Текст книги "Непокорный алжирец "

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Глава тринадцатая

1

По городу опять поползли слухи: «Генерал Ришелье ранен!», «Партизаны заняли Орлеан!», «Из Парижа посланы десантные войска!», «Касбу будут обстреливать из тяжёлых орудий!».. Из всего этого верно было одно: генерал Ришелье был действительно тяжело ранен. Его доставили в город вертолетом. Пуля задела сердечную сумку, требовалось срочное вмешательство очень опытного хирурга. Таких в городе было двое – доктор Решид и хирург военного гарнизона Мишель. Решид сидел в тюрьме, а Мишель лежал с высокой температурой.

Узнав о состоянии генерала, Мишель всё же нашёл в себе силы подняться. Осмотрев раненого, который хотя и был очень глох, но находился в сознании, Мишель заявил, что операцию откладывать нельзя ни в коем случае, однако он сам, к сожалению, из-за собственного нездоровья сделать её не может и советует довериться Решиду.

Ришелье категорически запротестовал. Довериться этому пособнику бунтовщиков? Ни за что!

– Если мне суждено умереть, то хоть на твоих руках.

Мишель любил доктора Решида, восхищался его способностями. Бросить в тюрьму такого человека! В этой заварухе недолго и пропасть без вести. Ему хотелось помочь коллеге, вызволить из этого ада! Более подходящий момент трудно было представить, и Мишель решительно сказал генералу:

– Если хотите жить, генерал, послушайте моего совета. Ждать нет времени!

А жить генералу Ришелье хотелось. Если бы он был уверен, что доктор Решид спасёт его!.. Но как довериться человеку, который тебя ненавидит? Однако выхода не было. Он чувствовал себя всё хуже, всё больше слабел. Еле шевеля губами, Ришелье произнёс:

– Поступайте, как находите нужным.

2

Лёжа на жёстком тюремном топчане, Решид предавался горестным мыслям. Сегодня на утренней прогулке один незнакомый алжирец шепнул, улучив момент: «Ваш учитель умер». Для подробных расспросов не было времени, но ясно было и так: речь идёт о Бенджамене. Этого следовало ожидать – здоровому человеку трудно выдержать все издевательства и изощрённые пытки, что уж толковать о Бенджамене с его плохо залеченным туберкулёзом. Бедный учитель! Но откуда незнакомому арабу известно, что Бенджамен был учителем Решида? Нет ли здесь какой-либо ловушки?

Тяжкие раздумья Решида прервал майор Жубер. Приказав солдату снять с доктора наручники, комендант сухо сказал:

– Вот ваша одежда. Переодевайтесь. Поговорим по дороге.

Решид с невольным вздохом облегчения помассировал ноющие запястья. О чём предстоит разговор? Куда его собираются везти?

– Поторапливайтесь! – бросил Жубер, выходя из камеры.

Покачиваясь на мягком сиденье машины, доктор ожидал обещанного разговора. Но комендант сидел, не разжимая губ. И только уже шагая по бетонированной дорожке к зданию гарнизонной больницы, сказал, не глядя на доктора:

– Тот, кто втоптал вас в землю, может и поднять с земли, учтите это. И не вздумайте упрямиться!

Доктор понял, что понадобился какой-то важной особе и всё-таки не предполагал, что, прикрыв тяжёлые пеки, задыхаясь, его ждёт генерал.

Доктор Мишель тепло встретил Решида, он обнял его и поцеловал, затем отвёл в сторону и тихо, чтобы не услышали присутствующие, сказал:

– Это я настоял, чтобы тебя привезли. И прошу: не проявляй, пожалуйста, характера. Мир не улучшится, избавившись от одного головореза. Сделай всё, что в твоих силах. Пусть живёт.

Решид непонимающе смотрел на пожелтевшее, осунувшееся лицо коллеги. О каком головорезе он говорит? Он всё ещё не понимал, кто его пациент.

Мишель растолковал, в чём дело, и повторил ещё раз:

– Сделай всё. Понимаю твоё состояние и всё же, прошу, не отказывайся, внемли голосу рассудка. Будь выше этих людей с каменными сердцами.

Доктор Решид задумался, не зная, что ответить… Сжалиться и попытаться спасти от смерти палача, загубившего тысячи жизней? А что скажут люди, испытавшие на себе все беды, которые принёс им этот человек? Ну, скажем, он добьётся своего – поставит генерала на ноги. Разве не проклянут его тогда земляки-алжирцы? А может, это смягчит генерала? Наивно!..

– Мы врачи! – горячо убеждал Решида Мишель. – Наша обязанность лечить больного – будь то генерал Ришелье или полковник Халед.

Совсем недавно Решид сказал те же слова генералу. Но сравнить Ришелье с Халедом! Нет, это уж слишком.

Мишель распорядился отвезти генерала в операционную и, с жалостью глядя на обросшее измученное лицо Решида, умоляюще произнёс:

– Не подвергай себя опасности. От них можно ожидать всего. И потом, обо мне подумай. Я попросил вызвать тебя, и если за-за твоего упорства случится беда, виноват буду я. Ну, а если… – Мишель помолчал, – если операция закончится неудачно, не опасайся. Я сам буду ассистировать.

Опасаться? Нет, доктор Решид был далёк от таких мыслей. Наоборот, он скорее опасался удачного исхода. Конечно, скальпель в руке врача, случайное неосторожное движение… Но у какого врача поднимется на это рука! Что же делать?

Мишель набросил коллеге на плечи халат и повёл в операционную. Посреди комнаты, накрытый простынёй, лежал генерал. Он задыхался, лицо приняло землисто-синеватый оттенок, предвещавший близкий конец. Видно, генерал почувствовал, что доктор пришёл: повернул голову и открыл тускнеющие глаза, в них были страдание и мольба. И в глазах Решида что-то ответно дрогнуло.

У широкого окна операционной стоял Шарль и с застывшей гримасой отчаяния смотрел на бессильное тело Фернана. Увидев Решида, он беззвучно пошевелил губами и вдруг шагнул к нему, нервно вытаскивая из кармана чековую книжку.

– Говорите, сколько? – хрипло спросил он. – Триста тысяч франков достаточно?

Решида взорвало, но он сдержался и ответил спокойно:

– Вы не слишком щедры, мсье.

Шарль не понял иронии. Торопливо черкнув пером, он протянул доктору чек.

– Пятьсот тысяч! Полмиллиона. На предъявителя, в любой банк.

Решид взял чек, спокойно и деловито разорвал его пополам, сложил вдвое и разорвал ещё раз. Проследил взглядом, как падают клочки, и повернулся к Шарлю.

– Посторонних прошу освободить операционную!

Шарль чуть не задохнулся от злости, в горле у него что-то заклокотало. Мишель быстро подхватил его под руку, уговаривая, повёл к выходу.

Решид надел халат и молча стал мыть руки. И скоро в насторожённой тишине операционной раздавались лишь приглушённые привычные слова:

– Пинцет! Зажим! Пинцет!..

3

Предрассветный час унёс с собой душу генерала Ришелье. Врачебное искусство Решида оказалось бессильным. Целую ночь он и Мишель провели у постели генерала, всеми мерами поддерживая угасающую жизнь. Но ничто не помогло: генерал Ришелье навсегда простился с этим миром.

Кто виной этому? Называли одно имя – доктора Решида.

Майор Жубер бесновался.

– Я ему все зубы повыбью и проглотить заставлю! – брызгал он слюной в лицо Мишелю, едва стоявшему на ногах от усталости. – Глаза его же пинцетом выколю!

– Напрасно вы обвиняете доктора Решида, – пытался утихомирить Мишель коменданта. – Он неповинен в смерти генерала. Я всё время был рядом и наблюдал за операцией…

– Ага! Наблюдали?! – взвился Жубер. – Зачем наблюдали?.. Значит, вы сами не доверяли Решиду?

– Вам не доверял! – отрезал Мишель, начиная злиться. – Операция была почти безнадёжной. Я это знал, как и то, что при неудачном исходе, вы обязательно взвалите всю вину на доктора Решида. Он сделал всё, что было в человеческих силах, это я могу засвидетельствовать где угодно. Нечего на него валить, майор.

– Значит, не виноват Решид?

– Не виноват. Доктора Решида надо отпустить.

На скулах коменданта заходили желваки.

– Вы соображаете, что говорите?! Отпустить… Да будь он сто раз не причастен к смерти генерала, он обязан ответить за все свои делишки!

– Не понимаю, какое преступление вы вменяете ему, – пожал плечами Мишель.

– Это уж позвольте мне знать! – резко бросил майор. – Не лезьте со своей ложкой в чужую тарелку. Я ведь в ваши дела не вмешиваюсь?!

– А что же вы тогда делаете здесь, в больнице?

Комендант свирепо глянул на Мишеля и отвернулся. А тот, окончательно выведенный из себя грубостью Жубера, гневно проговорил:

– Не горячитесь, майор. Жизнь знала много беззаконий, но история не оправдала ни одного из них. Не будет оправдания и вам!

– Я вижу, вы действительно нездоровы, доктор, – жёстко сказал майор. – От повышенной температуры начали заговариваться. Ступайте, отлежитесь, а то, неровен час, случится что-нибудь с вами, тогда уж никакая история не поможет.

4

Доктор Решид оперировал генерала Ришелье, – об этом говорили все. Одни восхищались: «Здорово он его, подлеца!», другие посылали на его голову тысячу бед… Малике металась в бессильном отчаянии, чувствовала, что над головой любимого занесён безжалостный меч, но отвести угрозу не могла. Наконец она решила ещё раз попробовать пробраться в Касбу, чтобы повидаться с матерью Ахмеда и с его друзьями: может быть, ей хоть что-нибудь удастся узнать, предпринять. Однако всякое сообщение между Старым и Новым городом прекратилось. По обе стороны древней стены возвышались баррикады. Вооружённые юнцы из ополчения распоясались вовсю. Они рыскали по улицам в поисках жертв, открывали огонь по любому человеку, похожему на мусульманина. Алжирцы тоже взялись за оружие и на выстрелы отвечали выстрелами. Попробуй проберись туда! И от Мустафы вот уже сколько дней нет вестей, и Рафига не показывается… Но сидеть в своей комнате, мучиться неизвестностью, ничего не предпринимать, было невмочь. Малике собралась всё-таки выйти на улицу, стрельба вроде бы утихла, обманчивая надежда влекла её: вдруг кого-нибудь встретит…

Она сошла вниз.

Слуга, стоявший у лестницы, почтительно поклонился:

– Простите… вас хочет один человек повидать. Он у меня ждёт.

Сердцу Малике стало тесно в груди, яростными толчками рвалось оно наружу. Не помня себя, она вбежала в комнату и сразу же увидела знакомое усатое лицо.

– Мустафа! – обрадованно воскликнула она. – Здравствуй! Где ты пропадал?

Мустафа, смущаясь, неловко пожал протянутую руку.

– Доброе утро!

– Садись! – Малике потянула его к столу. – Рассказывай, какие вести?..

Понимая, что именно волнует девушку, Мустафа сказал:

– Вы не тревожьтесь, ничего опасного нет.

И он начал рассказывать о положении в городе. Оасовцев постигает неудача за неудачей. Провалилась окончательно попытка сбросить на Париж парашютистов, армейские подразделения одно за другим переходят на сторону генерала Рамадье. Смерть Ришелье вызвала сильное замешательство среди оасовцев. Наконец Мустафа заговорил о Решиде. Он действительно оперировал генерала, но слухи, будто он умышленно умертвил генерала – ложь.

Малике даже обиделась.

– Ахмед никогда не поступит бесчестно!

– Конечно, конечно! – заторопился Мустафа. – И доктор Мишель защищал его, с комендантом поругался. Да разве станет комендант слушать. Он…

– Что… что он сделал с Ахмедом?

– Ай, что доброго ждать от таких, как комендант!

– Жив он? Ахмед… жив?

Мустафа успокоил: жив, конечно, жив. Доктора подвергли ужасным мучениям, и Мустафа знал об этом, но понимал, что рассказывать не следует: зачем причинять девушке лишние страдания?

– Полковник Халед дал специальное указание: любым способом освободить доктора из застенка.

– Халед? Кто это?

– Не знаете? Тот самый, которому доктор делал операцию перед арестом. Они вместе учились в Париже. Очень хороший человек полковник! Слава богу, состояние его улучшилось. Здесь, в городе, его помощник. Он-то и придумал, как освободить доктора.

Напряжённое лицо Малике просияло.

– Ахмед на свободе?!

Мустафа качнул головой.

– Нет пока. Но, бог даст, нынешней ночью будет на свободе.

Мустафа рассказал, что через посредство одного владельца табачной лавки удалось подкупить начальника тюрьмы, в которой содержится доктор Решид. Но есть затруднение: за освобождение доктора начальник требует очень много – триста тысяч франков. Такие деньги сразу не найдёшь. Малике и не подумала о том, сколь велика сумма: что такое триста тысяч, когда решается судьба Ахмеда? Она беспокоилась о другом: не обманет ли тюремный начальник? Разве можно сейчас положиться на военных?

– Нет, – сказал Мустафа, – не обманет. Он там не один, их целая группа. Чувствуют, что положение шаткое, вероятно, перейдут на сторону генерала Рамадье. А пока, пользуясь случаем, хотят подработать. Мы у них уже тридцать винтовок купили. И ещё будем покупать… – Мустафа вдруг запнулся. – Только вы, пожалуйста, не говорите об этом никому! Я рассказываю, потому что верю вам…

Малике знала, что Мустафа как-то связан с партизанами. Недавно отец кричал, проклиная его. Может быть, именно поэтому она верила парню.

– Кто хочет дать деньги для освобождения Ахмеда? – спросила Малике. – Полковник Халед?

– Что вы! Откуда у полковника такие деньги? Он всё своё состояние давно отдал на дело революции! Все понемножку дадут, вот и…

– Тот человек придёт сегодня? – прервала его Малике.

– Да.

– Когда?

– В девять вечера.

– Что ты будешь делать до этого времени?

– Что мне делать… Остаётся взывать к аллаху и спать здесь. Днём невозможно даже выйти на улицу…

– Не спи. Я скоро вернусь!

Девушка стремительной походкой вышла за дверь. Она ещё не знала, у кого попросить денег, а ноги уже сами несли её к матери. Только она может помочь, верила Малике, только мама, больше никто.

Фатьма-ханум была у себя.

– Ты куда собралась, дочка? – ласково спросила она. – Гулять, что ли?

– Голова что-то болит, мама… – Решимость её пропала, и девушка не знала, как начать разговор.

– Не думай ни о чём, – посоветовала Фатьма-ханум, – от судьбы не уйдёшь. Помолись. Или книжку почитай… Ты не слышала новость? Полковника Франсуа выкрали из тюрьмы!

– Кто выкрал? – встрепенулась Малике.

– Кто ты думаешь, его же люди и выкрали. Теперь ещё больше шуму будет. Как бы все старания бедного генерала не пошли прахом, – говорят, военные целыми полками переходит на другую сторону.

Малике, решившись, подсела к матери.

– Мамочка, у меня к тебе просьба. Не рассердишься?

– Ну что ещё?

– Не рассердишься, скажи? Поможешь мае?

– Какая от меня помощь требуется?

– Очень важная, мамочка.

– Что-нибудь с Ахмедом связанное?

– Да… Его можно освободить!

– Кто это тебе сказал?

– Человек один приходил, из Касбы. Но для этого надо триста тысяч франков.

На лицо Фатьмы-ханум набежала тень.

– Триста тысяч?..

– Да, мама.

– И ты пришла ко мне за такой скромной суммой?

– Не говори так, мама! – воскликнула Малике. – У отца же есть деньги… Ну дайте моё приданое!..

– А ты что, нищей жить собираешься?

– Не нужны мне деньги, если… Мама, ну что ты говоришь! Нельзя же не помочь близкому человеку!

– Не болтай глупостей, дурочка! С каких это пор он стал тебе близким?!

Малике вскочила, но Фатьма-ханум удержала её.

– Не горячись, дочка. Денег у меня нет, у отца и просить нечего… – раздумчиво проговорила она.

Отчаяние отразилось на лице Малике, она хотела что-то сказать, но мать движением руки остановила её.

– Разве что драгоценности… Только кому их продать? Никогда не занималась этим…

– Чем ты не занималась? – У порога стояла Лила. Увидев серьёзные печальные лица, она виновато улыбнулась. – Я, кажется, не вовремя… Простите!

– Ах нет, ты как нельзя кстати, – обрадовалась Малике. Она повторила свой рассказ, сопровождаемый вздохами совершенно растерявшейся Фатьмы-ханум.

Лила задумчиво посмотрела на Малике.

– Ты уверена, что они не подведут?

– Уверена! Об этом не беспокойся.

– Тогда найдём деньги.

– Где?..

– Достану… Хотя бы у того же Шарля, – с весёлой решимостью произнесла Лила. – Он же предлагал доктору пятьсот тысяч франков. Ахмед отказался, а я возьму.

– Так Шарль и даст тебе деньги для Ахмеда! Представляю, как он его ненавидит.

– Дурочка, это уже моя забота. Для Ахмеда не даст – для меня даст. Хотя бы… в память о Фернане. Как-никак, а… – она не договорила и отвернулась.

Трудно сказать, как Лила относилась к смерти своего возлюбленного. После той ссоры из-за Ахмеда она не порвала с Фернаном, но и не хотела, даже боялась встречи. Впрочем, избежать свидания не составляло труда: генералу последнее время было не до любовных утех. Сейчас, когда Фернана не стало, Лила испытывала какое-то грустное облегчение: сам собой разрубился этот узел, исчезла двойственность в её душе. И всё-таки… И всё-таки у Лилы было ощущение утраты и одиночества.

Малике облегчённо вздохнула:

– Спасибо тебе, Лила. Большое спасибо. Ты хорошая… Добрая…

5

Спрятавшись за большим деревом, Мустафа ждал, когда появится доверенный человек, тот самый «итальянский торговец». Мустафа хорошо отоспался днём, однако, долгое ожидание утомляло, или, может, от духоты, но он то и дело зевал.

Шёл уже одиннадцатый час ночи, а итальянец не показывался. Мустафа начал тревожиться, не случилось ли несчастье. Но тут послышались шаги и знакомый прокуренный кашель. Мустафа вышел из своего убежища.

Они молча пожали друг другу руки. «Торговец» сунул в карман толстый пакет и, оглядываясь по сторонам, негромко заговорил:

– Майору передай: всё остаётся, как условились. С оружием получилась небольшая заминка – помешал побег полковника Франсуа. Сейчас без пропуска лично от коменданта въезд и выезд машинам после захода солнца воспрещён. Но это долго не протянется, дела у мятежников – хуже некуда. После полудня Сулье появился в городе – вроде бы назначен вместо Ришелье. – Итальянец помолчал и, вспоминая, добавил: – Оружие, предназначенное для Туниса, отправлено… Денег ровно триста?

– Ровно, – сказал Мустафа. – Майор очень вас просил, чтобы поосторожнее были, а то они ещё могут подложить свинью.

– Не подложат, не на тех напали! Плохо, что состояние доктора тяжёлое, на ногах стоять не может. Печени, что ли, приступ был.

– Врут, мерзавцы! Отводили свою подлую душу!

– Я тоже думаю, что врут.

Мустафа нащупал в кармане пиджака маленький конверт:

– Эх, чуть не забыл! Вот возьмите, передайте доктору.

– Что это?

– Письмо…

6

Малике вздрогнула, как от толчка и широко открыла глаза. Скоро два часа ночи, а Мустафы всё нет. Он обещал прийти после девяти с доброй вестью. Она устроилась ждать в столовой на диване: подвинула поближе торшер, включила все четыре лампочки – чтобы не уснуть, взяла книгу. Читалось плохо, она то и дело посматривала на часы. Пробило девять, потом – десять, потом – одиннадцать. Мустафа не возвращался. И Малике, устав от нервного напряжения, неожиданно и крепко уснула. Проснулась в отчаянии. Конечно же, всё проспала, дура! Мустафа наверно приходил и снова ушёл. Остаться в доме он не может. Соня несчастная! Она ругала себя, а сердце обливалось тоскою, ныло нестерпимой болью, что не подвластна ни врачам, ни лекарствам.

Малике подошла к окну, толкнула створки. На улице моросил мелкий тёплый дождик. Было темно, и лишь кое-где смутно просвечивали пятна фонарей.

Она припала головой к оконной раме и глубоко вздохнула. «Ахмед!.. Где ты, Ахмед?..»

Ночь отвечала невнятными шелестами: шепелявил скороговоркой дождь, мерно плескалось море. А по его чёрной неспокойной воде торопился на восток нефтяной танкер, в каюте которого лежал без сознания Ахмед Решид.

Куда забросит тебя ветер судьбы, Ахмед?!

Конец первой книги.