Текст книги "Непокорный алжирец "

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Беркен насупился.

– Дела? Сами полюбуйтесь, какие у нас дела!

Повинуясь его жесту, толпа расступилась. У высокой стены, огораживающей селение со стороны дороги, лежали трупы четырёх солдат. Беркен подошёл к ним поближе:

– Вот наши дела!

– Мятежники? – догадался Шарль.

– А то кто же? Вчера вечером партизаны напали на пост, началась перестрелка, уложили этих бедняг да ещё поранили человек восемь-десять. И мост разломали.

На некоторое время воцарилось молчание. Первым, обращаясь к генералу, заговорил Беркен.

– Скажите, господин генерал, – не имею чести знать вашего имени, – до каких пор можно так жить, в страхе? Может, пушек не хватает у вас, винтовок? Или солдат? Так вы скажите! Вот все мы, тут стоящие, все до единого пойдём, куда скажете. Мы готовы!.. Да разве это мыслимо – столько лет с кучкой бандитов справиться не можем! Где могущество Франции? Где традиции великого Наполеона? Или всё это нынче к чертям под хвост полетело?

От возмущения старик дрожал. Закашлявшись, он оборвал речь и махнул рукой.

Генерал окинул взглядом толпу. Ни одного араба, все переселенцы из Франции, приехавшие за «счастливой звездой» на алжирскую землю. На стене, возле которой лежали тела убитых, крупными буквами было написано: «Мы победим! Да здравствует французский Алжир!» Ришелье перевёл взгляд с надписи на трупы, невесело усмехнулся: хороша победа!

– Есть силы, отец! – сказал он, обращаясь к Беркену, который всё ещё не мог отдышаться. – Есть силы! И пушки есть, и винтовки… Но не хочется понапрасну проливать кровь. Вероятно, вы слышали, что на днях начнутся переговоры с мятежниками. Потерпите немного…

Толпа заволновалась, зашумела, кто-то выкрикнул:

– Предатели!

Другой грязно выругался, не стесняясь присутствия жёнщин.

Глаза Беркена от возмущения чуть ли не вылезли из орбит. Он стукнул палкой об землю.

– Вы сказали: переговоры? – подступил он к генералу, багровея и задыхаясь. – Какие переговоры?.. С кем переговоры? С бандитами без роду, без племени?.. Никогда! Мы не пойдём на это! Пусть Париж… Париж пусть ведёт переговоры… А мы – будем драться!.. Драться – если даже одни останемся!.. Ха, переговоры!.. Вон могилы моих родителей!.. Куда я пойду от них?.. Куда уйду, я спрашиваю?.. Я – алжирец! Алжир – моя родина!.. И мне бросить эту землю? Нет, господин генерал! Я не ждал от вас такого ответа! Уж если вы, военные, так говорите, то… придётся, видно, нам самим постоять за себя… Ничего! Постоим!.. Будем драться до последнего дыхания… Бог милостив, он нас не оставит!..

Беркен распалялся всё больше, суковатая палка с силой ударяла об землю. Он, наверное, остановился бы не скоро, если бы не вмешался Шарль.

– А ну, осади, осади, старый пират! – прогудел он, как из бочки. – Чего лезешь в бутылку!.. Никто вас не собирается бросать, не одни вы тут за Алжир болеете. Генерал о другом говорит: не проливать напрасно французскую кровь, а загнать мятежников в угол политикой угроз…

Притихший было Беркен взорвался снова.

– Вот тебе и на!.. Колючая проволока – не помогла! Линия Мориса – не помогла! А теперь хотите их взять политикой угроз. Дудки, Шарль! Не на таких напали!.. Мы тоже не дурачки, нас баснями не обманешь! Париж собирается исподтишка вручить судьбу Алжира бандитам, разве не ясно? Нет, мы, как говорят арабы, тоже не спим в ухе слона!.. Понимаем, что к чему! – Старик резко повернулся к Жерару. – Кажется, мсье Жерар, вы тоже участвуете в этих так называемых переговорах. Вспомните: всё, что вы нынче имеете, дал вам Алжир! Ваш дед, как и мой, приехал сюда на рыбачьем баркасе, а нынче вы купаетесь в медовых реках. Нам до вас, ясное дело, далеко, однако и мы, благодарение всевышнему, на судьбу не жалуемся и не собираемся за спасибо отдавать нажитое вот этими мозолями! – Беркен, уронив клюшку, растопырил узловатые пальцы, сунул мозолистые, потрескавшиеся ладони под нос отпрянувшему Жерару. – Нет, не собираемся! Если хотите лизаться с бандитами, лижитесь! А нас оставьте в покое, мы сами за себя постоим!..

Жерар сперва побледнел, потом залился жгучей краской, на лбу и за ушами у него выступил пот, но голос прозвучал ровно и внушительно:

– Господин Беркен! Если вы действительно не спите в слоновом ухе, то послушайте, что я вам скажу! Никто переговоров с мятежниками не ведёт и не собирается вести! Болтовня о переговорах – дело рук досужих газетчиков. В Алжире сейчас решается судьба всей Европы, идёт борьба между светом и тьмой, цивилизацией и невежеством. И враг будет поставлен на колени. Никаких других переговоров быть не может – а точка!

Со всех сторон послышались возгласы одобрения. Растроганный Беркен обнял Жерара, поцеловал его в потную щеку и даже прослезился. Потом с упрёком глянул на генерала.

– Вот, господин генерал!.. Вот какого ответа мы ждали от вас!..

Генерал промолчал. Он, конечно, понимал, что Жерар хитрит и почему именно хитрит, но в данном случае это второстепенно, главное, что колонисты были заодно с ним. А ведь, ей-богу, молодей этот задиристый чёрт Беркен! Даром, что старик, а десятка молодых стоит!

Взвыв сиреной, резко затормозил «джип» с установленными на кузове пулемётами. Пожилой майор с мрачным усталым лицом спрыгнул на землю. Это был начальник поста, подвергшегося ночью нападению партизан. Генерал отвёл его в сторону, расспросил о случившемся. Вернувшись, сказал Шарлю и Жерару:

– Мост исправили. Поедем?

– Будь здоров, старый пират! – попрощался Шарль с Беркеном. – Береги свою злость до подходящего момента, она тебе ещё пригодится… До свиданья, друзья! – крикнул он, направляясь к машине.

Селение осталось позади.

Генерал и Жерар сидели молча, отвернувшись друг от друга. Генерал был занят своими мыслями. У Жерара чесался язык наговорить ему резкостей, но он всё же удержался и только сердито пробурчал:

– Можно было бы и помолчать о переговорах!

Генерал искоса посмотрел на своего соседа.

– Почему же? По-моему, наоборот, стоило говорить. Такое важное событие не следует скрывать от народа. Пусть люди узнают об этом заблаговременно, мсье Жерар. Если бурную реку внезапно перекрыть, последствия могут быть самыми плачевными.

Жерар повернулся лицом к генералу.

– Дело, мсье генерал, в том, что один и тот же факт мы с вами толкуем по-разному. Я говорил, что приступить к переговорам не вредно. Вы же заявили о них официально, словно они уже начались. Согласитесь, что это далеко не одно и то же, вопрос об официальных переговорах ещё не решён.

Если даже переговоры и начнутся, никому не известно, как и чем они закончатся. Единственное я знаю точно: навсегда распрощаться с Алжиром не согласится никто – ни здесь, ни в Елисейском дворце… Одним из спорных пунктов, несомненно, будет Сахара. И правда, чья Сахара? Конечно, наша. Мы вложили в неё сотни миллиардов франков, нашли нефть, нашли газ, пустыню превратили в золотое дно. Неужто вы всерьёз полагаете, что мы от неё отступимся?

Генерал Ришелье щёлкнул портсигаром, протянул его Жерару, сказал с укором:

– Зачем же в таком случае вообще затевать всю эту дурацкую комедию? Ясно, что мятежники тоже не отступятся от Сахары.

– Разве только одни алжирцы претендуют на Сахару? – воскликнул Жерар. – И тунисцы считают Эджели своим, марокканцы протягивают руки к Колом-Бешару[13]13
  Эджели и Колом-Бешар – нефтяные районы в Сахаре.


[Закрыть]. Мавритания, Нигер, Мали, Чад… – все постараются ухватить лакомый кусочек. В итоге Сахара превратится в яблоко раздора, нынешние союзники и единомышленники станут врагами, а нам это на руку! Помните мудрое изречение: «Разделяй и властвуй!»? Если удастся добиться раздора хотя бы между мятежниками, тунисцами и марокканцами – вопрос об Алжире решён. Они прямо-таки бредят объединением Алжира, Туниса и Марокко в единый Великий Магриб, хотят поставить Францию перед мировым общественным мнением. Мы же обладаем прекрасным средством нарушить их единство. Неужели, по-вашему, при таких обстоятельствах переговоры вредны?

– Вредны! – твёрдо сказал генерал Ришелье. – Вредны в первую очередь тем, что подорвут боевой, наступательный дух армии, дезорганизуют её. Для мятежников даже факт переговоров большая победа, для нас – это неслыханный позор.

Показался деревянный мост, на нём с лопатами и топорами в руках работали солдаты. Неподалёку, на берегу какала, по которому стремительно неслась к морю мутная вода, стояли два бронетранспортёра.

Солдаты, предупреждённые о приезде генерала, выстроились по левую сторону дороги. Жозеф прибавил скорость, и машина единым духом преодолела мост.

Молчание вновь нарушил Жерар.

– Вот вы, дорогой генерал, всё время ссылаетесь на честь Франции. И не только вы – все кричат о её чести и достоинстве. Кричим – и сами же подрываем престиж Франции. Какой ущерб принесла нам перемена колониальной политики в других африканских странах? Никакого. Скорее наоборот. А стремясь во что бы то ни стало добиться военной победы в Алжире, мы многое, очень многое не учитываем.

Ришелье холодно усмехнулся.

– Удивительная близорукость, не так ли, мсье Жерар?

– Я бы не стал спешить с определениями… Попробую пояснить свою мысль точнее. Вы – человек военный, мечтаете о приумножении боевой славы Франции. Хочу этого и я. Но будём откровенны: можно ли сегодня, не располагая термоядерным оружием, всерьёз говорить о военных успехах? Предположим, завтра русские нападут на Европу – чем мы встретим их? Автоматами и пушками?

Генерал хотел что-то возразить этому штатскому политикану, ни черта не смыслящему в военном деле, но Жерар не дал ему и рта раскрыть.

– Предвижу ваше возражение, генерал: «Если у нас пока нет термоядерного оружия, то оно есть у наших друзей». Что ж, согласен – у друзей есть. Официально мы являемся членами НАТО, на нашей земле, в Версале, его штаб. А кто там заправляет? Американцы, англичане и немцы! Почему мы должны занимать четвёртое место? Где же слава Франции, о которой мы так печёмся, где её честь? Почему Европой должны руководить американцы? Нет-нет, я вовсе не против сотрудничества со Штатами; не истолкуйте мои слова превратно! Я самый горячий сторонник настоящего сотрудничества, искренней дружбы. Только пусть дружба эта не будет отношениями хозяина и слуги. А разве не так выглядят наши сегодняшние взаимоотношения? Если американцы и англичане настоящие наши друзья, то почему скрывают секреты ядерного оружия? Почему для нас закрыта дверь в «Ядерный клуб»? Мы размещаем на своей земле их военные базы, содержим их войска, а они…

Генерал Ришелье слушал не перебивая. Он понимал, что Жерар начал клонить в сторону, перепрыгнул с южного побережья Средиземного моря на северное, ясно, он высказывает не только своё личное мнение.

– Я вам приведу ещё одни пример, дорогой генерал. Американские бизнесмены имеют солидные пан в разработках кобальта и олова в Конго, в медных рудниках Родезии, и алмазных копях Анголы, а мы не имеем. Могли бы держать и кармане ключ он всех богатств Сахары, однако сами любезно открыли двери «Стандарт ойл» и другим компаниям. И правильно поступили – интересы свободного мира в Азии и Африке можно защищать только сообща. Время узконациональных интересов прошло, интересы стали общими и требуют солидарности. Однако поддерживать друг друга следует без хитростей и уловок. От одного из сотрудников нашего посольства в Тунисе я недавно слыхал, что американцы пытаются установить контакт с алжирскими повстанцами. Хотят одним выстрелом убить двух зайцев. С нами заигрывают и договариваются исподтишка с мятежниками. Вот вам и дружба! Да, дорогой генерал, нам надо думать о Европе, серьёзно думать. Коммунизм расползается всё шире. Кто нас защитит от него, американцы? Я не стал бы спать спокойно, надеясь на помощь только с той стороны Атлантики. Европа имеет свои специфические нужды, которые нельзя понять, сидя в Вашингтоне. Надо создать самостоятельную могущественную Европу! Вот одна из задач, важных задач сегодняшнего дня. Поймите меня правильно, генерал: я тоже не хочу упускать пли даже ослаблять наши позиции в Алжире. Однако опираться надо не на оружие. Прошло время использования войны как средства политики. Теперь политика – способ войны. Таково требование эпохи, дорогой генерал, и с этим надо считаться.

Жерар замолчал. Молчал и генерал Ришелье. Ему не хотелось возражать. Перед его глазами почему-то возникла фигура полковника Франсуа, вспомнилась недавняя беседа с ним. Почему? Может быть, генерал уловил созвучие в настроениях двух таких, казалось бы, далёких друг от друга людей, как Жерар и Франсуа?

Кто знает. Возможно и уловил.

3

Большая толпа двигалась по дороге в северном направлении, к морю. Это были сельские жители – феллахи. Женщины кутались в белые и чёрные чадры, на головах мужчин – большие, надвинутые на самые брови чалмы.

Впереди шагал высокий старик с пышной белой бородой. За спиной у него громоздился туго набитый мешок, к которому чёрной шерстяной верёвкой были привязаны старый палас и одеяло Ноша была явно тяжеловата для него, однако старик не гнулся, шёл прямо, высоко подняв голову. Все остальные шли понуро, без разговоров. Помалкивали даже дети, словно понимая, как плохо их родителям. Они лишь испуганно таращили глазёнки.

По обеим сторонам дороги устало загребали ногами пыль солдаты с перекинутыми на грудь автоматами. Лица их были серы и хмуры. Колонну замыкали два бронетранспортёра и открытый «джип» с пулемётами В одном из бронетранспортёров хрипло квакал джаз, видно, кто-то скрашивал музыкой скучную дорогу.

Не доходя нескольких шагов до мостика, переброшенного через расщелину, белобородый старик остановился.

– Эй ты, дальше шагай! – крикнул осипшим голосом конвоир.

Не обращая на него внимания, старик неторопливо освободил натруженные плечи от лямок, опустил поклажу на землю, обернулся.

– Отдыхайте, люди… Накормите и напоите детей.

В считанные секунды толпа расположилась вокруг старика. Люди с облегчением сбрасывали ношу, усаживались на землю. Конвоиры ругались, приказывая двигаться дальше. Их никто не слушал.

Из «джипа» вышел офицер в капитанских погонах, с небольшой чёрной бородкой, поманил к себе молодого алжирца.

– А ну, приведи старика!

Парень услужливо сунулся было в толпу. Его беззлобно, но настойчиво отталкивали.

– Пошёл прочь!

– Ишак!

– Осади, дурной сын глупого отца!

Парень растерянно оглядывался на капитана, делая слабые и безуспешные попытки прорваться сквозь людской заслон. Старик, успокаивая людей, сам стал пробираться к «джипу».

В этот момент к капитану подошёл Жерар.

– Куда вы их гоните? – резко спросил он.

– Дорога свободна, проезжайте, – не отвечая на вопрос, кивнул капитан.

Генерал Ришелье, наблюдавший из машины за Жераром, проворчал:

– Чёрт возьми, и что он суётся не в своё дело!

Жозеф, оставив дверцу машины полуоткрытой, направился за Жераром. Увидев чернобородого капитана, обрадовался:

– Неужто это ты, Жак?

Пока они обнимались и обменивались шутливыми репликами, дружески хлопая друг друга по спине, старик выбрался из толпы.

– Ты кто такой? – обратился к нему Жерар.

– А я ведь вас знаю, – ответил старик.

– Откуда ты можешь меня знать?

– Тесны дороги на земле… Вспомните перевал, где застряла ваша машина. Вспомните, кому вы подарили свои часы.

– Погоди, погоди, – Жерар собрал морщины на лбу, – кажется, припоминаю… Тебя зовут…

– Мухаммедом меня зовут, – снисходительно подсказал старик.

– Верно, Мухаммедом! – обрадовался Жерар. – Сколько же лет прошло с тех пор?

– Много, но я сразу вас признал.

– Хорошая у тебя память, Мухаммед. Давненько дело было.

Жерар возвращался с Рамадье, тогда ещё не генералом, а полковником, из Константины. Погода хмурилась с утра. Неподалёку от перевала их захватил снежный буран. Жерар настаивал на возвращении, но решительный и бесстрашный Рамадье только приказал шофёру прибавить газ. Снег тем временем повалил вовсю, машина начала буксовать. Рискуя сорваться с обрыва, шофёр отчаянно газовал и крутил руль то вправо, то влево. В конце концов стало ясно: надо бросать машину и спасаться самим пока не поздно.

Спотыкаясь, цепляясь друг за друга, они с трудом спустились к ближайшему селению. Еле добрались до первой, вынырнувшей из снежной пелены хижины – жилища старика Мухаммеда. Тот радушно принял нежданных гостей, обогрел их, накормил, уложил спать. Наутро жители селения отправились на перевал, откопали из-под снега машину, расчистили трудный участок дороги. Старик с достоинством отказался от предложенных Жераром денег, но часы взял: на память.

С тех пор прошло почти десять лет. Однако Жерар не забыл оказанной ему услуги, он вообще старался поддерживать по возможности хорошие взаимоотношения с простым людом. У него мелькнула мысль как-то помочь старому Мухаммеду, и это было бы весьма кстати, принимая во внимание неудачу с жилыми домами.

Закурив толстую сигару, Жерар осведомился:

– Вся твоя семья здесь?

– Все, – отозвался Мухаммед. – Нет только старшего сына.

– А где он?

– По ту сторону гор…

Из машины высунулся Шарль.

– Мсье Жерар, мы отправляемся!

Жерар заторопился.

– Собери свою семью, я вас освобожу.

Старик покачал головой.

– Не хочешь?.. Отказываешься?!

– Я всю жизнь прожил с этими людьми, – сказал Мухаммед, кивнув на толпу. – Куда я пойду от них? Если имеете власть, освободите весь народ, а не одного меня…

Жерар круто повернулся и зашагал к машине, оставив за собой плотное облако сигарного дыма.

4

В роскошное поместье Шарля гости прибыли к обеду. Собственно, роскошным был сад с редчайшими цветами и деревьями, собранными чуть ли не со всего земного шара. Прелестные тенистые беседки, увитые зеленью и обсаженные благоухающими цветами, подстриженные изумрудные лужайки, искусно декорированные бассейны, выложенные цветным мрамором, с островками и гротами – всё было строго продумано и отлично вписывалось в окружающий пейзаж. Только одноэтажный, сложенный из крупных серых камней приземистый дом казался массивным, на редкость мрачным и неуютным.

Измученные, удручённые дорожными происшествиями гости тотчас разошлись по своим комнатам.

Впечатлительная Малике выглядела особенно утомлённой и несчастной.

Ришелье подошёл к ней.

– Вы очень грустны, мадемуазель. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

– Я всегда такая, – устало ответила Малике.

– Неправда. У себя дома вы были очень оживлены.

Малике промолчала.

– Сказать, в чём причина вашей грусти?

– Скажите.

– Вы печальны потому, что здесь нет доктора. Разве не так?

Вместо ответа Малике спросила:

– Кто были те люди, которых конвоировали солдаты? Чем они провинились?

Вопрос неприятно поразил генерала.

– Они помогали партизанам, – ответил он суховато.

– И дети тоже… помогали партизанам?

– Что делать, мадемуазель, когда в лесу случается пожар, горит не только сухостой, горят и здоровые деревья. Война – тот же лесной пожар.

Шарль всеми силами старался рассеять грустное настроение гостей. Устроил пышный обед на открытом воздухе, после обеда катал их на катере по морю, показывал свой изумительный сад.

Погода стояла тёплая. Блестящие плотные листья деревьев чуть трепетали от лёгкого морского ветерка. Лила и Малике отстали от других и медленно шли по розовой аллее сада, вымощенной серыми плитами, между которыми пробивалась трава. Арки, увитые плющом, образовали над головой плотный зелёный шатёр, розы всевозможных оттенков – от темнокрасных, как запёкшая кровь, до бледно-розовых и белых – источали тончайший аромат.

– Тебе надо научиться скрывать свои чувства, – говорила Лила, припадая губами к нежным лепесткам розы. – Оставь войну мужчинам, наше дело – любовь… – добавила она, грустно усмехнувшись.

Лилой владело смешанное чувство… Она ревниво следила за каждым шагом генерала, который при посторонних держался с нею корректно и очень осторожно. Умом Лила оправдывала Фернана, но сердцем… Ей, искушённой в любовных интригах, избалованной поклонниками, хотелось, чтобы он совершил ради неё какое-нибудь безрассудство. И когда Ришелье преподнёс ей розу, сердце Лилы часто, неровно забилось, она на секунду закрыла глаза, представив себе блаженство той ночи… И всё же генерал чем-то отпугивал опытную светскую львицу. Она всё время чувствовала, как давит ей грудь комочек какого-то непонятного страха перед ним. Неглупая от природы, Лила понимала, что под внешней оболочкой обходительного, галантного и влюблённого мужчины существует другая, которую лучше не срывать.

– Беззащитные женщины, дети… Они не выходят у меня из головы. Неужели это и есть война? – с удивлением и ужасом говорила Малике. Лила отрешённо кивала головой.

Наконец, оторвавшись от своих мыслей, Лила спросила:

– Я слышала, генерал предложил доктору Решиду пост мэра. Это правда?

– Правда.

– О-о!.. А он?

– Отказался, – с печалью в голосе ответила Малике. – Видно, ты, Лила, и мама правы – не любит меня Ахмед…

Лила едва скрывала радость. Странно, но в ней каким-то образом уживалось влечение к Ришелье и чувство тоски по Ахмеду, вернее мечта о нём, которую она гнала прочь и не могла прогнать. И всё же Лила подавила скрытую радость: уж кто-кто, а она-то знает, как далеко от неё доктор Решид.

Отбросив в сторону привядшую розу, Лила схватила Малике за руки.

– Малике, родная, если он захочет, выходи за него! В тысячу раз лучше безответно любить, чем жить с нелюбимым. Поверь мне! Ахмед, – она засмеялась, – просто аскет немного, сердце его предпочитает медицину любви. – И тут же, посерьёзнев, с непонятным для молоденькой собеседницы сожалением добавила: – Постарайся, девочка, чтобы его сердце раскрылось для тебя, не жди, пока он станет мэром. Решида нельзя посадить в золотую клетку!

5

За ужином Шарль предложил гостям заночевать в поместье, провести утро на взморье и вернуться к обеду.

Не поддерживала Шарля только Малике, она рвалась домой.

– Не бойтесь, мадемуазель, – Ришелье по-своему истолковал желание девушки. – Нас охраняет целая армия, никто сюда и сунуться не посмеет!

Генерал не преувеличивал. На южной стороне сада действительно находилась мощная крепость, с многочисленным гарнизоном, обнесённая высокой стеной, с проволочным ограждением под током. В бухте постоянно дежурили быстроходные катера.

Сославшись на недомогание, Малике сразу после ужина ушла к себе. Озабоченная Фатьма-ханум давала ей то одно, то другое лекарство. Девушка послушно глотала таблетки, но боль не отпускала её, тисками сжав виски. Заснула она лишь после полуночи, рядом с дочерью прикорнула и мать. Разбудил их беспорядочный треск пулемётов. Растерявшись от неожиданности, молча вслушивались они в ночную перестрелку. Вдруг загрохотали пушки и миномёты. Не помня себя от страха, Фатьма-ханум кинулась к дочери, прижала её к груди, защищая своим телом от неведомого и страшного, что грохотало в ночи.

– Боже мой, доченька, мы пропали! – запричитала она.

Малике пыталась успокоить мать, но Фатьма-ханум в припадке страха кричала всё громче.

В спальню вошёл разъярённый Абдылхафид.

– Чего кричишь, глупая! Перестань! Ничего не случилось. Солдаты манёвры проводят, а ты тут истерику закатила!

Глава семейства прекрасно знал, что никакие это не манёвры, и был напуган не меньше жены.

Осторожно освободившись от цепких материнских объятий, Малике подошла к окну и чуть-чуть раздвинула тяжёлые шторы. Огненные стрелы прожекторов ползали по небу, перекрещивались, спускались вниз, высвечивая окрестные холмы и темнеющие вдали горные отроги. Больше не было видно ничего.

Прибежала Лила и сказала, что на крепость напали партизаны и генерал Ришелье пошёл в гарнизон, чтобы командовать боем. Скоро…

Её слова прервал залп крепостной батареи, от которого задребезжали оконные стёкла.

Перестрелка была в самом разгаре, когда генерал Ришелье появился в крепости. Начальник гарнизона, полковник Броссель, подошёл к висевшей на стене большой карте, чтобы познакомить генерала с обстановкой. Несмотря на непрерывный рёв орудий и миномётов, от которого гудело в ушах, речь его была спокойна и нетороплива.

– По-моему, Халед стремится просто отвлечь наше внимание, – закончил он. – Основной удар будет нанесён на участке майора Леканюэ. Там находится концентрационный лагерь. Попытки освободить заключённых Халед предпринимал уже не раз. Правда, до сих пор – без пушек и миномётов. Но это положения не меняет.

Зазвонил телефон, Броссель несколько секунд слушал молча, потом сказал:

– Установите радиосвязь! – и пояснил генералу: – Партизаны прервали телефонную связь с городом.

– Что вы собираетесь предпринять? – спросил его Ришелье, вслушиваясь в грохот перестрелки.

Броссель ответил не сразу.

– Пока установить орудийно-миномётный заслон.

– А потом?

Начальник гарнизона пожал плечами.

Ришелье шагнул к карте, палец его упёрся в тонкую извилистую линию.

– Вот по этой дороге надо немедленно бросить танки и броневики! Наступать нужно, полковник, наступать, а не обороняться!

Броссель устало вздохнул.

– Дорога может быть заминирована партизанами, мой генерал. Танки подорвутся.

– Пусть подрываются, чёрт их побери! – взорвался Ришелье. – Вы что, без жертв воевать думаете?

– Кому нужны бессмысленные жертвы… Да и ночь сейчас, в темноте трудно ориентироваться.

– Ночью тьма мешает, а днём – лес и заросли, так, что ли, полковник? Нужно, дорогой мой, уметь пользоваться и тьмой и лесом. Пускайте танки! – приказал он. – За ними пусть броневики идут. Действуйте, полковник!

Броссель поморщился, как от кислого, но козырнул:

– Слушаюсь!

– Видал? – кивнул ему вслед Ришелье, обращаясь к безмолвному капитану Жозефу. – Вояки! Хотят победить врага, не высовывая носа из крепости.

Генерал вышел во двор, ярко освещённый мощными электрическими лампами. Через несколько минут, оглушительно взревев и окутавшись облаками выхлопных газов, три танка двинулись к воротам.

Броссель пригласил генерала на наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривалась предгорная гряда, выхваченная из темноты многочисленными прожекторами. Партизаны не показывались, лишь то справа, то слева рокотали крупнокалиберные пулемёты, надсадно ухали миномёты.

– Приспособились к ночи! – проворчал Броссель, просматривая в бинокль освещённое пространство. – Не успеешь засечь огневую точку – она уже в другом месте.

– И правильно делают! – буркнул генерал. – Они вас из крепости выманивают. А вы – выходите, не боитесь! Трус боится удара в лоб – бейте его в лоб!

Покачивая светом фар, танки уже мчались по дороге. Вдруг глухо, как смоляной факел, вспыхнул передний танк.

– Ну вот, я был прав! – не сумел скрыть злорадства Броссель.

На склонах холмов замелькали пригибающиеся фигурки.

– Партизаны! – закричал Ришелье, оборачиваясь к Бросселю. – Выводите броневики! Автоматчиков в атаку!

– Разрешите мне, ваше превосходительство? – попросил капитан Жозеф.

Генерал с отеческой нежностью глянул на своего адъютанта.

– Разрешаю! Иди, докажи им, что на холмах не дьяволы, а скот, который надо загнать обратно в стойла! Иди, Эдгар!

Раздался взрыв, ярко полыхнуло пламя – подбитый танк закончил существование, словно дождавшись своей очереди, тотчас загорелся второй, третий, погасив фары, повернулся назад.

– Трусы! – прошипел сквозь зубы генерал.

Из темноты вынырнули бронетранспортёры. Водителю уходящего танка пришлось развернуться и идти впереди.

Каждый выстрел заставлял вздрагивать Фатьму-ханум. Она сидела на диване, обняв Малике, всхлипывала, призывала на помощь аллаха и беспрестанно твердила:

– Мы пропали, Малике-джан, мы пропали, козочка моя!..

Присмиревший Абдылхафид уже не ругался. Он только проворчал:

– Громче кричи! Конец света наступил! – и отправился к себе.

Лила тоже куда-то вышла, – но скоро вернулась с начатой бутылкой коньяка и рюмками.

– Брось причитать! – досадливо прикрикнула она на Фатьму-ханум. – Что случилось, то случилось. Если пришёл наш час, то давайте встретим его не унывая.

Она налила всем и первая, залпом, выпила, затем тут же осушила вторую рюмку.

Фатьма-ханум только тяжело вздохнула:

– О аллах милостивый, милосердный…

Лила засмеялась и, пошатываясь, вышла из комнаты. В коридоре наткнулась на Абдылхафида, фамильярно обняла его за шею.

– Проводи… проводи меня!..

Осторожно поддерживая Лилу за талию, Абдылхафид довёл её до комнаты, уложил на диван. Щёки её пылали, в вырезе халата темнела ложбинка между грудей.

– Дай воды! – попросила она, не открывая глаз.

Абдылхафид метнулся к сифону с водой, но на полпути резко свернул к двери. Оглядываясь на Лилу и сдерживая дыхание, осторожно повернул ключ в замке, принёс воду и опустился на колени возле дивана.

Лила металась, перекатывая голову по подушке, и негромко стонала, стиснув зубы.

Абдылхафид поставил стакан на пол, дрожащей потной ладонью погладил растрепавшиеся волосы Лилы, коснулся губами лба.

Лила открыла глаза. Сначала с недоумением вглядывалась в искажённое внезапной страстью лицо Абдылхафида, потом стремительно рванула на груди халат. Её охрипший голос был полон ненависти:

– Скоты! Ах, какие вы скоты!.. На! Бери меня!.. Бери!..

Абдылхафида словно окатили ледяной водой. Он отшатнулся, с ужасом глядя на полуобнажённую грудь молодой женщина, попятился к двери, бормоча:

– Простите, мадам… извините, мадам… извините…

К рассвету выстрелы смолкли. Партизаны отступили.

Будто бы не было бессонной горячей ночи, таким бодрым выглядел Ришелье. В душе генерал благодарил случаи, приведший его в самую гущу событий.

– Нужно действовать, дорогой полковник, – внушал он Бросселю. – Действовать и только действовать. Пора, нора наступать! Видели, как уносили ноги бандиты? В другой раз подумают, прежде чем напасть. Камень, дорогой полковник, нужно дробить камнем. Да, камнем!

Чётко чеканя шаг, вошёл капитан Жозеф. Левая рука его висела на перевязи, глаза возбуждённо блестели.

– Я доволен тобой, мой друг! – с чувством произнёс генерал, любуясь стройной фигурой капитана. – Ты показал себя истинным сыном Франции!

Жозеф благодарно склонил голову.

– Добрая новость, ваше превосходительство. В этом бою тяжело ранен полковник Халед.

Ришелье с трудом подавил возглас удовлетворения.

– Как вы узнали? – спросил он.

– Захватили пятерых раненых мятежников, один оказался человеком Жубера.

– Вы слышите, полковник? – обернулся он к Бросселю. – Пленных взяли! Халед тяжело раней! А сколько у них вообще потерь?

– Не больше, чем у нас! – желчно отозвался Броссель, раздражённый поучающим генеральским тоном.

– Пусть даже меньше! Разве в потерях дело? Главное – боевой, наступательный дух солдат! Почему мятежники так отважно дерутся? Да потому, что такие хитрецы, как Халед, обучают их драться! А мы…

Опередив Бросселя, потянувшегося к затрещавшему телефону, генерал снял трубку. Звонил Шарль. Он кричал так громко, что его слышали все, кто находился в комнате.

– Ты нас всех задерживаешь! – кричал Шарль. – Ты едешь или нет? Если нет, сами уедем!