Текст книги "Дорога к озеру Коцит (СИ)"

Автор книги: Кирилл Каратаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Глава 5. «Мне холодно, дьявол…». Часть 3

Я влюбленно вывалился в абсолютно непонятно как оказавшееся здесь место. Это был сад. Его тускло, но решительно освещали неузнанные мной наросты на стенах и далёком потолке-своде этой, по меньшей мере, огромной пещеры. Не спеша поднявшись, и, по краю сил, отряхнув с себя грязь и ненужную сейчас злость, я окинул взглядом моё новое и, как мечталось, очень временное пристанище.

Нет, это точно был сад, причём сразу было видно, что о нём нежно и трепетно заботились. Но сложно сказать, шло ли ему это на пользу. Всё то, чем был славен Орден Отверженных, предстало перед моими глазами уже не через лица и обработанный камень, но через лик самой природы. Низкие кривые деревья будто хотели забиться поглубже в землю, опустив в неё свои жидкие кроны. Лежащие у их подножий раскидистые кусты с невыносимо яркими цветами, с поникшими бутонами, казалось стремились попасть на романтический вечер двух безумных сердец. Даже трава не уносилась вверх, а извивалась и ластилась к земле, боясь или ленясь оторваться от неё.

Насладившись открывшейся мне картиной, я, как водится, крайне осторожно двинулся вглубь местной флоры по неширокой, но зато не сильно заросшей тропинке. Запертая в замке безумия растительность встретила меня той же настороженностью, как и я её. Здесь было мало естественных цветов, которыми заставляет восторгаться нас природа. Обыкновенно-спокойного зелёного я не встретил вообще, вместо него свою нишу заняли кричаще-салатовый и дрожаще-изумрудный, который почему-то казался темнее чёрного. Да и как раз чёрного здесь хватало с избытком. Чёрно-фиолетового, чёрно-багрового, чёрно-серого и их не менее сумасшедших собратьев. С многих деревьев обречённо свешивались большие, разноцветные, налитые безумием плоды. Их круглые бока, словно расплывшиеся глаза, изумлённо смотрели на меня. Один из них неожиданно упал мне прямо под ноги, и я наступил на него. С гнилым треском он рассыпался под моим сапогом на сотни осколков, которые замерцали увядающим блеском. И на весь этот растительный пандемониум падал бледно-лиловый свет многочисленных естественных фонариков этой пещеры.

Неожиданно, в относительной тишине прозвучал резкий неприятный крик, который явно принадлежал птице. Как ни неприятно мне было пробираться через местную флору, но с местной фауной мне хотелось встречаться ещё меньше. Однако, большинство наших желаний оказываются, как правило, слабо востребованными. Тропинка вывела меня на небольшую полянку, в центре которой стояло довольно высокое и очень ветвистое дерево. На одной из её крепких, петлеобразных ветвей и сидела та самая потревожившая меня птица. Она была как будто младшим братом дерева – такая же крупная, тёмная и притягивающе уродливая. Её длинный, узкий клюв как раз раскрывался в преддверии нового крика, а широкие ободранные крылья с лёгким шумом хлопали по голодным бокам. Дикий крик снова резанул меня по ушам, а в глаза устремился острый хищный взгляд её единственного глаза. На месте второго глаза зияла дыра, казавшаяся похожей на локальную бездну.

Я ударил. Не знаю, почему и за что я хотел убить это по-своему несчастное создание. Не знаю, что я увидел в её мало разумном взоре. Но в тот момент в голове строгим звонарём ударила мысль, что из нашей встречи может быть только один выход – смерть. Либо её, либо моя. И выбор был очевиден. Птица упала, подобно недавнему плоду, насмерть разбившись о родную землю, но невероятным образом успев закричать ещё один последний раз. И на этот раз в её грубом крике сердце пронзила нотка жалобной тоски, не желающей ни мести, ни скорби, и молящей лишь о ещё одном мгновении своей кривой жизни. О мгновении, которого не будет. Почти минуту я стоял и смотрел на итог, совершённой мною казни, неожиданно испытав непривычные муки совести.

А потом меня сбили с ног, впечатав лицом в труп птицы. Удар оказался нежданным, бесшумным и не слишком сильным. Не вставая, я ударил в ответ. Ударил во все стороны, стараясь зацепить как можно больше видимых и невидимых мной Путей. Результат несколько шокировал даже меня. Со всех сторон вырванные с корнем деревья уносились в изумлённую даль. Скрип, треск, панические вопли оглушительно наполнили ещё совсем недавно умиротворённую пещеру. Маленькая полянка превратилась в средних размеров поле, и лишь один её обитатель остался стоять на своём месте. И, похоже, этот был тот самый, кто уложил меня насладиться ароматом свежего трупа.

Знакомое дерево бешеным маятником раскачивало свои, ставшие вдруг невероятно длинными ветви. Раскачивало бездумно и, вряд ли, специально целясь в меня. Но неведомым своим разумом оно понимало, что в его владениях оказался враг. И теперь всеми своими древесными силами оно старалось уничтожить этого врага. Нельзя сказать, что мой удар остался совсем без внимания. Белые, никогда не видевшие света корни были выброшены на жестокую поверхность. Но их толщина подсказывала мне, что длина этих корней хорошо, если чуть меньше нескольких километров. С трудом, увернувшись от летящей мне в голову ветви, я ударил ещё раз теперь уже в конкретного оппонента. Дерево отлетело на несколько десятков шагов, оставляя за собой фату из нескончаемых корней. Растительный гигант тяжело завалился на бок, не прекращая при этом своих попыток дотянуться до потревожащего его покой противника.

Я был готов нанести третий и вероятно финальный удар, но вдруг мои ноги оказались намертво схвачены какими-то тонкими извивающимися отростками. И они не пытались меня куда-то тащить. Они просто неумолимо давили, разрывая плоть и в перспективе ломая кости. Мне же весьма хотелось избежать этой сомнительной перспективы.

К сожалению, Путь их оказался слишком далеко от их тел, оставшись для меня не увиденным и непознанным, как будто они являлись частью чего-то другого. Частью, отделённой физически, но имеющей один разум и одну волю. Частью, которой не дали Пути, словно оторвав и бросив в первый и последний для них бой.

Мечи сами рванулись в руки, перерубая стянувшие меня цепи ещё раньше, чем я почувствовал холод рукоятей в своих ладонях. Та же участь постигла и ещё десяток аналогичных посланцев моего невидимого врага. А потом я всё же нашёл время и желание ударить по никак не успокаивающемуся дереву. И вновь мне не удалось до конца оборвать его не в меру длинный Путь, однако, теперь оно, слава огню, отлетело на малоопасное для меня расстояние.

По здравым размышлениям, здесь я все свои дела уже закончил, в связи с чем настала долгожданная пора двигаться дальше. Я почти бегом устремился в выбранную мной ранее сторону. И вот, когда мне оставалось не больше минуты до уже проглядывающей впереди тропинки, которая должна была погрузить меня в безумное очарование природы, из-за ближайшего к ней невзрачного дерева вышел дьявол.

Как ни странно, но его я узнал сразу. Вернее не его самого, но его Путь. Путь, хмурый отблеск которого я видел у так недолго держащих меня отростков. Видимо, неудовлетворенный работой своих эмиссаров, местный садовник решил поприветствовать меня лично.

Мне, в общем то, было мало интересно, что он мог и мог ли мне сказать. Исходя из этих соображений, я предпочёл в тот же миг перейти к делу. Дело же, увы, сразу не заладилось. Выверенный до микронов удар, никак не затронул позиции моего оппонента. Вместо этого рядом с ним улетело вверх то самое дерево, из-за которого он так некстати для меня вышел. Я сразу же окрестил это новое для меня явление, как подмена Пути. И судя по количеству вероятных участников без сомнений незаконченных подмен, мне будет крайне не просто.

Между тем, за те малые секунды, которые являлись обязательной свитой моего первого и, как жаль, неудачного выпада, я приблизился к своему оппоненту на достаточное расстояние, для того чтобы иметь сомнительную честь лицезреть внешний облик безумного любителя природы.

Честь оказалась, действительно, довольно сомнительная. Садовник был очень похож на своих питомцев. Невысокий, но шире меня раза в два. С длинными жилистыми руками и, похоже, никогда нестриженными волосами абсолютно дикого бледно-зелёно-ржавого цвета. Из-за этих волос я даже не мог разглядеть его лица. Лишь два кроваво-сиреневых глаза без зрачков прожигали дыры и вырывались наружу дикими факелами. Его руки уже были подняты в пока ещё неясном для меня призыве. И чтобы выяснить суть этого призыва со всей ответственностью, я снова вырвал из ножен свои клинки. И, как, оказалось через секунду, не зря.

Словно проснувшиеся стражи, все деревья потянули ко мне свои алчные ветви, крики неведомых мне животных наполнили сгустившийся воздух. Из земли потянулись уже знакомые мне живые канаты, только на этот раз они были длиннее и толще, и их чешуйчатую поверхность украшали смертоносные шипы. Я ударил карающей волной. Но на этот раз триумфа уже не случилось. Воля пришедшего на битву хозяина крепко держала его слуг. Лишь малая часть деревьев отправилась в свой последний полёт, остальные же продолжили ловить моё дыхание, для того чтобы сжать его в своих грубых объятиях и уже не опускать даже за величайшие сокровища мира.

Как бы я ни ненавидел смерть, поселившуюся в моих мечах, но, увы, я всё чаще становился ей благодарен. Вряд ли я сам, несмотря на всё моё умение, смог бы отражать эти десятки одновременных ударов со всех сторон. Но с тем, что не мог я, с седым блеском справлялась скорбная сестра жизни. Ни разу ещё острый шип не оцарапал моё тело, ни разу я не упал оглушённый бешено летящей ветвью, ни разу не утратил контроль над нависшим надо мной диким ураганом безумной природы.

Но долго ли смерть будет способна спасать мою жизнь? Этот достаточно актуальный вопрос чуть выдернул часть моего разума из суетливой паутины боя. Сражаться с безмолвными слугами я могу полувечно, так что мне явно был нужен главный хранитель этого неспокойного сада.

Но найти его оказалось задачей нелёгкой. Садовник в первые же секунды скрылся в бушующем море сражения. У моих глаз не было никакого шанса увидеть его угрюмый силуэт. Надежда оставалась только на удачу в поисках его проклятого пламенем Пути. А Пути его воинов мелькали и мелькали в моём сознании. Слабые, тонкие, но всегда знающие, что им есть о кого опереться в роковой момент. И я бросал на его незримые плечи всё новую и новую тяжесть, надеясь, что в какой-то момент он просто не выдержит этого груза. И этот момент настал.

Внезапно почти все деревья, по которым я бил, поддались моим ударам. И на обнажившейся арене я увидел своего истинного врага. Он с трудом стоял, тяжело опираясь на сучковатый посох. Глаза его смотрели в землю, а руки заметно дрожали. Меня это устраивало, я ударил. На этот раз отверженный чуть покачнулся, что можно было расценивать как небольшую победу. Помимо этого последние оставшиеся между нами древесные стражи перестали мешать перекрёстку наших взглядов.

Бил я на бегу, и уже через несколько секунд мои давно пьяные от битвы мечи устремились к его плоти. Но вероятно сумасшедший любитель природы устал несколько меньше, чем могло показаться. Легко уйдя в плавном прыжке от моего выпада, он выбросил вперёд свой казавшийся таким безобидным посох. Посох резко удлинился, разветвляясь на четыре вполне самостоятельных части, каждая из которых с энтузиазмом устремилось к моему лицу и сердцу. Мечи сверкнули, и осколки резвого посоха обиженно упали на землю. Ничуть не смутившись этим прискорбным фактом, отверженный снова нацелил в меня своё несколько укоротившееся оружие. Раскрутив посох бешеной мельницей, из которой то и дело вылетали острые сучья в грешном желании моей смерти, мой безумный враг перешёл к крайне суровым боевым действиям. Я как будто вновь начал отбиваться от всех здешних деревьев. И вновь это времяпрепровождение оставило у меня крайне мало положительных эмоций.

Однако теперь у волосатого садовника оставалось гораздо меньше возможностей для того, чтобы отбиваться от моих нескончаемых атак по его Пути, чем я, как следствие, не постеснялся воспользоваться. Сражение на два фронта оказалось для моего врага довольно-таки непростым. Всё реже мне приходилось отбивать его стремительные контратаки, всё чаще лишь доля мгновения спасала его от уставшей ждать смерти. И, наконец, эта доля иссякла. Спасибо пламени, мне удалось сказочно-прицельно попасть по его уже утомившему Пути. Он грузно упал, едва не выпустив свой посох, сразу утративший свою первозданную ярость. Встать ему я уже не дал, прошив грудь отверженного, хохочущей в предвкушении победы сталью. Кроваво-сиреневые глаза его ещё секунду отчаянно боролись за жизнь, но потом закрылись и они, уходя последней дорогой.

Сразу стало очень тихо. Лишь моё тяжелое дыхание оскорбляло своей бестактностью скорбное молчание разбитого в этом очередном глупом бою сада. Не меньше часа мне пришлось пробираться через на глазах загнивающие деревья и опадающие бутоны цветов. Через увядающую траву и плачущую землю. Через сомнения и оправдания.

А потом сад ожидаемо закончился, и ещё спустя несколько минут мне удалось отыскать в стене еле заметный под сваленными стволами деревьев узкий проход, выводящий из королевства сумасшедшего садовника. Обдирая руки и мысли, я с некоторым трудом пробился через неприветливо встречающий меня камень. Когда я, наконец, вырылся из его докучающих объятий, то оказался в небольшом пустом и непривычно светлом зале, в центре которого стояла широкая спиральная лестница. По всему выходило, что после долгой дороги вниз, мне предстоят не менее долгие шаги наверх. Я подошёл к подножию лестницы и услышал аритмичные звуки странной чарующей музыки.

Темп моих шагов в эти минуты определяли не силы и желания, но безумно-прекрасная и сумасшедше-пьянящая мелодия. Казалось, если она лишь прикажет, я могу и взлететь и упасть. Я не понимал, откуда она идёт и кто её гениальный творец. Какие инструменты способны породить подобное великолепие, и почему безымянные музыканты ещё не умерли от счастья обладания ею.

Я то еле плёлся, а то бежал, повинуясь её смеющемуся жесту. Я словно отдал ей свои разум и душу. Музыка врывалась в меня, переворачивая мои чувства, мои эмоции, мои мечты. Перед глазами вставали пленительные, сюрреальные образы. Плачущие и танцующие, дикие и влюблённые, гневные и покорные. И в эти минуты они были моими лучшими друзьями, заклятыми врагами, вечными попутчиками. Я прощал и ненавидел, забывал и вспоминал заново, вспоминал то, чего никогда не знал, то, чего никогда не было.

Она ласкала и гремела со всех сторон. Я перестал понимать, где верх и низ, право и лево, перестал думать и бояться, сомневаться и тревожиться. Она становилась частью меня, а я частью её, её аккордом, нотой, паузой. Я становился счастлив, счастлив, так как никогда не был и уже не буду, счастлив искренне и безвозмездно. Ведь она ничего не требовала взамен, не требовала платы и восхваления. Она лишь дарила – дарила с детской наивностью и древней мудростью. Дарила, чтобы никогда не повториться, чтобы всегда каждый звук был толькорождённым, безвинным, радостно кричащим и уже светло-пьяным. И как я мог отказаться от этого подарка.

Я сам не заметил, как оказался на вершине лестницы. Я не поверил, когда в последнем, печальном смешке смолкла финальная нота совершенства. Я не хотел в это верить. Я побежал обратно, захлёбываясь от горя, но встретила меня лишь равнодушно оскалившаяся тишина. Я возвратился и плакал. Я лежал и рыдал от невосполнимой потери. От ощущения пустоты, которую уже не заполнить, даже если каждую секунду бросать туда горсть наслаждений.

Когда я пришёл в себя, первое испытанное чувство оказалось весьма банальным, – это была боль. Боль не физическая, но душевная, боль, которую сотрёт лишь время, а время редко торопится. Потом стало смешно. То, что не мог сотворить ни один нормальный дьявол, хохоча над нами, сотворил безумец, отверженный, изгой. И теперь его великое творение стало достойной местью за былые обиды. Теперь отверженным считал себя уже я, отверженным самым прекрасным из того, что я слышал и чувствовал в жизни. Отверженным навсегда.

Немного покачиваясь, я медленно шёл по наклонённому вниз коридору. В ушах до сих пор звенела, вряд ли хоть когда-нибудь позабытая мелодия. Но если и не забыть, то убрать её подальше было сейчас жизненно необходимо. Лишь огонь знает, куда меня приведёт новая дорога, и кто будет стоять на ней. А ведь я ещё так и не нашёл даже следов Элати. И вера в то, что найду, с каждым шагом отбегала от меня всё дальше, издевательски при этом смеясь.

Впереди показался выход, причём показался он довольно знакомым. И как выяснилось через минуту вполне обоснованно. Посередине небольшой комнаты саркастически валялся мёртвый привратник. После осознания этого зрелища, я начал горячо и несколько занудно ругаться. Так непросто давшийся путь привёл меня в свое же начало, предлагая снова выбирать себе дорогу. Впрочем, на этот раз выбор мой был невелик. Самый простой путь, как всегда оказался самым верным, и я, не давая себе и двадцати секунд передышки, устремился к центральному коридору.

Глава 5. «Мне холодно, дьявол…». Часть 4

Этот коридор с виду был гораздо более ухожен, чем предыдущие посещённые места этого замка. Даже факелов здесь оказалось почти столько, сколько надо для комфортного передвижения. Под ноги не лезли камни, и не было слышно так часто здесь встречающихся противоестественных звуков. Мне даже стало несколько жаль, что этот островок относительного спокойствия оказался таким коротким.

Не прошло и пяти минут с начала моего движения, как я вышел в очередное безумное помещение. Из предметов интерьера в нём присутствовали большой стремящийся к кубической форме камень, а также дьявол, стоящий на нём и самозабвенно жонглирующий не менее чем десятком, вне всякого сомнения, острых кинжалов. Неожиданно для себя, отверженный потерял равновесие и упал столь неудачно, что его коварные игрушки решили отправить своего хозяина играть в другое (лучшее ли) место. Так получилось.

Я осторожно подошёл к окропленному свежей кровью камню. Вся его поверхность была изрезана перекликающимися фигурами и словами. Вероятно, этим нехитрым способом отверженные пытались запечатлеть историю Ордена. Фигуры были грубы и гротескны, а слова несвязанны и малоинформативны. Видимо данная летопись предназначалась исключительно для своих (что впрочем как раз неудивительно) и постороннему (то есть нормальному) дьяволу представлялась хаотичными рисунками младенца. Правда, слова были там отнюдь не детские – смерть, месть, плач и так далее. Похоже, история Ордена Отверженных имела мало радостных страниц.

Бросив надежды повысить свой уровень знания отверженной истории, я направился к недальновидно приоткрытым и приятно недалёким дверям. Не слишком нахально подтолкнув одну из створок, я вполглаза заглянул в продолжение своих основательно доставших приключений. А приключения явно не желали подходить к долгожданному концу. За дверью стоял явно запланированный пламенем на встречу со мной дьявол. Он спокойно и чуть надменно смотрел мне под ноги, будто не удостаивая меня чести прямого взгляда. Я решил не требовать от него соблюдения формальностей, я ударил и так.

Брызги разбитого стекла были слабым утешением очередной неудаче моей профессии. Не поддавшись мимолётной тоске, я резко вошёл в комнату и увидел себя. Себя, моего врага и его Путь, Путь не явный, но отражённый. Я словно вошёл в огромное зеркало.

– Снова война, – прохладный голос отверженного отразился от сотен зеркал и зазвенел надо мной. – Ты любишь воевать, пришелец?

– Приходится, – я снова ударил, больше рассчитывая на удачу, но вновь получил лишь ещё одно разбитое зеркало.

– А если не хочу воевать я? – вопрос оказался почти своевременным.

– Тогда уйди с моей дороги, – я никак не мог найти источник этого почему-то крайне раздражавшего меня голоса.

– Разве я стою на ней, дьявол? – отверженный и, правда, казался удивлённым, – разве не ты взошёл на мою?

– Значит сейчас у нас одна дорога, – не любил я разговаривать во время боя, хотя боя у нас пока так и не получалось, и я уж не знал жалеть мне об этом или радоваться.

– Но у дороги может быть ведь только один хозяин, – отражение дьявола приняло задумчивый вид, – а остальные на ней лишь гости.

– Вот сейчас и выясним, кто здесь хозяин, а кто гость, – я ударил снова, скорее для самоуспокоения, надо ли говорить, что результат оказался предсказуем.

– Но тебе ведь не нужна моя дорога, – отверженный оказался удивительно рассудительной для безумца личностью, – тебе нужен мой ангел.

Мне очень понравилось слово – «ангел», а вот слово – «мой» привело к невеселой мысли, что просто так мне Элати не вызволить. И ещё, слова эти говорили о самом главном, о том, что леди была ещё жива, а значит, всё ещё имело смысл.

– Мне нужен ангел, – я решил попробовать действовать более дипломатично, – но, только не твой, а мой, – ну или почти дипломатично.

– Странно всё это, – разговорчивый отверженный не обратил внимания на моё уточнение, – а, впрочем, пошли, поговорим, если только ты пройдёшь моей дорогой, – и с лёгким смехом он исчез из окруживших меня зеркал.

Я скрипнул зубами. Ах, как же давно у меня не было простых, скучных дорог. Глубоко вздохнув, я, не слишком торопясь, пошёл к ближайшей отражающей моё усталое лицо стене. Не особо стесняясь, я с силой ударил по ней рукояткой меча. Зеркало послушно разлетелось на мелкие кусочки, но за ним стояла его полная аналогия. Не сдаваясь, я разбил не меньше десятка зеркал, но всё что я после этого увидел, было моей полной гнева фигурой.

Попутно с этим увлекательным занятием, я не без интереса вспоминал своего нового знакомого. В отличие от виденных мной до этого членов Ордена этот отверженный был практически лишён отличительных физических знаков безумия. Только классический внереальный взгляд украшал его лицо, но это было здесь нечто вроде пропуска. Да ещё голос, голос был слишком спокойный для нормального дьявола. В нём не было слышно дыхания хоть каких-нибудь эмоций. Разве что лёгкий интерес и ленивое удивление. В голове мелькнула мысль, что, судя по его осведомлённости, я наткнулся на кого-то из высших иерархов Ордена, возможно, даже на самого Магистра.

Но чтобы убедиться в этом, его надо было сначала повторно разыскать, а вот с этим как раз были связаны некоторые проблемы. Ни дверей, ни проход в этих зеркальных стенах я найти не мог, а их уничтожение добавляло лишь острых осколков под ногами. Я воспарял к потолку и обречённо смотрел себе под ноги в надежде найти на них, таких же зеркальных, как и стены, терзающую мечту – выход из этой блистающей клетки. Но всё было тщетно. Я остановился и несколько раз проклял все зеркала мира. Уже было ясно, что, долбясь в стены, я выхода не найду. Надо было искать абсолютно другой подход. А подход здесь мог быть только один – безумный, а значит крайне оригинальный.

Учитывая полную узурпацию этого места смеющимися надо мной зеркалами, мне показалось более-менее логично попробовать использовать их с какой-либо созидательной целью. Вполне вероятно, что одно из них и было той дверью, которую я так влюбленно искал. Свыкнувшись с этой бредовой мыслью, я вознадеенно подошёл к своему случайному отражению.

Я посмотрел на себя отраженного. На своё лицо, свои мысли и свой Путь. Я смотрел на себя, тянулся к себе, просил о помощи и поддержке. Я закрыл глаза и соединил наши Пути, соединил в один, у которого было два начала и не было конца. Я сливался со своим верным визави. Сливался тяжело и болезненно. Жестокому стеклу было наплевать на мои переживания, оно радостно резало моё лицо, руки и душу. И мне не оставалось ничего, кроме как терпеть эту равнодушную, карающую боль. Терпеть и идти всё дальше и дальше, с яростью сдерживая рвущийся из изрезанной груди крик.

Я всё-таки закричал, закричал уже, когда вывалился с другой стороны. Закричал перед лицом своего врага, который всё также спокойно сидел на простом стуле, глядя в сторону от меня. Рядом с ним стояло большое занавешенное зеркало и стойка, на которой лежало изящное копьё с узким конусообразным лезвием.

– Ты долго шёл, – он перевёл взгляд в другую сторону, – а впрочем, я привык ждать. Сначала я ждал, когда меня поймут, потом, когда оставят в покое, когда я смогу не оборачиваться, боясь получить сталь в спину. Потом ждал, когда искал место, где меня никто не оскорбит и не тронет. А когда нашел, стал ждать, когда кто-либо нарушит мой покой, и когда я смогу говорить с любым, как с равным. Но, вот ты пришёл, и теперь я жду, когда же ты покинешь земли отверженных, ибо я вижу в твоих глазах то, что ждёт каждый из нас – смерть. Но ведь ты, как и я, не собираешься её дожидаться. Но соберёмся ли?

– Где ангел? – я не хотел разговаривать с этим дьяволом. Он слишком хорошо владел своим безумным разумом, а это могло уже слишком плохо закончиться.

– Ангел? – он криво улыбнулся, – так он недалеко. Смотри.

С этими словами отверженный подошёл к зеркалу и сдёрнул покрывавшую его ткань. На секунду мой взор оказался полностью парализован открывшейся мне картиной. Сперва я, наконец, понял, почему этот дьявол стал братом Ордена. За спиной у этого отверженного были крылья. Маленькие, кривые, изрезанные шрамами и покрытые серой кожей они вызывающе глядели на меня из прорезей в его одежде. Дьявол словно специально шевельнул ими в жалком взмахе, показывая, что это именно крылья, а не непонятные наросты на спине.

Но после того как он сдёрнул покрывало, мне стало уже не до жестоких шуток Великого Огня. В гладкой поверхности зеркала лежала Элати. Веки её дрожали, не в силах приоткрыть замутнённые глаза. На скуле расплывался безжалостный кровоподтек, а её восхваленные небом крылья из белоснежных превратились в алые от неумолимо залившей их крови, крупными каплями устремляющейся на грязный пол.

– Ведь кто-то ошибся, верно, пришелец, – крылатый дьявол резко развернулся ко мне. – Ведь кто-то оказался неправ, – он снова сел на стул. – Может быть я, но я ли? Может быть ты, но разве ты расскажешь? А может быть она, но разве ей кто-то даст сказать? А, может быть, мы все ошиблись, и прав кто-то другой, но разве он удостоит нас ответа. Ведь зачем искать правду, когда можно найти ложь, и всё остальное сразу же станет если и не истиной, то вполне возможным допущением. И все те, кто не успел сказать, будут кричать, что они были правы, а тот, кто ошибся, должен будет уйти. Ведь у нас никогда его не было – права на ошибку? Права попробовать жить не так, как кричат те, кто не успел или не хотел сказать. Права быть другим. Ведь так?

– Так, – я тоже присел за неимением второго стула на корточки, – но я не высший арбитр, чтобы добиваться для всех и каждого ещё одного нужного ли права. В конце концов, прав никогда не будет слишком много. И никто из нас не займёт это место под сенью мудрого пламени. Никто и никогда. К сожалению, у нас слишком много обязанностей для того, чтобы было время искать такие желанные права. Слишком много и слишком часто. А конкретно у меня их ещё больше, и одна из них сейчас у тебя. Отдай ангела.

Мы долго молчали. Дьявол неподвижно сидел, глядя куда-то мимо меня, а я изо всех сил пытался ему подражать, но, увы, минут через десять у меня окончательно затекли ноги, в связи с чем пришлось встать и по случаю нарушить нашу благословенную тишину.

– Мне нужен ангел, – я пошёл прямо на красноречивого и обиженного жизнью отверженного, – отдай её и я уйду.

Он легко поднялся мне навстречу, копьё как влитое вошло в его руку, взгляд наполнился печалью, а фигура напряжением. Мои мечи вылетели из ножен, расплёскивая тяжёлый воздух, его Путь был уже под моим рвущимся в схватку прицелом, хотя полной уверенности в этом аспекте битвы у меня, как ни жаль, не было. Мы замерли в нескольких шагах друг от друга, готовые сорваться в стремительном выпаде, но ожидая последнее и опять последнее мгновение.

– Не хочу, – внезапно уже почти сорвавшийся в бой отверженный резко бросил копьё на стойку и повернулся ко мне своей крылатой спиной. Издевательски не торопясь, он вновь сел на свой невыразительный стул. – Надоело любой выход искать через смерть, надоело убивать и быть вечным врагом, надоело, – он устало уронил голову в ладони.

– Тогда отдай ангела! – мне уже бесконечно надоела философская нерешительность моего собеседника.

– Жалко, – он как-то смущённо пожал плечами, – за эти часы мне стала слишком дорога её кровь.

– Какого огня, дьявол!? – длинное мгновение всё больше становилось последним.

– Дьявол!? – отверженный снова вскочил, но рука его при этом не дёрнулась к копью. – Дьявол!? – он как-то слишком эмоционально для созданного образа взмахнул руками. – Разве у дьяволов растут крылья!? Разве у ангелов растут рога?! Разве я найду когда-нибудь свой дом, где меня назовут братом не по убеждениям, но по крови!?

– Не найдёшь! – не хватало мне только душещипательных бесед, – никогда не найдёшь! Но если ты ещё не окончательно прогнил в своём проклятом пламенем изгнании, то дай найти этот дом другим, тем которые идут к нему через тьму, боль и слёзы. И пусть их краткое счастье россыпью отразиться в твоих огнём забытых зеркалах!

Отверженный обречённо зарычал, на секунду закрыв свои страдающие глаза. Копьё снова оказалось в его крепкой руке. Слава огню, я не успел ударить. Копьё врезалось в зазвеневшую поверхность зеркала, войдя в него наполовину, и ринулось обратно. Бесчувственным мешком из зеркала вылетела Элати. Я бросился к ней, поднял окровавленную голову и легко ударил по щеке. Глаза ангела немного приоткрылись.

– Мастер… – скупые слёзы благодарности заблестели у неё на лице.

Я же вновь перевёл взгляд на нашего безумного доброжелателя. В этот момент он повторно вонзал своё копьё в многострадальное зеркало. На этот раз копьё уверенно устремилось вглубь зеркального мира. Дьявол, послушным попутчиком, бросился следом за ним. Через секунду он уже быстрой, нервозной походкой удалялся в неизвестном мне направлении. Я уже хотел отвести взгляд, но тут он повернулся и посмотрел на наш трагический дуэт. В его взоре метались и сожаление, и оправдание этого сожаления, и благодарность за свою новую ошибку. А потом он резко отвернулся и навсегда пропал из этой жизни.

– Вставай, крылатая, – я как можно более заботливо встряхнул ангела, – нам пора, ты устала.

Путь назад был нелёгок, но предрешён. Элати еле плелась, не отпуская моё спасительное для неё плечо. И вновь меня резали зеркала и пытались испугать тени. Но теперь было уже всё равно. Никто более не преградил нашего пути в сторону от дорог безумия. И как не тяжело сейчас было леди идти по этой немилосердной земле, она не остановилась и не позволила остановиться мне, пока Орден Отверженных не остался лишь в глубокой памяти. Остался грязным, нестираемым пятном.