Текст книги "На Юго-Западном направлении, 1943-1945, Воспоминания командарма (Книга II)"

Автор книги: Кирилл Москаленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)

Я до сих пор убежден, что итоги первого дня наступления могли быть более значительными, если бы мы не дожидались улучшения погоды и удара с воздуха, а сразу же после вклинения передовых батальонов во вторую траншею ввели в бой дивизии первого эшелона стрелковых корпусов. Обстановка, действительно была не совсем ясной, но в ходе решительных действий она должна была бы проясниться.

Что же помешало мне активно, энергично действовать?

Мое положение осложнялось тем, что сам я не мог принять решение о вводе первого эшелона в бой. Дело в том, что прорыв мы осуществляли на правом фланге, смежном с 60-й армией. взаимодействуя с ней под непосредственным руководством командующего фронтом, который, естественно, не мог допустить изолированных действий одной из двух армий, наступавших на общем направлении.

Известная же скованность была, полагаю, вызвана все тем же ожиданием отвода войск противника, навеянным обстановкой в полосе наступления 3-й гвардейской и 13-й армий.

С другой стороны, восторжествовала хорошо известная истина о том, что наступление при поддержке бомбардировочной и штурмовой авиации всегда оказывает более мощное воздействие на противника. Между тем в данном конкретном случае, после того как противнику стало известно место давно ожидаемого им удара, отсрочка была неоправданна. Это лишний раз подтверждает, что нет правил без исключения, нет положений, которые были бы применимы в любых условиях.

Тем более это относится к описываемому здесь случаю, когда и после улучшения погоды далеко не полностью осуществились возлагавшиеся надежды на удар с воздуха. Он был нанесен главным образом по целям, расположенным в глубине. В то же время авиация недостаточно воздействовала на главную полосу обороны противника ввиду смещения ее переднего края после успешных действий передовых батальонов.

В ходе артиллерийской подготовки, длившейся полтора часа, далеко не полностью были уничтожены живая сила и огневые средства врага на занимаемом рубеже. Правда, его связь и управление были нарушены, но ненадолго. Противнику удалось скрытно произвести перегруппировку огневых средств, подтянуть часть их из глубины и усилить оборону после действий передовых батальонов. Словом, эффективность этой артиллерийской подготовки не идет ни в какое сравнение с той, о которой я рассказывал при описании Киевской или Житомирско-Бердичевской наступательных операций.

Иначе говоря, артиллерийская и авиационная подготовка не выполнила полностью своей роли. Маршал Г. К. Жуков впоследствии писал: "Организуя подготовку операции на львовском направлении, разведка... полностью не смогла вскрыть всю систему обороны противника... В результате недостаточного изучения расположения огневой системы противника с большими дефектами была спланирована артиллерийская и авиационная подготовка"{250}.

Наконец, о танках.

1-й Украинский фронт имел свыше 2 тыс. танков и самоходно-артиллерийских установок. Но основная масса танков находилась на вооружении танковых армий и корпусов, предназначавшихся для действий в оперативной глубине противника. Группам непосредственной поддержки пехоты (НПП) было выделено мизерное количество боевых машин.

Так, в 38-й армии было только 29 танков и 45 самоходно-артиллерийских установок СУ-76. Их хватило лишь для обеспечения действий передовых батальонов. Когда же после артиллерийской подготовки в наступление перешли стрелковые дивизии первого эшелона, то это была атака пехоты без достаточного обеспечения танками непосредственной поддержки пехоты. А если учесть вышесказанное, то и без достаточно эффективной поддержки артиллерии и авиации.

При таких условиях в современном бою трудно ожидать большого успеха. И он действительно был в первый день операции незначительным.

В то же время позади нас находилась танковая армия. Согласно приказу, она ждала, когда стрелковые войска прорвут оборону противника и очистят ей путь для действий в оперативной глубине.

Надо признать, что мы с Д. Д. Лелюшенко, командующим 4-й танковой армией, допустили просчет в использовании его танков. Следовало часть их выделить для действий совместно с пехотой до преодоления тактической зоны обороны противника. Для этой цели были выделены 63-я гвардейская танковая и 17-я гвардейская механизированная бригады, но в бою от первой принимало участие 10 танков, а от второй – передовой отряд в составе танковой роты{251}. Не сомневаюсь, что большее количество танков могло ускорить прорыв, а тем самым и выход 4-й танковой армии на оперативный простор и разгром оперативных резервов врага.

Упомянутые недостатки позволили противнику организовать сильное огневое сопротивление на заранее подготовленной и оборудованной второй полосе обороны. Результатом этого и явилось незначительное продвижение наших войск в первый день наступления.

Примерно такая же обстановка сложилась тогда и в полосе 60-й армии.

II

В течение ночи на 15 июля войска 38-й армии разведывательными отрядами устанавливали группировку противника и его огневую систему, а с рассвета артиллерия вела пристрелку целей, Затем мы провели часовую артиллерийскую подготовку в сочетании с авиационным ударом.

В 8 часов 30 минут стрелковые дивизии под прикрытием огневого вала возобновили наступление. Атакующие части встретили огневое сопротивление, которое усилилось с окончанием сопровождения пехоты артиллерийским огневым валом. Выявилось много огневых точек, которые накануне не были засечены. Вражеские войска не только упорно сопротивлялись, но и начали проводить целую серию контратак. Например, части 101-го стрелкового корпуса только до 10 часов отбили 10 контратак. Каждая из них предпринималась силами до двух батальонов при поддержке 20-25 танков. Это явилось для нас неожиданностью. Было совершенно ясно, что противник стремился не только затормозить наше наступление, но сорвать его и восстановить первоначальное положение. Вскоре выяснилось, что нас атаковали 1-я и часть сил 8-й танковых дивизий.

Требовалось уничтожить атакующие танки, которые начали теснить наши боевые порядки.

Еще на рассвете мы с А. А. Епишевым приехали в 101-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. Л. Бондарева, так что события развертывались на наших глазах. Увидев угрозу срыва наступления, я не стал терять времени на переезд на командный пункт армии, а остался на месте, поддерживая через штаб армии связь со всеми корпусами и штабом фронта.

Вражеский контрудар вначале грозил большими неприятностями. Танкам противника удалось прорваться через наши цепи и приблизиться к артиллерийским позициям. Там их встретила огнем дивизионная и корпусная артиллерия. В результате огневого удара, в котором приняла участие также армейская артиллерийская группа и вся приданная артиллерия, танки противника были остановлены, потеряли 40-50 машин и начали отход. К этому времени подоспела и наша авиация, начавшая штурмовать танки с малых высот. Наиболее эффективно действовали бомбардировщики 2-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса генерал-майора И. С. Полбина.

В итоге комбинированного удара противотанковых средств стрелковых дивизий, артиллерии и авиации мы отразили контрудар противника и отбросили его танковую группировку.

Но и наступление наших войск в тот день было по существу сорвано.

Зато 60-я армия, избавившись благодаря стойкости корпуса генерала Бондарева от угрозы удара во фланг ее наступающих войск, начала довольно успешно продвигаться вперед. К концу дня она прорвала оборону противника на глубину 8-10 км.

В значительной мере это объяснялось тем, что танковая группировка противника основными силами нанесла удар по войскам 8-й армии. Лишь часть сил одной из двух танковых дивизий, а именно 8-й, была нацелена против 60-й армии. К тому же эта дивизия еще на марше подверглась удару нашей авиации.

Это подтверждает и позднейшее свидетельство бывшего начальника штаба 48-го танкового корпуса противника, противостоявшего нашим войскам. Отметив, что "маневр 1-й танковой дивизии прошел удачно", он писал далее: "Совсем иначе обстояло дело с 8-й танковой дивизией. Русские прорвали оборону в том месте, где мы и предполагали, поэтому дивизии следовало, выполняя приказ, лишь пройти через лес по заранее установленному маршруту. Но командир дивизии, к несчастью, решил уклониться от полученных указаний и для выигрыша времени начал движение по шоссе Золочев-Езерна, хотя генерал Бальк самым строжайшим образом запретил всякое передвижение войск по этой дороге. Результат нарушения приказа не замедлил сказаться. На марше 8-я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело, все надежды на контратаку рухнули"{252}.

Там же мы находим и свидетельство относительно слабости остальных сил, противостоявших нашему правому соседу. "Галицийская дивизия СС (состоявшая из буржуазно-националистических элементов западных областей Украины.-К. М.), которая оборонялась в лесу, не смогла оказать сильного сопротивления, и русские добились глубокого вклинения на левом фланге 48-го танкового корпуса".

Что касается 1-й танковой дивизии, действовавшей против 38-й армии, а до того скрытно сосредоточенной в районе Зборова, то ее не постигла судьба 8-й. Противник не зря выбрал район Зборова для сосредоточения танков, используя особенности местности. Почти за три века до нашей Львовско-Сандомирской операции, в августе 1649 г., славные полковники Богдана Хмельницкого Нечай, Богун, Гладкий, Глух, Воронченко и другие в лесах и неровностях именно этой местности укрыли до 60 тыс. конных казаков, которые затем внезапно напали и разгромили регулярную армию шляхетского войска. Так что особенности рельефа местности в районе Зборова позволяли укрыть не одну танковую дивизию.

Другой важный фактор состоял в том, что в полосе 60-й армии действовали танковая и механизированная бригады 3-й гвардейской танковой армии.

Это нужно пояснить. Директивой фронта от 7 июля 60-й армии была поставлена задача выйти к исходу первого дня операции на рубеж Подгорце, Сасов, Плугов, Золочев. На этом же участке прорыва должна была на следующее утро начать наступление 3-я гвардейская танковая армия. Ей предстояло с рубежа Сасов, Золочев развивать прорыв в направлении Буек, Каменка Струмилова, Жолкев, Янов и во взаимодействии с другими армиями фронта разгромить львовскую группировку противника. Но так как 60-я армия по известным уже причинам не вышла на указанный рубеж, то командующий 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковник П. С. Рыбалко принял иное решение. В сложившейся обстановке он счел необходимым помочь 60-й армии завершить прорыв обороны противника передовыми отрядами для обеспечения ввода в сражение главных сил своей армии. Командующий фронтом дал согласие на это.

В результате в бой были введены 56-я гвардейская танковая и 69-я механизированная бригады.

В решении начать действия передовыми отрядами армии, в стремлении помочь стрелковым войскам быстрее прорвать вражескую оборону и тем самым ускорить выполнение своей задачи ярко проявились черты П. С. Рыбалко как военачальника. Он, на мой взгляд, был одним из самых выдающихся командующих танковыми армиями периода Великой Отечественной войны. П. С. Рыбалко оставил богатое наследство исследователям, которое, к сожалению, все еще ждет их внимания. Пожалуй, ни одно танковое или общевойсковое объединение не сохранило таких обширных документальных материалов, как 3-я гвардейская танковая армия. Это поистине золотой фонд, в котором можно найти анализ каждой операции армии, всех возникавших перед ней проблем. И ко всему этому приложил свою руку Павел Степанович.

Мне неоднократно приходилось действовать совместно с ним, и всегда я убеждался вновь и вновь в том, что это человек большого ума, талантливый командарм. Он не был узким специалистом по применению подвижных танковых масс. Блестящий теоретик и практик, мысливший оперативными категориями, П. С. Рыбалко решал поставленные задачи творчески, глубоко продуманно.

Так действовал он и во Львовско-Сандомирской операции. Генерал Рыбалко не стал ждать, когда пехота очистит путь для танковой армии. Стремясь быстрее выполнить общую задачу, он увидел новое решение, лучше отвечавшее сложившейся обстановке, и осуществил его, способствовав тем самым успеху прорыва и в дальнейшем разгрому львовской группировки противника.

Один из передовых отрядов 3-й гвардейской танковой армии вместе с частями 15-го стрелкового корпуса днем и ночью пробивал брешь в обороне противника, а затем оторвался от пехоты, перерезал дорогу Сасов, Золочев и к утру 16 июля вышел на рубеж, с которого вся армия должна была, согласно плану, вводиться в прорыв. Позади себя передовой отряд оставил узкую полосу освобожденной советской земли, так называемый колтовский коридор, длиной 16-18 км и шириной 4-6 км.

Но еще раньше, когда в сущности было неясно, удастся ли все же пробить эту брешь, и даже трудно было определить, явится ли она дорогой к разгрому врага, генерал Рыбалко уже подготовил свою танковую армаду для ввода в прорыв и обратился к маршалу Коневу за соответствующим разрешением.

Был ли в этом решении риск?

Противостоящие вражеские войска были скованы на флангах тяжелыми кровопролитными боями, в которые втянулись и ближайшие оперативные резервы 1, 8, 16 и 17-я танковые дивизии. Стратегические резервы противника перебрасывались в Белоруссию, где с каждым днем разрасталась катастрофа для гитлеровских войск группы армий "Центр". Правый наш сосед, левое крыло 1-го Белорусского фронта, изготовился нанести с 18 июля удар на Брест и Люблин, что должно было расширить масштабы наступления Красной Армии.

И. С. Конев и сам все это великолепно понимал. Но целесообразность ввода танковой армии по узкому простреливаемому с обеих сторон коридору вызывала в штабе фронта сомнения. Высказывались опасения относительно возможных тяжелых и напрасных потерь. Но все эти возражения вскоре отпали, так как было принято во внимание, что по названному коридору пойдут не малоподвижные пехотные колонны, а танки и автомашины с войсками. Командующий фронтом приказал ввести армию в сражение, но потребовал стремительных и решительных действий. Утром 16 июля она могучим потоком хлынула в горловину коридора. Это был риск, но смелый, обоснованный.

Однако вернемся к вражескому контрудару танковыми дивизиями. Он явился неожиданным для меня. Подобный контрудар был нанесен также на рава-русском направлении. Там действовали фашистские 16-я и 17-я танковые дивизии, наспех переброшенные со Станиславского направления. Они не успели сосредоточиться, поэтому их удар не имел существенного влияния на ход боевых действий.

Что касается контрудара танковой группировки противника в полосах 60-й и 38-й армий, то своей внезапностью он угрожал сорвать наступление наших войск на львовском направлении. Как это могло произойти? Полагаю, что первопричиной такого промаха являлось недостаточное изучение противостоявших вражеских сил. Как фронтовые, так и армейские разведывательные органы не сумели полностью вскрыть состав, группировку и замысел врага. Отсюда и несовершенство армейских планов наступательной операции. План 38-й армии несомненно был бы несколько иным, если бы мы располагали более подробными сведениями о намерениях, силах и средствах противника. В действительности обстановка на участке прорыва армии была иная и меры по разгрому танковой группировки пришлось принимать в ходе операции.

В первую очередь на уничтожение вражеских танков были нацелены все противотанковые средства, штатная, приданная и поддерживающая артиллерия. Командующий фронтом, твердо и уверенно управлявший войсками, извещенный мной об обострении обстановки на участке прорыва, немедленно перенацелил значительные силы 2-й воздушной армии против контратакующих танков противника. Во второй половине дня они произвели свыше 1800 самолето-вылетов и вместе с артиллерией армии сорвали вражеский контрудар. Кроме того, И. С. Конев направил в полосу армии противотанковый резерв и приказал ускорить действия 107-го и 4-го гвардейского танкового корпусов 1-й гвардейской армии из-за левого фланга 38-й армии для сковывания и разгрома вражеских войск.

Срочные и решительные меры возымели свое действие, и угроза срыва наступления была ликвидирована.

Кстати, в уже упоминавшихся воспоминаниях К. В. Крайнюкова говорится, что он вместе с маршалом И. С. Коневым 15 июля выезжал в 38-ю армию. Нет, в тот день к нам приезжал начальник штаба фронта генерал армии В. Д. Соколовский, о чем я хорошо помню, и это подтверждается записью в журнале боевых действий армии{253}. Он приезжал по поручению командующего, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Встретились мы на наблюдательном пункте 101-го стрелкового корпуса.

К тому времени контрудар противника был уже отражен и он начал отводить свои танки из-под нашего огневого удара. Я рассказал Соколовскому, как развивались события и какие меры были предприняты для отражения контрудара.

Вскоре был получен приказ командующего фронтом с задачей на 16 июля. Он предписывал войскам армии перейти утром следующего дня в наступление и продолжать выполнение ранее поставленной задачи. Предварительно, в течение ночи, мы должны были подтянуть всю артиллерию, в том числе и тяжелую, на огневые позиции в непосредственной близости от боевых порядков пехоты, определить вражескую группировку, наличие у нее танков и выявить огневую систему противника. Мной были отданы соответствующие распоряжения войскам. Генерал Соколовский одобрил их и уехал в свой штаб.

На следующий день я получил из штаба фронта телеграмму за подписью командующего, в которой указывались недостатки, допущенные командованием и штабом 38-й армии, приведшие к невыполнению задач, поставленных ей на 15 июля. В ней указывалось на плохое ведение разведки, своевременно не вскрывшей сосредоточение танковой группировки противника, направления и времени ударов, слабо организованное использование артиллерии и нарушение управления.

Несомненно, при отражении неожиданного контрудара были допущены некоторые ошибки и с моей стороны. Вероятно, определенное неудобство вызывало управление войсками. Хотя я находился в 101-м стрелковом корпусе и через его узел связи руководил отражением контрудара, поддерживая постоянную связь с командующим войсками фронта, штабом армии, командующими родами войск, начальниками служб армии и корпусами (при необходимости мог связаться с каждым в отдельности командиром дивизии), все же лучшим местом был бы свой наблюдательный пункт.

Что касается работы разведывательных органов, то, по моему мнению, этот вопрос недостаточно исследован. Проще всего сказать, как это делают авторы некоторых военно-исторических работ, что командование и штабы 38-й и 60-й армий плохо организовали разведку и потому не обнаружили сосредоточения танков в глубине обороны противника. Однако это не раскрывает действительного положения дел, не объясняет причины того, что контрудар немецких танковых дивизий, несколько нарушивший первоначальный план проведения операции, был для нас неожиданным.

Ожесточенный характер боев 14 и 15 июля, а также дальнейший ход борьбы ясно показали, что противник тщательно подготовился к отражению нашего наступления. И рубеж, перед которым застопорилось движение стрелковых дивизий 38-й армии, и заранее сосредоточенные танковые дивизии подтвердили заблаговременную подготовку контрудара, который и был нанесен сразу же после вклинения в оборону противника.

Быть может, не стоило бы вообще касаться вопроса о том, кто именно плохо организовал разведку. Но вопрос этот выходит за рамки событий, происходивших на львовском направлении в те дни. А в истории нашей разведки, многократно показавшей в ходе войны блестящие образцы своей сложной и благородной деятельности, среди множества страниц героизма и самоотверженности, замечательных успехов и бесценных по своему значению достижений имели место и неудачи. Умалчивать о них не в наших интересах. Ибо опыт – это счет не только удач, но и ошибок, упущений. Не приходится и говорить, что бывали и такие случаи, когда необходимые сведения вообще не удавалось добыть, либо полученные данные не соответствовали действительности. Так получилось и в этот раз.

В этом отношении случай с 1-й и 8-й танковыми дивизиями противника очень характерен.

Поскольку 1-я и 8-я танковые дивизии составляли вражеский резерв, то, естественно, все виды разведки, во всех звеньях разведывательных органов фронта должны были следить за их передвижениями. Примером этому может служить выявление места дислокации 8-й танковой дивизии в районе Золочева, которая затем при выдвижении к участку прорыва была подвергнута заранее спланированному бомбо-штурмовому удару нашей авиации и понесла существенные потери. Было ли это сделано в отношении 1-й танковой дивизии? Не полагаясь целиком на память – ведь прошло больше четверти века, – я попытался найти ответ на этот вопрос в архивных документах.

Из них выяснилось, что 1-я танковая дивизия противника с начала июня 1944 г. находилась западнее Зборова, а по информации, полученной штабом 38-й армии, – в районе Бучач до 10 июля, т. е. в 70-80 км южнее действительной дислокации войск. Кстати сказать, выдвижение 16-й и 17-й танковых дивизий на рава-русском направлении было обнаружено также с опозданием.

В предыдущей главе рассказано, что делала 38-я армия в последних числах июня и в начале июля и почему она не могла вести разведку после передислокации со Станиславского направления. Наш штаб ничего не знал о расположении 1-й танковой дивизии противника в районе Зборова, поэтому о ней, естественно, не упоминалось и в боевом приказе от 11 июля. Она находилась рядом, но ни армия, ни фронт не знали об этом. После произведенной смены войск в ночь на 13 июля у нас уже не оставалось времени и не было необходимых средств не только для проведения глубинной разведки, но даже для более тщательного изучения противника и его обороны в главной полосе. Словом, на этот раз разведка не помогла нам в достаточной степени. В результате врагу удалось нанести неожиданный удар и помешать выполнить поставленные задачи.

Спустя много лет, в июле 1971 г., маршал И. С. Конев, выступая в Академии Генерального штаба при защите дипломной темы "Способы отражения контрудара противника в ходе фронтовых наступательных операций летне-осенней кампании 1944 г.", раскрыл причину, почему действиям командования 38-й армии при отражении контрудара противника в Львовско-Сандомирской операции была дана резкая оценка. Он мотивировал это тем, что в то время стратегической инициативой безраздельно владело советское командование, наряду с этим 1-й Украинский фронт располагал превосходными силами и средствами, поэтому так чувствительна была реакция на случай, когда войска 38-й армии не выполнили задачи в намеченный срок.

Далее он рассказал, что для изучения обстановки на месте в 38-ю армию был направлен генерал В. Д. Соколовский, который к разбирательству дела подошел не совсем объективно и поторопился проинформировать о своих выводах Генеральный штаб до ознакомления с ними командующего. В заключение маршал И. С. Конев сказал, что в таком виде приказ можно было не издавать, и призвал историков при использовании документов прошлой войны всесторонне и глубоко оценивать складывавшуюся обстановку и учитывать мотивы, под влиянием которых разрабатывались документы.

Мне никогда не приходилось высказываться по этому вопросу, чтобы это не было сочтено как стремление оправдаться, уйти от ответственности. Теперь же должен отметить, что в названном приказе и телеграмме внимание акцентируется не на причинах, способствовавших возможности нанесения контрудара, а на следствии, т. е. на недостатках, выявленных при отражении внезапного контрудара. Причинность и следствие же неотделимы, их нельзя разрывать и рассматривать отдельно.

Продолжу рассказ о дальнейших действиях после ввода в прорыв 3-й гвардейской танковой армии в полосе правого соседа.

III

События продолжали развертываться.

Сутки спустя после ввода 3-й танковой армии на том же участке, в полосе 60-й армии, была введена в прорыв и 4-я танковая армия генерала Д. Д. Лелюшенко. По первоначальному решению, как я уже упоминал, ее предполагалось использовать в полосе 38-й армии. Но так как наступление последней застопорилось, а попытка ввести в сражение танковую армию 16 июля на участке Ивачув, Ярославице не увенчалась успехом, то командующий фронтом изменил свое решение.

Вначале двум танковым армиям было тесновато. Но вскоре они начали буквально поглощать пространство, предрешив разгром львовской группировки врага.

Наша 38-я армия 16 июля возобновила наступление теми же силами. В то время как справа от нас после ввода в прорыв 3-й гвардейской и 4-й танковых армий наступление шло успешно, в нашей полосе обстановка оставалась напряженной. Это может показаться странным. Ведь в результате успехов, достигнутых в полосе 60-й армии с началом активных действий 3-й гвардейской, а вслед за ней и 4-й танковых армий, после резкого снижения наступательных возможностей танковой группировки противника, казалось бы, должна была ослабнуть и напряженность в полосе 38-й армии. Но этого не произошло. Получилось, скорее, наоборот.

Когда противник установил, что 3-я гвардейская танковая армия начала втягиваться в уже упоминавшийся узкий коридор, то наряду с угрозой он увидел в этом возможность нанести ей поражение путем выхода на ее коммуникации. С этой целью было задумано осуществить встречные удары и перерезать "колтовский коридор". С севера предполагалось действовать частью бродской группировки, а с юга – силами зборовской и золочевской группировок, сосредоточенных на стыке 60-й и 38-й армий. Выполняя данное намерение, вражеское командование начало 16 июля усиливать войска, противостоявшие 38-й армии, частями 254-й пехотной дивизии, прибывавшей со Станиславского направления.

Таким образом, обстановка в полосе 38-й армии еще более осложнилась. Теперь, на третий день операции, нам нужно было перегруппировать свои войска, перенеся основные усилия на правый фланг и сделав его заходящим. Последнее диктовалось необходимостью, с одной стороны, разгромить крупные силы пехоты и танков южнее "колтовского коридора", нацелившиеся на перехват коммуникаций 3-и гвардейской танковой армии, и, с другой – ударом в юго-западном направлении, в тыл зборовской группировки противника, ликвидировать ее в соответствии с задачей, поставленной армии.

На правый фланг я направил еще не принимавшие участия в боях 140-ю и резерв армии – 183-ю стрелковые дивизии. Действуя в составе 101-го стрелкового корпуса, усиленного артиллерией, они получили задачу наступать сначала на запад, а затем повернуть в юго-западном направлении – в район к западу от Зборова с целью разгрома вражеской группировки, оборонявшейся перед фронтом армии. Теперь все наши дивизии находились в первом эшелоне. До предела использовалась огневая и ударная сила армии.

Шли ливневые дожди. Насквозь промокшие пехотинцы, пулеметчики, артиллеристы и минометчики с трудом преодолевали грязь, но все же, хотя и медленно, продвигались вперед. За четыре дня боев, с 14 июля, преодолевая упорное огневое сопротивление и отражая контратаки танков и пехоты противника, они продвинулись на 8-14 км, освободили более 30 населенных пунктов, среди которых был и районный центр Козлов.

За это время войска армии нанесли противнику серьезные потери. По свидетельству одного из пленных, его 113-й мотополк 1-й танковой дивизии, в котором роты до вступления в бой насчитывали по 100-120 человек, за два дня потерял до 70% личного состава и 40 танков. Всего же за первые четыре дня наступления войсками армии было уничтожено примерно 5 тыс. вражеских солдат и офицеров, 18 орудий, 24 миномета, 80 пулеметов, подбито и сожжено 72 танка{254}.

В это время широкий размах приобрело наступление на правом крыле фронта, где вместе с 3-й гвардейской и 13-й армиями действовала уже и 1-я гвардейская танковая армия. Они нанесли поражение рава-русской группировке противника. Вражеские войска в районе Броды, в промежутке между наступающими армиями правого крыла и центра фронта, были окружены и разгромлены, а их остатки большей частью взяты в плен.

18 июля начался коренной перелом и в действиях нашей 38-й армии. В первой половине дня противник еще оказывал сильное огневое сопротивление с западного берега р. Стрыпа. Он предпринял на разных участках 12 контратак силой от батальона до полка пехоты, каждую из которых поддерживало по 10-15 танков. Но после этого его сопротивление было сломлено, тактическая зона обороны преодолена. На ряде участков наши части форсировали реку и сначала захватили, а затем расширили плацдармы на ее западном берегу.

Хотя противник и теперь продолжал контратаки, но их количество, а также численность участвовавших в них пехоты и танков резко сократились. Это начали сказываться большие потери и усталость вражеских войск.

В связи с этим фашистское командование спешило пополнить ряды обороняющихся, подбрасывая подкрепления. Так, если к началу операции войскам нашей армии противостояли 96-я, 357-я пехотные, 1-я танковая и часть сил 8-й танковой дивизий, то, например, 20 июля в числе взятых в тот день 98 пленных оказались и солдаты различных частей 75-й, 100-й легкой, 254-й, 359-й пехотных дивизий, отдельного танкового батальона, двух дивизионов штурмовых орудий, отдельного саперного батальона{255}.

Но ни одна из перечисленных дивизий противника уже не представляла собой полноценной боевой единицы. Это по существу были остатки разгромленных дивизий, сведенные в группы.

Еще более печальная участь постигла восемь вражеских дивизий, попавших в окружение в районе г. Броды. Они были полностью разгромлены. Личный состав противостоявших нам войск был также до крайности деморализован поражениями. Процесс разложения еще более усилился после того, как 20 июля вырвавшаяся из огневого кольца смерти небольшая часть окруженной в районе Броды группировки, бросившая все танки, орудия и пулеметы, распространила весть о полном разгроме там своих войск и вновь сразу же попала под удар частей нашего 101-го стрелкового корпуса. С взятыми тогда в плен мне довелось беседовать, и главным, что бросалось в глаза, были блуждающие взгляды обезумевших от страха гитлеровских вояк.

Фашистское командование не могло не видеть тщетность усилий сорвать наступление советских войск. Надежда на организацию сопротивления в пределах тактической зоны обороны провалилась. Связь между частями была нарушена, управление парализовано, а наши танковые армии вели бои уже на ближних подступах к Львову.