Текст книги "Миллион миров с тобой (ЛП)"

Автор книги: Клаудия Грэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Однако сегодня Леонид одет в простое коричневое пальто и костюм. Волосы Ольги уложены на макушке старомодным образом, а платье в ужасную клетку. Но они выглядят, ну, нормальными. Они счастливы быть здесь. Самое удивительное, что Пол улыбается, когда впускает их.

– Привет, – показывает Ольга. – Рада тебя видеть. – Её техника неуклюжа, но я могу понять, что она имеет в виду. Очевидно, она не знает больше жестов, потому что затем она начинает говорить с Полом.

Похоже, он привык служить переводчиком.

– Бабушка говорит, что Валентина хорошеет с каждым днём, – отвечает он ей знаками, так что я тоже понимаю. – Прекрасно, но маленький тиран не спал всю ночь. Маргарет устала. Сегодняшний вечер не подходит для долгого визита.

Леонид с улыбкой кивает. Пока он разговаривает с сыном, Пол сигнализирует мне.

– Сегодня вечером было партийное собрание, и мои родители тоже устали. Могут ли они взять ребёнка на некоторое время в эти выходные? Это даст тебе возможность отдохнуть, – с многозначительным видом Пол добавляет кое-что только для меня. – Представь себе, что у нас будет несколько часов для себя.

Я помню нашу общую спальню. О, я могу представить себе многое.

– Если ты не против, – отвечаю я. Улыбка Пола становится шире, и он кивает, говоря родителям, что Валентина всегда любит проводить время с бабушкой и дедушкой.

Я медленно начинаю складывать всё воедино. В этом мире Леонид не гангстер. Вместо этого он верный член коммунистической партии. Может быть, именно из этого он черпает своё ощущение могущества– это даёт ему чувство власти, которого он так жаждет. СССР ценил своих лучших студентов-учёных и давал им всё самое лучшее, а это означало, что в Московской вселенной Леонид поддерживал амбиции Пола. Он гордится тем, что его сын – учёный.

Я уверена, что в этом есть и тёмная сторона. Леонид Марков – последний человек, которому стоит давать власть, и Пол достаточно умён, чтобы увидеть это своими глазами. Но это не меняет того главного факта, что в этом мире Пола ценили, поддерживали и заботились о нём.

У него нет никаких оснований полагать, что он никогда не будет любим, и поэтому, когда мы встретились, ничто не удерживало его.

Ольга и Леонид воркуют над Валентиной ещё какое-то время, пока Пол наскоро подает им чашку чая, но не проходит и получаса, как они уходят, и наша крошечная семья снова остается одна. Валентина немного капризничает, и Пол наклоняется, чтобы поцеловать её в макушку.

– Она тоже устала, – он улыбается мне. – Неудивительно. Я помою её и уложу в постель.

– Я могу помочь...

– Нет-нет. Отдыхай. – Пол смотрит наверх. – И надеюсь, что сегодня она решит поспать.

Хотя я украдкой смотрю на него, сидящего рядом с ней в ванной и смеющегося, пока она плещется, в основном я исследую гостиную комнату ещё более жадно, чем раньше. Я нахожу фотоальбом, тот самый, который я помню из дома моих бабушки и дедушки с липкими клейкими страницами и старыми, слегка выцветшими фотографиями. Здесь, однако, большинство снимков чёрно-белые. Этот альбом, должно быть, был собран Ольгой, а затем подарен нам в качестве свадебного подарка, потому что на первых страницах Пол изображён маленьким мальчиком, улыбающимся так радостно, как он, вероятно, никогда не улыбался в моей собственной вселенной. После знаков отличия (алые ленты, украшенные серпом и молотом или портретов Ленина) появляется моя первая фотография. Несмотря на старомодную школьную форму, которую я ношу, я беззастенчиво улыбаюсь в камеру, обеими руками обнимая Пола за талию. Похоже, мы встретились здесь, когда нам было лет тринадцать-четырнадцать? Может быть, даже на год меньше.

Через пару страниц появляется свадебная фотография. Без огромной коммерциализированный свадебной индустрии, чтобы подзадоривать невесту и жениха, здесь всё проще: Пол одет в обычный костюм, а я в платье до колен с парой цветов в волосах. Но радость, сияющую на наших лицах, ни с чем не спутаешь.

Я поднимаю глаза от фотоальбома, когда входит Пол с Валентиной, завёрнутой в мягкое жёлтое одеяло. Она зевает, что безумно мило, её крошечный ротик широко раскрыт, крошечные кулачки сжаты. Когда Пол видит, на что я смотрю, он поднимает брови, вопрос, который он не может задать, пока его руки заняты нашей дочерью. Зачем ты это вытащила?

– У меня ностальгия, – говорю я ему.

Он садится в большое кресло, прижимая Валентину к груди. Сначала мне кажется, что он разговаривает с ней, но, когда я иду через комнату, чтобы положить альбом обратно на книжную полку, я понимаю, что он поёт.

К моему удивлению, я на самом деле не пропустила возможность присмотреться с тех первых секунд замешательства. Но сейчас мне хотелось бы послушать колыбельную Пола. Но, может быть, это не имеет значения. Может быть, достаточно посмотреть на выражение его лица, на полную нежность, когда он укладывает нашу дочь. Нет песни слаще, чем эта.

Затем он слегка подпрыгивает, достаточно, чтобы напугать Валентину на мгновение, прежде чем она снова зевает. Глаза Пола расширяются, и мои тоже, когда я вижу Жар-птицу у него на шее. Мой Пол наконец догнал меня.

Он смотрит на ребёнка, потом на меня, потом снова на ребёнка. Я беру со стола ручку и блокнот и пишу одно слово огромными буквами, прежде чем протянуть ему страницу: "сюрприз".

Пол Марков из моего мира знает лишь несколько знаков. Пол из Московской вселенной, несмотря на свою беглость, должно быть, учился позже, потому что его знания не укоренились достаточно глубоко, чтобы мой Пол мог получить к ним доступ. Я могу говорить, мой голос не пострадал от менингита, и, хотя странно сознательно думать о том, как сформировать свой рот для каждого звука и слога, я могу это сделать. Но он может ответить только в письменной форме, и переходы между его записями и моей неслышимой речью делают разговор неловким, поэтому вскоре я перестаю пытаться говорить вообще. В конечном итоге мы общаемся через лист бумаги.

Пол пишет: "Ты хоть представляешь, чем здесь зарабатывают на жизнь твои родители? На какой науке они специализируются?"

Мы сидим на кухонном полу, пока Пол перебирает различные чистящие средства и лекарства, пытаясь собрать ингредиенты для Ночного Вора. Хотя жизнь совершенного путешественника сопряжена с большим количеством опасностей и драм, я признаю, что не сожалею, что мне не нужно вводить в вену какое-то вещество, чаще всего используемое для прочистки канализации. Я записываю: "Я не проверяла, но, если ты пройдёшься по книгам на полке, ты, вероятно, сможешь найти необходимое". Я делаю паузу, прежде чем написать следующее. "Мы познакомились здесь, когда были намного моложе, так что ты, должно быть, учился с мамой и папой с самого раннего возраста."

Пол прекращает свой химический эксперимент для следующих строк. "Ты знаешь, где они живут?"

"Мы с Джози не ходили к ним", – отвечаю я. "Но у нас с тобой есть записная книжка, так что мы сможем найти их утром. Как только мы объясним, что происходит, они помогут нам начать работу." Он кивает, даже не глядя мне в глаза. Я быстро добавляю: "Почему бы тебе просто не использовать напоминания?"

"У меня почти села батарейка в Египетской вселенной", – отвечает он. Если бы он это сделал, то застрял бы там, не в силах ни проснуться, ни убежать. Не стоит так рисковать. Придётся ли нам сообщать, что мы заболели, где бы мы ни работали? Или завтра суббота? К этому моменту моё представление о времени было совершенно сбито с толку. Возможно, это не так уж и важно, но даже небольшие осложнения иногда могут всё испортить.

Когда Пол наливает ещё пару жидкостей вместе, смесь, наконец, становится предательски изумрудно-зелёной, каким и должен быть Ночной Вор. "Иногда самое трудное – найти иголку", пишет он. Это первое, что он сказал, что более чем необходимо. Вселенная Триады и Главный Офис фактически строят маленькие инжекторы внутри своих Жар-птиц. Мы должны сделать то же самое.

"Тебе не кажется странным пользоваться Ночным Вором, учитывая, как это вредно для людей?" – пишу я в ответ.

"Нет," – пишет Пол. "Это очень похоже на мышьяк. Люди могут принимать небольшие дозы, не причиняя себе вреда. Но если ты продолжишь подвергать тело воздействию мышьяка снова и снова, в конце концов он накопится и станет смертельным. Две или три дозы Ночного Вора не окажут никакого негативного эффекта, чем, возможно, временная кратковременная потеря памяти из-за неспособности видеть сны во время приёма препарата. И этих доз более чем достаточно для того, что мы должны сделать."

Две или три дозы. Тео из вселенной Триады оставался в нашем Тео в течение нескольких месяцев. Но он отдал свою жизнь, чтобы искупить эти грехи, так что я должна научиться отпускать их.

Пол ставит бутылку с зелёным веществом на кухонный стол, встаёт и направляется обратно в ванную, надеясь, без сомнения, обыскать аптечку. Может быть, он что-то говорит мне, когда уходит, забыв, что я не слышу, но ощущение того, что он остался позади, слишком ясно. Он даже заставил меня уложить Валентину в постель самостоятельно, хотя мне это удалось довольно легко, так как она уже наполовину заснула.

"Хватит," – решила я. – "Я больше так не буду. Я не могу заставить Пола поверить, но я могу заставить его слушать, даже без голоса."

Пол возвращается с настоящим шприцем. Я выхожу из кухни, пока он готовится сделать инъекцию, и сажусь на диван с парой свежих листков бумаги. Только малейшее напряжение в его плечах выдает момент, когда игла входит в кожу, и он делает укол в одно мгновение. Но как только он опускает шприц, его начинает бить дрожь.

Я сопровождаю его на диван, опасаясь ещё одной полноценной передозировки, как в Лондонской вселенной. Но с Полом всё не так уж и плохо. Он дрожит лишь несколько мгновений, его зрачки расширены, когда он пытается стряхнуть это. Я потираю его плечи, глажу волосы.

Когда реакция проходит, Пол снова пытается встать, но я хватаю его за плечи и заставляю сесть на диван рядом со мной. Он смотрит на меня, потом пишет: "Теперь я в порядке."

Я пишу ответ: «я знаю. Но нам надо поговорить. Ты всё время избегаешь меня, но теперь ты в мире, где мы делим дом и постель, так что пришло время."

"Мне больше нечего сказать. У нас нет общей судьбы. Теперь мы это доказали. Один такой мир, где мы..." – Рука Пола замирает, и я вижу, как он оглядывается на комнату Валентины. Затем он начинает всё сначала. "Один мир – это только один результат. Это не значит, что нам суждено быть вместе."

"Но это не значит, что мы не должны." – Я беру его за руку, подыскивая нужные слова, чтобы он не смог отодвинуться.

Но сначала он забирает ручку обратно. "Ты же знаешь, что со мной сделало расщепление. Неужели ты думаешь, что я смогу жить с тобой, понимая, что уже никогда не буду прежним?"

"Да!" – отвечаю я. "Да, ты пострадал. Да, ты изменился. Если бы ты был опасен для меня, тогда да, я бы отпустила тебя. И потому, что я всегда буду защищать тебя, и потому, что я знаю, что ты скорее останешься один, чем причинишь мне вред. Но ты не представляешь для меня опасности. Ты ведь смог удержать себя в руках с Ромолой, не так ли? Ты не сломлен. У тебя только новые шрамы, и я всегда буду любить тебя, несмотря ни на какие шрамы. Разве ты не любил бы меня, если бы я была вся в шрамах, или грустила, или страдала?"

Пол колеблется. Неужели я до него достучусь? Он пишет: "Конечно, я бы так и сделал, но это совсем другое дело. Ты этого не увидишь, потому что всё ещё веришь в какую-то мистическую судьбу..."

Я вырываю ручку у него из рук, чтобы остановить его прямо здесь, и поэтому я могу сказать самую важную часть. "Пол, судьба не гарантирует нам счастливого конца. Мы не обещали быть вместе, несмотря ни на что. Но в измерении за измерением, в мире за миром судьба даёт нам шанс. Наша судьба – это не какое-то мистическое пророчество. Наша судьба – это то, что мы делаем с этим шансом."

Я не осмеливаюсь поднять глаза. Я не смею перестать писать. Теперь это льётся из меня, и я чувствую, что это единственное, чему я научилась наверняка.

"Ты сам это сказал. Каждая новая квантовая реальность расщепляется, когда кто-то принимает решение. Каждый отдельный мир, который мы посетили, не просто случайный – это результат бесчисленных выборов, все они объединяются, чтобы создать новую реальность. Нам с тобой было дано бесконечное множество шансов, и это намного больше, чем большинство людей когда-либо получат, но в конце концов мы живём только в одном мире, и это мир, который мы создаём. Я хочу, чтобы мы вместе создали этот мир."

Мои глаза горят. Моё горло сжимается. Когда я смотрю на Пола, я вижу, что он ещё ближе к грани, чем я. Я вынуждаю нас обоих признать тот факт, что один из наших самых прекрасных снов был ложью.

Мы оба верили в судьбу как в своего рода гарантию, обещание космоса, что мы будем вместе практически в каждом мире, который мы делим. Но теперь я вижу, что верить только в судьбу – значит отказаться от ответственности. Мы обманывали себя, думая, что счастье – это дар, который мы будем получать снова и снова. Гораздо страшнее признать, что наша жизнь находится в наших собственных порочных, ошибочных руках. Наше будущее не защищено для нас в колыбели судьбы. Нам приходится вырубать его из камня, выкапывать из грязи и строить по одному несовершенному дню за раз.

Теперь моя рука дрожит так сильно, что мой почерк скачет, но, надеюсь, Пол всё ещё может прочитать то, что я хочу сказать. "Ты вырос, веря, что никто никогда не сможет любить тебя безоговорочно. Что ты даже не заслуживаешь любви. Но каждый заслуживает того, чтобы его любили, и тебя ждёт так много всего. Тебе не нужно, чтобы судьба дала тебе друга, как Тео, или наставников, как мои родители. Они выбрали тебя. Чем больше они узнавали тебя, чем больше понимали, кто ты на самом деле, тем больше они тебя любили. И мне потребовалось так много времени, чтобы увидеть тебя, потому что ты так хорошо прячешься, но теперь я вижу тебя, Пол. Я вижу тебя и очень люблю."

Ручка выпала из моих пальцев, слова слились в каракули, и Пол яростно притянул меня к себе. Я обвиваю руками его шею и обнимаю в ответ, желая, чтобы он не только понял, что я говорю, но и поверил в это. Он целует меня в лоб, в щёку и, наконец, в губы, и мы оба медленно открываем рты, пока пьём друг друга.

Я поклялась, что никогда больше не совершу такой ошибки, как в Русской Вселенной, никогда больше не буду предполагать, какой выбор одна из моих других "я" может сделать с её телом. Но мы находимся внутри Пола и Маргарет, которые делят постель, жизнь и ребёнка. То, что мы чувствуем, не так уж сильно отличается от того, что чувствуют они.

Мы в своём доме. Мы и этот мир в безопасности. У нас впереди целая ночь.

Я встаю с дивана, беру Пола за руку и веду его в спальню. Он поднимает меня на руки, чтобы донести до конца пути, снова кладет на кровать и накрывает своим телом.

Каждый из нас помогает другому освободиться от одежды. Каждый из нас вспоминает ту единственную ночь на даче. Каждый из нас раскрывает себя полностью, тело и душу, как никогда раньше. Мы с Полом едины в тени и безмолвии. То, что мы создаём, мы создаём вместе.

ГЛАВА 25

Я просыпаюсь ото сна, которого не помню, только какие-то звуки. Звук у меня в ушах, как будто в морской раковине, потрясает меня только первую секунду. Потом у меня появляются более важные мысли.

Пол лежит на боку рядом со мной и нежно смотрит на меня серыми глазами. Сколько он уже наблюдал за тем, как я сплю? Надеюсь, я не пускала слюни. Может быть нет, потому что он видит, как я шевелюсь и моргаю, и слегка улыбается. Когда я улыбаюсь в ответ, он проводит по моим волосам одним пальцем. Его прикосновение согревает меня как солнечный луч, и мы лежим бок о бок на смятых белых простынях.

Мы провели вместе одну ночь, на даче в России, но он был лейтенантом Марковым, одновременно моим Полом и кем-то совершенно новым. На этот раз, даже если мы занимаем чужие тела, мы были только самими собой. Не смотря на накал эмоций между нами, это было даже более интимным. Может быть, это наше истинное начало.

А может быть и нет. Глаза Пола остаются грустными, улыбка – задумчивой. Он верит тому, что я написала прошлой ночью? Или он всё ещё сомневается в себе и верит, что расщепление затмило его навсегда? Думает ли он, что судьба – это то, что мы создаём, или то, что мы потеряли?

Чтобы задать эти вопросы, или хотя бы получить ответы, мне нужно найти ручку и листок бумаги. Но может и к лучшему, что общаться нам здесь непросто. Вместо того, чтобы удариться в сомнения и беспокоиться, или вести неловкие беседы о том, что у нас происходит в голове, мы просто лежим вместе в этот хрупкий украденный момент.

Пол вздрагивает и поворачивается к двери в задней части спальни, которая ведёт в детскую.

Ох, точно. У нас есть ребёнок и дети плачут.

Остальная часть утра не так романтична.

"Чего ещё она может хотеть?" – пишет Пол в какой-то момент, когда в нас бросают картофельным пюре, третьим потенциальным завтраком, которым в нас бросает Валентина.

Я пожимаю плечами, чувствуя себя беспомощной. Моя грудь в этой вселенной такая же плоская, как обычно, так что я, очевидно, не кормлю её. И я эгоистично за это благодарна, потому что это было бы странно. Мы переодели её. Мы пытались её покормить. Она срыгнула. Теперь мы опять пытаемся её покормить. Мы же делаем всё правильно, так?

Валентина, однако, уверена, что мы должны сделать что-то ещё, как родители, и это мы постыдно забыли. По её заплаканным щекам текут слёзы, когда она отталкивает остатки картофельного пюре. Она кажется такой несчастной, что невозможно чувствовать злость или раздражение. Вместо этого меня охватывает чувство вины. Девочке нужна мама. Может быть, она чувствует, что это не совсем я.

Пол, должно быть, думает то же самое. Пока я отчищаю пюре с просторной белой ночной рубашки, которую я натянула с утра, он пишет: "Мне не надо было принимать Ночной Вор. Тогда её отец мог бы о ней заботиться".

Я качаю головой и беру ручку. Нам нужно построить стабилизатор как можно скорее. Чем скорее мы это сделаем, тем скорее вернутся её родители. Это правда, и я знаю это, но мне всё равно так стыдно смотреть на Валентину...

... которая говорит "Молоко"?

Рукой, знаками.

"Молоко?"– показываю я в ответ. Валентина сияет, несчастье сменяется надеждой. Я открываю один маленький шкафчик и вижу коллекцию бутылочек и сосок. К тому времени, как я возвращаюсь с коробкой молока, Валентина уже тянет свои пухлые маленькие ручки. Когда я даю его ей, меня награждают самой короткой улыбкой, и она суёт соску в рот.

Конечно, Маргарет учит дочь языку знаков, так же как Пол, должно быть, учит её говорить. Девочка слишком маленькая, чтобы говорить, но очевидно дети могут начинать говорит на языке знаков чуть раньше. Пол с облегчением прислоняется к маленькому холодильнику, и я смеюсь, не в силах ничего с собой поделать.

Через секунду в углу мигает маленький огонёк. Нахмурившись, Пол идёт открывать дверь, но он улыбается, увидев, кто пришёл.

– Доброе утро! – показывает мне мама знаками, потом останавливается, заметив мою ночную рубашку, футболку и боксёры Пола, и раскрасневшееся лицо Валентины. За ней стоит папа, который глаз не сводит с внучки. Мои родители выглядят так же, как если бы вышли из нашей гостиной дома, если бы папа по дороге прихватил крайне непривлекательные очки в пластиковой оправе. В мамином понимании "приодеться" означало заколоть пучок шпильками, а не карандашом. Папин шарф ярко-синего цвета, вероятно, как маяк выделялся на улицах Москвы.

Я была бы тронута тем, как папа гладит Валентину по голове, если бы не его следующие знаки: "Ребёнок очень красивый. Джози сказала больна ты?"

Мама спрашивает: "Больна ты и ещё Пол?"

Мне приходится прикусить щёку изнутри, чтобы не засмеяться. Грамматика оказывается трёхгранна: значение и выражение функционируют как отдельные жесты и определяются не только формой или последовательностью жестов, но ещё и позицией и движением рук. Выражение лица имеет значение, так же как точность и резкость движений рук. Мои родители, мега-гении, не имеют представления об этой части языка знаков. Очевидно, они выучили его уже во взрослом возрасте, так что они не освоили его в совершенстве, и в результате они говорят как пещерные люди.

Ну, я всё равно поняла, что они говорят:

– Мне гораздо лучше, – кажется, они пришли не за тем, чтобы меня проведать. Очевидно, мы пригласили их на завтрак или может быть мы так проводим семейные выходные. – Но Валентине потребовалось много времени, чтобы решить, чем она хочет позавтракать.

Очевидно, мама и папа понимают язык жестов лучше, чем говорят на нём. Мама улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать макушку внучки. Папа говорит нам:

– Вы одеваться, мы хранить ребёнка. Счастливы хранить.

"Хранить" – это вероятно "присматривать". Я улыбаюсь Полу, который непонимающе смотрит на людей, говорящих жестами.

– Спасибо что присмотрите за ней. Мы скоро вернёмся. – С этим я беру Пола и тащу в другую комнату.

Мы одеваемся в спешке, наводя беспорядок в шкафах, потому что не знаем где лежат наши вещи. Когда я натягиваю на ноги толстые носки, Пол прекращает застёгивать рубашку и пишет: "Не надо сразу говорить им о Жар-Птице".

Я с отрицанием качаю головой. Хватит лгать в других вселенных. В этой они даже возможно смогут помочь нам!

"Это СССР," – пишет Пол. "Это полицейское государство. Друзья доносят на друзей, и царствует паранойя. Если я буду похож на шпиона, а не на того, кто принёс знания, твои родители могут донести на меня."

Я хочу сказать ему что мама и папа никогда этого не сделают – но мама и папа так сильно меняются между мирами. Если я и думаю, что они никогда не предадут меня, у меня нет уверенности что они так же относятся к Полу.

"Я могу оказаться в ГУЛАГе", – настаивается Пол. Мне нужно медленно подойти к этой теме. Так что, на какое-то время, они должны думать, что это Пол из этого мира. "Я могу говорить с ними по-русски, на языке, на котором они со мной поздоровались. Но что, если они заметят, что я не общаюсь с тобой знаками?"

"Хорошая мысль. Давай скажем, что ты вчера поранил руку. Ничего серьёзного, но она должна быть в покое. Это должно сработать".

Никто из нас не смотрит на кровать в комнате, покрывало и простыни смяты, подушки всё ещё хранят следы наших голов. То, что мы делали ночью и то, что я сказала почти кажется сном, который я бы хотела сделать явью. Поверил ли мне Пол насчёт бесконечных возможностей в нашем мире? Или шрамы от расщепления и его ужасного прошлого слишком глубоки?

Когда мы возвращаемся, мама и папа стоят посреди комнаты, на их лицах странное выражение, что-то между шоком, страхом и весельем. Мама держит Валентину, но на вытянутых руках, как неожиданную находку. Они оба не ожидают увидеть меня и Пола, и мама говорит что-то в голос. Я не знаю, что. Читать по губам особенно трудно, когда не знаешь языка, на котором говорят.

Пол делает шаг назад, открыв рот от изумления, и тогда я вижу блеск металла на шеях моих родителей. Это Жар-птица. Это означает что мама и папа в этой вселенной стали моими мамой и папой, которые наконец-то совершили путешествие между измерениями.

Я быстро беру ручку и бумагу, закрываю личную переписку между мной и Полом, и пишу:

"Это Москва. Мы с Полом здесь живём и это Валентина. Я глухая".

Мама и папа выглядят потрясёнными, и мамина рука тянется ко мне. Почему они так расстроены? Но они быстро оправляются. Через секунду папа берёт ручку и пишет.

"Это ваш ребёнок или наш? Я не знаю, что страшнее".

Я смеюсь.

"Наш, и это достаточно страшно"

Папа показывает это маме, и на их лицах появляется приторное выражение, когда они смотрят на Валентину, как будто они тают изнутри при взгляде на свою возможную внучку. Тем временем Валентина смотрит на нас всех с подозрением. Я думаю, она догадалась, что мы все притворщики.

Мама сажает Валентину себе на бедро с привычной лёгкостью, и мы вчетвером садимся за стол с вышитой скатертью, ручкой и бумагой, готовые объяснить, что происходит.

Начинает мой отец своим корявым почерком:

"Когда у нас появилось достаточно Жар-птиц из разных измерений, мы с твоей матерью поняли, что сможем значительно ускорить процесс, наконец путешествуя сами. Вместо того, чтобы П и Т строили стабилизаторы для защиты измерений, мы построим несколько сами".

"Тео теперь занимается общением с другими измерениями", – пишет мама следом, обхватив рукой Валентину, сидящую у неё на колене. Её почерк такой же тонкий и чёткий, как она сама. "Он всё ещё плохо себя чувствует, так что Джози вернулась, чтобы помочь ему"

Папа постукивает по листку, и пишет:

"Представь себе, как она переживала, когда мы рассказали ей о мотивах Главного Офиса. Она сказала, что лучше умерла бы тысячу раз, в любой версии мира, и я верю ей..."

Мама выразительно смотрит на папу и забирает обратно ручку. "Время-деньги. Благодаря данным из других вселенных, в частности отслеживанию из Военной Вселенной, мы убеждены, что Главный офис изменил план нападения. Они больше нацелены на вектора-источники."

Я судорожно вдыхаю и беру ручку. "Ты имеешь в виду, они хотят уничтожить ещё больше измерений?"

Мои родители кивают. Пол что-то бормочет, и мне не надо читать по губам чтобы разобрать слово: "кощунство". Размах преступлений Главного офиса уже достиг всевозможных рамок, и я не могу это осознать. И этому нет конца? Как мы вообще можем остановить эти тёмные версии моих родителей и Ватта Конли, которые так же умны, и ещё на несколько шагов вперёд в технологическом плане?

"Мы не можем", шепчет предательский голос у меня в голове, воспоминание о звуке среди постоянного белого шума.

Пол начинает писать. "Хотя нужно сразу же начинать создание стабилизатора для этой вселенной немедленно, у меня есть теория, что они должны сами открыть Жар-Птицу. Мы сможем подсоединить две Жар-птицы. Если одно устройство направлено на увеличение асимметрии материи-антиматерии в измерении, другое должно быть направлено на перегрузку, он прерывается на то, чтобы показать на своей Жар-Птице как это может быть сделано, перегрузка может излучать такую же мощность, как стабилизатор. Это означает, что два путешественника могут спасти Вселенную, хотя, конечно, одной Жар-Птицей нужно будет пожертвовать, и путешественник застрянет навсегда. Но в худшем случае, эта опция сможет нам помочь."

Папа берёт ручку следующим. "Потрясающе! Но нам нужно придерживаться гарантированно рабочих сценариев, по крайней мере пока. Мы можем разделиться, как только здесь всё будет налажено, и потом найдём измерения, в которых нужно работать следующим. Где можно достать материалы для стабилизатора?"

Пол отвечает: "Мы с Маргарет добрались сюда вчера вечером, у нас не было времени понять, где мы учимся или работаем"

Я замечаю паузу между его словами "у нас" и "мы", бессознательное признание того, что мы делали прошлой ночью. Прежде чем мама с папой успевают это понять, я хватаю ручку.

«Вообще-то я работаю художником-монументалистом в Коммунистической партии. Когда я попала в это измерение, я рисовала Пола крестьянином, следующим за Лениным в социалистический рай будущего.» Это забавно, но неуместно, поэтому я добавляю, что называю эту вселенную Московской.

Они начинают рыться в своих карманах и в нашей почте, чтобы найти какие-нибудь зацепки. Академия Наук СССР оказывается недалеко, и у папы, мамы и Пола есть удостоверения личности (обычная бумага, заполненная пишущей машинкой, без фотографий). Вскоре Пол и мой отец нашли карту Москвы и начали выяснять, как далеко отсюда находится университет.

Пока они это делают, моя мать опускает на пол извивающуюся Валентину, которая ползёт к своим кубикам с одним только взглядом, который означает, что я слежу за вами. Мама смотрит на неё с восхищением и неохотно поворачивается, чтобы написать: "Я знала, что у вас с Полом может быть необыкновенный ребёнок, но её присутствие просто поражает меня."

"Она не наша, мам." Даже в том ограниченном смысле, что ребёнок Великой Княжны наш, хотя на самом деле я ещё не говорила об этом своим родителям. Сейчас невероятно неподходящее время. "Она принадлежит Полу и Маргарет из этой вселенной. Похоже, мы встретились здесь лет пять назад. Он выучил ради меня язык жестов."

Я ожидаю, что мама найдёт это почти таким же очаровательным, как Валентину. Мои родители были почти тревожно восторженными болельщиками за нас с Полом с самого начала. Вместо этого она откидывается на спинку стула, морщась, как от боли. Обеспокоенная, я дотрагиваюсь до её руки, но она качает головой и снова берёт ручку. "Это был менингит?"

"Ты хочешь спросить почему я оглохла? Наверное, да, но я не знаю. Должно быть, это было очень давно." Кроме того, не похоже на то, что глухие ходят с табличками, что я не слышу тебя по определённой причине. И не то, чтобы я могла кого-то спросить.

Мама качает головой, когда пишет ответ. "Просто так тяжело видеть тебя такой."

"Почему? Это не больно. Честно говоря, мама, я даже не так сильно скучаю по звуку. Мне не нужно слышать, чтобы быть художником."

"Но ты не можешь слышать своего ребёнка или Пола, человек, которым ты являешься в этой вселенной, возможно, даже не помнит звуков наших голосов."

Самое странное в мамином несчастье то, что до того, как я прибыла в Московскую вселенную я, возможно, чувствовала то же, что и она. Теперь я отрицательно качаю головой, прежде чем вернуть ручку.

"Это не значит, что я не помню тебя или не чувствую, как сильно ты меня любишь. Я имею в виду, что это имеет значение, я уверена, что эта Маргарет сталкивается со многими проблемами, о которых я ещё даже не думала, но это не какая-то огромная трагедия. Это просто другой способ существования. И всё."

Не думаю, что мне удалось убедить маму, но она не возражает и кивает, не написав больше ни слова.

Итак, я спрашиваю: "Это твоё первое путешествие в другое измерение. Что думаешь?"

"Это невероятно." Мама снова улыбается, сияющая, но задумчивая. "Это словно прожить жизнь другой себя. Хотя я бы выбрала другое место, а не СССР. Это всё, что мы когда-либо хотели от Жар-птицы, шанс увидеть другие квантовые реальности. Исследовать мультивселенную. Ради знаний. Вместо этого мы оказались в ловушке, преследуя худшие версии самих себя, и по самой печальной причине, какую только можно себе представить."

Я думаю, мы в ловушке. Я представляю себе Главный Офис, каково это быть там, и жалею, что сама сила моего отвращения не может поколебать это место. Если бы я только могла вернуться, разорвать их Жар-птицы голыми руками...