Текст книги "Час, когда придет Зуев"
Автор книги: Кирилл Партыка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Ну тебя! Не будь занудой, – Мэгги шлепнула его по руке.
Тем временем голос оратора опять возвысился: – …Какой толк заседать и грызться из-за должностей, когда леса почти не осталось. Тех, кто этим занимался, мы убрали. И не важно, что нас обвинили во всех смертных грехах. Зато теперь каждому ясно: без болтунов и мошенников жить стало легче и веселей. И нечего нагнетать слухи о чьем-то приходе. Никакого мракобесия мы не допустим. А причастных к распространению предупреждаю…
– Это он про Зуева, – шепнула Мэгги.
– Да кто он такой, Зуев? Откуда вы его взяли?
– Ты меня спрашиваешь?
Спрашивать ее о чем-то действительно было бессмысленно. – …залог стабильности экосистемы в нашем общем согласии, и всякий, кто попытается его подорвать, не может рассчитывать на снисхождение. – Юрий Иванович вел речь к финалу. – Основа же согласия – Е-ДИ-НЕ-НИ-Е, – он произнес это слово с особым значением, выделяя каждый слог.
«Кощей» при этом поперхнулся, вытаращил глаза и выплюнул жвачку себе на тарелку.
Волина передернуло. Свинья! – …единение есть основа основ, краеугольный камень, и только ублюдки с четвертой группой крови, презирающие святые интересы… и им сопутствующие… – толстячок перевел дух, сделавшись в этот момент похожим на маленький паровоз, и закончил несколько высокопарно: – Так выпьем за единение наших душ и плоти во имя великого дела спасения окружающей среды!
Общее оцепенение длилось еще несколько мгновений, потом плеснули отдельные хлопки, быстро переросшие в дружные аплодисменты. Запели хрусталем сдвигаемые бокалы. Лабухи на эстраде грянули мазурку в попсовой обработке, и веселье, как застоявшийся конь, рвануло с места в карьер. Должно быть, публично произносить бредни считалось тут в порядке вещей.
«Хотя с другой стороны… Насчет экологии он, конечно, чего-то накрутил, – размышлял Волин, раскуривая сигарету, – смешал божий дар с яичницей. А так ничего особенного. Мало мы подобных речей слышали?» К тому же, если абстрагироваться от «природоохранной» дурости, Алексей не мог не согласиться с коротышкой в главном: вселенский бардак в сочетании со словоблудием, стрельбой и воровством ему самому надоел до невозможности. Жаль, прекратить некому. Рявкнуть да взять под белы ручки, как тот капитан пьяного дядю Сашу… А может, толстячок просто пошутил, а он, Волин, не понял?
Здесь вообще трудно что-то понять. Поэтому лучше сидеть тихо, не высовываться и не поддаваться на разные подвохи и провокации. На подвохи всегда и везде мастеров полно. Вот подойти да дать по роже этому Юрию Ивановичу, чтоб не порол чушь и не морочил голову… А сдачи не желаете получить?
Лабухи на эстраде затянули медленный танец. В это время Мэгги и Волин пили на брудершафт. Оттерев с его губ помаду, Вера-Магдалина заявила:
– Плясать хочу, – и потащила его на «пятачок». Она положила Алексею на плечи свои белые полные руки, прижалась к нему, и они закачались в такт музыке.
– И чем, интересно, здесь заканчиваются такие вечера? – закинул удочку Волин.
– Ну-у, – протянула Мэгги, закатывая глаза, – смотря для кого. Спать люди идут…
– А для меня, например, чем он может кончиться?
Девушка глянула на него снизу вверх:
– Для тебя? Не знаю…
Ее интонация Волину почему-то не понравилась. Но он с хмельной дерзостью продолжал гнуть свое:
– Представь, человек намерзся, чуть не сгинул в пурге, и теперь одному в холодную постель?
– Вы можете спать с другом, – зажеманничала Мэгги.
– Солнышко, мужчины с друзьями ходят на охоту и на войну, а спят с ними только геи.
– Знаю я, куда вы с друзьями ходите, – заявила девица. И подвела итог: – Ты хоть и старенький – тебе же лет сорок, да? – но ты мне нравишься. Не хамеешь. Ладно, пошли отсюда.
– Куда? – от неожиданности глупо спросил Волин.
– Пошли, пошли…
Они стали протискиваться среди танцующих. Но тут вышла непредвиденная задержка.
Мэгги окликнули, она обернулась – ой, подожди, я сейчас! – и нырнула в толпу, оставив раздосадованного кавалера в одиночестве.
Вертихвостка! Чертыхаясь, Волин пробрался обратно к столу и остался топтаться там в ожидании. Тогда-то ему и бросились в глаза две странные фигуры, абсолютно неуместные посреди развеселого банкета. Типы в чумазых полулохмотьях объявились в дверях зала, воровато зыркнули по сторонам и тут же рассосались в шумном многолюдье. На минуту исчезнув из поля зрения Алексея, они неожиданно материализовались совсем рядом, возле стола. Волин удивился. Откровенные богодулы. Их-то кто сюда пустил? Он принялся наблюдать за нахальными шаромыжками.
С ним опять приключилось дежавю. Он определенно видел раньше эту парочку: задрипанную голубую куртку, обросшие темной щетиной, опухшие лица. Видел, видел… Конечно, в городе, в подземном переходе вокзала, перед посадкой на поезд. Они с Лобановым тогда еще чуть не повздорили. Кое-чем здешние забулдыги все же отличались от вокзальных. Голубая куртка на одном из них, например, была целехонька, без всякой прорехи с торчащим наружу подкладом.
Обладатель куртки тем временем молниеносно «попасся» среди бутылок и блюд, сцапал что-то, сунул уворованное под полу, и богодулы снова канули в толпе.
Мэгги возникла так же неожиданно, как и исчезла. Она ухватила Алексея под руку и повлекла за собой. Путь их лежал мимо «президиума», где председательствовал Юрий Иванович. Алексею бросилось в глаза, что коротышка с недовольным видом тычет пальцем в пространство, указывая на что-то одному из дюжих молодцов, все чаще попадавшихся Волину на глаза. Склонившись к боссу, «адъютант» косился в ту сторону и понятливо кивал головой. Волин поинтересовался, на что указует руководящий перст. Оказалось, что окаянные богодулы после совершенной покражи без затей устроились тут же, за одной из портьер, будто им здесь вокзал, и даже знакомое горлышко высокой пивной бутылки поблескивало между их задранных мосластых колен. Местечко они выбрали довольно укромное, но у Юрия Ивановича оказался зоркий глаз.
Мэгги дернула Алексея за локоть: чего застрял? Раздвинув шторы, они оказались в пустой ресторанной подсобке, из которой начинался длинный, плохо освещенный коридор. Мэгги потащила спутника туда. Они успели пройти метров десять, когда позади что-то обрушилось и раздался негромкий сдавленный крик. Алексей оглянулся и придержал девушку.
Парочку скрывал сумрак коридора, зато подсобка отсюда была видна как на ладони.
В нее из зала ввалились четверо: на каждого забулдыгу по молодому здоровяку. Бич в голубой куртке уже лежал на полу. Грохот его падения и остановил Волина.
Второго без лишних слов жестоко саданули кулаком в живот. Мужичонка задохнулся, перегибаясь пополам, но упасть ему не дали, плотно припечатав спиной к стене. От следующего удара, коленом в пах, бич тонко заорал, скрючился и затрепыхался в удерживающих его лапах.
Молодцы чинили свою расправу не спеша, без ненужной злобы, но на совесть. Один из них отступил на шаг, примерился и профессиональным прямым в голову размозжил богодулу рот. Истязуемый захлебнулся криком, закашлялся, выплевывая кровь и осколки зубов. Он вдруг, будто весь раскрошившись изнутри, сделался похож на старый рогожный мешок, который встряхнули, перед тем как выбросить в мусорный контейнер. Парни, словно на тренировке, поочередно провели серию ударов по полубесчувственному телу, потом подхватили его, подняли над головами и со всего маху грохнули оземь. От тяжелого, хряского удара пол слегка вздрогнул. В груди бича что-то булькнуло, хрипло просвистело, поджатые ноги вытянулись, и он как-то сразу опал, превращаясь в кучку перепрелого тряпья.
Остолбеневший Волин наблюдал за происходящим как во сне, словно сцену из очередного кровавого кинобоевика. «…Не может быть!» – в который раз пискнуло в мозгу. Но теперь-то он знал, что может, что – есть!..
Шаромыжка в голубой куртке наблюдал всю расправу от начала до конца. Но убежать он, видно, не надеялся, лишь отполз в угол и вжался в него, будто желая всосаться в стены. Теперь настала его очередь. Парни обернулись, в руках одного тусклой молнией сверкнул нож. Остро отточенное лезвие поймало скупой отблеск лампы и стрельнуло ледяным бликом. (…Волин! Ты бы их душил?.. Резал?..) Над ухом Алексея охнула Мэгги: – Пусти руку, больно!
– Тихо, дура! – Волин словно приклеился взглядом к подсобке. – Молчи!
В голове, как запущенный в банку с водой вьюн, металось: «Я никто, никто!..
Прореха!..» Парень пригнулся, отведя руку, примерился и всадил нож богодулу под ребра. Бич громко рыгнул, клюнул головой, хватаясь руками за пропоротый живот. Его палач рванул свое оружие кверху, словно потроша гигантскую рыбину, и отступил, пятясь от хлестнувшей из раны крови. Голубая скользкая ткань куртки разошлась. Из дыры толчком выбился черный сгусток и вывалилось… нет, не ватин подклада, а нечто влажное и тошнотворно-багровое. Бич безмолвно завязался в узел, крутанулся у ног убийц, полураздавленным червем прополз метр-другой, прилип щекой к линолеуму, прокряхтел и затих. Молодцы переглянулись.
– Куда его? На камбуз?
– Офуел?! Он же воняет.
Волин понял, что сейчас упадет. Он изо всех сил вцепился во что-то мягкое. Мэгги вскрикнула:
– Дурак! Больно!..
И почти сразу перед Алексеем возникла сытая, ухмыляющаяся рожа под нахлобученной поверх коротенькой стрижкой.
– Че тут за дела?.. А, вот это кто! Хай, бэби. Фраера сняла? Че такого старого?
У тебя хоть маячит, а, папаша?
Веселый хлопец был ровесником Мэгги. Следом подтянулся и второй, такой же молодой и откормленный. Волин лихорадочно искал взглядом нож. Но нож исчез.
Волин покачивался на ватных ногах, приближаясь к черте беспамятства… Но нет, нельзя им поддаваться. Таким только поддайся…
– Отвяжись, сынуля, – собрав остаток сил, выдавил он.
– Чиво-о?.. Какой я тебе сынуля? Твой сынуля по вафле тащится. – Алексея толкнули твердым, как дерево, животом.
Волин попытался отстранить верзилу, но наткнулся на бетонную плиту его груди.
– Отстаньте от него, – подала голос Мэгги.
Второй амбал повернулся к ней:
– Влюбилась, что ли?
– Отстаньте, – повторила девушка.
– Ладно, – охотно согласился амбал. – А отсосешь?
– Пошел ты!..
– Ну, не хочешь, давай я тебе так вдую.
Парень сгреб девушку и без усилия припечатал спиной к стене. Вера-Магдалина ткнула ему коленом в пах. Но такие штучки здесь не проходили.
– Больно, перестань! – взвизгнула Мэгги.
– Не рыпайся, а то синячок посажу.
Через преграждавшее путь крутое плечо своего противника Волин увидел, как новоявленный кавалер расстегнул на безрукавке Мэгги верхнюю пуговицу, так что на виду сразу оказалась половина того, что все время будоражило воображение Алексея. Вторую половину парень принялся лениво исследовать на ощупь. Мэгги ухватилась обеими руками за нахальную лапу, но это было напрасное усилие. Жадная пятерня сунулась еще глубже, пальцы жирными червями зашевелились под тонкой кожей безрукавки.
– Че, здоровья до фига? – Мэгги откинула голову и опустила руки.
– На тебя хватит.
Ухмыльнувшись, здоровяк второй лапищей резко вздернул на девушке кожаную юбчонку, так что стала видна белая кружевная полоска трусиков, и толстым пальцем подцепил резинку.
– Не трогай ее! – в бешенстве выкрикнул Волин и устыдился петушиных нот в своем голосе. Ему тут же дохнули в лицо:
– Чш-ш, папаша! Горя хочешь?
Зверье! Подонки!.. Алексей задыхался от страха и бессильной злобы. Внезапно он, оттолкнувшись от стены, изо всех сил шибанул плечом своего врага. От неожиданности тот попятился.
– Ну-ка, вы! – отчаянно проорал Волин. – Вы хоть знаете, с кем имеете дело? Я Зуев! Ну-ка, марш, убирайтесь!..
Первым расхохотался тот, что забавлялся с девушкой.
– Ты че, дядя, ежанулся? Зуев! Уссаться можно. Дергай отседа, пока при памяти.
Шугани его, Колек.
Но Волин, впадая в истерику, уже не мог остановиться.
– Я Зуев!! – визгливо выкрикнул он, наступая на мордоворотов. – Зуев! Зуев!
Поняли?!
– Ладно, Леш, не шуми, – попросила Мэгги. Она стояла теперь в расслабленной позе, полуприкрыв глаза и прижимаясь затылком к штукатурке. Одна ее нога была подогнута и упиралась каблуком туфли в стену. Лапа мордоворота уже почти совсем скрылась под белыми кружавчиками. – Иди, мы тут сами разберемся.
Волин словно очнулся. Жлобы, ухмыляясь, смотрели на него. Мэгги глубоко, с хрипотцой, вздохнула.
«Да ведь она не против, – полыхнуло у Алексея в мозгу. – Ей это нравится!..
Дрянь!» Волин застыл на месте, чувствуя себя как оплеванный.
– Да шугани его… – повторил тот, который лапал Мэгги.
Второй осклабился еще шире, кивнул и в его руках, будто из ничего, возник огромный окровавленный топор. Топор выглядел ненатурально и больше походил на бутафорию для третьесортного фильма ужасов. Однако Волин, не отводя от него глаз, сделал назад шаг, другой, зацепившись за что-то каблуком, чуть не упал и, повернувшись к инфернальной компании спиной, припустил в неосвещенную глубину коридора. Вслед ему неслись, вцепляясь в затылок, раскаты издевательского хохота.
15
Когда улегся скандал вокруг нетрезвого дяди Саши, вскочивший было Лобанов уселся на свое место рядом с Надеждой Андреевной, которая все больше привлекала его внимание, но не в том, известном, смысле. Сергей сам не мог объяснить, чем эта женщина притягивает его, одновременно усиливая тягостное беспокойство, причин для которого и так хватало.
Выпив и закусив, Лобанов уютнее себя не почувствовал, хотя застолье к тому располагало. Приличный сабантуй, на каких Сергею не раз довелось побывать за время работы в фирме. А что мало сочетается со здравым смыслом, то где он в наше время, здравый смысл? Сказали бы раньше капитану милиции Лобанову, что будет он заведовать безопасностью у каких-то прощелыг-торгашей, он бы даже не рассмеялся.
А теперь ничего, заведует, какую-никакую деньгу зашибает. На прежней службе такой бы не имел. Оттуда толковые мужики, как перелетные птицы, стаями потянулись. Не оттого, что мало платят. Тошно свое бессилие чувствовать. Нынче «воры гуляют». А в «товариществе», хоть и поперек души, но когда в кассу постучишься… Но от таких рассуждений Лобанову всегда делалось противно. Речь Юрия Ивановича он выслушал со все возрастающим недоумением.
– Он у вас клоун или чудак? – спросил Сергей у Надежды Андреевны, когда стих шум одобрения.
– Он у нас… Юрий Иванович. Чем он тебя удивил?
Надино «ты» Сергею понравилось.
– Да ничем, собственно. Подумаешь, конституцию на севрюжину с хреном перемножил.
Шут с ним. Извини, можно тебе задать вопрос? – Он тоже отбросил церемонии: – У тебя старшей сестры нет, Любой зовут, Любовь Пал-лной? – Сергей невольно произнес Любушкино отчество на свой, особый, полузабытый манер. – Работала когда-то пионервожатой в…
– Нет, – Надя пожала плечами. – Ни сестер, ни братьев.
– Ну, может, дальняя родственница какая-нибудь? – И неожиданно спросил, когда Надежда Андреевна отрицательно покачала головой: – Ты в горной речке ночью купаться любишь?
– Бр-р… Холодно, наверное. – Надя передернула плечами. – С кем-то ты меня путаешь. Я это я. А вот ты кто?
– Я, вообще-то, наследник русского престола инкогнито…
– Как, говоришь, твоя фамилия?
– Лобанов. И говорю, и есть. А что, какие-то сомнения? Паспорт я в тайгу не захватил.
– Сомнение – катализатор познания, – изрекла Надежда Андреевна и усмехнулась: – А тебе сомнения чужды?
Подумав, Сергей сказал:
– Интересный у нас получается разговор. С подтекстом. Лобанов я, Сергей Николаевич, не Сидоров, не Зуев, не Иван Ботхихарма. Хотел подышать свежим воздухом, угодил на именины в психолечебнице, друга моего, вон, дева какая-то охмуряет, а я… домой хочу.
– Домой, к жене и детям, – подхватила Надя.
– Пардон, но таковых не имею. Вернее, они есть, но в то же время как бы и нет, – объяснил Лобанов.
– Случается. А раз так, куда торопиться? Может, тебе здесь понравится. – Надя испытующе поглядела на него. – Здесь для многих дом.
– ДОМОВИНА ваша? Нет, не для меня.
– Зачем так мрачно? Ну, большой дом, запущенный, не слишком уютный. А так – ничего, живем вот.
– Как же все-таки правильно? А то у вашего Александра Иннокентьевича дикция плохая.
Надя пожала плечами. – Каждый сам решает.
– Не пойму, – сказал Лобанов помолчав, – что за кошки-мышки? То ли ты меня дразнишь, то ли провоцируешь?
– А ты зачем прикидываешься, что тебе на все наплевать?
– Ну, как на все?.. Вот солтиссон, вкусный, наверное…
– Мясо не трогай! – Надя хлопнула Сергея по протянутой руке. И добавила мягче: – Я не ем, и ты не смей.
– Дамские капризы, – буркнул Лобанов. – Хорошо. Можешь ты мне толком объяснить, где я и что здесь происходит?
– Предположим, нет.
– Не можешь или не хочешь? Государственная тайна?
– Ты не поймешь. Да может… я и сама не все понимаю.
– Ладно, тогда я скажу. – Лобанов помолчал: – Дела у вас тут обстоят плохо.
Снаружи разгром, внутри – свалка с нечистью. Псих какой-то или проходимец со своей природоохраной за главного. Что это он про четвертую группу крови плел?
Какие ублюдки? Редкая группа, но что из того?
– Всегда же кто-то виноват…
– А-а, рыжие? Понятно… Дальше. Народ кругом какой-то… несообразный. Как на вокзале. Они все что – с корабля на бал? Чей бал? Кто его правит? Занятный у вас тамада. – Сергей начинал горячиться. – Теперь возьмем пресловутого Зуева. Одни его ждут, другие – как черт от ладана. Он кто, архангел с огненным мечом? Придет и это зазеркалье в обратную сторону вывернет? Бог ему в помощь. Но ты правильно заметила. Мне-то какое дело? Что ты от меня хочешь?
– Разве я о чем-то просила?
– Нет, но я чувствую. А я, понимаешь, человек такой, посторонний, с женой в разводе, сына не воспитываю, выпить люблю, ни на одной работе долго не задерживаюсь, потому что с начальством лаюсь. Негармоничная, одним словом, личность.
– Что-то незаметно, чтоб много ты нынче пил.
– А не пьется как-то у вас. Как-то тут и без питья дури хватает. А я этого не люблю.
– Все же тебе равно…
Лобанов усмехнулся.
– Может, и не все… Но хочешь начистоту? Просто я ни во что здесь не верю. – Он покрутил в воздухе указательным пальцем. – Знаешь, на что это все похоже?
– Ты вокзал упомянул.
Лобанов кивнул.
– Допустим. Этакий железнодорожный узел, развязка. Отсюда – каждому по своей ветке: кому в рай, кому в ад.
– Чистилище?
– Ну, можно и так сказать. Современный такой вариант, с учетом достижений «энтээр»’. Вот возьми вояк. Вишь, сколько их тут! Они что, Родину от супостата защищали? Они в разных южных краях черт знает чем занимались. А какая их в том вина, если приказ и присяга? Если ими удобнее всего дыры в преисподнюю затыкать?
Так куда их, в геенну огненную? Несправедливо. Пусть поболтаются пока, водочки попьют, с дамами пообщаются, а там видно будет.
Лобанов делал вид, что шутит, но Надежда Андреевна спросила серьезно:
– А эти, стриженые? Тот, в красном пиджаке, например, которому твой друг помешал. Тоже без вины виноватые?
– Вот этих терпеть не могу. Беспредельщина. Ни человеческих, ни воровских законов не признают. Но знаешь, они ведь тоже не стрижеными родились. Плесень на гнилом пне растет. Вот и они… выросли. Потом кто-то на пулю нарвался, кто-то на нож, один – за дело, другой – по чужой запарке. Так что пусть тоже покантуются, пока не разъяснится, отчего пень сгнил..
– Экий ты… антропофил. И неосектант в придачу, – не унималась Надя. – Чистилище, «энтээр»…
– Как сказать, – не согласился Сергей. – Помнишь рассказы переживших клиническую смерть? Черный коридор, в конце – свет, долетаешь – встречают покойные родственники, ну и тому подобное. Только все это чушь собачья, – неожиданно отрезал он. – Царство Аида, Валгалла, астральные уровни… Ничего этого, – Лобанов повел перед собой руками, – и никого – объективно не существует. Влипли мы с другом в большую неприятность. Может, поезд с рельсов сошел или террористы бомбу подложили. Полеживаем сейчас в реанимации, люди в белых халатах за нашу жизнь борются. Или не борются, мы страховые полисы дома оставили. Но это не важно. Если это и чистилище, так не то… которое опиум для народа. Назовем его – чистилище собственной души. Ложная реальность, иллюзия материализации подсознания. Для человека Вселенная – совокупность ощущений. Кончились ощущения – распалась Вселенная. Но если ты застрял где-то между жизнью и смертью, происходит подмена. Ты сам начинаешь творить мир. А уж какой – это зависит от того, что у тебя за душой, как говорится. А за душой у нас… ну, вот это, наверно, и есть: пожрать, выпить на халяву, девочки, страшилки, которых сами наплодили, юрии ивановичи всевозможные. Оно ведь и в жизни так. Страшненькая жизнь у нас. Нам ее что, марсиане устроили? Тоже ведь… материализация. Наших собственных страхов, злобы, безверия. Историческую неизбежность, мышление и психологию социума я отрицать не стану. Но, знаешь, это как плавильная печь. А руда – душа человеческая. Что в ней содержится, то печь и выплавит.
– Я, по-твоему, кто, иллюзия или материализация? – прервала Надежда Андреевна Сергеево выступление. Лобанов глянул ей в лицо и не понял, насмешка на нем или отчаяние.
– Может, ты и прав. Может быть, мы просто стоим перед зеркалом и ужасаемся отражению. И никак не можем понять, где же оно, зазеркалье, по ту или по эту сторону? И где мы сами? Ты вот, бедняга, совсем запутался. Так с себя и начни.
Ты – кто? Ты – чего хочешь?.. – И закончила так, что Сергей вытаращил глаза: – Ты меня хочешь. Или неправда? Всегда ЭТОГО хотел… даже на школьном столе.
Лобанов едва не опрокинул бокал.
– Откуда тебе известно… про стол? Обманула? Ты… (он чуть не брякнул – Люба?!) ее родственница? (Люба никогда бы не сказала о нем так. Ведь она знала, что он любил ее!.. Да? В самом деле?) – Знаешь, – продолжала Надя, не отвечая на вопрос, – иногда, если повезет, человеку выпадает вторая попытка. Как в спорте: не взял высоту, попробуй еще раз.
– Да напрыгался я уже, – почти зло ответил Сергей. – Какую же мне еще высоту брать?
– Минуточку внимания, – попросил вдруг из-под потолка голос Юрия Ивановича.
Толстячок опять стоял во главе стола с микрофоном в руке. Круглая, лоснящаяся физиономия его раскраснелась и выглядела благодушной.
– Все, надеюсь, сыты, довольны? Никого мы не обидели? Жаркое, я смотрю, плохо едят. Это напрасно. – Сейчас он напоминал эдакого простецкого зав-чем-то-там на дружеском междусобойчике с подчиненными. – Все хорошо? Ну и слава богу! Еще раз скажу: есть, конечно, проблемы, но в целом неплохо живем, не то что раньше.
Жаловаться грех. Но вот ведь как выходит, – лицо толстячка внезапно омрачилось.
– На каждого не угодишь. Всегда выищется кто-нибудь, кому что-то да не так. И ладно бы обидели его или недодали положенного. Тут – по делу. Мы на недостатки глаза не закрываем. Но когда вопреки здравому смыслу, когда и не разберешь, откуда что взялось – тогда огорчительно, друзья мои, очень огорчительно. Я сплетен и интриг не люблю, возню кулуарную ненавижу!
Юрий Иванович возвысил голос.
– Я прямо здесь, перед всеми хочу вопрос поставить, чтоб не было потом разговоров… как обычно в таких случаях. – Коротышка многозначительно откашлялся. – Всем, кажется, ясно, что Единение – не чья-то прихоть, а жизненная необходимость. Воочию убедились. Это, в конце концов, таинство, высочайший духовный акт, возводящий каждого на новую ступень самосознания. А у нас что? Вот вчера Галушкин, как его, Василий Константинович, водки за ужином напился и давай всякие речи произносить. Дескать, зачем нам такое Единение, это не Единение… тьфу! Даже повторять противно. – Юрий Иванович скривился. – Его товарищи стыдят – Вася, как же так можно?! – а он свое. Скажи-ка нам, Василий Константинович, как ты коллег своих величал? Встань и скажи, не стесняйся.
Неподалеку от того места, где сидели Лобанов с Надей, над головами гостей воздвигся высокий, тощий человек – точь-в-точь Кощей Бессмертный – с ожогом родимого пятна на щеке.
– Юрий Иванович, вас же неправильно информировали, – воскликнул он высоким, резким голосом. – Я же совсем в другом смысле!..
– Некрофилами и танатофагами ты их обозвал, вот как! И где только слова такие выкопал? Ай, нехорошо.
– Юрий Иванович! – Голос Кощея стрельнул дискантовой нотой. – Я вас уверяю!..
Позвольте объяснить!..
– Надо же, ничего святого у людей нет, – покачал головой толстячок. – Но – бог с ним. Ты думаешь, Василь Константиныч, мы тебя здесь за глупые речи журим? Да ни в коем случае! С кем не бывает? За слова мы ни к кому не придираемся. Кто-то ошибается, у кого-то мнение особое. Что ж такого? Но мы вот тут проверили, – толстячок, пошарив по карманам, извлек и развернул какую-то бумагу. – Ты ведь, Василь Константиныч, всех нас в заблуждение ввел.
– Я?! Помилуйте?!
– Казнить нельзя помиловать, хе-хе, – развеселился Юрий Иванович. – Как же у тебя совести хватило в анкете написать, что у тебя вторая группа крови? Когда у тебя четвертая… И не возражай. Достоверно установлено.
Кощей плюхнулся на свое место и исчез из глаз Лобанова.
– Что все это значит? – спросил Сергей у Нади. – Они идиоты или притворяются?
– Сейчас увидишь. – Надежда Андреевна оперлась локтями о стол и опустила лицо в ладони.
– Вот ведь что получается, – громыхнул динамиками Юрий Иванович. – Болтовня – шут с ней. Четвертая группа – ай, плохо! – но тоже можно примириться. Но если эта самая группа – раз! (он загнул мизинец на левой руке) ее сокрытие – два! (он загнул безымянный палец) и неуместные разговоры – три! (средний палец тоже изогнулся крючком), то это ведь уже умысел и система, это на многое наводит…
– Юрий Ива… – взвизгнул Кощей с места, но на большее сил у него не хватило.
– Сами видите, каков гусь, – резюмировал Юрий Иванович, обращаясь к залу. – Можно такое оставить без последствий?
Присутствующие откликнулись невнятным гулом.
– Вот и я так считаю. Так что, Василь Константиныч, не обессудь. Во имя Единения и на общее благо. – И деловито распорядился: – Препроводите его.
Слух Лобанова резанул пронзительный вопль. С грохотом повалилось кресло, и Кощей с удивительной резвостью метнулся к дверям. Но на первых же шагах его перехватили будто выросшие из пола крепкие мужики в адидасах и камуфляже.
Странная разномастная команда мгновенно взяла в тиски Кощея, но тот опять преподнес сюрприз. Один из «спортсменов» матюкнулся, попятился, нелепо отставив зад и держась обеими руками за низ живота, а затесавшийся среди «боевиков» тип в клетчатой рубашке и поношенных штанах, свисавших мешочком с тощего зада, вякнул и отскочил, зажимая бровь ладонью, из-под которой тотчас просочилась тонкая алая струйка. Кощей ринулся в образовавшийся проход, и удержать его не успели. Однако он тут же с ходу врезался в широкую грудь военного, вставшего у него на пути.
Лобанов сразу узнал знакомого спецназовца и даже сумел разглядеть на щеке капитана ту же длинную, едва подсохшую царапину, багровевшую от виска до подбородка. «Коммандо» как-то особенно ловко сгреб Кощея, заломив ему руку, развернул к себе спиной и толкнул вперед. Тут подоспели и остальные, мигом завязав «пленного» в узел.
Клетчатый с рассеченной бровью остервенело вцепился в Кощея – а-а, бля, морда гнилокровая! – и со всего маху заехал коленом в склоненное к полу лицо. Раздался чавкающий хруст, из раздробленного Кощеева носа хлынула кровь. Отсеменив назад, клетчатый с разбегу, как заправский футболист, всадил носок ботинка в живот своему обидчику. После этого беглец кулем повис на удерживающих его руках.
Лобанов оторопело огляделся по сторонам и не встретил ни одного прямого взгляда.
Но то, что Сергей прочитал в широко распахнутых Надиных глазах, заставило его подняться с места. «Зря нарываюсь», – мелькнуло в голове, когда он скорым шагом приблизился к месту баталии.
– Хлопцы, зачем сразу фэйс об тэйбл? – сказал Лобанов без вызова, но твердо. – Пустите-ка его. Глянуть надо, может что серьезное.
«Хлопцы» замерли, уставившись на непрошеного защитника. На их лицах проступила растерянность. Но тут вперед высунулся клетчатый.
– Ты че встреваешь, ты кто такой?
Лобанов смерил его оценивающим взглядом:
– Конь в пальто… Не с тобой разговариваю. – И обратился к спецназовцу: – Капитан, ты что? Это же не «дух» с автоматом. Нашел с кем воевать! – И повторил:
– Давай глянем, может врача ему нужно.
Капитан моргнул, будто спросонья, и выпустил локоть Кощея. Со словами:
«Давайте, мужики, по-людски», – Сергей сделал шаг вперед.
Качок в спортивном костюме нанес неожиданный удар без размаха, точно и рассчитанно. Если бы Лобанов в последний момент не перехватил летящий ему в голову кулак, голове его пришлось бы худо. Но прием Сергею до конца не удался, качок «соскользнул». (Черт, столько лет без тренировок!) И тут же перед самой Сергеевой физиономией просвистел шипастый кроссовок. Кик-боксер! А если капитан еще сбоку врежет… Кранты! Забьют толпой.
Но капитан Лобанову не врезал. Команда эта вообще вела себя по отношению к Сергею как-то странно, словно робела или ждала отдельного «фас!». Зато опять петушком наскочил спец по кик-боксингу. На этот раз уклониться как следует не удалось, левая скула Сергея взорвалась болью.
Сволочь! Щенок! А, будь что будет… Лобанов отмахнулся неловко, «по-мужичьи». (Эх, пальцы разобью!) Но он неожиданно попал и ничего себе не разбил. И еще как попал! Качка будто сшибло грузовиком. Он врезался спиной в стоящих позади соратников и, опрокинув нескольких, исчез из поля зрения. (Вот это да! Он что, внутри пустой?) Но то ли «бойцы» наконец ополчились всерьез, то ли прозвучало откуда-то неслышно то самое «фас». Лобанов увидел наступающих на него крепких мужиков. При этом камуфляжные как-то стушевались, оставшись позади, а перед Сергеем замелькали квадратные лица и волчьи прически тех, кого друг Леха величал «мордоворотами». И было их больше десятка, слетелись отовсюду, как мухи на падаль.
Лобанов начал медленно отступать. За спинами Сергеевых супостатов мелькнула вдруг кругленькая фигурка в сером костюме, свет люстры отразился в припорошенной остатками прически лысине. И тотчас у Лобанова что-то приключилось со зрением: то ли пелена усталости тронула зрачки, то ли исказила очертания окружающего случайно набежавшая слеза. Напирающие со всех сторон рожи неуловимо изменились, будто из-под человеческих личин проглянуло вдруг нечто, напомнившее Сергею самые дурные и тяжелые сны. Так мартовский снег, оседая под солнечными лучами, обнажает скрывавшуюся под ним черную, гнилую свалку, ту, что прикидывалась зимой заснеженным лугом.
Лобанов вздрогнул и почувствовал, как со спины на затылок взвилась стая ледяных мурашей. Сзади кто-то сильно дернул его за рукав.
– Пошли! – услышал Сергей голос Надежды Андреевны. – Да пошли же, чего прилип?!
