Текст книги "Непокорный алжирец "

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Читайте!.. Неожиданное сообщение.

Полковник взял телеграмму, внимательно прочитал её и, возвращая генералу, приветливо улыбнулся.

– Сердечно поздравляю вас, мой генерал! Очень хорошо и… своевременно.

В телеграмме сообщалось, что генерал назначается командующим зоной. Ришелье, конечно, знал об этом ещё в Париже. Разыгрывая неведение, он просто хотел проверить, какое впечатление произведёт новость на полковника. Он ожидал, что Франсуа не сумеет скрыть своего разочарования, но разочароваться пришлось ему самому: ни в голосе, ни в глазах Франсуа не было заметно ни малейшей фальши, будто и в самом деле рад. Ах, хитрюга! Генерал положил телеграмму в папку.

– И для вас есть приятная новость, дорогой полковник. Думаю, она тоже обрадует вас.

«О присвоении генеральского звания!» – обрадованно подумал Франсуа, а ответил с подчёркнутым безразличием:

– Что ж, перед сном приятно услышать добрую весть, мой генерал.

– Скоро в Швейцарии начнутся переговоры с мятежниками. Станут толковать о перемирии, с чем вас и поздравляю!

Полковник не нашёлся, как сразу ответить генералу – не очень-то приятно обмануться в своих надеждах – и решил промолчать. И всё же издёвка, явно сквозившая в словах Ришелье, ирония, с которой тот сообщил не новую для Франсуа весть, вывели его из равновесия. Он не удержался, чтобы ответно не уколоть генерала.

– Да, генерал, вы правы, новость в самом деле добрая.

Гладко выбритое, приятное лицо генерала Ришелье перекосилось от ярости. Он резко поднялся и зашагал по кабинету, с силой вдавливая каблуки в ворсистый ковёр.

– Ей-богу, полковник, – сказал он, останавливаясь подле Франсуа, – с вамп надо иметь терпение. Ну, скажите на милость, что же тут доброго?! Сесть лицом к лицу с этими разбойниками – значит признать их равными себе!

– А что прикажете делать? – уже совсем не сдерживаясь, воскликнул Франсуа. – Либо мы станем жертвами событии, либо мужественно посмотрим в глаза горькой действительности и попытаемся с честью выйти из незавидного положения. И не нужно бояться их самостоятельности. Пускай попробуют пожить самостоятельно! Что мы теряем? Почти всем колониям дали самостоятельность, у них есть свои правительства, свои парламенты, свои национальные флаги… Вплоть до конституции, все есть! А смогут ли они обойтись без нас?.. Ни одного дня! Все бывшие наши колонии хотят иметь тысячные армии, жандармерию и полицию… Кто будет ими руководить? Кто их вооружит? Кто возьмёт на себя расходы по их содержанию? А экономика? – будто сговорившись с Жераром, всё больше распаляясь, продолжал полковник. – Носят паше, едят наше, на нашем ездят… Как же прожить им без нас?! Один журналист сказал, что они – стадо баранов, гоняющихся в морозную зиму за пробивающейся травой. Окружить их кошары голодом и показать пучок – сразу побегут в нашу сторону!

– Короче, выйти из одной двери и войти в другую. Так?

– Да, можно сказать и так…

– Аминь! – генерал Ришелье иронически улыбнулся. – Вы, господин полковник, с необыкновенной лёгкостью решили все вопросы, но боюсь, не учли одного. После того, как закроется одна дверь, вторая может не открыться. Не забывайте, с кем мы имеем дело в Алжире. Разве можно довериться этим мятежникам! Если завтра, упоённые успехом, они зайдут ещё дальше в своих желаниях, тогда что делать? Снова стягивать войска? Это будет нелегко!

Полковник с той же уверенностью ответил:

– Взяв ключи от новой двери, нужно суметь её открыть и забыть, что существует другой выход.

– О-о! Эта мысль замечательная! Только, когда будете обосновывать её, вспомните, пожалуйста, о северном Индокитае!

– Всё будет зависеть от гибкости и умения наших политических деятелей, – уже спокойнее продолжал полковник Франсуа. – На мой взгляд, если бы и тогда во французском правительстве были такие же дальновидные люди, как сейчас, иным был бы и результат. К сожалению, многие не видели и не видят ничего кроме кончика собственного носа. Такие-то и отдали Северный Вьетнам в лапы коммунистов, а если бы правительство не обновилось, то и от Африки остались бы у нас одни воспоминания.

Ришелье, хмурясь, молчал. Нет, он не согласен с полковником Франсуа. Ведь и индокитайский вопрос решался методом кнута и пряника. Тогда тоже пытались руководить из-за спины марионетки Бао-Дая, а чем всё кончилось? Дерево оказалось бесплодным, и сколько его ни удобряли и ни поливали, корней оно не пустило, пока, наконец, не грянула буря и не свалила его к чертям собачьим!

Нет, такая политика не по нутру генералу. Он искренне убеждён, что Францию губит стремление прятаться за спины марионеток. Сила – вот что самое надежное. На кой дьявол надо было маскироваться Бао-Даём? Эта фигура не для большой игры, японцы с ним тоже погорели. И всё-таки Франция поставила на него. Поставила – и проиграла!

В суждениях генерала Ришелье имелась известная доля истины. Он много лет провёл в Индокитае, вращаясь в центре сложных событий. Японцы надели на Бао-Дая корону императора, и вскоре им пришлось уносить ноги из Индокитая, вслед за ними показал пятки и новоявленный «император», с великими мытарствами добрался он до Гонконга, оккупированного английскими войсками. А когда после японцев в Индокитай пришли старые хозяева – французы, снова ярким пламенем вспыхнула освободительная борьба. И в марте тысяча девятьсот сорок девятого года французское правительство заключило официальный договор с Бао-Даём. Было провозглашено «национальное правительство» во главе с ним, создан кабинет министров, «национальная» армия. В Сайгон съехались политические представители зарубежных стран, тех, что играли на руку Франции. Пресса затрубила на весь мир о самоопределении Индокитая. Но вся эта затея лопнула, как мыльный пузырь: после жестокой восьмилетней воины французы с позором оставили страну.

Ришелье знал лично и Бао-Дая и его окружение, ещё о ту пору считал сайгонское правительство «гнилым плодом трусливой политики», и его негодованию не было предела. Ту же самую политику пытаются теперь вести в отношении Алжира! Снова ищут марионеток, чтобы править за их спиной. Разве это не прямое проявление трусости?!

Генерал раздражённо спросил:

– Не вашу ли идею, полковник, реализует Париж?

– Чья бы она ни была, но Париж вынес правильное решение. Момент его не упущен, – спокойно ответил Франсуа.

– Да о каком моменте вы говорите, чёрт побери! – генерал, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу. – О чём нам разговаривать с этими разбойниками? Будем умолять, чтобы они отдали нам Сахару, чтобы сохранили наши военные базы? А они ответят: «Нет! Ничего не отдадим и ничего не сохраним!». Тогда как? Нет, полковник, идёт борьба не на жизнь, а на смерть, и подменять в ней оружие политикой – нельзя!

Ироническая усмешка тронула тонкие губы полковника Франсуа:

– Политика, мой генерал, тоже оружие – острое и испытанное.

«Вот такие, как ты, болтуны и губят Францию», – зло подумал Ришелье и, круто меняя тему разговора, спросил:

– Что вам известно о докторе Решиде?

Франсуа пожал плечами: ничего не известно, он не видел доктора уже несколько дней. И тут же вспомнил последнюю встречу с доктором в больнице, но говорить о ней не стал.

С какой-то непонятной заинтересованностью генерал переспросил:

– Несколько дней не виделись, говорите?

От Франсуа не ускользнуло откровенное подозрение, мелькнувшее в глазах генерала, он сухо отрубил:

– Да!

– Так-так… – задумчиво протянул генерал. Он обрадовался, что смог уличить полковника во лжи: донесение о встрече Франсуа с доктором лежало у него в досье, однако с разоблачением спешить не стал и в ответ на грубость полковника вежливо спросил:

– Где же он сейчас?

– Не знаю… дома или в больнице. Если надо, можно его найти.

– Да… Пожалуйста. Он очень нужен…

Полковник с недоумением посмотрел на генерала: не успел приехать, как ему понадобился доктор…

6

Малике свернулась калачиком на софе, в углу полутёмной гостиной. Путешествие утомило девушку, и чувствовала она себя усталой и разбитой, как после болезни. Мучила неизвестность: что с Ахмедом. Вернувшись домой, Малике сразу же позвонила в больницу – доктора там не было, поехала к матери и опять ничего утешительного не узнала. Джамиле-ханум была печальна, не договаривала чего-то. Потом сказала, что не знает, где сын. Вместо того, чтобы утешить мать, Малике сама впала в отчаяние.

Уже совсем стемнело, когда пришла Фатьма-ханум и увела дочь ужинать. Малике выпила только стакан чаю и ушла, сославшись на головную боль. Абдылхафид заметил, что дочке почаще следует бывать на свежем воздухе – уж больно она слабенькая. Но Фатьму-ханум провести было не так-то просто, она сразу сообразила, что дочь страдает не от головной боли, и ещё днём пыталась вызвать её на откровенность. Чуть скрипнув дверью, Фатьма-ханум вошла в гостиную. Легко ступая, подошла к софе, тихо и нежно позвала:

– Малике!.. Что сидишь в темноте, доченька? Свет зажечь?

– Не надо, мама, – попросила Малике, – не зажигай.

– Почему?

В ответ послышался печальный вздох.

Фатьма-ханум присела на край софы, взяла в свои ладони горячую дочкину руку, ласково погладила её.

– Да у тебя, кажется, температура? Может, врача вызвать?

– Ах, не надо, мама! – с досадой сказала Малике. – Нет у меня никакой температуры…

Фатьма-ханум подвинулась поближе к дочери, погладила хрупкое плечо.

– Днём куда ездила, доченька? К Ахмеду?

От необходимости отвечать Малике избавила Рафига. Она прибежала сказать, что прибыли гости: Бен Махмуд и Лила. Фатьма-ханум с неохотой поднялась и в сердцах сказала:

– О, аллах, какой шайтан принёс их на ночь глядя!

Приказав Рафиге зажечь свет, она пошла предупредить Абдылхафида. Хозяин и гости вошли в гостиную почти одновременно. Бен Махмуд, едва переступив порог, сразу же стал извиняться:

– Простите, пожалуйста!.. Знаем, что пришли не ко времени, но есть интересная новость. Важная новость! Решили сообщить вам, хотя и поздний час…

– Для вас наши двери всегда открыты, – с улыбкой ответил Абдылхафид.

Когда гости уселись, Бен Махмуд достал из кармана сложенный вчетверо носовой платок, протёр очки, аккуратно сложил платок по прежним изгибам.

– Ну, прежде всего, о вашем озорнике. Оказывается, он задел какую-то девушку, француженку. Два ополченца вступились за неё. Мустафа полез в драку, кинулся, на патрульных, обругал их. Вот и запрятали его в тюрьму, чтобы малость поостыл.

Абдылхафид рассерженно засопел.

– Хорошо сделали, что запрятали!

За Мустафу вступилась Фатьма-ханум:

– Выдумки всё это! Мустафа никогда не тронет девушку!

– Да ещё француженку, – добавила Малике.

Толстое лицо Абдылхафида стало медленно багроветь. Он желчно произнёс:

– Когда понадобятся защитники, вас обеих позовут! А пока пусть посидит, поразмыслит о своём поведении.

Чтобы разрядить обстановку, Бен Махмуд торопливо сказал:

– Всё это ерунда, выеденного яйца не стоит. Если надо, я завтра же могу добиться, чтобы Мустафу выпустили. А вот есть другая удивительная новость: доктор Решид исчез! Да-да, меня только что вызывал полковник! Он и к вам, оказывается, звонил, чтобы справиться о докторе.

Глаза Абдылхафида изумлённо округлились.

– Что-о? К нам звонил полковник?

– Да-да, звонил.

– А какого чёрта делать у нас доктору?!

– Этого я не знаю.

Абдылхафид подозрительно глянул на дочь. Малике, поражённая страшной для неё вестью, сидела едва дыша.

Бен Махмуд, довольный произведённым эффектом, продолжал:

– Да-а, вот такие у нас дела… По словам коменданта, доктор вчера под вечер поехал куда-то на север на санитарной машине. С тех пор его не видели.

– Может, в село какое заехал? – предположил Абдылхафид.

– В какое село? Под городом – только Орлеан, а там его нет.

Абдылхафид молчал, насупясь. Исчезновение доктора Решида мало его беспокоило. Скорее наоборот. «Дай бог, чтобы он навсегда сгинул с наших глаз», – пожелал в душе Абдылхафид и покосился на дочь. А у Фатьмы-ханум были такие испуганные глаза, словно она стояла на краю пропасти.

Малике стремительно вскочила с софы и, пряча в ладонях лицо, выбежала из гостиной. Лила проводила её долгим взглядом.

Выдержав приличествующую моменту паузу и закурив, Бен Махмуд, как ни в чём не бывало, деловито осведомился:

– Можно переходить к новой теме?

Лила взяла Фатьму-ханум за руку:

– Теперь у них разговор долго не кончится. Пойдём лучше отсюда, у нас тоже найдётся чем заняться.

Фатьма-ханум внимательно и с удивлением посмотрела на неё. Лицо Лилы было спокойно, и говорила она своим обычным насмешливым тоном, но глаза были тревожными. «Неужели из-за Малике?» – подумала Фатьма-ханум.

Когда женщины вышли, Бен Махмуд жадно затянулся папиросой и, понизив голос, произнёс:

– Знаете, что ещё говорил полковник? Париж скоро начнёт переговоры с повстанцами. Это будут переговоры о перемирии!.. Мятежники будто бы потребовали встречи на нейтральной территории, и Париж согласился. Что вы скажете на это?

Абдылхафид вдруг вспылил:

– Это вас спросить надо! А я уже давно сказал всё, что думал. Помяните моё слово! Переговоры это только ширма, а там Париж потихоньку заключит с повстанцами сделку, прекратит огонь. Куда побежишь тогда? К кому обратишься? У кого станешь искать защиты?

– Защиту, положим, найти не так уж сложно, – бодрясь, возразил Бен Махмуд. – Только, если правду говорить, и от нас самих многое зависит. Полковник прямо намекнул: если, мол, хотите стать во главе народа, то час для этого наступил. Будете твёрдо держаться правильной линии – сможете вместе с нами принять участие в переговорах с повстанцами в Швейцарии.

– Виляет полковник, дураков ищет! – Абдылхафид презрительно оттопырил мясистую губу. – Народ!.. Что можно объяснить стаду скота? Ну, допустим, приняли мы участие в переговорах, какая нам от этого выгода? Кресло министра предложат? А завтра нас с этого кресла коленом под зад! Нельзя спать спокойно, когда под головой у тебя граната вместо подушки. Тут одно из двух: либо мы, либо – они. Неужели у Парижа порох кончился? Столько войск, столько оружия, а не могут загнать в стойло жалкое стадо животных! Пусть дадут эту силу в моё распоряжение – за несколько дней всех овец в кошары загоню! Ха!..

Бен Махмуд слушал с раскрытым от изумления ртом. Никогда прежде ему не случалось видеть осторожного Абдылхафида в таком состоянии. То всё юлой вертелся, стараясь угодить полковнику, а тут вдруг такая вспышка! Совсем потерял самообладание!..

Абдылхафид же, словно подстёгнутый, разошёлся ещё пуще.

– Если надо заигрывать с мятежниками, я к этому делу и близко не подойду! И никаких бумаг подписывать не стану! Пусть дураков ищут!

Бен Махмуд, не без ехидства, спросил:

– Так и передать полковнику?

– Так и передай! – отрезал Абдылхафид. Вчерашняя беседа с генералом Ришелье придала ему решимости.

Смущённый непонятно откуда взявшейся самоуверенностью Абдылхафида, Бен Махмуд не знал, что сказать. Он снова достал из кармашка сложенный вчетверо платок и стал тщательно протирать и без того чистые стёкла очков.

Глава шестая

1

Доктор Решид проснулся весь мокрый от пота и никак не мог понять, где он и что с ним. Сел на походной койке, зажмурился, чтобы успокоить острую резь в глазах. Было душно и темно. Протянутая рука наткнулась на шершавый полог брезента. Тогда Решид всё вспомнил и ощупью выбрался из палатки. Часовой у входа пристукнул каблуками, отдавая честь.

Наспех сооружённый полевой госпиталь разместился в большой пещере. Доктор не стал терять времени на её осмотр и сразу же направился в соседнюю палатку. У входа, за маленьким складным столиком, протирала инструменты худенькая смуглая девушка в белом халате и косынке. При виде доктора она смущённо поднялась, пряча руки, будто её застали врасплох. Доктор тихо спросил:

– Ну, как? Проснулся?

Девушка отрицательно качнула головой.

Посреди палатки на широком, наспех сколоченном топчане лежал полковник Халед. Грудь его поднималась медленно и тяжело, словно он набирался сил для каждого нового вдоха. Под глазами набрякли мешки, сквозь густой загар проступала мертвенная бледность, но густые брови хмурились – казалось, и во сне полковник грозит кому-то.

Доктор осторожно приподнял безжизненную руку раненого, сосчитал пульс. Девушка внимательно следила за его движениями. Взглянув на часы, он сказал:

– Пусть поспит, минут через сорок-пятьдесят сделаем укол. – И направился к выходу, тяжело переставляя ноги.

После трудного пути по горам и ущельям на муле, длившегося целую ночь, доктор сразу же вступил в отчаянную борьбу со смертью. Он застал полковника в очень тяжёлом состоянии, почти безнадёжном. Но не для того ступил Решид на опасную тропу, которая могла привести его к пропасти, чтобы дать Халеду умереть. Не только ему был дорог этот человек, друг юности – жизнь его нужна народу Алжира. Решид забыл обо всём на свете, им владело одно-единственное желание – вырвать Халеда из лап смерти. Внешне Решид был спокоен, собран, действовал почти автоматически, но в действительности никогда, за всю свою практику, не испытывал такого тревожного напряжения.

Операция длилась полтора часа, но когда она закончилась, Решид не оставил раненого. Бесконечно долго сидел он у его постели и только убедившись, что пульс выровнялся, позволил себе прилечь на час…

Решид осмотрелся. Всюду были камни; они громоздились молчаливо и угрюмо. Лишь с южной стороны через широкую щель проникали в пещеру весёлые солнечные лучи.

Доктор пошёл к этим лучикам осторожно, будто боялся оступиться. С каждым шагом становилось всё светлее, пока наконец не ударило ему прямо в глаза слепящее солнце Сахары. Он невольно заслонился рукой; доктор остановился, глубоко и жадно вдыхая в себя свежий воздух, словно вырвался на волю из душной тюрьмы. Несмотря на яркое солнце, жара не ощущалась, – вокруг всё зеленело, деревья в изумрудно весеннем уборе разбегались в разные стороны по холмам и пригоркам, тянулись до самой горной гряды. Только ровная площадка у входа в пещеру, похожая на ток для обмолота зерна, была совершенно голой.

Решид бывал на знаменитых морских курортах, ему нравилась их пышная красота, а вот такой первозданной прелести он не встречал нигде. Последнее время ему вообще казалось, что во всём Алжире не осталось уголка, куда не попали бы бомба или снаряд, что чёрная печать войны и разрушении легла не только на людские поселения, но и на саму природу. Ему представлялись сожжённые уродливые леса да ущелья, превращённые бомбардировщиками в каменный хаос. Сейчас его взгляд не замечал никаких разрушений, всё дышало покоем. «Эх, если бы всюду была такая тишь», – подумал доктор.

На краю площадки расположилась группа бойцов. Решид направился к ним. Его встретили дружескими приветствиями. Низенький, крепко сбитый муджахид оглянулся на товарищей, как бы спрашивая у них разрешения, и обратился к доктору:

– Са'аб доктор, скажите, как полковник?

Решид улыбнулся, ему нравились эти ребята, так обеспокоенные судьбой своего командира.

– Человеку, имеющему столько друзей, одна-две пули ничего не могут сделать!

Бойцы оживились. Послышались возгласы:

– Мархаба, са'аб доктор!

– Большое спасибо!

– Мархаба!

Откуда-то появился капитан Ферхат. Ещё издали он погрозил кулаком.

– Чего расшумелись? Прекратите!

Муджахиды, переглядываясь, улыбались – видно, не очень-то испугал их капитан. Ферхат хотел сказать ещё что-то, но, заметив среди бойцов доктора, подошёл и тоже заулыбался.

– Извините, са'аб доктор. Я подумал, что вы спите.

Сегодняшний Ферхат совсем не походил на вчерашнего.

Гражданскую одежду он сменил на военную форму, которая точно влитая сидела на его ладной фигуре. Три звёздочки на левой стороне груди подтверждали капитанское звание. Глядя на его свежее лицо и ясные глаза, никак нельзя было сказать, что этот человек сутки провёл на ногах.

Бойцы деликатно отошли в сторону. Капитан Ферхат протянул доктору раскрытый портсигар и предложил:

– Если хотите, пройдёмся немного?

Решид окинул взглядом площадку.

– Палатки надо было поставить здесь. В пещере душно.

– Есть много мест и получше, – ответил Ферхат. – И палатку попросторнее можно было поставить. Да больного пришлось бы несколько раз за день переносить с места на место.

– Почему?

– А вы не слышали недавно, как гудел французский самолёт?

– Нет…

– Значит, вы крепко спали, са'аб доктор.

Доктор промолчал: не так-то, видно, здесь спокойно, как кажется на первый взгляд.

Выпустив несколько колец дыма, Ферхат заговорил:

– Когда мы, са'аб доктор, говорим о непобедимости революции, нам не слишком верят даже такие честные алжирцы, как… – капитан чуть было не сказал «как вы», но вовремя спохватился. – Думают, что это пропаганда. Но взгляните на эти горы. Кого охраняют они? Конечно, своих родных детей. Или взгляните на эту пещеру. Сколько лет в таких пещерах находят приют тысячи бездомных. Они не только скрываются от врага, они борются! Поверьте, если бы эти горы не раскрыли нам объятия, если бы не пригрели нас эти пещеры и ущелья, нам нелегко было бы устоять против французских бомб. Так что, са'аб доктор, враг имеет дело со святой силой: и народ алжирский противостоит ему, и горы, и ущелья, и сама земля. Можно ли такое могущество повергнуть на колени, скажите?

Всматриваясь в синеющие на востоке вершины, доктор Решид задумчиво слушал капитана. Хотя Ферхат и не уточнил, каких именно «честных алжирцев» он имел в виду, Ахмед понимал, что слова эти относятся к нему. Что ж, Ферхат прав! Десятки раз он видел и горы и ущелья, не дальше, как месяц назад, ездил в Константину по горной дороге, но и не думал о том, какую службу они служат народу. Теперь же он с новым чувством смотрел на каменные громады…

Запыхавшись, к Ферхату и Ахмеду подбежал солдат, стоявший на карауле у палатки Халеда. У него был такой вид, словно он принёс весть с поля боя.

– Мабрука спрашивает са'аба доктора!.. Полковник проснулся…

Извинившись, Решид торопливо зашагал вслед за посыльным Мабруки – той самой милой, нивесть от чего смущающейся девушки, что дежурила в палатке раненого.

Капитан Ферхат подозвал к себе коренастого солдата, дал ему какое-то приказание и тоже направился к пещере.

Из-за деревьев послышался глуховатый голос:

– Капита-ан! Погоди-ка!..

Ферхат оглянулся.

– Вы, что ли, Мухтар-ага?

Худой старик в чёрном халате и со старинной длинностволой винтовкой за спиной, с трудом отрывая ноги от земли, будто шёл по непролазной грязи, приблизился к капитану.

– Слух прошёл, что доктор Решид приехал. Так это, сынок?

Капитан недоверчиво посмотрел на старика.

– Так… Но вы-то, Мухтар-ага, откуда его знаете?

– Ха! Смотри, что он говорит! – старик довольно погладил свою небольшую белую бородку. – Да я его сколько лет на своих плечах носил!

– Ну да?!

– Верно говорю, сынок. Отец его, бедняга, тоже табибом был, всё какие только есть лекарства знал. Десять лет я был садовником в его доме. Хороший человек был, да будет пухом ему земля… А где же табиб Решид?

Капитан Ферхат объяснил, что доктор пошёл к полковнику и посоветовал обождать его здесь. Мухтар-ага снял с плеча своё длинноствольное ружьё, осторожно, как бы боясь, что оно может выстрелить, положил на землю и присел на корточки. Всё это он проделал неторопливо, основательно. Устроившись, поднял на Ферхата выцветшие голубые глаза.

– А каково здоровье Халеда, сынок?

– С божьей помощью, неплохое, доктор говорит, что скоро поправится.

– Ай, молодец доктор! Вот увидишь, сынок, Халед в считанные дни поднимется на ноги. Я доктора хорошо знаю, аллах дал ему могущество и силу хакима Лукмана[17]17
  Лукман – легендарный врач, обладавший, якобы, способностью излечивать все болезни и проживший 44400 лет. Иногда его отождествляют с Гиппократом.


[Закрыть]. Иди, сынок, садись рядом… Я тебе об одном случае расскажу.

Мухтар-ага сбросил халат, расстелил на земле, опустился на него. Ферхат примостился рядышком, подошли бойцы, опустились полукругом на корточки. И старик поведал о том, как доктор спас от смерти одного торговца из Кабилии и торговец в благодарность закатил в честь доктора пир на всю округу. Мухтар-ага с такими подробностями, смакуя, стал рассказывать об этом пире, словно сам на нём был. Но закончить ему не удалось. Из пещеры вышел доктор Решид. Старик поспешно поднялся навстречу.

– Ахмед-джан, сын мой!..

Доктор в изумлении остановился:

– Боже мой, Мухтар-ага?

– Я, сынок… это я… я самый и есть…

Они сердечно обнялись, как отец с сыном после долгой разлуки. Мухтар-ага отступил на шаг, оглядывая доктора: повзрослел, раздался в плечах, прямо-таки молодец. Однако в глазах уже нет прежней юношеской беззаботности, они смотрят серьёзно и даже устало, широкие брови хмурятся, а на лбу вон и морщины появились…

Сам же Мухтар-ага, на взгляд доктора Решида, не то что постарел, а пожалуй, даже помолодел. Его аскетически худое, опалённое солнцем лицо освещалось улыбкой, в ясном взгляде всё та же прежняя хитринка. И лишь в коротко подстриженной бороде ни одного чёрного волоса. Одет старик был в длинную, до колен, рубаху из дешёвой бумажной ткани, на голове чалма. Из-под рубахи торчали худые волосатые ноги. Громадные солдатские ботинки на них казались парой тяжёлых камней, привязанных к ступням.

Не сводя с доктора тёплого, ласкающего взгляда, Мухтар-ага покачал головой:

– Знал я, сынок, знал! Верил, что не сегодня-завтра появишься здесь… Злодей топит в крови весь край, над миллионами занёс меч. В такой час может ли человек, прислушивающийся к голосу совести, стоять в стороне от народа? Добро пожаловать, сынок! Молодец!

Щёки доктора Решида порозовели. У него было такое состояние, будто он, обвиняемый, стоит перед судом. Будь это настоящий суд, доктору не было бы так стыдно, как сейчас. «Человек, прислушивающийся к голосу совести…» В самую цель попал старик!

– Не все люди, Мухтар-ага, устроены одинаково, – сказал наконец доктор. – У одного совесть просыпается раньше, у другого – позже. В этом отношении аллах не слишком был благосклонен ко мне.

Мухтар-ага уловил в голосе доктора скрытую горечь и понял, что, сам того не желая, обидел его.

– Нет-нет, сынок, ты не расстраивайся, что поздно пришёл. Ты и там для людей работал. Тысяча и один человек не могли бы сделать для народа столько, сколько сделал ты. Я хорошо помню твоего отца, он всегда заботился о людях. Ты достойный сын его, оставил старую мать и пришёл к нам разделить судьбу своего народа. Разве тебя кто-нибудь принуждал к этому? Нет, ты пришёл, сам, следуя велению совести. А попробуй приведи сюда Бен Махмуда? Не придёт – порода другая, народ он любит не больше вон тех крыс, что снуют по Сахаре. А ты, сынок, совсем другой человек. Пусть создатель побольше даст Алжиру таких сыновей, как ты!

Доктор слушал, не поднимая глаз. Чем доброжелательнее говорил старик, тем смятеннее становились его чувства. Ведь он пришёл сюда, но как? Пришёл случайно, временно. Вероятно, вообще не появился бы, если бы Халеда доставили в Орлеан. А старик думает, что он присоединился к повстанцам. Радуется этому. Хватит ли у него духа предать доверие старика и спокойно вернуться домой?

Внимательно посматривающий на доктора капитан понял, что пора вмешаться в разговор.

– Прошу извинить, Мухтар-ага, – сказал он, взяв доктора Решида под руку. – Будем живы, продолжим беседу вечером за чаем, в спокойной обстановке. А сейчас мы с доктором пройдёмся.

Мухтар-ага легко поднял с земли своё сухое тело, накинул на плечи халат.

– Правильно, сынок, погуляйте. И я тем временем поброжу, капканы проверю, может быть, на ваше счастье, и есть что-нибудь.

Он перехватил поудобнее своё длинное ружьё и заковылял на запад, в сторону холмов.

Капитан и доктор вошли в густой сосняк. По ровным, как по линеечке, рядам сосен и одинаковой их высоте угадывалось, что посажен он рукой человека. Бор разросся густо и дружно, верхушки деревьев озаряло солнце, а внизу было сумрачно, сыро и холодновато.

Через несколько минут лес кончился, и доктор, поражённый, остановился, словно путь ему преградило какое-то препятствие. Он с изумлением смотрел на красивое двухэтажное здание удивительно гармоничных линий и форм. Дом будто любовался своим отражением в большом бассейне, облицованном зелёным мрамором. Посередине бассейна возвышался островок, на котором тянулась к самому небу стройная пальма. Однако вода в бассейне, тронутая налётом зелени, была мутна и желта – видимо, давно уже не менялась.

Доктор медленно подошёл к бассейну. Вся эта картина вызывала в нём смешанное чувство восхищения и грусти, которую невольно рождает вид покинутого человеком жилья. На полукруглой, выступающей веранде между массивных мраморных колонн стояли цветочные вазы с давно засохшими цветами.

У входа в дом капитан Ферхат и доктор чуть не столкнулись с кругленьким человечком в белом фартуке, в колпаке, с огромным ножом в руках. Ом быстро отступил в сторону, давая дорогу гостям, и спрятал нож за спину.

– Хамид-бек. В прошлом – знаменитый парижский метрдотель, ныне – повар. Освобождённой Армии, – представил человечка капитан Ферхат и шутливо добавил: – Всем хорош повар, одна только черта плохая – ровно половину того, что сготовит, съедает сам. Видите, какой круглый?

Хамид заулыбался, учтиво поклонился доктору.

– Повару нельзя быть голодным!

Доктор Решид дружески пожал ему руку, а капитан похлопал Хамида по плечу.

– Чей же это дом? – удивлённо спросил доктор.

– Дом и всё это ущелье – владение Шарля Ришелье. А если точнее, одно из его владений.

– Шарля Ришелье? – переспросил доктор.

– Да. Дядя известного генерала Ришелье. Знаете такого?

– Знаю, – кивнул доктор, – обоих знаю… Но меня удивляет другое: как всё это уцелело от бомбёжек?

Ферхат усмехнулся.

– Предположим, далеко не всё. Но что касается дома, то его пока не трогают. Надо думать, тут не обошлось без участия Шарля – вероятно, он не теряет надежды вернуться сюда.

Доктор Решид посмотрел на Ферхата. «В таком случае Халеда следовало бы поместить здесь», – подумал он. Словно угадав его мысль, капитан пояснил:

– Если мы перенесём сюда полковника, они сравняют этот дом с землёй.

«Откуда они узнают об этом?» – хотел было спросить доктор, но, посчитав вопрос неуместным, промолчал.

Распустив за собой павлиний хвост пыли, возле дома остановилась военная машина. Ферхат сказал:

– Если не устали, са'аб доктор, можно наведаться в военный городок.

Доктор посмотрел на часы.

– Охотно! До пяти я в вашем распоряжении.

2

Автомобиль был трофейным, довольно заезженным. Он дребезжал и лязгал всеми своими частями. Вдобавок и дорога пошла сплошными ухабами. Несмотря на все старания шофёра – молодого парня с чёрными щегольскими усиками, трясло и подбрасывало отчаянно.

Вдруг капитан тронул шофёра за плечо.

– Омар-ага, садись, подвезём, – сказал он, дождавшись, когда машина догнала маленького старичка, медленно бредущего по обочине.

После секундного колебания старик уселся рядом с шофером. Показались развалины, занимавшие довольно обширную площадь.