Текст книги "Час, когда придет Зуев"
Автор книги: Кирилл Партыка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
27
Но ничья помощь ему, похоже, не требовалась. За первой же дверью обнаружился зал, заставленный конторской мебелью. Сергей пересек его быстрым шагом, приблизился к стене и откинул потайную планку наборного замка.
– Ты же не знаешь кода! – Волин осекся.
– Шесть. – Сергей ткнул пальцем в кнопку на табло. – Спасибо Александру Иннокентьевичу. Не зря он, выходит… А я тогда еще: болтун – находка для шпиона… Девять… Эх, дядя Саша!
Потайная дверь с шипением уползла в стену. В «вычислительном центре» теперь было светло, но больше ничего не изменилось. Бесконечными рядами тянулись слепые и мерцающие экраны, перемигивались разноцветные огоньки, в наэлектризованном воздухе стоял приглушенный гул.
– Мы в яйце, – Лобанов приблизился к одному из дисплеев.
– В каком яйце? – не понял Алексей.
– Которое в утке. И в котором игла.
– Ты тоже собираешься поиграть в «Дом ужаса»? – угрюмо спросил Волин. – Вместо того, чтобы меня послушать. Офицер уже доигрался.
– Я играть не стану. – Лобанов оглянулся. – Но и тебя слушать смысла нет. А капитана жалко. Ошибся мужик. С Юрием долбаным Ивановичем карты лучше не сдавать. Для него никаких правил не существует.
– Для чего же мы сюда приперлись?
– Хочу сломать кощееву иглу.
От удара прикладом экран дисплея гулко лопнул, рассыпав искры и осколки. Второй удар пришелся по компьютерному блоку. Пластмассовый ящик с треском подпрыгнул и, обрывая провода, обрушился на пол. Клавиатуру Лобанов раздробил прямо на столе.
Лампы под потолком налились багровым светом. Машинный гул возрос, повышаясь в тоне. Огоньки на панелях тревожно перемигнулись.
Повернувшись, Сергей в три взмаха сокрушил обширный пульт и контрольную панель над ним.
Взревели трансформаторы, в разных концах зала с шипением взвились фонтаны искр, от стены к стене проскочила небольшая трескучая молния. Где-то поблизости заголосила сирена.
– Что ты делаешь? Псих! – крикнул Волин. – Они нас за это живьем сожрут!
Лобанов разнес вдребезги модем. С потолка, вздымая известковую пыль, ухнул внушительный пласт штукатурки, смял пару компьютерных подставок. По ближайшей стене разбежалась паутина трещин.
– Не сожрут. Так ты главного и не уразумел. Ну, побегаем мы. Знаешь, чем все кончится? Ты за стол сядешь, а я к Юрию Ивановичу в подручные пойду. В серые. В упыри. Как капитан. Эта толстая рожа меня нарочно провоцировала на мордобой и стрельбу, чтоб заиграл я, как ему надо.
– Насилием его, видите ли, искушали?! – Волин не знал, что предпринять. – А чем ты, интересно, сейчас занимаешься? Конан-разрушитель. – И вдруг выпалил зло: – Забыл, как бабу с половником угробил?
Лобанов задержал в воздухе занесенный приклад.
– Ты не путай. Вот именно что бабу… С диким медведем соревнований по борьбе не устраивают. Медведя, уж если бить, так в сердце, жаканом.
Очередная панель разлетелась с лязгом, под треск электрических разрядов. Теперь молния ударила с потолка. Экраны полыхнули оранжевым пламенем, огоньки заметались по стенам роями ополоумевших светляков, а сирена взвыла с истошным заполохом. – …Что же это такое, господа? Это ведь вообще вне всяких рамок! – Знакомый негромкий голос, казалось, разом перекрыл треск, гул и завывания. Лобанов и Волин обернулись одновременно.
Юрий Иванович, пылая праведным гневом, стоял у неслышно распахнувшейся двери.
Фонтаны искр иссякли. Сирена мяукнула и смолкла. Толстячок, возмущенно взмахнув руками, приблизился.
– Немедленно прекратите!
– Стой, где стоишь, – приказал Лобанов. – А то шарахну по твоим машинкам из обоих стволов. – И взял ружье наизготовку.
Коротышка замер в нерешительности. Он как будто утратил былую уверенную вальяжность, и от этого сердце Волина наполнилось надеждой. (Может, все-таки не ошибся Серега? Хоть и болван.) – Послушайте! То, что вы делаете, не имеет смысла. – Толстячок обращался к Лобанову, будто не замечая Алексея.
– Совсем? – Сергей уперся прикладом в сканер и столкнул его с подставки.
Целый ряд экранов, прочастив очередью хлопков, рассыпался, в воздухе расплылось облако белесого дыма. Теперь уже все стены были исполосованы широкими трещинами, сквозь которые в помещение начал просачиваться невесть откуда черный, смрадный дым.
Коротышка подпрыгнул.
– Стойте!
Приклад нацелился в очередной монитор.
– Можете вы мне позволить два слова? – устало попросил Юрий Иванович, делаясь в эту минуту похожим на замученного нудной работой бухгалтера. – Чего вы хотите достичь? Согласен, вы не такой, как остальные. Воинствующий нонконформист с воспаленным чувством справедливости и синдромом вины. Но вы же вечно все делаете не так. Разве я не прав? Ваши порывы эффектны, но бесплодны и, по большому счету, деструктивны.
– Кончайте демагогию, – встрял Алексей, но толстячок даже не повернул к нему головы.
– То, что сейчас вокруг вас, вы правы – всего лишь форма, род игры. Она вам кажется то пугающей, то нелепой. А в жизни разве не так? Не ваш ли друг твердит, что «сюр» бледнеет перед бытом? Но суть в другом. Постреляли вы, распугали игрушечную нечисть. Но вы ведь не представляете, ЧТО вообще нужно делать? Это, кстати, ваша отличительная черта.
– Все-то вы знаете, – процедил Сергей, – везде побывали. Досье на меня вели?
Юрий Иванович отмахнулся:
– Не валяйте дурака. Известно вам, с кем говорите и откуда сведения. Ну разнесете вы здесь все вдребезги. На это вас хватит. Но неужели вы полагаете, что от этого что-то изменится? Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… А затем вы получите пустыню, ничто, на котором ничего нельзя ни построить, ни вырастить. Вы ведь уже пробовали. Неужели на собственном опыте не убедились? Да если бы только вы! К сожалению, это – всеобщее заблуждение и пренебрежение объективным законом. Разрушение и саморазрушение не имеют четкой границы.
Лобанов опустил приклад. Волин увидел, что лицо приятеля нехорошо, тревожно изменилось. С таким лицом выступать против поганого толстячка не имело смысла.
Юрий Иванович, скотина, кажется, точно нанес удар.
– Сергей, ты что? – окликнул Волин. – Ты ему не верь. Прекрати сейчас же! – И рявкнул на коротышку. – Кончай трепаться! У самого концы с концами не сходятся.
Созидающее разрушение!.. Забыл?
Юрий Иванович холодно смерил его взглядом.
– Вы не встревайте. С вами вопрос давно был бы решен.
– Ты так думаешь? – Алексея захлестнула обида.
– Я знаю. Для таких, как вы, годится даже теория прочистки ушей. Вы сами себя умеете убеждать в чем нужно.
Волин задохнулся.
– Хватит крутить. Куда вы клоните? – угрюмо спросил Лобанов.
– Что же, если так вышло… – Юрий Иванович развел руками. – Сами видите, какое положение. Патовая ситуация… Вы можете уйти. Вернуться в исходную точку.
Алексей не поверил своим ушам. Что он сказал? Уйти?! Вырваться отсюда? Господи, неужели?.. Получилось!! (В какую исходную точку? Что это значит?) – Есть тут у вас одна женщина. – Сергей поднял голову. – Без нее я никуда не пойду.
– Что?! – Волина крутануло вокруг своей оси. – Я тебе дам – не пойду!
– Никаких женщин тут нет, – терпеливо разъяснил Юрий Иванович. – И вам об этом известно.
– Это мое условие. Решайте. Иначе…
«Я его убью! – подумал Алексей. – Наброшусь, отберу ружье. Ничего, что он ухватистый. Сейчас – справлюсь… А одного меня не выпустят». Юрий Иванович подобрался.
– Будьте же благоразумны. Я не могу дать вам то, чего нет. Что вы, право, как ребенок? – И добавил: – Вы не Орфей, она – не Эвридика. Шли бы себе и не оглядывались.
– И про это ты знаешь?! – Лобанов оскалился. – Ладно. Значит, говоришь, пустыня?
Это мы проверим. Я, точно, не Орфей. Я твое царство Аида, Зазеркалье поганое, наизнанку выверну!..
– Не мое. Ваше.
Лобанов замахнулся прикладом.
– Прекратите! – истошно крикнул коротышка.
Волин с рычанием прыгнул к Сергею и намертво вцепился в двустволку…
– Сережа!
Все трое замерли одновременно.
Надежда Андреевна возникла за спиной у Юрия Ивановича, обошла толстячка, как лужу на тротуаре, и двинулась к Лобанову. Тот, оттолкнув Алексея, сделал шаг навстречу.
Волин затравленно огляделся. Дрянь! Приперлась – забери меня отсюда, любимый! Но вмешаться не посмел.
Лобанов хотел обнять Надю, но она мягко отстранилась, обвила его шею рукой, наклонила и что-то зашептала в самое ухо.
Сергей дернулся, открыл рот, но Надежда Андреевна привлекла его крепче и прикрыла губы своей ладонью. Лобанов послушно замер.
Он обмяк, желваки на скулах разгладились и лицо будто погасло. Алексей не знал, чего ждать от случившихся перемен. Лобанов все же обнял женщину, и они простояли так некоторое время, будто шепчась о чем-то. Потом Надежда Андреевна обернулась к Юрию Ивановичу:
– Успокойтесь. Они уходят.
Толстячок подозрительно оглядел парочку.
– Сколько раз просил я вас не вмешиваться, – проворчал он. – Впрочем, ладно.
Может быть, сейчас и неплохо. Итак, господа?
Волин недоверчиво тронулся с места, забирая в сторону, чтобы обойти Юрия Ивановича подальше.
Надя опять повернулась к Сергею, обняла его и подтолкнула. Лобанов как будто хотел упереться, но все же сделал первый шаг. До самой двери Надежда Андреевна вела и поддерживала его, как тяжело больного. Юрий Иванович посторонился.
– Счастливого пути, – пожелал он приятелям в спину, и Волину почудилась в этом напутствии затаенная издевка. Надежда Андреевна обернулась.
– Если вы затеете какую-то гадость…
– Совершенно невозможная особа, – покривился толстячок. – Пусть себе идут… откуда пришли.
Хоть убей, что-то недоговаривал чертов коротышка, поигрывал камушком за пазухой.
«Параноик, – одернул себя Алексей. – Он сам ждет не дождется, чтоб нас унесло». И шагнул в распахнутую дверь.
28
На радостях Волин широко улыбнулся случившемуся чуду – дай Бог, одному из последних.
Переступив порог «вычислительного центра», они сразу, без всяких блужданий, оказались… в прихожей. Теперь здесь было светлее, под потолком горела слабая лампочка без абажура. Вешалка торчала на своем месте. На ней болтались два серых ватника и пара ушанок, которые Волин немедленно признал. Поверх одежды был наброшен патронташ. Снизу приткнулись рюкзаки.
Вмиг оказавшись у вешалки, Алексей сдернул с крюка мешавший добраться до телогрейки пояс с патронами и протянул его Лобанову: – Держи свой боезапас.
Сергей, неохотно оторвавшись от Нади, обернулся, протянул руку. Понуро осмотрев выглядывающие из гнезд желтые кругляши, он прислонил ружье к стене, вздел патронташ на стволы. Волин, путаясь в ватнике, торопливо одевался.
– Ты где? Ты… А, черт!
Вынырнув из воротника, Алексей увидел, что Лобанов растерянно топчется посередине прихожей. Кроме них, здесь больше никого не было. Надежда Андреевна исчезла, словно шмыгнув на цыпочках в свой только что выпустивший приятелей антимир.
– Одевайся, – ворчливо приказал Волин.
– Где она?
– Одевайся, говорю!
Лобанов крепко потер глаза.
Обитая железом дверь, ведущая на крыльцо, скрипнула и приоткрылась, словно от порыва ветра. В образовавшуюся щель ворвался перемешанный со снежной крупой пар и глухое завывание пурги.
От нового порыва дверь распахнулась настежь, пропуская внутрь снежный заряд.
Волин прикрыл ладонью лицо.
– Ты смотри. Это сколько уже метет, – сказал Лобанов. – Жалко лыж нет.
От этих простых человеческих слов Волин чуть не расплакался…
Вывалившись наружу, они окунулись в кипящее морозное молоко. Позади с глухим стуком сама собой захлопнулась дверь. Над крыльцом по-прежнему выплясывала лампочка под жестяным колпачком, поджигая желтыми сполохами косо несущийся снег.
Волин опасливо оглянулся по сторонам – не объявится ли где-нибудь поблизости черная псина, – выругался и нырнул в белую круговерть.
Алексей не мог вспомнить, как пересек «прифронтовую полосу» и вообще, попалась ли она на пути. И завалы бурелома на этот раз не помешали ему. Он перевел дух лишь тогда, когда со всех сторон его обступили черные стволы деревьев, будто курящиеся буранным дымом.
А через сотню шагов Лобанов отыскал выворотень, так необходимый им когда-то.
Из-под вставших дыбом корней поваленного векового сушняка поманила уютным затишьем крохотная, укрытая от непогоды пещерка.
«Эх, если бы раньше, – успел подумать Волин. – Может, ничего бы и не случилось». – Лезь, – скомандовал Лобанов, запихивая под выворотень амуницию.
Волин проворно юркнул в попахивающую древесной трухой и земляной пылью дыру…
Места в гротике оказалось – едва повернуться. Пол здесь был неровный и впивался в бока комьями ссохшейся глины. Дышалось трудновато. А когда Сергей умудрился развести у входа крохотный костерок, Алексей вообще чуть не задохнулся и зашелся в кашле.
– На кой черт дымокур? Комаров нету!
– Сколько еще пропуржит. Без огня замерзнем.
Алексей не стал спорить. Здесь, на воле, он готов был мириться с чем угодно.
Развязав рюкзак, Лобанов достал продукты, чай и большую кружку. Приятели раскупорили две банки консервов, глотнули сваренного в кружке густого чифиря, в котором вперемежку с чаинками плавали обломки горелых прутиков и чешуйки золы.
В костре треснула ветка. Взметнувшийся язычок пламени отозвался бликом на вороненых стволах ружья. Подумав, Лобанов притянул «вертикалку» к себе. Замок щелкнул. Из патронников высунулись две вытолкнутые эжектором гильзы.
Сергей долго смотрел на заряды, словно задремав за этим занятием, потом с клацаньем сложил ружье.
– Перезаряди, – посоветовал Волин. – Тайга все-таки.
– Незачем.
– Чего?
– Незачем, говорю, перезаряжать. Оно заряжено.
– Когда же ты успел? – удивился Алексей.
– Ничего я не успевал. Патроны целы.
– Как так? – Волин приподнялся на локте.
– Откуда я знаю. Выходит, никто из этого ружья не стрелял.
Волин протянул руку к двустволке, желая убедиться в том, что его не разыгрывают.
Но вдруг передумал и снова лег на спину.
– А может, так и должно быть, – проговорил он, разглядывая щетину корешков на потолке пещерки. – Сам посуди. Вечеринка, бредоносные рассуждения… резня. (Содрогаясь, он не желал вспоминать о самом главном.) Идиотские монстры. Всякие перевоплощения. Откуда этому взяться? Скорей бы домой. Я не знаю, что с нами было, но смешно же думать…
– Что в нашей жизни вообще было? – невпопад перебил Лобанов.
– Да перестань, – отмахнулся Волин. – Всякое. Хорошее, плохое. У каждого свое.
При чем здесь это?
– Ты разуйся, – посоветовал Лобанов. – А то потом на снег выйдешь – без ног останешься. Я вот все думаю про свою жизнь. Ты ведь тогда правильно сказал: дырка от бублика.
– Ну извини. Брякнул со зла. Но ты тоже молодец. Вспомни, как получилось… – От еды и покоя Алексея тянуло в сон.
– Я и не обижаюсь. На кого обижаться? – Лобанов сел. – Помнишь, раньше в Парке культуры торчал деревянный желоб? От реки на сопочку. Крутой. Не знаю, для чего.
Раз зимой пришли мы с девицами, и решил я удаль показать. В желобе лед, а я полез. Тяжело, понимаешь, скользко. Но лезу. Дополз почти до конца. Чувствую, силы кончаются. Если б через не могу, добрался бы. Но через не могу не сумел.
Или не захотел, черт его знает. Чего доказывать? Девки и так любят. И вот, понимаешь, всю жизнь меня в этот желоб тянет. Другие или не связываются, или в обход, по лесенке. А я вот такой весь из себя. Но как до последних метров доходит, до через не могу, я не то что бы вниз качусь. Я через бортик перемахнул – и айда! Самое смешное, что всегда находится разумное объяснение. Дескать, совершил ты мудрый тактический ход, или дело того не стоило. Все что угодно. Но как словами ни играй, смысл не меняется. Сбежал, предал. Понимаешь, именно предал. Потому что внизу всегда кто-то стоит, и ему очень надо, чтобы ты этот проклятущий желоб одолел и добрался до верха.
Сергей пошарил по карманам, достал сигареты и закурил. Волин, с которого постепенно спадала дрема, слушал его с возрастающим недоумением и даже не стал возмущаться тем, что дыму прибавилось.
– У меня так и с учительством вышло, и в милиции, и с женой. Да мало ли еще где и с кем… – Лобанов проглотил остаток фразы. – Взять тот же райотдел. Когда я с рыбной мафией сцепился, знал же, что не одни замшелые вокруг. Когда я на рожон попер, для многих это было как запал в гранате. Сработает – и вся начинка шарахнет, пометет всякую сволочь. Но запал отсыревший оказался.
– Что-то я тебя не пойму, – заподозрил неладное Алексей. – Что-то ты опять начинаешь.
– Ничего я не начинаю. Просто нужно хоть раз до конца доползти. Хоть на брюхе, хоть как. Лучше подохнуть на той горке, но только не за борт. Иначе теперь-то – обязательно вниз. Потому что это тебе не с желобами забавляться. – И Сергей неожиданно закончил: – А что я не Зуев, так где он, тот Зуев? Если каждый раз Зуевых дожидаться…
Волина будто ударило током.
– Серега, – начал он и замолчал. Не имело ни малейшего смысла взывать к рассудку этого человека, убеждать, приводить разумные аргументы.
«Он шизик, – зло подумал Волин. – Мы оба шизики. Но он слепой и упертый. От невежества и неприкаянности. Потерянная душа. Значит, надо с ним поосторожней». – На том месте, которое не дает тебе покоя, свищет ветер и больше ничего. Нет и не было, – сказал Алексей.
– Для кого как.
– Да к черту всё это! Для всех без исключения.
– Там сейчас Юрий Иванович на приволье пирует, – сказал Лобанов. – И домогается иметь дитя от нелюбимой тобою Надежды Андреевны.
– Ну и что? – Волин все больше раздражался оттого, что втягивается в бессмысленный спор. – В конце концов – естественное желание.
– Знаешь, для чего ему это надо? Я только сейчас понял. Ребенок Розмари тут ни при чем. – Лобанов глубоко затянулся. Отблеск сигаретного огонька раскрасил его лицо красно-черными мазками, и Алексею сделалось не по себе. – Любая женщина, шлюха ли, праведница, в первооснове и назначении своем – мать. Источник жизни.
Можешь посмеяться, что я высоким штилем излагаю банальности. Женщина – не Богородица. Она человекородица, и в этом ее святость. Первородный грех и прочие бабьи вины придумали мы, мужики, для собственного удобства. Чтоб надругаться, предать, поглумиться и с чистой совестью считать, что именно так и надо. Я не знаю, кто такой Юрий Иванович в физическом смысле. Но в философском, должно быть – да, дьявол. Среднеарифметическое от бесконечного множества персональных мистеров Хайдов. Однако мелковат он, как, в сущности, всякий злодей, даже самый выдающийся. Зло может стать безграничным, но величие тут ни при чем. Нашему мелкому бесу и нужно-то всего, что надругаться над человеческим в человеке, чтоб осталось лишь его, бесово, семя. А дальше уж оно само свое возьмет. Тогда-то человек и становится пострашнее всякого антихриста. Оттого-то и жрем друг друга.
– Лобанов загасил сигарету и добавил: – А женщина эта, – он запнулся, – Надежда Андреевна, она в обычном смысле, конечно, не святая. Она просто женщина. Перед которой каждый из нас виноват по-своему.
Волин слушал Сергея не перебивая, вжавшись в неровную стену грота. Лицо его скрывалось в темноте.
– Вот я и думаю: как ни крути, а надо возвращаться, – Лобанов достал из костра уголек и опять прикурил. – Понимаешь, тогда, в вычислительном центре, Юрий Иванович угодил в самую точку. Конечно, он ведь и мой мистер Хайд… Вы не знаете, что нужно делать. Из ничего ничего не вырастет… Вот именно! Из ничего.
Ушел – и нет тебя.
– Что она тебе сказала? – тихо спросил Волин. Сергей ответил после долгой паузы:
– Что я не тот, кто нужен. Что и она… Извини, не хочу я об этом. – И добавил:
– Может, тогда был не тот, а сейчас, думаю, тот самый. – Он завозился, потянувшись за рюкзаком.
– Что же ты собираешься делать? – Волин не пошевелился. – Доламывать вычислительный центр? Осенять крестным знамением?
– Собираюсь я доползти до конца желоба. Чтоб понять, кто же я есть такой. Это ведь самое главное – понять, кто ты, человек или… Юрий Иванович. А с сопочки виднее.
– Ну что ж, Бог в помощь, – вздохнул Алексей. – Только я ни по каким желобам корячиться не собираюсь. Человеку кошмары снятся всю жизнь. Но мне их истолковывать некогда. У меня других забот куча. За диссертацию вот никак не возьмусь. Что же, ты на свою сопочку полезешь, а меня так тут и бросишь? Я ведь один не выберусь, сам знаешь. Кто-то недавно о предательстве рассуждал.
Лобанов вдруг протянул руку и обнял Алексея:
– Дурной ты мужик. Чтоб я тебя бросил! Я больше никого никогда не брошу. Я тебя зубами поволоку. Мы вот сейчас полежим, поговорим. Ты сам поймешь, что если мы к станции пойдем – никуда не доберемся. Хоть вместе, хоть порознь. Если и есть у нас дорога, то как в том доме. Хочешь попасть на юг – иди на север.
Волин осторожно отстранил Сергееву руку. Они молчали долго, пока костерок не начал угасать. Наконец Алексей тяжело вздохнул:
– Горе ты мое. Тебя разве переупрямишь? У тебя даже и фамилия какая-то… упертая. Чего разлеживаться и языки чесать? Ладно, пошли уж.
Лобанов подскочил, ударившись головой о низкий потолок. На Алексея посыпалась труха.
– Алешка! Ты серьезно? Умница, молодец! Я и не надеялся, что ты так сможешь.
Думал, три дня тебя уговаривать придется. Ты… я не знаю!
– Успокойся! – похлопал его по плечу Волин. – Восторги после. Собираемся, что ли?
На сборы ушла пара минут. Загасив угли, Лобанов выбрался из-под выворотня и заугугукал, прикрываясь от ветра и секущего снега. – Вещи подавай!
Волин протолкнул в дыру рюкзаки.
– Помочь или сам вылезешь? – окликнул Сергей, принимая груз. – Ружье не забудь.
– Не суетись. Справлюсь. Глянь, рюкзак мой, кажется, развязался. Не пойму, выпало что-то или нет.
– Ох, эти мне кабинетные сидельцы! Ничего-то они не могут. Глаз да глаз за ними.
Шутливое ворчание Сергея растворилось в шуме метели, и он перестал загораживать лаз. Волин ужом выскользнул из пещерки.
– Все в порядке с твоим мешком. Давай, на плечи подкину. – Лобанов выпрямился, утирая с лица снег, и удивленно замер. – Леха, ты что?
На него смотрели дула вертикалки, более черные, чем окружающий мрак.
– Надевай рюкзак и шагом марш, – приказал Волин. Мало знакомый с оружием, он не забыл передвинуть предохранитель двустволки в боевое положение, и этот слабый щелчок дошел до Сергея даже сквозь свист ветра и ропот тайги.
– Так ты нарочно? – ошарашенный Лобанов стоял, выпрямившись во весь рост, будто подставляя грудь под выстрел. – Как же так?! Леха… Не дури. Дай сюда. Раз в год и палка стреляет. – Он протянул руку.
– Только дернись. Уложу на месте, – пообещал Волин. – Мне все равно, что так подыхать, что здак. Кретин! Бери рюкзак и топай, ищи тропу. Шутки кончились. – И добавил: – Потом сам спасибо скажешь.
– А если я не пойду? – Сергей как будто успокоился. – А если мне тоже – что так, что эдак? Тогда как?
Волин переступил с ноги на ногу. Ответ у него был.
– Тогда я тебя здесь, в снегу, и похороню. На всякие штучки – сумеет не сумеет, – не надейся. Положу за милую душу.
– Легче тебе от этого станет?
– Представь себе! – ощерился Алексей. – Даже не потому, что ты меня втравил и выпутаться не даешь. Из-за таких, как ты, людям вообще покоя нет. Вы хуже бичей вокзальных. Те, если неудачники, так и коптят себе потихоньку. А вы воду мутите, самоутверждаетесь, хоть утверждаться-то не в чем! Ты куда меня тащишь? Ты спросил, что мне надо, чего я хочу? Ты меня и слушать не желаешь. Из-за вас вечно жизнь в тартарары катится, потому что все вам всегда не так. А на самом деле просто внутри у вас тарарам, как в том доме… Шагай! Не доводи до крайности!
– Может, ты в чем-то и прав. – Лобанов не двинулся с места. – Только я тебе свою правду под ружьем не навязывал.
– Ты мне выбора не оставил. Иначе с вами нельзя. Короче, считаю до трех.
– Ошибся Юрий Иванович, – сказал Лобанов, нагибаясь за рюкзаком. – Тебя бы в серые. Ваше корыто только затронь – вы сразу в серые…
Он распрямился, как пружина, и прыгнул. Мгновение между жизнью и смертью показалось Сергею безмолвным и пустым. Оно распахнулось в бесконечность, в которую можно падать и падать, никогда не достигнув дна. Но в голове лишь успело промелькнуть: «И сам, дурак, замерзнет…» Тело Лобанова отяжелело от усталости, да и молодых сил в нем поубавилось с годами. Сергей опоздал на долю секунды. Прежде чем снова взревел буран и Волин кубарем покатился в снег, Лобанов увидел прямо перед собой черные зрачки дул, будто сведенные ужасным косоглазием, и услышал… негромкий, сдвоенный щелчок дуплета-осечки.
Сергей тоже упал, но тут же, перекатившись с боку на бок, взвился на ноги, сжимая вертикалку за стволы.
Оглушенный Волин копошился в сугробе, загребая руками и ногами так, будто собирался переплыть через него.
– Не стреляет, однако, у тебя ружьецо. – Сергей перевел дух, смахнул со лба выступивший пот. – Ладно, хватит идиотничать. Вставай.
Алексей поднялся на четвереньки, потряс головой и засопел.
Лобанову показалось, что он плачет. В груди, на месте ледяного комка, рожденного непрозвучавшим дуплетом, шевельнулась жалость. Что же поделаешь? Не по коню воз… Сдуру ведь чуть не угробил, собака!
– Вставай, – повторил Сергей и шагнул вперед, подавая руку. Но увязший в снегу человек вдруг прямо с четверенек подпрыгнул, как вспугнутый заяц, умудрился встать на ноги, показал Лобанову спину, а затем, не произнеся ни звука, поскользнувшись и нелепо взмахнув руками, нырнул в прошитую снежными нитями темноту…
Волин успел разобрать позади: вернись!.. не трону!.. – и протяжное: дура-а-ак!
Потом голос Лобанова растворился в таежном гуле.
Алексей несся вперед, взрывая сугробы и волоча за собой, словно комета, зыбкий шлейф взвихренного снега. Стволы деревьев, казалось, шарахались от него в разные стороны. Ветер подхватил и закружил беглеца, как детский воздушный шарик, вырвавшийся из рук.
Волин не думал о том, куда и зачем он бежит. В эту минуту он вообще разучился думать. Остались лишь страх и отчаяние, которые, кусая в лопатки, гнали и гнали его вперед, но тут же, оскалив глумливые морды, вырастали прямо на пути. В мозгу мелькнул бессвязный обрывок: «Чуть не убил… что же это?!. Все равно осечка…
Опять».
Лес угрожающе гудел и со всех сторон подступал к Алексею. Колючая ветка в кровь рассекла щеку, ногу едва не перебила подвернувшаяся валежина. Но остановиться он не мог.
А потом снежная пелена на миг расступилась. Волин взмахнул руками, стараясь удержать равновесие. Под ногой скрипнул и зашелестел щебень невидимой осыпи, ручейком побежал вниз, увлекая за собой сорвавшегося с края человека.
Ручей мгновенно разросся, превращаясь в мощный, стремительный поток каменного крошева и снега, смял Алексея, словно комок пластилина в огромных пальцах, и потащил по лощине, сбегавшей с невидимого склона. Навстречу из темноты то и дело выскакивали узловатые, заиндевелые коряги, будто изломанные и выбеленные временем скелеты тех, кто раньше сорвался с этой крутизны.
Но Волин ничего не видел и не чувствовал, кроме спеленавшего его снежного кокона, погибельного ужаса и ударов о валуны.
Он не заметил, как впереди возник очередной обледенелый скелет и протянул навстречу падающему телу обломанную, острую кость.
Волин ощутил сокрушительный удар, пришедшийся под ребра. Снег вокруг вспыхнул жарким, багровым огнем, а в голове знакомый голос раздельно произнес: …в исходную точку…
Бледный спрут метели, оседлавший вершину, оглаживал щупальцами выпуклые бока сопки, касался странного предмета, прилипшего к склону у самого подножья, будто пытаясь на ощупь определить что это такое. Но вдруг, утратив интерес, хлестнул гигантскими конечностями и взметнул тучу снега, которая, смешавшись с темнотой, поглотила, кажется, не только горную гряду с раскинувшейся без края тайгой, но и весь этот уголок Вселенной.
