Текст книги "Непокорный алжирец "

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Заглянула Джамиле-ханум:

– С кем ты разговариваешь тут, сын?

– Иди сюда, мама, садись, я сообщу тебе очень приятную новость.

– Приятную? – усомнилась Джамиле-ханум. – Что же это за новость такая?

Доктор положил руку на плечо матери и с наигранной весёлостью сказал:

– Я буду мэром города.

– О аллах! – в голосе её было удивление и испуг. – Мой сын будет мэром?!

– Да, мама. Эту честь оказывает мне сам генерал.

– Боже мой! И ты согласился?

– А почему бы и нет? Другие и мечтать об этом не смеют.

Губы Джамиле-ханум дрогнули, словно она собиралась заплакать. Решид даже пожалел, что расстроил мать неуместной шуткой и попытался вернуть ей прежнее расположение духа.

– Я не должен был соглашаться, мама?

Джамиле-ханум медленно покачала головой.

– Тяжкую ношу взвалил ты на свои плечи, сын. В такое тревожное время надо подальше держаться от государственных дел, а ты… Что скажут люди? Ведь ты мусульманин – разве не страшат тебя проклятия единоверцев? Нет, сын, ты не должен был соглашаться. Если не поздно, не бери грех на душу, откажись!

Зазвонил телефон, полковник Франсуа просил о немедленной встрече.

– Хорошо, – неохотно согласился Решид, – через пятнадцать минут я буду у себя в больнице, приезжайте.

Джамиле-ханум смотрела на сына с грустью и участием.

– Можешь успокоить своё сердце, мама, – сказал доктор, – воспользуюсь твоим советом. Я и сам чувствую, что мэр из меня получится неважный.

3

Полковник Франсуа появился в больнице сразу же вслед за Решидом, словно подкарауливал его за углом. Как всегда подтянутый и корректный, он без всяких обиняков приступил к делу.

– Я вас долго не задержу, доктор. Только один вопрос: почему вы отклонили предложение генерала?

Решид догадывался, что речь пойдёт именно об этом, и ответил так же откровенно:

– Какой из меня мэр, господин полковник! Я хирург, и государственная деятельность мне противопоказана.

– Напрасно скромничаете, доктор, – возразил Франсуа. – Ваши способности нам известны. Стать мэром вам предложили, чтобы быстрее покончить с этой бессмысленной войной.

– Вот как? – доктор с удивлением поднял густые брови. – Извините, я не вижу логики в ваших словах.

– Видимо, генерал не сумел объяснить вам ситуацию, – сказал Франсуа. – Давайте попытаемся разобраться вместе. Вчера вы заявили, что Алжир это не Франция. Что же, сказано резко, но, по-моему, справедливо. Алжир страна со своими специфическими интересами, своей историей, она должна стать самостоятельным государством, как Тунис или Марокко. Полагаю, это уже произошло бы, не будь мятежа пятьдесят четвёртого года. Из-за чьих-то горячих голов Алжиру сейчас приходится дорого расплачиваться. Возьмите, к примеру, Габон, Камерун или другие новые государства – они добились самостоятельности без единого выстрела. И, я считаю, только потому, что поступки и действия тамошних руководителей диктовались настоящей государственной мудростью. Попробуйте сами трезво оценить положение: можно ли вести мирные переговоры с теми, кто силу предпочитает разуму?

– С вами, господин Франсуа, легко разговаривать, – сказал Решид, улыбаясь и доставая из шкафчика бутылку с коньяком и рюмки. – Честное слово! Если бы хоть половина военных рассуждала так, как вы, положение в Алжире было бы несомненно иным.

По лицу полковника скользнула удовлетворённая улыбка.

– Я, доктор, говорю с вами как с единомышленником, потому что знаю: вы, как и я, против напрасного кровопролития. Но, к сожалению, немало и таких, кто видит выгоду в смуте. И если пустить события на самотёк, война протянется ещё добрый десяток лет. Надо искать выход, найти способ договориться мирно. Кто это может сделать? Я смогу, вы сможете, смогут все, кто действительно хочет мира. И таких, поверьте, много и в Алжире и во Франции… За ваше здоровье!

Полковник опрокинул рюмку, прищурился.

– Отличный коньяк.

Доктор тоже сделал глоток.

– Вам предложили пост мэра, чтобы поднять ваш политический авторитет. Конечно, если вы станете активным сторонником перемирия, вы приобретёте политический багаж и без нашей помощи. Во всяком случае, полагаю, мэрство вам не повредит, а скорее поможет. Не стоит сбрасывать со счёта дальнейшую политическую карьеру. Сегодня вы мэр, завтра – министр, послезавтра – премьер…

Решид, наполнив рюмку полковника, собрался было ответить, но Франсуа взглянул на часы и поднялся.

– Не следует торопиться с решением в серьёзном деле, доктор, – сказал он. – Подумайте, поразмыслите. А пока прошу меня извинить – в три часа генерал уезжает, мне необходимо решить с ним кое-какие дела. – Франсуа, стоя, выпил и добавил по-арабски: – «Не солги перед аллахом и перед другом». Надеюсь, вы причислите меня к своим друзьям?

Глава третья

1

Шарль Ришелье с нетерпением ожидал приезда Фернана. Он искренне любил своего кузена, гордился его карьерой и старался всемерно способствовать ему. Вот и сейчас, узнав, что Фернан приедет, Шарль решил познакомить генерала с видными людьми. Он пригласил около двухсот человек гостей и среди них несколько высоких военных чинов.

Часы в гостиной пробили три. Ожидая звонка из аэропорта, Шарль сидел с полковником Сулье. Они пили холодное пиво и курили. Сулье рассказывал о своей недавней поездке в Бизерту[8]8
  Бизерта – тунисский город, где размещалась французская военно-морская база.


[Закрыть], откуда он привёз весьма неутешительные сведения.

– Слишком много разговоров об этой базе, – говорил он, с видимым удовольствием поглощая пенящийся янтарный напиток. – Как бы в ближайшее время не был официально поставлен вопрос о ликвидации базы.

Шарль медленно поднял тяжёлые припухшие веки.

– Ликвидация! – сердито буркнул он. – Что у нас осталось в Тунисе, кроме этой базы? А если и её упустим из рук?.. – Массивное лицо Шарля поморщилось, он тяжело дышал, выставив свой огромный круглый живот. – Было время, когда слава Франции гремела от Азии до Африки. Весь мир гордился ею. Всё пустила по ветру кучка политиканов! Сначала мы оставили Сирию и Ливию, потом сбежали из Индокитая, не прошло и двух лет – простились с Тунисом и Марокко. Гвинею, Дагомею, Чад, Габон, Камерун, Сенегал, Мадагаскар – все потеряли, обанкротились, как неумелый биржевик! Остался только Алжир. Но и то неизвестно, будет ли он нашим завтра. – Шарль яростно облизал свои толстые губы. – В начале сорок шестого года я встретил в Тунисе одного парижского приятеля, близкого к правительственным кругам. Разговорились. Правительство, говорит, намеревается изменить политику в отношении Туниса и Марокко. То есть как, спрашиваю, изменить? А так, отвечает, предоставим им формальную независимость. Не удержался я, грешным делом, сказал парочку крепких слов. Да ведь предоставь эту независимость одному, такая буря в Африке поднимется, что чертям тошно станет. Вслед за Тунисом и другие колонии независимости потребуют. Нет, отвечает этот елисейский деятель, напрасны твои опасения, ничего страшного не произойдёт – пошумят, может, немного, побеснуются и поостынут. Ну и кто оказался прав? Что осталось у нас от Туниса с тех пор, как он получил так называемую независимость? Многих наших оттуда выдворили, у большинства разграблено всё имущество. Одна Бизерта осталась, и ту… – приступ астмы помешал Шарлю договорить.

Слуга доложил, что вертолёт с генералом Ришелье прибудет через двадцать минут. Полковник Сулье встал.

– С вашего разрешения, я пойду – времени осталось мало.

Шарль взглянул на часы.

– Ого, уже около четырёх! Заболтались мы с вами, полковник! Конечно, конечно, идите, встречайте!

После ухода Сулье Шарль, кряхтя, достал из кармана большой носовой платок и трубно, с наслаждением высморкался. Покосился на дымящуюся в пепельнице толстую чёрную «гавану» и выплеснул на неё из бокала остатки пива.

Несколько минут он сидел, тяжело дыша, словно раздумывая, подниматься или нет. Наконец, опершись обеими руками на подлокотники кресла, тяжело встал и, медленно переставляя моги, покачиваясь из стороны в сторону, двинулся к веранде. Брюки его, необъятной ширины, колыхались у пола как юбка, и всё же добротная ткань, казалось, вот-вот лопнет по швам.

Добравшись до веранды, он немедленно потребовал принести холодного, со льда, пива и маринованных орехов. Пиво ему врачи запретили – пёс с ними, на то они и врачи, чтобы запрещать. Мучные блюда не ешь, жареное мясо не ешь – что же тогда есть, какие блага брать от жизни? Нет, Шарль был не таков, чтобы влачить жалкое полуголодное существование! Шестьдесят два года он прожил в полное удовольствие и ещё поживёт порядочно, вопреки мрачным намёкам всех эскулапов.

Он родился и жил в Алжире. Встречаясь с парижскими приятелями, бравировал этим, непрестанно повторяя: «Мой Алжир», «Мы алжирцы», «У нас в Алжире». Основания, чтобы говорить так, у него, конечно, были. Его дед – лавочник, известный разве что жителям своего квартала, приехал в Алжир с имуществом, помещавшимся на одной небольшой телеге. Теперь же… О, теперь самые знатные и уважаемые люди считают для себя честью переступить порог дома Шарля!..

Чистенькая, миловидная девушка вынесла на веранду запотевшую бутылку пива и вазочку с орехами. Шарль обнял её за талию, заглядывая в лицо.

– Что-то вид у тебя утомлённый. Устала?

Отвернувшись, девушка открыла бутылку, наполнила бокал.

– Больше вам ничего не нужно, мсье?

– Нужно, чтобы ты поласковее была… Присядь… отдохни немножко.

Девушка строго покосилась на него.

– Благодарю, мсье…

И ушла.

Шарль поглядел ей вслед масляными глазами. Не зря, видно, говорят, что для сердца старости нет. Вроде бы Шарль и стар уже: грузное, заплывшее жиром тело, колени ослабли, сядет – тяжело подняться, поднимется – сесть стоит трудов. А ведь, поди же, стоит увидеть молодую хорошенькую женщину – и взгляд обретает былую живость, и кровь в ленивом, ожиревшем сердце начинает пульсировать быстрее.

Жадно глотая ледяное пиво, Шарль смотрел на север, туда, где катило свои неправдоподобные синие волны Средиземное море. Одна за другой, упрямой чередой шли они к берегу и били с размаха белыми гребнями в каменный мол, оседали на нём шипящей пеной. На якоре чуть дымил приземистый военный корабль. Ближе к берегу, легко преодолевая волну и оставляя за собой пенистые полосы, скользили на запад два катера. У пристани, посреди широкого подковообразного залива, стояло несколько транспортных судов. Белые двухэтажные особняки в зелени деревьев окаймляли берег.

Роскошный особняк Шарля Ришелье стоял на холме, у западной окраины города. С прогулочной площадки, устроенной на плоской крыше дома, отчётливо просматривался центр. От него разбегались в стороны узкие улочки-коридоры, с многоэтажными домами по обе стороны и движущимися чёрточками машин. Широкая обсаженная эвкалиптами дорога спускалась по холму от самого дома, проходила по западной окраине города и упиралась в море.

Осушив бокал, Шарль откинулся на спинку кресла, блаженно смежил веки и почти мгновенно забылся в лёгкой полудрёме. Однако поспать ему не удалось, раздался гул машин, громко захлопали двери, послышались возбуждённые голоса: приехали гости.

Шарль поспешил в гостиную. Почти в ту же секунду из другой двери показался Фернан. Кузены крепко обнялись, расцеловались. Шарль смотрел на генерала с отеческой нежностью, любуясь его молодцеватой фигурой. Потом, поздоровавшись поочерёдно с остальными, задержался возле Малике.

– О, не сглазить бы, ты, мадемуазель, с каждым годом всё больше расцветаешь!

Уже второй раз говорили сегодня Малике о том, что она всё хорошеет. И, несмотря на печаль в сердце, девушке приятно было слышать это.

После короткого обмена любезностями. Шарль велел проводить гостей в отведённые им комнаты. В гостиной остались сам хозяин, генерал, Абдылхафид, полковник Сулье и капитан Жозеф. Шарль предложил пройти на веранду.

– Прошу извинить, – произнёс генерал, – господин полковник собирается уходить и вечером, к сожалению, не сможет побыть с нами, у него срочные дела. Так что…

– Да ты без церемоний, Фернан! – прервал его Шарль. – Идите в мой кабинет и решайте там тет-а-тет все свои секретные дела. А мы с Абдылхафидом пока старину вспомним.

Генерал приказал молчаливому капитану Жозефу распорядиться насчёт виски и пошёл в кабинет Шарля, увлекая за собой полковника Сулье. Они закурили. Продолжая начатый ещё в машине разговор, Ришелье сказал:

– К вам один вопрос, полковник. И очень прошу ответить, ничего не преувеличивая и не преуменьшая. В самом деле у мятежников есть возможности для длительного сопротивления? Не разим ли мы мечом, не вынутым из ножен? Надеюсь, вы меня понимаете?

По тону генерала полковник почувствовал, какого тот ждёт ответа. Он и сам был сторонником решительных действий и потому, не задумываясь, ответил:

– С вашими словами трудно не согласиться. Мы действительно стараемся повесить врага на длинной верёвке, не отрывая его ног от земли.

Ришелье удовлетворённо улыбнулся.

– Браво, полковник!.. Вешают врага на длинной верёвке, не отрывая его ног от земли! Верно сказано! Это именно то, что делают сейчас наши горе-политики! Ведь смотрите, что получается: здесь они разговаривают языком пушек, а в Швейцарии исподтишка торгуются с мятежниками, пытаются, как вы говорите, повесить их на длинной верёвке, – генералу, видимо, очень пришлась по душе эта фраза. – Скажите, полковник, можно ли допускать подобную глупость? И мы ещё удивляемся, что мятежники час от часу наглеют!

– В том-то и дело, – ещё больше воодушевился Сулье. – Вот наш район считается гнездом мятежников. Но даже здесь их всего-навсего восемь тысяч.

– Всего восемь?

– Да. Я говорю, естественно, о регулярной армии. Их командир – полковник Халед. В нашей армии он был ефрейтором. Имеет трёх помощников: по военным вопросам, политическим, по разведке и связи. Следует отдать должное: дисциплина у них самая что ни на есть военная, созданы все службы – от санитарной до интендантства. Однако с вооружением дела обстоят неважно – в основном винтовки образца сороковых годов.

Генерал усмехнулся.

– А у нас артиллерия, танки, авиация – и мы все считаем, что слабы, а?

Сулье пожал плечами.

– Нет, мы не слабы. Мятежников можно разгромить за несколько дней, – небрежно отодвинув в сторону поднос с бутылкой и рюмками, он достал из папки маленькую карту, разложил её на столе, – Вот, смотрите, наша граница с Тунисом, а вот линия Мориса. Из года в год мы укрепляем её. А для какого, простите, чёрта, когда всего в нескольких километрах от границы, на территории Туниса, расположена большая база мятежников? Значительная часть того, что они получают из арабских стран и коммунистического лагеря, сосредоточивается и накапливается именно здесь. Ситуация довольно комичная: тратим огромные средства и усилия на укрепление оборонительной линии и делаем вид, будто не замечаем, что творится под носом. Там, видите ли, земля Туниса, если мы бросим бомбу, тунисцы, дескать, шум поднимут, в Организацию Объединённых Наций обратятся. Да шут с ними, пусть шумят, пусть обращаются! Дело-то уже будет сделано… У войны свои законы. Вон американцы как поступили: швырнули парочку атомных на Хиросиму и Нагасаки – и дело с концом.

Сулье до того разгорячился, что у него задрожали руки и на высоком лбу с залысинами выступила испарина. Он швырнул карандаш на карту, платком отёр лоб.

– Тунисцы шум поднимут!.. Да уж если, чёрт побери, дело на то пошло, чей он вообще, Тунис этот? Кто ему дал независимость? Разве мы не имеем права снова стать хозяевами положения, если они начнут зарываться? Имеем! А поступи мы так, и для Марокко наука, и для других. Я слышал, русские снова доставили в Касабланку два парохода оружия. Для кого оно? Ясно, для алжирцев!.. Мы сами подрываем свой престиж! Вместо того, чтобы показать нашу силу, суём вчерашним рабам костыли под мышки и пытаемся вывести их на настоящую дорогу, а они, простите, гадят нам на стол! Повторить бы пару раз Сакиет-Сиди-Юсуп[9]9
  Сакиет-Сиди-Юсуп – тунисское село близ алжирской границы, которое французские агрессоры 8 февраля 1958 года подвергли бомбардировке.


[Закрыть], тунисцы сразу обрели бы разум! А мы всё миндальничаем. Ведь даже пустяковую операцию нельзя сделать, не замарав в крови скальпель!

Скрестив на груди руки и привалившись к спинке дивана, генерал с удовольствием слушал Сулье, одобрительно кивая головой. Да, у Ришелье были верные единомышленники, на которых можно положиться в любом, самом серьёзном деле. Один такой полковник Сулье стоит доброй дюжины других! Ах, молодец полковник, ах, молодец!..

В гостиной послышался громкий смех Абдылхафида. Круглое, массивное лицо Шарля заглянуло в приотворившуюся дверь кабинета.

– Не решить одним махом всех мировых проблем, Фернан!

Генерал встал, протянул руку Сулье.

– До свиданья, дорогой полковник! Ждите в пятницу. Если не будет неотложных дел, приеду обязательно. Ждите!

2

Под вечер погода внезапно переменилась. Со стороны моря надвинулась чёрная косматая туча, кругом потемнело, засверкали молнии, загремел гром, и гроза обрушила на окрестности потоки воды. Пронеслась она так же быстро, как налетела, но светлее не стало. Темнота, сгущавшаяся всё больше, чёрной пеленой легла на землю, стерев очертания домов, цветов, деревьев… Наступил вечер.

Шарль Ришелье вышел на балкон. Мешковатую домашнюю одежду он сменил на новый, с иголочки, чёрный вечерний костюм от первоклассного портного. Брюки были узкие, чуть укороченные, пиджак без единой складочки облегал спину и скрадывал живот, тщательно отутюженная белая накрахмаленная сорочка, серебристый галстук и остроносые туфли – всё было современно, элегантно, по последней моде.

Время подходило к восьми, вот-вот съедутся гости. Две гостиные на первом этаже ярко освещены: горят все люстры, торшеры, бра. Из одной, чтобы вместить побольше гостей, вынесли почти все диваны и кресла, оставили лить несколько стульев – для дам. На стене, против входной двери, висела картина, изображавшая вступление французов в Кабилью[10]10
  Кабилья – провинция в Алжире.


[Закрыть] и доставшаяся Шарлю в наследство от деда. Картина была ничем не примечательна, очевидно, её написал какой-то безвестный художник-баталист, но Шарль дорожил ею словно шедевром мирового искусства. На других стенах размещались портреты предков Ришелье, вплоть до прадеда Жюля – сухонького старичка с пышными седыми усами и колючим взглядом из-под кустистых бровей – точь-в-точь как у Фернана Ришелье, и Шарль всегда указывал гостям на это сходство. В другой гостиной у длинного стола, уставленного фруктами, кондитерскими изделиями, всевозможными холодными закусками и бутылками всех размеров и форм, священнодействовали официанты.

Гулко, с тройным перезвоном, гостиные часы пробили без четверти восемь. Шарль покинул балкон. Эти дни он коротал в одиночестве, семья его с месяц назад уехала в Париж, старший сын был женат на дочери испанского биржевика и постоянно жил в Мадриде. По натуре Шарль был человеком общительным, сегодняшний приём он предвкушал с удовольствием.

С улицы донёсся шум подъезжающих машин, а в гостиной никого кроме Шарля не было. Он поманил толстым, как разваренная сарделька, пальцем официанта.

– Скажи генералу: прибыли гости. Не думает ли он спуститься вниз?

Но улыбающийся Ришелье вместе с Абдылхафидом и дамами уже входили в гостиную. Услышав последние слова Шарля, он извинился:

– Прости!.. По радио передавали последние известия из Парижа.

Первым пожаловал начальник таможенной конторы со своей худенькой, болезненной на вид дочерью. Шарль поздоровался с ними и представил присутствующим. Широко, вразвалку вошёл высокий худой господин, чем-то напоминающий Бен Махмуда. Это был городской судья…

С улицы донёсся звонкий смех, оживлённые голоса.

– Идёт свита его величества Жерар Первого! – подмигнул Шарль кузену.

Появились три нарядно одетые женщины, все в драгоценностях и золоте. Особенно много дорогих украшений было на той, что шла впереди – крупной черноволосой жене Жерара. По выражению одного журналиста, она вообще не нуждалась в драгоценностях. Её престиж в обществе не стал бы меньше, даже нацепи она на себя ржавое железо вместо золота. Ведь она же мадам Жерар – неизменная спутница и советчица мсье Жерара!

Мсье Жерар! Есть ли во всей округе хоть один человек, кто не знал бы мсье Жерара? По подсчётам осведомлённых лиц, его годовой доход составлял один миллиард триста миллионов франков. Правда ли это? Кто знает! Во всяком случае было доподлинно известно, что Жерар имел крупные паи не только в алжирских, но и во многих африканских компаниях, в Париже. Нефть, газ, фосфаты, транспорт – ко всему был причастен мсье Жерар. Большие доходы приносили ему также многочисленные гостиницы и жилые дома, тысячи гектаров виноградников, лимонных и апельсиновых плантаций. Да, Жерар был одним из тех преуспевающих «китов», которые даже бесплодную почву умудряются превратить в золотой песок.

Он вошёл в дом, как хозяин – с шумом и смехом, нимало не заботясь о том, что подумают о нём окружающие, и не утруждая себя хорошими манерами. У порога Жерар остановился, что-то сказал своим спутникам, те громко рассмеялись. Потом взял под руку жену и направился к Шарлю, шедшему навстречу с распростёртыми объятиями.

– О, мои дорогие! Добро пожаловать… Очень рад! Очень рад… Пожалуйте!..

Шарль тяжело наклонился к руке мадам Жерар, пожал руку мсье Жерара, поочерёдно поздоровался с его спутниками и представил их остальным гостям.

– Как вижу, дорогой генерал, климат Алжира идёт вам на пользу, – добродушно-покровительственно обратился Жерар к Фернану. – И в самом деле прекрасный климат! Я буквально отдыхаю здесь после парижской слякоти. Думал вернуться в пятницу, но соблазнился ещё на недельку. А вы как? Надолго прибыли в Алжир?

Подошёл официант с подносом и предложил виски.

– Кто знает, мсье Жерар, надолго ли, – генерал взял рюмку. – Разве я волен в своих поступках? Прикажут – останусь, дадут команду ехать – буду укладывать пожитки. Бог солдата – приказ.

Шарль, поговорив с гостями, вернулся к Жерару.

– Получил ваше приглашение, мсье Жерар, – полыценно сказал он. – Принимаю с благодарностью, обязательно постараюсь присутствовать. А пока примите мои поздравления. Дело весьма важное… благородное дело. Пусть мир лишний раз станет свидетелем бескорыстия и гуманности французов.

Появившийся откуда-то сбоку Абдылхафид добавил:

– Видит аллах, насколько велика ваша человечность!.. Мой язык слишком беден, чтобы оценить её по достоинству, но будьте уверены: алжирский народ оценит и не забудет. Да, не забудет никогда!

Генерал промолчал, а Жерар принял комплименты как должное. Он самодовольно принялся рассказывать, что из Парижа одна за другой поступают поздравительные телеграммы, звонили даже министры.

Настроение у Жерара было преотличное. Он, как писали газетчики, «открыл новую страницу французского гуманизма», начав два года назад строительство на западной окраине города восьми многоэтажных домов для местных жителей – алжирцев и европейцев, пострадавших от войны. Между домами предполагалось разбить сады, устроить детские площадки и оборудовать место для спортивных игр. По замыслу Жерара, этот район со временем должен стать городком с символическим названием «Дружба».

Пять домов были уже готовы, и Жерар специально прилетел из Парижа на торжества по поводу их заселения. Утром, собрав представителей прессы, он заявил, что намерен поселить в новых домах только алжирцев, что до окончания военных действий в стране не будет взимать с жильцов никакой платы, а потом продаст им квартиры по сходной цене. Естественно, журналисты постарались в полной мере осветить это сенсационное заявление. Жерар стал героем дня.

Да, настроение мсье Жерара было отменным. Отпивая маленькими глотками виски, он громко рассказывал братьям Ришелье о своих планах на будущее.

Гости всё прибывали. В дверях гостиной, словно вбитый в землю кол, уже порядочное время торчал хмурый начальник жандармерии, ожидая внимания хозяина к своей особе. Из-за его спины разглядывали генерала Ришелье и переговаривались две дамы и двое мужчин.

Шарль несколько раз делал попытку встретить гостей, но Жерар фамильярно удерживал его за локоть, со смехом рассказывая о чём-то.

Наконец, шеф жандармов не выдержал и многозначительно кашлянул. Шарль, склонив в поклоне голову, направился к дверям. Начальник жандармерии шагнул в гостиную, и словно прорвал запруду: вслед за ним сплошным потоком хлынули гости. Через несколько минут в просторном зале негде было упасть яблоку. Однако теснота нисколько не мешала общему оживлению. Официанты умудрялись обносить гостей напитками, а те, с бокалами и рюмками в руках, стараясь не расплескать их содержимое, выискивали себе подходящих собеседников.

Вокруг генерала Ришелье сгрудились журналисты. Вопросы сыпались за вопросами, генерал едва успевал отвечать. Один журналист говорил от газеты, второй – от радио, третий – от телевидения. Особенно усердствовала высокая светловолосая журналистка из Парижа, прямо-таки наседавшая на генерала.

Фоторепортёры, словно затворами, поминутно щёлкали своими аппаратами. Гости, слушавшие беседу, стояли полукольцом. Кто-то из фоторепортёров взобрался на стул, другой держал аппарат на вытянутых руках.

Наконец, генерал Ришелье решил, что «пресс-конференция», к которой он, кстати говоря, совершенно не был подготовлен, затянулась, и на очередной вопрос парижской журналистки ответил шуткой:

– Из вашего плена, мадам, вырваться нелегко. Браво! Вот настойчивость, необходимая некоторым нашим политикам. Ей-богу! Говорю серьёзно: поучись они у вас, мадам, положение в Алжире давно было бы иным.

По залу пробежал одобрительный смешок. Светловолосая парижанка серьёзно кивнула:

– Интересно… Оригинальная мысль…

И стала что-то записывать в блокнот.

– Ещё один вопрос, господин генерал! – протиснулся вперёд ещё один журналист.

– Увольте, господа! – запротестовал Ришелье. – По-моему, на сегодня вопросов было больше чем достаточно, тем более, собрались мы не на официальный приём…

– Единственный, господни генерал! – настаивал журналист. – В последнее время много разговоров вокруг Бизерты. Как по-вашему, есть у тунисцев реальная возможность официально поставить вопрос о ликвидации военной базы? Эта проблема очень интересует читателей нашей газеты.

Генерал посмотрел на журналиста, словно стараясь запомнить. Он мог бы сказать о Бизерте многое, но стоит ли сейчас говорить об этом? И генерал ответил:

– Кто знает… Если им нравится запах пороха, могут и поставить.

Раздались возгласы «браво!», парижанка быстро записала в блокнот слова генерала и спросила:

– А если тунисцы обратятся в Организацию Объединённых Нации?

Генерал снисходительно улыбнулся.

– Об этом, мадам, спросите у того, кто верит в могущество этой организации.

Снова послышались одобрительные реплики.

Один из журналистов предупреждающе поднял карандаш, собираясь задать новый вопрос, но на сей раз генерал остался непреклонен.

– Нет, нет, господа… Я человек военный и люблю точность. Вы попросили ответить на один вопрос – я ответил на два, оставшиеся вопросы отложим до следующего раза.

Парижанка поймала его на слове:

– Будьте осторожны, господин генерал! После небольшого перерыва мы можем возобновить атаку и тогда следующий раз наступит довольно скоро.

Ришелье с шутливой покорностью поднял руки.

– Сдаюсь, мадам!.. Не дай бог ещё раз подвергнуться вашей атаке… Нет, нет, я вас не видел и ничего вам не обещал – будьте свидетелями, господа! – и, продолжая улыбаться, направился к группе, где стояла Лила.

Коньяк, виски, вина и пиво поглощались всё интенсивнее, и соответственно росло возбуждение. Говорили не слушая и перебивая друг друга. В гостиной, несмотря на раскрытые окна, было душно, многие лбы начали поблёскивать от пота. Сквозь сизый дым от бесчисленных сигар и папирос тускло просвечивали люстры, казалось, что лица плавают в тумане.

Лила, в сильно декольтированном платье, позволяющем любоваться её открытыми белыми плечами и лебединой шеей, стояла у дверей, ведущих на балкон. Её окружали мужчины, соперничающие друг с другом в комплиментах, здесь же был и капитан Жозеф. Заметив генерала, он отошёл в сторону и отвернулся. Кружок вокруг Лилы сразу поредел.

– О-о, мадам, вы попали в прочное окружение, – пошутил Ришелье, подходя к ней. – Нелегко вам вырваться из плена стольких гвардейцев.

Очутившийся рядом Шарль похлопал кузена по плечу.

– Особенно если у этой гвардии такой генерал!

Все засмеялись.

На улице один за другим громыхнули два выстрела, прострекотала автоматная очередь.

Шум мгновенно стих. Начальник жандармерии и ещё несколько военных поспешно вышли. Женщины испуганно смотрели друг на друга, мужчины недоуменно пожимали плечами, тихо переговаривались.

Генерал поискал взглядом капитана Жозефа, но тот уже исчез. Тогда он обернулся к Лиле. Бледная, растерянная Лила, зажмурившись, прижалась спиной к стене. Ришелье нежно сжал гонкое запястье её руки.

– Что случилось, мадам? Вы не доверяете своим гвардейцам? А ну, откройте глаза!

На Шарля выстрелы, казалось, не произвели никакого впечатления. Полушутливо, добродушно успокаивал он перепуганных дам.

– Ну что вас встревожило? Неужели вы впервые слышите выстрелы? Фу, как не стыдно! Да вас всех завтра же надо отправить на фронт!

– С таким командиром, как ты! – добавил генерал.

– А что? – Шарль попытался выпятить грудь, что ему плохо удалось. – Почему бы и нет? А может, ты сам желаешь? Извини, дорогой, но такое войско тебе доверять нельзя, хоть ты и кузен мне.

Шутка разрядила напряжение. Мужчины засмеялись, заулыбались и женщины.

В дверях появился жандармский офицер. На него, как по команде, обратились все взоры.

Офицер махнул рукой.

– Ерунда!.. Ничего серьёзного!

И, подойдя к генералу, стал ему что-то тихо говорить.

Генерал прервал его.

– Говорите громче! Пусть все слышат!

Офицер повысил голос.

– Патруль хотел задержать машину, она не остановилась. Дали предупредительные выстрелы – безрезультатно. Тогда пришлось из автомата – по скатам. Подошли, а там три легионера, все пьяные, сообщили в комендатуру. Шофёр машины легко ранен, остальные отделались благополучно.

В это время распахнулись обе створки двери, ведущей в соседнюю гостиную.

Шарль сделал рукой широкий жест хлебосольного хозяина:

– Прошу, дорогие гости, к столу!

3

Без двадцати одиннадцать за последним гостем закрылась входная дверь.

– Бокал шампанского в спокойной обстановке? – предложил Шарль оставшимся.

Дамы отказались, ссылаясь на усталость. Их поддержал Абдылхафид:

– Вдоволь попили-поели, благодарение аллаху. Очень весело и достойно провели время. С вашего позволения, отложим шампанское на завтра. Да и самому вам отдохнуть следует, вы тоже устали не меньше нашего.

Шарль не возражал. Пожелав гостям приятных сновидений, он взял кузена под руку и, тяжело дыша, повёл его в свой кабинет. Он знал, что брат находится в центре назревающих событий, да и сам в какой-то мере был причастен к этим событиям. Поэтому, едва переступив порог кабинета, Шарль сразу же заговорил: