Текст книги "Непокорный алжирец "

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Что слышно в вашем доме? Не обижают тебя там?

Рафига вздохнула, оправила платье на коленях.

– Меня-то не обижают, а вот Малике, бедняжка, день и ночь плачет. А вчера вечером был большой скандал. Хозяин хочет отправить её вместе с Фатьмой-ханум в Америку.

Глаза Мустафы округлились.

– В Аме-ерику?..

– Да. А Малике не хочет ехать. Хозяин своё: «Поедешь!» И началось! Такого я ещё никогда не видела у нас в доме. Веришь, хозяин чуть с кулаками не набросился на них обеих.

– Вот негодяй!

Рафига кивнула.

– Ах, негодяй! Вот негодяй! – возмущался Мустафа. – Не так, так эдак – хочет оторвать Малике от доктора.

Помолчав, Рафига печально сказала:

– Когда мы только будем жить по-человечески, а, Мустафа? День и ночь на ногах, присесть некогда, а слышишь – только одни упрёки. Если бы не Малике, минуты не осталась бы в этом проклятом доме!

– Не очень-то её расхваливай, – поддразнивал Мустафа девушку.

– Это почему же?

– Будь она такой хорошей, как ты говоришь, не танцевала бы на глазах у доктора с генералом.

– А что ж такого? Пусть себе танцует. Разве это стыдно?

– Да нет, не в том дело.

– А в чём?

– Сегодня танцует, а завтра…

– Замолчи! – рассердилась Рафига. – У вас, мужчин, только одно на уме!

– Разве не вы, женщины, тому причиной? – улыбнулся Мустафа. – Не будь вас, мы спокойно приходили бы в этот мир и так же спокойно уходили бы из него.

– Перестань! Не хочу даже разговаривать с тобой!

– Ну, не сердись, Рафига, – примирительно сказал Мустафа. – Неужели всерьёз рассердилась? С тобой и пошутить нельзя. Да мыслимо ли, подумай, представить мир без женщин? Тысячу раз хвала всевышнему, создавшему вас!

Рафига лукаво взглянула на Мустафу: то-то же!

Мустафа взял одну из лежавших на полу папирос, закурил, глубоко затянулся.

– Не тужи, Рафига моя. Скоро, даст бог, выгоним и генерала и полковника. Кончится война, – вернётся твой отец и брат вернётся. Поедем мы с тобой в родное село. Говорят, все имения французов будут поделены между феллахами. Получим и мы с тобой землю и воду, заживём, как подобает людям.

Рафига вздохнула:

– Да услышит тебя аллах!

Послышался голос муллы, призывающего правоверных к молитве. Рафига взглянула на свои ручные часики.

– Ой, мне пора! Пойду! Вечером опять гостей ждём. Каждый божий день гости! Вчера всю ночь сидели, до рассвета в карты играли.

– Кто был?

– Очкастый этот, Бен Махмуд!.. И ещё какой-то, то ли Жерар, то ли Мерар, не знаю. Из Парижа, говорят, приехал.

– Генерала не было?

– Нет. Он позавчера приходил.

Мустафа задумался, опустив голову, потом поднял на Рафигу посерьёзневшие глаза.

– Знаешь, зачем я просил тебя прийти?

Рафига с лёгкой досадой шевельнула бровями.

– Откуда я могу знать?

– Есть для тебя, милая, одно поручение. Очень важное и серьёзное. Поручение революции!

– Кого? – удивилась Рафига – Революции? Кто это такой?

Мустафа понял, что забрался слишком высоко. Он и сам не очень понимал смысл этого слова. Для него, простого деревенского парня, вчерашнего феллаха, это слово было довольно расплывчатым и неопределённым. Но нельзя же было признаться в этом Рафиге! И он, многозначительно улыбнувшись, сказал:

– Революция, милая Рафига, не какой-то определённый человек. Это, как бы тебе сказать, знамя всего народа. Все мы поклоняемся ему. И ты, и я – мы революционеры. Вот наши борются против французов. Кто руководит ими? Революция. Кто их вдохновляет? Революция. Поняла?

Девушка ничего толком не поняла, но времени для разговоров не оставалось, и она сказала:

– Ладно, говори лучше, что за поручение. Снова книги принести, что ли?

– Нет, – отрицательно покачал головой Мустафа. – Тут дело потруднее.

Он вытащил из-под паласа заклеенный конверт.

– Возьми. Это надо немедленно вручить доктору.

– Разве он приехал?

– Приехал.

– Вот Малике обрадуется!

– Да она, наверно, уже знает. И, к сожалению, не только она.

– А кто ещё?

Мустафа помедлил.

– Рыжий генерал тоже знает… За доктором установлена слежка. Надо обязательно его предупредить… Только молчок. Слышишь?

Рафига обиделась:

– Что я, не понимаю?..

– Будь осторожна. Если письмо попадёт в руки солдатам…

– Ну, ну… Не повторяй каждый раз! Сам ведь говорил, что страх от смерти не убережёт.

– Молодец, Рафига! Дай я тебя обниму за эти слова. Иди сюда!

Послышались шаги. Рафига выхватила из рук Мустафы конверт, отвернулась и, сложив его вдвое, спрятала на груди, плотно завернулась в чадру и ушла.

Глава восьмая

1

После поездки в лагерь повстанцев Решид никак не мог прийти в себя. Ужасающие разрушения, страдания людские саднили сердце. Чего стоил один этот сумасшедший! Его смех преследовал Решида всюду. Теперь около него нет ни одного человека, которому можно было бы доверить свои мысли и смятенные чувства. Не в силах сдержать их, Решид сел за дневник. Решид больше всего любил этот поздний вечерний час, когда на улице темным-темно, дома всё затихло, и можно посидеть одному при свете настольной лампы, собраться с мыслями.

Он писал строку за строкой. «Я смалодушничал, наверно, надо было остаться. Я дал клятву не пить, но не дал клятвы бороться до победы. В чём же состоит долг врача – ждать, когда тебя позовут или самому кинуться на помощь? Кажется, все мои прежние представления о долге и о своём назначении в жизни – рухнули…»

– Сынок, – тихо позвала Ахмеда Джамиле-ханум.

Решид положил ручку и оглянулся: у порога, сложив руки на животе, стояла мать.

– Сынок, Фатьма пришла.

– Кто пришёл? – не понял доктор.

– Фатьма. Мать Малике.

– Что ей надо в такое позднее время?

– Не знаю… Говорит, хочет тебя видеть.

Ахмед подошёл к матери. Он знал, что со времени его отлучки мать беспрестанно тревожится, живёт в ожидании чего-то недоброго, и, как умел, старался поддержать её, успокоить, хотя и сам находился во власти дурных предчувствии. Ахмед обнял Джамиле-ханум за сухонькие плечи:

– Фатьма-ханум редкая гостья, мама. Иди, приготовь угощение и скажи, что я сейчас…

Но Фатьма-ханум уже сама входила в комнату.

Решид, конечно, понимал, что с обычными визитами в такой час не ходят. Однако, ничем не выдав своего удивления, как всегда, любезно поздоровался:

– Добрый вечер, ханум. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

И уловил в ответе гостьи нотки не то смятения, не то неприязни:

– Рассиживаться особенно некогда.

Оставив этот, пока ещё скрытый, выпад без внимания, доктор попросил мать принести чай, сам подошёл к столу, не торопясь собрал исписанные листки, аккуратно сложил их, запер в стол и только после этого спросил:

– Какое дело вам угодно поручить мне, ханум?

Мать Малике смотрела на него с горьким укором. Она собиралась говорить с доктором резко и зло, но при виде этого человека, который чуть не стал её зятем и которого она в глубине души по-прежнему считала достойным человеком, решимость её значительно убавилась, и непримиримое требование прозвучало как мольба:

– Мне угодно… Я хочу… Оставь в покое Малике…! Забудь дорогу к нам!..

Доктор видел, до какой степени она взволнована, как трудно ей говорить. Тем большая сдержанность и деликатность требовалась от него самого:

– Не сердитесь, ханум, но такие вопросы сгоряча не решаются. Я поговорю с Малике… Но прошу вас, объясните, что произошло?

– И ты не знаешь, что произошло?!

– Поверьте слову – нет.

Фатьма-ханум окончательно растеряла все те гневные упрёки, которые приготовила дорогой. Ей, учтивой, отлично воспитанной женщине, не приходилось ещё попадать в такие ситуации… Она хотела бы выкрикнуть в лицо доктору, что он связался с бандитами, что хочет погубить не только себя, но и всю их семью тоже, а вместо этого вдруг рванула с головы чадру, соскользнула с кресла на колени и заплакала.

– Взгляни на мои седые волосы! Я старая женщина, и я на коленях умоляю тебя: оставь в покое моё дитя! Умоляю!.. – она схватила со стола свою сумку, раскрыла её и высыпала на стол драгоценности. – Вот, возьми, всё это – твоё! Всё возьми, уезжай куда-нибудь, оставь мою дочь!..

Доктор Решид растерялся. Первым движением его было поднять гостью с пола. Однако её минутная слабость уже прошла. Фатьма-ханум с досадой оттолкнула протянутую руку и поднялась, оправляя чадру.

– Не горячитесь, ханум. Давайте поговорим спокойно. Вы об этом Малике сказали? Она согласна?..

Сердито утирая остатки слёз, гостья кивнула.

– Тогда чем же вызваны ваши переживания, ханум? Если Малике не желает меня видеть, значит, нет и причины для ваших волнений. Любовь силой не завоевать, это вы знаете не хуже меня.

Доктор стал собирать драгоценности, чтобы положить их обратно в сумку.

Вдруг послышался какой-то шум, невнятные грубые голоса, и раздался крик Джамиле-ханум. Она кричала так жалобно, что у доктора подкосились ноги. Роняя на ковёр драгоценности, он бросился из комнаты, но не успел миновать приёмную, как дверь широко распахнулась, пропуская майора Жубера. Вслед за комендантом вошли три французских автоматчика.

– Добра вечер, са'аб тохтор! – нарочито ломая язык, произнёс Жубер. Его губы кривились в усмешке.

Борясь с охватившим его волнением, доктор Решид попытался выдавить из себя ответную улыбку.

– Вы случайно не заблудились, господин майор?

– Военным это не свойственно, – снова усмехнулся Жубер. – Я пришёл именно к вам.

– Чем могу служить?

– Вы не слишком гостеприимный хозяин, доктор. Не кажется ли вам, что в кабинете нам было бы удобнее разговаривать?

– Прошу, входите.

В этот момент мимо них, кутаясь в чадру, проскользнула к выходу Фатьма-ханум.

– Задержать! – коротко бросил через плечо Жубер и шагнул вслед за доктором в кабинет.

Ни на столе, ни на полу драгоценностей уже не было.

Комендант по-хозяйски расположился в кресле за столом. Доктор остался стоять.

– Присаживайтесь, – сказал Жубер, но доктор словно не слышал. Первая растерянность как будто прошла, но мысли ещё метались как в горячке, мешали сосредоточиться, найти такое необходимое в этот момент равновесие.

Двое солдат втащили в кабинет упиравшуюся Фатьму-ханум, Жубер смотрел на неё с профессиональным интересом.

– Прошу вас, мадам, открыть лицо, – потребовал майор.

Фатьма-ханум продолжала упираться.

– Может быть, вам помочь?

После этого, заданного угрожающе-вежливым тоном, вопроса она приоткинула чадру.

– Как вы сюда попали, мадам?! – В голосе Жубера слышалось неподдельное удивление.

Фатьма-ханум метнула на доктора уничтожающий взгляд – только что пережитый стыд погасил в её сердце искорку сочувствия:

– Вот у этого безумного спросите, как я сюда попала! – Она повернулась к Решиду. – Ну, чего тебе не хватает, скажи? Живёшь, слава богу, хорошо, всё у тебя есть. Так нет же, спутался с разными смутьянами, и себе жизнь портит, и другим! Дождался вот на свою голову!

– Вы же умная, чуткая, ханум, – тихо сказал доктор Решид. – Вы сами испытали настоящее чувство, почему вы отказываете в этом другим? Настоящая любовь не приходит и не уходит по желанию.

В лице Фатьмы-ханум что-то дрогнуло. Но тут манор Жубер решил, что пора вмешаться в разговор.

– Вы свободны, мадам. Мы сами объясним господину доктору, что такое любовь. Можете быть спокойны.

Фатьма-ханум глубоко вздохнула. Встретившись глазами со взглядом Решида, она потупилась, опустила чадру и пошла к выходу со смешанным чувством исполненного долга, негодования и… жалости.

Майор Жубер приказал солдатам начинать обыск, потрогал запертые ящики стола и бросил:

– Ключи!

Возражать было бесполезно. Решид вытащил из кармана связку ключей и бросил на стол.

2

Генерал Ришелье нервничал. Приближались события, которых он ждал давно. Собственно, первый шаг уже был сделан, иначе генерал не арестовал бы доктора Решида. Он отлично понимал, что подобная акция неизбежно вызовет большие волнения среди алжирцев. И всё-таки отдал этот приказ. Нарочно отдал. А тетрадь, изъятая у доктора при аресте, подтверждала, что он поступил совершенно правильно и своевременно. Опоздай он только на один день, это строки с быстротой моровой язвы распространились бы среди населения. Но, однако, доктор и стишками баловался?

– Что же вы, полковник, не сказали мне, что наш доктор вдобавок ко всему ещё и поэт? – обратился генерал к сидевшему в кресле полковнику Франсуа:

– Я этого не знал. Никогда не читал стихов Решида.

– Пожалуйста, прошу вас, полюбуйтесь. Даже по-французски пишет.

Франсуа с интересом взял протянутый листок, – прочитал, хмыкнул. Генерал насторожился.

– Вам что-то кажется смешным, полковник?

– К сожалению, вы ошиблись, мой генерал, – это стихи не доктора Решида.

– А чьи?

– Наши, отечественные.

– То есть как это – наши?

– Это из Виктора Гюго. «Тёмные ночи».

Генерал взял листок обратно и, бормоча себе под нос, начал читать:

 
– Здесь право попрано. У силы же ответ
На все вопросы дня – «давить». Иного нет.
Везде – голодные, какой ни вспомнить город:
Худеет Франция от своего позора.
Прибавки труженик потребует – и вот
С ним пушка разговор в открытую ведёт,
Чтоб ярость нищеты глушили гром и пламя…
 

Ришелье сердито отшвырнул бумагу и, чтобы скрыть неловкость, пошутил:

– Жаль, рано умер Гюго!

Полковника Франсуа забавляло неловкое положение, в которое попал генерал. Ришелье вызвал его, чтобы позлорадствовать, показать всю недальновидность поведения полковника по отношению к доктору Решиду. Ну что ж, Франсуа постарается отплатить ему тем же.

– Хорошо, если окажется, что вы не поторопились с арестом, мой генерал. У доктора Решида весьма много благодарных пациентов и друзей. Для его ареста нужны, по-моему, довольно веские основания.

У генерала кровь прилила к лицу.

– Ей-богу, полковник, вы оригинал! Основания… Какие по-вашему нужны ещё основания? Вот слушайте, что он пишет: «Всюду убийства, разрушения, смерть… Истребляется целый народ. Мне стыдно за Францию так, как если бы я сам был французом». Дальше слушайте: «С той ночи, – это он имеет в виду ту ночь, когда эти бандиты посмели подняться! – прошло более шести лет. За эти годы цветущая страна стала сплошной тюрьмой, и всё равно этот удивительный народ сражается. Пришло время всем разделить судьбу своего народа. Пример доктора Руа передо мной как упрёк, а ведь он француз!»

Ришелье поднялся и зашагал по комнате, вытирая платком вспотевшее лицо. Остановился возле полковника и, глядя на него сверху вниз, сказал:

– Может быть, хватит оснований? Самый фанатичный коммунист с удовольствием подписался бы под этими строками. Нет, дорогой полковник, вы или слишком осторожны или слишком беспечны. Если мы…

Сильный грохот помешал генералу договорить. Через мгновение грохот повторился. И почти сразу же – ещё.

Генерал шагнул к окну. Полковник Франсуа не спеша поднялся и тоже выглянул. Раздирая чёрное полотнище ночи, вдали поднималось к небу багровое трескучее зарево. Слышались винтовочные и автоматные выстрелы. Захлебнулась и, набрав силу, тревожно завыла сирена. Ришелье обернулся к полковнику.

– Может, вам такие «основания» нужны, полковник?

У дверей щёлкнул каблуками запыхавшийся капитан Жозеф.

– Ваше превосходительство… в порту взорваны артиллерийские склады!

Ришелье только махнул рукой. Жозеф козырнул, круто повернулся и убежал. Генерал снова стал всматриваться в пляшущие языки пожара.

– Вы думаете, полковник, это горят артсклады? Нет, трижды нет! Это Франция охвачена пламенем. Вы говорите, что болеете душой за её судьбу? Так идите и попробуйте погасить этот огонь. Найдите поджигателей! Накажите их!..

Полковнику давно уже не терпелось уйти, но не было повода. Поэтому он охотно сделал вид, что принял издёвку генерала за настоящий приказ и, холодно простившись, вышел.

Ришелье сел за стол и, опустив голову на руки, крепко сжал ладонями виски. Минут десять сидел неподвижно, потом позвонил дежурному и велел привести арестованного.

Доктор Решид вошёл, позвякивая кандалами на скованных руках.

Генерал подошёл к нему и, словно оценивая, оглядел с головы до ног.

– Хорошо ли устроились, мсье доктор? Вы, конечно, привыкли к шикарным парижским гостиницам? Придётся извинить нас, что не смогли обеспечить вам такой же комфорт.

Доктор Решид пожал плечами.

– Кто взобрался на холм, тот рано или поздно должен спуститься вниз, господин генерал.

Генерал не сомневался, что имеет в виду доктор. Конечно, всё то же: желание разделить судьбу народа. Ришелье снисходительно сказал:

– Намерения у вас благородные, мсье доктор. Не будете ли вы так любезны пояснить, когда они у вас появились: до поездки в горы или после?

– Любое намерение зависит от обстоятельств, господин генерал. У меня на руках кандалы, какие могут быть желания в таком положении? Вы превратили жизнь в каторгу и ещё говорите о каких-то желаниях.

– Довольно! – грубо оборвал доктора генерал. – Прошу только отвечать на вопросы! Цель вашей поездки в горы?

– Меня попросили помочь больному.

– Раненому? – уточнил Ришелье.

– Да.

– Его имя?

– Полковник Халед.

Генерал не верил своим ушам. Он ожидал запирательства, лжи, оправданий, ждал, что придётся с трудом вытягивать истину из этих хитросплетений. А всё оказалось значительно проще, легче. Сразу же полная откровенность: ездил помочь мятежнику Халеду. Какого лешего ещё нужно? Вполне достаточно, чтобы вздёрнуть этого лекаришку на ближайшем фонаре!

– А вы знаете, мсье доктор, кто такой полковник Халед?

– Это не имеет для меня ровно никакого значения. Я врач, господин генерал, для меня есть только одни закон – врачебная этика.

– Так. А до политики, значит, вам дела нет? – генерал взял со стола тяжёлую кожаную папку, куда были сложены изъятые у доктора записки. – А вот это что? – Он потряс папкой перед носом доктора. – Это, я спрашиваю, что? Тоже относится к области врачебной этики? Для чего вы писали это?

Доктор слегка отстранился.

– Писал для себя. Просто впечатления…

– Сытый африканский осёл! – заревел Ришелье и с размаху ударил доктора папкой по лицу. – Вот тебе впечатления!.. Я тебе покажу впечатления, глупая скотина!

Генерал швырнул папку на стол. Его трясло от ярости. Он ругался самыми грубыми солдатскими словами. Наконец, приказал застывшему у дверей капитану Жозефу:

– Убрать эту тварь!

3

Арест – доктора Решида взбудоражил весь город. Только об этом и говорили. Что случилось? Почему арестован? Каждый высказывал собственные предположения:

– Говорят, оружие партизанам возил!

– Говорят, генералу в лицо плюнул!

– Говорят, полковника Халеда оперировал.

– Говорят, дочку Абдылхафида хотел увезти!

К полудню возле больницы Решида собралось множество парода. На улицу вышли даже больные, пришли женщины с детьми. Люди всё прибывали, и толпа накатывала на тротуар. На голову генерала и на весь его род сыпались проклятья. А тут ещё пришла мать доктора – Джамиле, вся в чёрном, горько рыдая. Возмущение достигло предела. Послышались возбуждённые голоса:

– Чего стоять? Пошли к генералу!

– Правильно! Пусть освободит доктора или нас вместе с ним посадит!

– Идёмте! Утопающий дождя не боится!

– Мольбой пощады не вымолишь!

– Идём к генералу!

Толпа заволновалась и бурной рекой потекла по улице к военному гарнизону.

В это время Ришелье слушал доклад коменданта. Толпа собралась возле больницы? Хорошо, пусть собираются. Шумят? Пусть шумят, пусть поднимают пыль. Тот, кто готов к урагану, не боится ветра.

Пришёл полковник Франсуа, дополнил доклад коменданта некоторыми подробностями. Ришелье сказал ему с укоризной:

– Вы, полковник, хотите и на корабле плыть, и шторма боитесь. Так ничего не выйдет. Если трусите, так оставайтесь на берегу, отойдите от моря подальше. А всего лучше, езжайте в Сахару и продолжайте свои изыскания о несуществующей истории Африки. Право слово! На пыльных полках архива найдётся местечко и для ваших домыслов.

Некрасивое, иссечённое морщинами лицо полковника Франсуа густо покраснело. Ему ещё не проходилось выслушивать таких оскорблений. Он даже смешался и не сразу нашёл, что ответить. Генерал поднялся и, высокомерно глядя на Франсуа, отрезал:

– Всё, полковник. Можете заниматься своими служебными обязанностями.

Франсуа чуть не до крови прикусил губу.

Когда за ним захлопнулась дверь, генерал выругался:

– Подлец! Трус несчастный! И ещё смеет называть себя французом!

Майор Жубер сочувственно улыбнулся генералу, а тот так злобно смотрел на коменданта, словно Жубер, а не Франсуа вывел его из себя.

– Вот что, майор, с сегодняшнего дня установите за полковником наблюдение. Выявите все его связи в гарнизоне, всех знакомых в городе. Из города без моего разрешения не выпускать!

Жубер дотронулся двумя пальцами до козырька и направился к выходу, но в дверях столкнулся с капитаном Жозефом.

– Ваше превосходительство! Мусульмане заполнили площадь. Требуют освобождения доктора Решида, – проговорил запыхавшийся Жозеф.

Сообщение как будто даже обрадовало генерала. Он приказал Жуберу:

– Возьмите солдат и разгоните весь этот сброд! Не разойдутся добром – откройте огонь! Быстро!

Комендант вторично прикоснулся к козырьку и побежал выполнять приказание.

Площадь перед зданием гарнизона была запружена народом. Неслись крики, вздымались вверх сжатые кулаки…

Высокие железные ворота распахнулись. Со двора стремительно выехали три машины с пулемётами, установленными в кузове. В средней машине сидел сам комендант. Он поднялся и оглядел сверху бурлящую, как штормовое море, толпу. Куда ни глянь, чалмы и чадры, на лицах решимость и гнев, но это не остановило майора. Его зычный голос прокатился по широкой площади:

– Кто вас сюда звал?! Разойдитесь! Сейчас же разойдитесь по домам!..

Площадь будто взорвалась.

Посинев от натуги, Жубер закричал:

– Замолчать!.. Даю пять минут!.. Через пять минут буду стрелять!..

Угроза не произвела на людей никакого действия. Напротив, толпа бушевала ещё сильнее.

Откуда-то появился Бен Махмуд. Размахивая руками, во всю силу завопил:

– Люди! Народ! Не создавайте базар, не теряйте голову! Шумом важные дела не решают! Расходитесь спокойно по домам, занимайтесь своими делами. Мы сами – уважаемые люди города – пойдём к его превосходительству господину генералу!

– Предатель! – послышалось из толпы.

– Совести нет!

– Продажная шкура!

Бен Махмуд растерянно оглядывался по сторонам, продолжая свои увещевания. Но оскорбления сыпались всё гуще.

По команде Жубера, солдаты заклацали замками пулемётов, тонкие стволы поползли вниз.

Высокий худой человек в белой чалме, чёрном халате и светозащитных очках протискался сквозь толпу к Джамиле-ханум.

– Мать! Никто, кроме вас, не сможет убедить их разойтись по домам. Скажите им, если не хотите, чтобы пролилась невинная кровь! Пусть идут!

Несколько минут Джамиле-ханум стояла молча, собираясь с силами. Потом подняла голову. Голос её дрожал, но в умных, скорбных глазах слёз не было.

– Матери, отцы, дети мои, – сказала она, – давайте разойдёмся по домам!.. Не будем понапрасну искушать судьбу. От неё не ушёл никто. И мой мальчик… мой Ахмед испытает то, что предписано ему судьбой… Да поможет ему всевышний!.. – И она первая пошла по узкому коридору, образованному расступившимися перед ней людьми.

4

Фатьма-ханум сладко спала под шум дождя и вдруг проснулась, как от толчка, прислушалась. За окном было тихо. С опаской поглядывая на мужа, выводившего носом невообразимые рулады, она нашарила ногой возле кровати шлёпанцы, встала и, стараясь не шуметь, слегка переваливаясь, направилась к двери.

Тишина… Абсолютная тишина! Неужто и прислуга спит? Им-то пора уже вставать. Она хотела спуститься вниз, по вдруг заметила, что дверь комнаты Малике открыта настежь. Сердце её часто забилось. Она вошла в комнату – постель раскрыта, холодная, Малике нигде нет. Куда она могла пойти в такую погоду? Неужели правда сбежала?

Фатьма-ханум стояла подавленная, растерянная, не зная, что предпринять. Вся она как-то вдруг ослабла, ноги не повиновались, кое-как спустилась с лестницы: осмотрела гостиную, столовую – нет нигде! Входная дверь заперта изнутри, а сторож спит, положив голову на подоконник. Она разбудила его.

– Где Малике? Куда ушла?

Сторож растерянно таращил сонные глаза. Не помня себя, в отчаянии Фатьма-ханум закричала:

– Убежала!.. Доченька!.. Убежала!.. Убежала!..

На крик сбежалась прислуга, спустился и сам Абдылхафид, пыхтя, как паровоз. Он был в длинной белой рубахе, ночная стоптанная туфля всё время соскакивала с одной ноги, и он сердито нащупывал её на ступеньках.

– Плачь, дура! Плачь! – закричал он на жену.

Не обращая на него никакого внимания, она горько рыдала:

– О, аллах! Почему я такая несчастная! Доченька моя! Дитя моё! Где ты?

А Малике, промокшая до нитки, дрожа от холода и отвращения, сидела в военной комендатуре. После ареста Ахмеда жизнь в родном доме стала девушке невыносимой. Она действительно решила уйти, добраться до Касбы. Там мать Ахмеда, Мустафа, Рафига… Они поймут её и помогут. Однако попасть в Касбу оказалось не так-то просто. Не успела Малике пересечь улицу Виктуар, как молодчики республиканского отряда безопасности остановили её.

– Куда отправилась так рано, водяная крыса? – спросил одни из трёх окруживших её парней.

Малике притворилась, что не знает французского языка и молча испуганно смотрела на них.

Один из парней спросил на ломаном арабском языке:

– Куда идёшь? В Касбу?

Малике утвердительно кивнула головой.

– Партизанка! – решительным тоном сказал толстяк с рыжими усиками, – сажайте её в машину!

Малике поняла, что сопротивление вызовет лишь ещё большую наглость. Она пошла к машине и села.

В комендатуре с девушки, бесцеремонно стащили чадру, проверили сумочку и карманы, а потом принялись довольно грубо вслух обсуждать её прелести, будто её самой здесь и не было. Малике сидела вся напрягшись, с пылающими щеками. Однако пока дальше зубоскальства дело не шло, никто ни о чём с ней не говорил, видимо ждали кого-то…

Тем временем в доме Абдылхафида суматоха продолжалась. Фатьма-ханум рыдала, обвиняя во всём мужа. Абдылхафид в свою очередь ругал её, грозясь кинуть всё к чертям – и пусть живут, как хотят. Но это была пустая угроза. В душе Абдылхафид был не менее встревожен, чем Фатьма-ханум. Ведь Малике его единственное дитя. Ради неё он копил богатство, лелеял мечту о внуках, которые продолжат род Абдылхафидов, не дадут ему сгинуть. Неужели всё это оказалось несбыточной мечтой? И какой позор! Втайне он жалел, что так жестоко обошёлся с дочерью.

Абдылхафид поднял на ноги всех, кого мог. Приехали Бен Махмуд и Лила. Они в свою очередь стали звонить всем своим знакомым. В первую очередь Лила позвонила генералу, однако не застала его ни дома, ни в штабе. Не удалось поговорить и с майором Жубером. Не долго думая, Лила помчалась в комендатуру.

Майор Жубер не успел войти в свой кабинет, как она буквально ворвалась к нему. Встревоженный вид Лилы сильно удивил его.

– Что случилось, мадам? – спросил он, забыв даже поздороваться.

– Малике пропала!

– Как пропала?

– Так, пропала!.. Помогите… Родители в отчаянии… Я звонила генералу. Но не могла найти его. Он куда-то уехал.

Жубер вдруг оживился:

– Постойте, постойте… Ребята поймали одну партизанку. Может быть, это и есть Малике?

Майор нажал кнопку. Вошёл дежурный.

– Приведите задержанную.

Через некоторое время «партизанку» привели.

– Малике! Ты что, с ума сошла? – кинулась к ней Лила. – Боже мой, на кого ты похожа?!

Она горячо обняла её.

На Малике была старая чадра, принадлежавшая Рафиге, мокрое платье обвисло, в туфлях хлюпала вода, волосы влажными прядями беспорядочно падали на виски, на лоб, на плечи, закрывали глаза.

Лила с интересом, как бы впервые разглядывала её. Потом строго сказал:

– Поедем домой… Мама твоя без сознания лежит!

– Не поеду! – твёрдо сказала Малике.

– Как не поедешь?

– Так, не поеду… Пусть без меня живут.

– А куда же ты собираешься?

– Найду куда… Не беспокойся.

– Под конвоем отправим. Лучше поезжайте, – пригрозил Жубер.

– Не поеду! Считайте меня партизанкой, сажайте в тюрьму.

– Сумасшедшая! Готова даже быть партизанкой, лишь бы… – Лила не договорила. – Соедините меня, пожалуйста, с Абдылхафидом, – повернулась она к майору.

Он сразу же исполнил её желание.

– Поздравляю! Малике нашлась, – сказала она Абдылхафиду, добродушно улыбаясь, будто и не было никакого спора с Малике. – Приезжайте! Только скорее… Да, да… Скорее!

Она положила трубку на рычаг.

– Недаром говорят, что любовь сильнее смерти. Как вы считаете, майор Жубер?

Жубер усмехнулся:

– Ей-богу, мадам, такому испытанию никогда не подвергался, так что ничего не могу сказать…