная, рассмеялась. Цыганка, видимо, поняла, что она смеется неспроста, и серьезно покачала головой:

– Нет, она не ваша ханум.

Элен достала из сумки мелкие деньги и, бросив их на раскрытую ладонь цыганки, взяла меня под руку.

– Видите, даже цыганка определила, что наши сердца бьются не в такт, – сказала она и снова весело засмеялась.

Я думал о другом: какие бывают случайности в жизни! Выдумка цыганки в самом деле была близка к действительности. Меня ждали новости, это правда. Правда и то, что под меня подкапываются. Но я был уверен, что благополучно выйду из создавшегося неприятного положения. Возможно, мне действительно предстоит поехать в Австралию. Цыганка, конечно, много раз повторяла эту свою выдумку. Возможно, даже сегодня уже говорила эти же слова кому-нибудь другому. И следующему, наверно, скажет то же самое. Но как совпала ее выдумка с моими переживаниями!

На Русском базаре мы задержались недолго. Здесь не было ничего интересного, в основном торговали съестными продуктами – мясом, молоком, фруктами, дынями, арбузами… Зато на Текинском базаре! Там на каждом шагу можно было встретить прелести замшелого восточного быта. Поэтому, дойдя до Карабахской мечети, мы повернули назад, прошли мимо караван-сарая кучанцев и направились в сторону «вшивого базара». Да, в Асхабаде был и такой базар. Здесь продавали разную рухлядь, ветошь, тряпье. Здесь же собирались со всего города оборванцы, нищие, калеки. «Вшивый базар» был местом сборища амбалов[86]86
  Амбал – грузчик.


[Закрыть], в основном персов и курдов.

Когда мы миновали караван-сарай, из соседней чайханы вышел комендант Гаррисон. За ним плелись несколько солдат-индусов. Комендант громко ругался. Он нас не видел, мы тоже сделали вид, что не заметили его, и прошли мимо. Элен указала глазами на ворота караван-сарая и пожаловалась:

– Едва индусы вырвутся из казармы, они сразу же бегут сюда. Сперва заходят в чайхану. Потом поднимаются наверх и там развлекаются с уличными женщинами. Генерал запретил выпускать их из казармы. И все равно, смотрите, убежали.

Однажды я набрел на «вшивом базаре» на интересное зрелище: амбалы, разделившись на две группы, дрались. Это было ничуть не хуже прославленных боев гладиаторов. Здоровенные молодцы с диким ревом бросались друг на друга, тяжелые паланы [87]87
  Палан – наспинная подушка, употребляемая при переноске тяжестей.


[Закрыть] переходили из рук в руки, глухие удары огромных кулачищ слышались еще издали. Но ни у кого не было в руках ножей. Может быть, поэтому никто и не старался разнять дерущихся, напротив, все зрители, включая полицейских, криком подзадоривали их. Наконец появился известный всему Асхабаду бандит – Ибрагим-гочи[88]88
  Гочи – смельчак, храбрец (туркм.).


[Закрыть], выхватил из-за пояса наган и выстрелил в воздух. Амбалы разом утихли. Расталкивая толпу, Ибрагим-гочи кричал на них:

– Болваны! Недаром творец создал вас амбалами. Чего взбесились?

Драчуны молчали. У них тоже был свой господин, свой вождь.

На этот раз базар был спокоен. Амбалы, сидели на солнышке, тихо переговариваясь. Некоторые, отойдя в сторонку, освобождали свои лохмотья от вшей. Я указал на одного из них Элен и, посмеиваясь, сказал:

– Смотри, что он делает… Этот базар недаром называют вшивым!

Элен вздрогнула, словно ее коснулась змея. Сделала гримаску и презрительно проговорила:

– Вам больше нечего показать мне?

Текинский базар принадлежал туркменам. Чего только не продавали здесь! На этом базаре можно было найти все что угодно, начиная с дров и самана, кончая овцами и верблюдами. Я любил посещать ковровые ряды. И на этот раз решил в первую очередь пойти туда.

Оказалось, однако, что ковровые ряды почти опустели. В продаже не было ничего, кроме потертых паласов, чувалов и торб[89]89
  Торба – ковровая сумка (туркм.).


[Закрыть]. А прежде здесь можно было купить любой ковер, даже самый дорогой. Бородатые туркмены, набросив на плечи разноцветные ковры, бродили по базару. Лавки тоже были полны. Теперь и там не было сколько-нибудь стоящего товара.

Элен еще, оказывается, не бывала на ковровом базаре. Пришлось объяснить ей, что базар почему-то совсем опустел. В это время медленными шагами к нам подошел мужчина в черном халате, с небольшой бородкой, и тихо спросил по-русски:

– Желаете купить ковер?

Я прекрасно понимал, что с полдюжиной бумажек английской миссии в кармане нечего ходить па ковровый базар. Все же спокойно ответил:

– Да, мы хотели бы купить ковры. Но я не вижу их.

– Ковров больше чем достаточно. – Приняв важный вид и медленно отсчитывая четки, короткобородый усмехнулся, затем он зорко, по-купечески, оглядел меня и спросил: – Какими деньгами думаете платить за ковры?

Я вынул из кармана бумажки с печатью миссии и показал ему:

– Вот этими.

– Хе-хе-хе! – засмеялся короткобородый, не скрывая досады. – За эти бумажки вам даже веника не продадут!

– Почему?

Короткобородый уже серьезно проговорил:

– Если вы действительно желаете купить ковер, вынимайте английские фунты… или доллары… Или но крайней мере персидские краны…

Откуда-то, запыхавшись, прибежал капитан Тиг-Джонс. Он отвел меня в сторону и сказал:

– Звонил генерал. Ои хочет говорить с вами. Позвонит еще через полчаса.

Короткобородый, оказывается, знал капитана. Приветствовал его почтительным поклоном. Еще раз показав бумажки с печатью миссии, я шутливо спросил:

– Значит, на них ничего купить нельзя?

Короткобородый сложил обе руки на груди и склонил голову:

– Можно! Вам – можно!

28

До сих пор мне не приходилось видеть генерала Маллесона в таком волнении. Его прямо трясло, даже его упрямый подбородок вздрагивал. Не успев войти в кабинет, он гневно заговорил:

– Помните, дорогой полковник, наш разговор в Мешхеде? Что я тогда говорил? «Не ожидайте наград… Если нам улыбнется счастье и операция закончится удачно, найдется достаточно людей, готовых разделить успех. Но если нам не повезет… Тогда все обрушатся на нас…» Вот что я сказал тогда. И вышло по-моему. Ну, что вы на это скажете?

Я знал, почему генерал так взволнован. Постарался успокоить его:

– Мне думается, вы беспокоитесь напрасно. Мы сделали все, что было в наших силах. Никто не смог бы сделать больше. В этом убежден и командующий, и другие.

– Другие! – Маллесон внимательно посмотрел на меня. – Нет, полковник… Вы ошибаетесь! Все, что вы сейчас услышите, это лишь часть веселой мелодии. Полностью вам дадут выслушать ее там, в Лондоне… Да, да… Не думайте, что дело окончится только упреками.

Вошла Элен. Она положила перед Маллесоном папку и сказала:

– Большевики заняли Оренбург!

Генералу словно иглу в бок вонзили. Он резко повернулся к Элен и переспросил:

– Что? Заняли Оренбург?

– Да… Верхняя телеграмма об этом.

Меня тоже, признаться, обдало холодом. Ликвидация «оренбургской пробки», соединение Туркестана с Россией было для нас сильнейшим ударом. О том, что большевики наступают на Оренбург с двух сторон, нам было известно. Но мы никак не предполагали, что он падет так быстро. Больше того, мы надеялись все же, что армия Дутова с помощью американских и японских штыков устремится к Москве. И вдруг такое сообщение! Это, конечно, было полной неожиданностью.

Осторожно приоткрыв дверь, вошел генерал Мильн. Мы все вскочили на ноги. Командующий пожал нам руки и обратился к Маллесону:

– Какие новости, господин генерал?

Маллесон молча протянул ему телеграмму. Командующий внимательно прочитал ее.

– Ну, приступим к разговору, – хладнокровно проговорил он и, пройдя к столу, сел.

Элен позвала ожидавших за дверью офицеров, и ровно в десять часов совещание началось.

Поначалу я предполагал, что генерал Мильн начнет с занятия большевиками Оренбурга. Но он этого пе сделал. Он отложил телеграмму в сторону и обратился к генералу Битти:

– Генерал! Прежде всего я хотел бы выслушать вас. – Генерал Битти встал и вытянулся. Мильн внимательно оглядел его и продолжал: —Меня интересует одни вопрос. По последнему оперативному плану общее решительное наступление против большевиков в Туркестане намечено на середину марта. Какая, по вашему мнению, существует на Закаспийском фронте возможность перейти в наступление? Можно ли добиться здесь ощутимых результатов?

Битти был генерал опытный, закаленный в боях. В Закаспий он прибыл в конце прошлого года. Не случайно Мильн обратился к нему первому. Закаспийским фронтом фактически ведал именно он.

В кабинете наступила тишина. Взгляды всех сидящих обратились на генерала Битти. Он довольно долго молчал. Затем смущенно посмотрел на Мильна:

– Сказать откровенно, я не в состоянии ответить определенно на этот вопрос!

Генерал Мильн усмехнулся:

– Вот тебе и на! Если вы не можете этого сделать, кто же тогда ответит? – Генерал Битти молчал. Мильн несколько повысил тон: – Здесь нечего раздумывать. Вопрос ясен. Первое: сможете вы перейти в наступление в назначенный срок или нет?

– Имеющимися силами?

– Разумеется… На дополнительные не надейтесь.

– Тогда мы не сможем не только перейти в наступление, а даже удержать позиции, которые сейчас занимаем.

– Почему?

– Потому что сил недостаточно.

– Как это – недостаточно? Наши части… Русские войска… Туркмены… Хива, Бухара, Фергана… И это – недостаточно?

Генерал Битти на этот раз заговорил уверенно:

– От наших частей остались только названия. Сейчас в Закаспии мы имеем около двух тысяч штыков пехоты и три эскадрона кавалерии. До пятисот солдат находятся в Асхабаде, триста в Мерве, остальные – на фронте.

– Сколько у русских?

– Более двух тысяч.

– А сколько туркмен?

– Их трудно учесть. То, смотришь, три-четыре тысячи всадников, то… нет и четырехсот.

– Почему?

– Нет дисциплины. Ездить верхом, рубить шашкой они умеют. Боевые люди. Но каждый – сам себе султан. Я впервые вижу такой неорганизованный народ. Даже Ораз-сердару не подчиняются. Словом, на русских и туркмен полагаться трудно. Последние бои между станциями Равнина и Анненково еще раз доказали, что если мы не возьмем на себя все бремя борьбы, то одними местными силами ничего не добьемся.

– Постойте, постойте, генерал! – Генерал Мильн поднялся, подошел к Битти, остановился перед ним и внимательно поглядел на него. – Значит, по вашему мнению, если мы не введем в Закаспий дополнительные силы и не примем на себя основную тяжесть боев, то не сможем справиться с врагом… Так?

– Да! – твердо ответил Битти. – Если обстановка не изменится, мы можем сами оказаться под ударом!

Генерал Мильн обратился к Маллесону:

– Вы разделяете мнение генерала Битти?

После продолжительного молчания Маллесон ответил:

– Очевидно, одними только местными силами справиться с большевиками не удастся. Но нельзя и сбрасывать эти силы со счетов. Ораз-сердар обещает набрать к весне по меньшей мере двадцать тысяч всадников. Можно укрепить и отряды меньшевиков.

– Чего же они дожидаются? – начиная раздражаться, спросил генерал Мильн. – По справке, которую мне представили, только в Асхабаде больше тридцати тысяч жителей. А у меньшевиков нет даже двух тысяч солдат. Почему?

Маллесон промолчал. Вместо пего ответил капитан Тиг-Джонс:

– Закаспийское правительство неоднократно объявляло всеобщую мобилизацию. Но на призывные пункты никто не идет. Предпочитают сесть в тюрьму, лишь бы не служить в армии. Не далее как вчера я беседовал но этому поводу с нашими друзьями. Они не могут сказать ничего конкретного.

Генерал Мильн предоставил затем слово мне. Его интересовали реальные возможности бухарцев и хивинцев. Я коротко доложил о своей поездке. А под конец сказал, что ни от эмира Сеид Алим-хана, ни от Джунаида ожидать существенной помощи нельзя.

После меня говорил майор Лестер. Он сообщил, что среди индийских солдат растет брожение, а одни индийский офицер, как выяснилось, даже был связан с большевиками. Капитан Кинг, ведающий железнодорожниками, доложил, что на железной дороге усилился саботаж, что авторитет меньшевиков и эсеров в рабочих массах все больше падает.

Командующий снова обратился к генералу Битти. О каких дополнительных силах может идти речь? Битти, видимо, заранее предвидел этот вопрос. Он коротко ответил:

– Для того чтобы выполнить оперативный план, необходимо увеличить наши войска и вооружение по крайней мере в пять раз. Придать им еще с десяток аэропланов, десятка два танков. Усилить артиллерию. Я не говорю о местных нуждах. Я говорю о наших войсках. И потом, многое зависит от Семиреченского фронта. Если войска атамана Дутова смогут быстро овладеть Ташкентом, нам сразу станет легче.

Генерал Мильн горько усмехнулся и, взяв лежавшую в стороне телеграмму, проговорил:

– Вот последнее сообщение… Большевики заняли Оренбург!

Офицеры зашептались. Генерал Битти изменился в лице, тяжело вздохнул:

– Если это сообщение верно, то обстановка в корне меняется. Мы составляли оперативный план в надежде на то, что атаман Дутов перейдет в решительное наступление против Ташкента, Осипов нанесет удар изнутри, Фергана, Бухара, Хива поднимутся одновременно. Если же Оренбург упущен… А начатый раньше срока мятеж Осипова подавлен… И если от Бухары и Хивы нельзя ждать существенной помощи… Тогда на кого же рассчитывать? Как нанести большевикам сокрушительный удар? Нет, такую ответственность я взять на себя не могу!

Медленно приподняв свинцовые веки, Маллесон обжег взглядом генерала Битти:

– Не слишком ли рано вы падаете духом, господин генерал?

Битти ответил решительно:

– Я считаю, что ненависть к большевикам не должна помешать нам трезво оценить обстановку. Допустим, Ораз-сердар соберет двадцать тысяч всадников… Можно ли с ними идти в наступление? Ведь это толпа неорганизованных дикарей! Понадобится самое меньшее полгода, чтобы установить у них дисциплину. А мы хотим перейти в решительное наступление через какие-нибудь полтора месяца. Мыслимо ли это?

Генерал Мильн, видимо, опасался, что дискуссия может выйти за рамки приличия. Он поднял руку:

– Все, кроме генерала Битти и полковника Форстера, свободны!

Мы остались. Лица у всех были хмуры, особенно мрачен был Маллесон. Недвусмысленный ответ генерала Битти, видимо, еще усилил накипавшее в нем раздражение. Он высокомерно начал:

– У арабов есть пословица: «Уйти от погони – тоже смелость». Я вижу, нам придется действовать по этой пословице.

Было понятно, в чей огород брошен камень. Маллесон был сторонником расширения Закаспийского фронта, войны до победного конца. Он жаждал славы. Конечно, не он один жаждал ее. Все мы мечтали об успешном завершении операции. Однако, кроме желания, существует еще неумолимая реальность, которую невозможно оседлать. Как перешагнуть через нее!

Реальная обстановка была против нас, мы оказывались в трудном положении. Об этом я уже говорил с командующим. Открыто заявил ему, что, если в ближайшее время в Закаспий не будут подтянуты значительные силы, нам грозит серьезный провал.

Именно поэтому и генерал Битти выступил так определенно: он не хотел провалиться на первых же шагах, хотел обезопасить себя заранее, пока еще окончательно не завяз. А Маллесон по-своему оценивал его позицию. По мнению Маллесона. Битти хотел и капитал приобрести, и невинность соблюсти…

Командующий поддержал Битти:

– Генерал Битти прав: ненависть к большевикам не должна помешать нам трезво расценивать обстановку. А положение далеко не из лучших. Ветер переменился. Надеялись на «Туркестанскую военную организацию» – кончилось ничем. Надеялись, что Осипов изменит ситуацию… И он, как видите, бежал с позором. На какую же силу теперь можно опереться в Туркестане, если не считать ферганских басмачей? О положении в Бухаре и Хиве доложил полковник Форстер. На бухарцев и хивинцев тоже нельзя серьезно полагаться. Атаман Дутов должен был поддержать вас. Но сейчас, я думаю, его положение не лучше вашего. Местные друзья, честно говоря, мне не очень нравятся. Что же делать?

Командующий перевел дыхание и продолжал:

– Дилемма такова: либо начать воевать по-настоящему, развернуть операции на широком фронте, либо немедленно отходить назад, пока мы не стали жертвами непредвиденных событий. Лучшим выходом из положения, конечно, было бы продолжение войны до победного конца. Сторонники этой концепции, то есть поборники продолжения войны, имеются не только среди вас, но и в Лондоне, среди лиц, определяющих нашу сегодняшнюю политику. – Хотя генерал не назвал Уинстона Черчилля, но мы все догадывались, что речь идет прежде всего о нем. – Но давайте трезво оценим обстановку. Для того чтобы воевать по-настоящему, необходима минимум полумиллионная армия. Иначе мы не сможем не только организовать широкое наступление, но даже удержать местные антибольшевистские силы от окончательного распада. Где же взять такую армию? На кого надеяться? На наших друзей, союзников? На Францию? Америку? Скажу вам прямо – все они не хотят серьезно втягиваться в эту историю. Хотят толкнуть нас вперед, взвалить всю тяжесть на наши плечи. Друзья-то друзья…

Однако у всех у них свои расчеты, свои планы. Они хотят, чтобы мы тащили из огня каштаны! Такова одна сторона вопроса. Немаловажное значение имеет и тот факт, что русский народ не питает к нам симпатии, не встречает нас как освободителей. Наоборот, смотрит на нас с недоверием, видит в нас поборников старого, обанкротившегося режима. Это, в свою очередь, усиливает патриотические чувства не только у простолюдинов, но и у образованных людей. Ко всему этому надо добавить еще, что большевистский пожар распространяется и на Европу. Из Лондона, из Парижа, из Вены поступают тревожные вести. Не следует забывать, что подходящая почва для большевизма имеется и в Европе. Усталость от войны… Материальные трудности… Нищета… Голод… Все это облегчает распространение большевизма. Разлагает армию. Усиливает анархические настроения. Я уже не говорю о бурях, которые зреют в колониях. И вот сам собой возникает вопрос: как быть в этих условиях? Воевать или отступить назад?