Текст книги "Отважная новая любовь. Сборник (ЛП)"

Автор книги: Кира Касс

Соавторы: авторов Коллектив,Кэрри Вон,Керри Райан,Элизабет Бир,Джон Ширли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Все хорошо? – спросил он.

Я пожала плечами:

– Ты сделал нужник или что-то вроде того?

Он жестом указал на юг:

– Вон там. Увидишь красный флажок – точно не пропустишь.

Я схватила фонарик и отправилась в лес, при этом прошла мимо нужника. Тридцать шагов, пятьдесят, семьдесят пять... Уже достаточно далеко. Я впилась зубами в кулак и закричала. Пнула сухую листву. Схватила упавшую ветку и стала колотить по стволу дерева.

Мы были так близко к цели. Совсем-совсем близко. А теперь все разрушено. Месяцы жизни, вся эта ложь коту под хвост. Отвратительная вонь банок из-под арахисового масла, одежда, которая больше мне не подходила, контрольные, которые Эмили завалила от моего имени, бессонные ночи, постоянный стресс. Рыдания Эмили в темноте, когда она лежала на своей половине кровати. Я сделала все, что могла, чтобы спасти ее, но этого оказалось недостаточно.

Ветка переломилась, поэтому я бросила ее на землю и стала дубасить по дереву руками. Кора оцарапала костяшки пальцев, на запястьях остались синяки, но мне было все равно. Больше ничего не имело значения. Ничего.

Пара рук, возникшая позади, сгребла меня в охапку, прижав мои руки к телу. Я снова закричала, но в этот раз от ужаса.

– Тише, – прошептал мне на ухо Скотт.

Я вывернулась из его хватки, по инерции упала на кучу листьев и завыла.

– Какой смысл? – плакала я. – В чём был смысл всего этого?

Его голос оставался раздражающе спокойным:

– Я думал, чтобы держать твою сестру подальше от «Колыбели».

И все равно облажаться.

– Может, они правы. Может, там ей и место. Мы бы не замерзали сейчас в палатке в лесу, если бы просто следовали правилам.

– Они хотели бы, чтобы вы думали именно так, – сказал он. – Именно из-за них мы вмешались в это. Они лишили вас других вариантов. «Колыбель» говорит, что Эмили не может сама о себе позаботиться, – но они даже не дают ей шанса. Если бы Эмили могла, она бы получала медицинскую помощь. Она бы не пряталась по углам.

– Почему же? Эмили и до беременности часто пряталась по углам.

Я запихнула руки в карманы, чтобы не врезать по чему-нибудь еще. Так я избегу соблазна побить его.

– Я отказалась от всего. От своих оценок, от тела, даже от чертовой мочи. Я ничего плохого не сделала, но теперь я в бегах! Все потому, что она не смогла держать свои ноги вместе, а не раздвигать их.

Я услышала, как он шуршит листвой, подходя ко мне.

– Я знаю. Ты пошла на огромные жертвы...

– А знаешь ли ты, что Эмили почти не разговаривала со мной те четыре месяца, когда бегала на свидания к Робби? – сказала я, словно Скотту было до этого дело. – Будто я для нее больше не существовала.

Слезы текли по щекам, но даже это не остановило мой словесный поток:

– Я для нее ничего не значила. Но вдруг, в ту секунду, как он исчез, она внезапно снова меня полюбила. Потому что я была единственной, кто мог помочь ей. Такая самовлюбленная. Жуткая эгоистка.

И это было совсем не похоже на мою сестру, поэтому ранило так сильно.

– Я ненавижу ее, – прошипела я. – Ее место в «Колыбели».

В ту секунду, когда слова сорвались с моих губ, мне захотелось забрать их обратно.

– Нет, – твердо сказал Скотт. – Ты так не думаешь. Ты любишь ее. Любишь настолько сильно, что… – он надолго замолчал. – Моя сестра ушла в «Колыбель», – он снова замолчал, как будто сейчас не был уверен, что хотел мне рассказать. – Восемь лет назад. Гвен было пятнадцать, мне десять. Мои родственники думали, что поступают правильно, как и говорится в объявлениях. Как гласит закон. Она была на третьем месяце, когда ее поймали. Но она так и не вернулась.

Этого я и боялась. Слухи о девочках в «Колыбели». Я никогда никого не знала, кто побывал в «Колыбели». Никого. Куда они ушли после рождения ребенка? Почему не вернулись домой?

Я потянулась к нему, но не смогла найти в темноте. Тут не было светового загрязнения, подсветки от витрин магазинов, не было жужжания вышек. Ничего, кроме ветра, наших голосов, ужасных слов, которые мы смогли в итоге произнести.

– Мои родители целую вечность пытались выяснить, что с ней случилось, и у них теперь много разных историй. Что ее перевели в клинику на другом конце страны. Что она решила стать агентом «Колыбели» и что сменила имя, пытаясь скрыть свой позор. А еще она якобы просила и получила свободу, и теперь не хочет иметь ничего общего с родителями, которые не смогли воспитать ее достаточно хорошо, научить важности воздержания. Что она сбежала из учреждения и теперь в бегах. Что она... умерла при родах. Родители наняли детективов, наняли адвокатов, но не смогли получить четкого ответа. Разумеется, и о судьбе ребенка им ничего не сказали.

Вот почему я не могла позволить Эмили уйти в «Колыбель». Я не могла рисковать тем, что потеряю ее. Только не снова.

– Вот так они задолжали Найденышам. С тех пор мы обманываем их.

Теперь Скотт подошел близко. Так близко, что я слышала его дыхание, чувствовала его тепло.

– Мы не знаем, что случилось с Гвен. Но мы можем попытаться, чтобы этого не случилось с Эмили.

– Да, но что нам делать сейчас? – прошептала я.

Я повернулась туда, где в этой темноте предположительно было его лицо.

– Ты точно с ума сошел, раз помогаешь нам. Ты же знал заранее об опасности. Ты мог бы сбежать.

– Нет, я не мог.

– Нет, мог, – настаивала я. – Я даже фамилии твоей не знаю. Если бы «Колыбель» поймала нас или даже если бы мы сдались, тебя бы они никогда не нашли.

– Нет, – повторил он. – Я не мог.

На какое-то мгновение умолк даже сам лес, слова Скотта заглушили всё: ветер, шуршание листьев, звук нашего дыхания и бег крови в моих венах. Я нащупала его руки в темноте, но было совсем не важно, что никто из нас ничего не видел, потому что я знала, что Скотту никогда не нужны были глаза, чтобы в любой момент разглядеть меня. Я могла прибавить хоть двадцать килограммов, быть одетой в точности как моя сестра – даже наша мама иногда нас путала, – но Скотт всегда знал, кто есть кто.

– Сегодня я приехал не из-за Эмили, – сказал он, склонив голову ко мне. – Я приехал за тобой.

* * *

Даже если вы скрупулезно выполняете все пункты плана, вы можете быть удивлены, куда в конечном итоге они вас приведут. Я могла бы вам рассказать о каждом шаге следующего месяца. Могла бы рассказать об этой первой ночи, когда сидела у огня, а Скотт держал мои руки в своих, таких теплых и ободряющих. Я могла бы рассказать, как не спала той ночью, – не от волнения, найдет нас полиция или нет (а стоило бы бояться), а потому, что мое сердце билось так сильно в груди, что я не могла расслабиться. Могла бы рассказать о днях, проведенных в попытках найти безопасное место для Эмили, или в заботе о ее здоровье, или как оставаться на шаг впереди от полиции. Я могла бы рассказать, насколько тщательно я сосредотачивалась на первостепенных задачах, как я никогда не теряла головы, как Скотт успокаивал Эмили, как заставлял нас двигаться вперед, как мы обе говорили, что помогаем друг другу выдержать всё это.

Вместо этого я расскажу, как мы обе ошибались.

Скотт все ещё не вернулся с разведки. Мы уже неделю жили в летнем домике на берегу озера. Была зима, и семья, которой принадлежал дом, вряд ли приедет сюда, чтобы месить грязь или блуждать в тумане. Я подумала, что Эмили задремала, и присела у окна, выходящего на подъездную дорогу к нашему убежищу. Кружка с чаем остывала в руках, пока я ждала возвращения Скотта.

Но тут я увидела Эмили, которая с трудом тащилась вверх по дороге, ее походка вперевалку, характерная для беременных, безошибочно угадывалась даже с такого расстояния. Казалось, что пальто, слишком маленькое для нее, сейчас треснет. Мы уже никак не смогли бы скрыть ее живот. Даже если бы я поправилась еще сильнее, все равно не смогла бы походить на неё.

Я встретила ее в дверях, закипая от злости.

– Что ты там делаешь? – закричала я. – Ты была внизу на главной дороге? Что, если кто-то увидел тебя?

– Успокойся, сестренка.

Эмили слегка запыхалась. У нее все эти дни была одышка.

– Мы можем снова поменяться. Я спрячусь, если кто-нибудь явится в дом. Одну толстушку не отличишь от другой в такую погоду.

– Наши лица в каждом выпуске новостей – сказала я, – нам слишком опасно выходить наружу.

– Вот именно. – Она протиснулась мимо меня и зашла внутрь, где начала развязывать шарф и расстегивать пальто. – Мы все это затеяли не для того, чтобы прятаться, и больше не можем бежать.

– Это кто так говорит? – ответила я.

– Ребенок. – Эмили повернулась ко мне. – Я не буду вечно беременной.

– Мы разберемся с этим.

– Я уже разобралась, – сказала она. – Я связалась с Брукнерами. Они все еще хотят ребенка.

– Ты... что? – Я захлопнула дверь, словно это могло каким-то образом обезопасить нас. – Ты связалась с ними? А вдруг они заодно с «Колыбелью»? Ты нас всех подвергаешь опасности!

– Мы уже в опасности, – парировала она. Голос её звучал так спокойно. – Все мы, и что важно, ребенок тоже. – Она снова погладила свой живот. – Я думала об этом. Мы в бегах уже несколько недель. И если меня все равно поймают, мне не хотелось бы отдавать своего ребенка «Колыбели», а если я так и буду вечно в бегах, то мне не хотелось бы, чтобы он рос вот так. Попытать удачи с Брукнерами – наш единственный шанс.

Я открыла рот, чтобы возразить, наорать, не согласиться, но я не могла сказать ни слова. Эмили была права. Пока мы со Скоттом пытались решить, как нам прикрыть свои задницы, она думала о том члене нашей компании, который пока не мог говорить сам за себя.

– Откуда ты знаешь, что можешь доверять им? – спросила я вместо этого.

– Я и не знаю, – она посмотрела в окно и на какое-то время замолчала, прежде чем продолжить: – Я имею в виду, что не уверена по поводу «Колыбели» и насчёт нас. Но знаю, что могу доверить им ребенка. Они хотят этого малыша. Хотят для себя. – Она повернулась ко мне. – И я тоже хочу, чтобы он был у них.

Я посмотрела на нее, в лицо, которое знала лучше всех в этом мире. На человека, которого я с момента моего рождения любила сильнее всех. Всё, чему меня научили верить, – это то, что Эмили не могла позаботиться о себе; что она не знала, что было правильным, а что нет; что ей нельзя было доверять, так как она оплошала в первостепенном для девушки деле – блюсти свое тело.

Но что, если все это было неправдой? Я всегда думала, что поступаю правильно, но я раньше никогда не чувствовала себя так хорошо, с тех пор как начала нарушать правила ради безопасности Эмили. И даже сейчас, когда мой разумный, практичный инстинкт, которым я всегда гордилась, твердил мне, что план Эмили опасен, существовало нечто большее, сильное, говорящее, что план Эмили был хорош.

Я услышала скрип щебёнки снаружи. Скотт возвращался. Эмили все еще смотрела на меня, ожидая вердикта. Как будто он был ей нужен. В конце-концов, разве ей не было позволено делать со своим телом и ребенком то, что она хотела?

Я открыла рот, чтобы поддержать ее, но Скотт появился в дверях.

– Новый выпуск новостей, – сказал он без предисловий, – Вы не поверите.

* * *

Надзирательница Стриктер стала почти неузнаваемой. Ее волосы были распущены и каскадом волн лежали на плечах. Яркая красная помада покрывала морщинистую складку рта. Она выглядела на десять лет моложе. И она плакала.

– Я должна была понять, что что-то было не так, – сказала она, вытирая глаза носовым платком. – Обычно она не такая.

Репортерша выразила обеспокоенность на лице и покачала головой в знак сочувствия:

– Что вы имеете в виду?

– Ну… – сказала Стриктер. – Мне неприятно это говорить, но Эмили всегда была такой... очаровательной. Действительно обаятельной. Она могла любого заставить поверить ей. Она одна из наиболее популярных девочек в классе. А ее сестра... нет. Естественно, Эмили было просто манипулировать своей сестрой-близнецом. Бедная девочка.

Мы втроем уставились на экран с откровенным недоумением. В какой-то момент мне даже показалось, что с планшетом Скотта что-то было не так. Как и его «Приус», возраст планшета исчислялся несколькими поколениями.

– Кто знает, как долго они принуждали ее помогать им?

– Принуждали? – запнулась я. – Принуждали меня?

Изображение на экране сменилось на интервью с моей мамой, записанное ранее:

– Она всегда была такой хорошей девочкой. Всегда следовала правилам.

В сюжете продолжили показывать доказательство, чтобы подкрепить это утверждение: сравнивались списки, сколько раз оставляли меня и мою сестру после уроков. По иронии судьбы, единственное задержание на моем счету произошло по вине Эмили.

– Хотелось бы мне, чтобы она не боялась тогда поговорить со мной, – заговорила Стриктер, ее глаза все еще были наполнены крокодильими слезами. – В последний раз, когда я ее видела, она намекала мне, говорила о сестре – но на самом деле о самой себе, как я теперь понимаю. Если бы я только обратила на это внимание.

– Они же не серьезно? – спросила я.

Скотт фыркнул.

– Нет, это все специально. Подожди...

– Моя бедная девочка, – они показали мою мать. – Ее втянули в это. Если бы только она могла позвонить мне. Еще не поздно спасти всех троих.

– Они говорят не обо мне, да? – спросил Скотт.

– Да, – ответила Эмили. – Они говорят о ребенке.

Я посмотрела еще несколько минут, как ведущие программы изложили свою версию событий. Как будто это был настолько продуманный заговор, что я вряд могла бы разработать его... вот только они не подумали, что всё это действительно придумала я. Так нет, они верили, что это моя харизматичная, способная на манипуляции сестра убедила или вынудила меня – смиренную, законопослушную – сделать всю грязную работу за нее. Скотт же коварный соблазнитель, парень Эмили, отец ребенка.

Эмили громко рассмеялась над этой частью, но я уже кипела.

– Ой, не могу, – сказала она, – ты же видишь, это они так шутят! – Она закатила глаза. – Я имею в виду... Скотт?

– Эй! – решил защититься Скотт. – Вообще-то я рядом с вами тут стою.

Он вел себя, как будто шутил, но его уши слегка покраснели, и он старался не встречаться со мной взглядом.

А мне было не до смеха.

Эмили посерьёзнела и огорошила меня:

– Слушай, сестренка, а что тебя так рассердило? Что они не отдали тебе должное за твой подлый план или то, что они думают о тебе как о слабом звене, которое вероятнее всего пойдет стучать?

– И то, и другое, – проворчала я.

Была ли права «Колыбель»? Я помогала сестре из благих побуждений или только потому, что она втянула меня в это?

– И то, и другое враньё. – Скотт неловко похлопал меня по плечу, затем убрал руку.

Я чуть было не прикоснулась к нему, почти поймала его руку, чтобы вернуть обратно… Я не была такой, как Эмили. Идея быть вместе с ним мне не казалась смешной. Конечно, я играла в равнодушие последнюю неделю, но это была необходимость. У меня не было времени на романы ни в старшей школе, ни, естественно, находясь в бегах от «Колыбели».

– Они так делают в расчёте на ответную реакцию.

– Значит, они считают меня кроткой маленькой овечкой? – отрезала я.

– Или надеются, что ты разозлишься, что тебя так называли, и совершишь ошибку, – пожал плечами Скотт. – А если это не сработает, на следующей неделе они придумают новую историю.

– Интересно, держат ли они свое слово? – Эмили склонила голову набок, изучая планшет. – Интересно, можно ли использовать этот репортаж и заставить их сдержать слово?

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Ну, – сказала она, – по существу, они говорят, что у тебя проблем нет, так? Если их официальная история гласит, что мы со Скоттом тебя похитили – что тебя заставили сделать все эти вещи, чтобы помочь нам, – что ж, если ты вернешься назад, тебя не накажут.

– Назад я не вернусь!

– Если бы ты вернулась, – размышляла она. – Ты могла бы.

Я перевела взгляд с нее на планшет, а потом обратно… Посмотрела на Скотта, который вел себя так, словно его вовсе не было в этой комнате.

Да, полагаю, я могла бы. Но теперь, узнав столько всего, я не могла представить, что мне захочется.

* * *

Оглядываясь назад, мне кажется, я могла увидеть каждый шаг на пути. Ночью я начала анализировать увиденные ранее репортажи «Колыбели». Теперь, когда я знала, как они исковеркали нашу историю, было легко увидеть нестыковки во всех остальных историях. Все эти улыбающиеся девушки из «Колыбели» не были её служащими, они были актрисами. Я узнала одну из них по рекламе зубной пасты, другую на рекламном экране в торговом центре. Я также начала замечать испуганные лица беременных женщин на улице, если неподалеку проходила представительница «Колыбели». Видела, что они носили большие значки Партии, сверкали обручальными кольцами, нервно улыбались каждому, словно крича: «Я безобидна. Пожалуйста, не забирайте моего ребенка».

Не могла поверить, что не замечала этого раньше. Скотт сорвал пелену с моих глаз. Так что, хотя весь мой полноценный, идеальный, продуманный план лежал в руинах... я была в порядке. Мой план был разработан, чтобы тайком проскользнуть внутрь системы. Системы, которая убеждала меня ненавидеть свою сестру за совершенную ошибку. Системы, которая говорила, что у «Колыбели» есть право на наши тела и на судьбы наших детей. Системы, которая твердила, что мы сами не в состоянии позаботиться о себе, принять нелегкое решение или пойти на жертву ради тех, кого любишь.

Все это было неправильным.

Конечно, не во всех случаях я была готова помочь Эмили. Например, рожать. Я могла сжимать ее руку, конечно же, или шептать на ухо ободряющие слова. Даже смогла перерезать пуповину, соединяющую ее с новорожденным мальчиком, который появился на свет после, как нам показалось, нескончаемых мук.

(Да, это был мальчик. Эмили вновь оказалась права).

Но всё, что я действительно смогла сделать, – это довериться людям, которые могли нам помочь. Скотту, который нашел нам сочувствующую Найдёнышам акушерку. Брукнерам, которые и вправду ничего не хотели сильнее, чем этого ребенка. Они могли бы нехило разбогатеть и получить похвалу от Партии, если бы сдали нас, но тогда бы они не получили в награду своего ребенка. Они выбрали его.

Вот так, в холодную и слякотную субботу, через восемь месяцев, как Эмили сообщила мне о своей беременности, моя сестра-близняшка родила ребенка. Когда все закончилось, я сидела в комнате рядом с Эмили, пока она в первый и последний раз баюкала своего сына. Я удивилась, насколько он был крошечным, – такой кроха и такой одинокий. Мы с Эмили родились и тут же оказались в объятиях друг друга. Мама рассказывала, что мы частенько сосали друг у друга большие пальцы в нашей кроватке. Но этот маленький мальчишка был сам по себе. Он никогда не узнает, каково это – быть нами. Глаза наполнились слезами, и я отвернулась в смятении.

Эмили не плакала. Она была совершенно спокойной, даже блаженной, как на одной из старых картин с религиозным сюжетом о матери и ребенке. Она прижимала и целовала его, всматривалась в его темно-голубые, чужие глаза.

– Sakasaka, малыш, – сказала она, и я даже не возразила. Казалось правильным, что она заговорила с ним на нашем языке. – Прощай.

В какой-то момент веки малыша дрогнули, и он приподнял крошечную ручку, согнул указательный палец около виска. Я удивленно ахнула.

Когда пришло время отдавать малыша его родителям, Эмили так сильно сжимала мои руки, что оставила повсюду кровоподтеки в форме полумесяцев. Она держала меня крепче, чем тогда, когда тужилась и рожала. В этот раз она по-настоящему расставалась с ним.

– Как вы хотите назвать его? – спросила она миссис Брукнер срывающимся голосом.

Женщина залилась румянцем. Она была симпатичной, белокурой и высокой. Ее муж был таким же. Они совсем не были похожи на нас. Я представила, как она будет на какой-нибудь детской площадке оправдываться, почему у него такие темные волосы и крупная конституция: «Разве генетика не забавная штука? Ох, он совсем как мой дедушка по маминой линии...»

– Мы думали назвать его Эмметт, в честь вас, – сказала она. – Не возражаете?

Эмили выдавила улыбку. Вероятно, никто, кроме меня, не знал, как тяжело ей это далось в тот момент.

– Прекрасно, – сказала она. – Спасибо вам.

И его унесли. Всего минуту назад он был тут, этот маленький сморщенный красный комочек с невозможно крошечными пальчиками, которыми он инстинктивно хватался за твои, и вот уже в следующую минуту он исчез навсегда, а мы снова остались вдвоем. Даже Скотт оставил нас наедине. Мы лежали на кровати, обняв друг друга. В течение трёх дней мы оставались там. Эмили принимала лекарства, которые ей давали, чтобы скрыть послеродовые симптомы, а Скотт приходил каждые несколько часов с едой. Мы смотрели старые фильмы, много спали и мало разговаривали.

А на четвертый день Эмили проснулась, повернулась ко мне и сказала:

– Что теперь?

Я была девочкой, у которой был план. Но теперь, когда мы достигли цели, идей у меня не было.

* * *

Иногда планы – это результаты длительных периодов изучения и построения стратегии, а иногда – это работа одного мгновения. Мы были неосторожны? У нас был невероятно наблюдательный сосед? Кто-то заметил, что две девушки – не одна – снимали комнату в мотеле? Близнецы привлекают внимание в любом случае. Мы выделялись как герои репортажей «Колыбели», которые они продолжали повторять, и мы выделялись везде, куда ходили вместе. Люди были не способны нас различить, но когда вы видите двух одинаковых людей, вы запоминаете такие вещи.

Тем не менее это случилось, причём внезапно. Как обычно, я стояла у окна, ожидая, когда Скотт вернется из магазина. Эмили смотрела местные новости, которые она предпочитала больше, чем мои громкие сцены негодования по поводу лжи в последних выпусках «Колыбели». Я слышала, как она резко вдохнула, как раз когда «Приус» Скотта шумно подкатил к дому в облаке пыли, разбрасывая гравий.

– Они едут, – закричал он, как только вошел. – Нужно уходить, сейчас же!

– Хватай пальто, – закричала я Эмили, впихивая ноги в ботинки.

– Что они могут теперь сделать? – спросила я Скотта. – Эмили больше не беременна. Они не могут заставить нас идти в «Колыбель».

– Они могут задержать нас для допроса, – тревожился он, схватив сумку и запихивая туда наши вещи. – Могут попытаться выследить ребенка. Они могут использовать меня, чтобы заставить родителей сдаться.

Эмили не шелохнулась. Ее взгляд был по-прежнему сфокусирован на экране.

– Местные новости транслируют это, – прошептала она. – Смотрите, они собираются арестовать нас в прямом эфире.

Она повернула ко мне экран, и я заметила чиновников из «Колыбели» в серебристых фургонах, едущих по знакомым дорогам. Они направлялись прямиком к нам. Были, скорее всего, в десяти минутах от нас.

– Эм, давай! – я потянула ее за руку. – Нам нужно уходить сейчас же.

Она покачала головой и выдернула руку:

– Нет. Они найдут нас.

Скотт застегнул спортивную куртку.

– Конечно, найдут, если мы останемся! Подумай об Эмметте!

– Я думаю, – сказала Эмили.

Она посмотрела на меня.

– Они ведут прямой эфир. Никто не знает, на каком месяце беременности я была, когда сбежала. Никто не знает, что Эмметт уже родился.

– И что? – спросила я.

– Вот что, – сказала Эмили. – Помните выпуск «Колыбели»? Помните, как они говорили, что просто хотят, чтобы ты вернулась домой? А если так и сделать? Что будет, если ты сдашься в прямом эфире? Им придется сдержать свое слово. Они не могут наказать тебя.

– С чего бы мне это делать? – сказала я. – Я не хочу обратно.

– Ты не вернешься обратно, – сказала Эмили. – Вернусь я.

Мы со Скоттом в шоке уставились на нее. Скотт первым подал голос.

– Это глупо, – сказал он. – Надо бежать.

– И вам понадобится кто-то, кто собьет их с вашего следа, – приводила аргументы Эмили. – Я скажу им, что Эмили и Скотт убежали, оставив меня. Скажу, что Эмили все еще беременна. А затем укажу ложные места для поиска.

– Ты станешь мной? – спросила я в отупении. – Навсегда?

– Это не сработает, – в ярости произнёс Скотт. – Они ни за что не поверят сказанному. Тебя посадят в тюрьму. Тебя допросят – особенно если будут уверены, что все еще могут прибрать к своим рукам ребенка.

– Впрочем, она будет в прямом эфире на местном телевидении, – сказала я. – «Колыбель» совершила ошибку – слишком много шума подняли вокруг моей амнистии. Им придется отвечать за свои слова или рисковать тем, что они могут потерять добровольных помощников. – Я повернулась к ней. – Но почему ты, Эмили? Я тоже могу остаться.

Она посмотрела на меня:

– Нет, не можешь. Ты уже слишком многим пожертвовала ради меня. Я не хочу, чтобы ты жертвовала им тоже.

Скотт закашлялся и отвернулся. Я поперхнулась.

– Ну же, – сказала она. – Я, быть может, не такая умная, как ты, но и не идиотка. Ты любишь его, а он любит тебя.

– Эмили...

– У нас, на самом деле, совсем нет времени на все это прямо сейчас, – сказал Скотт, подпрыгивая на месте.

Эмили схватила меня за руки:

– Я знаю, ты думаешь, что будешь осторожна, что если никогда не позволишь себе влюбиться, то никогда не будешь страдать. Но Скотт не Робби. Он хороший. Он подходит тебе.

И тут до меня дошло. Она неделями смеялась над историей «Колыбели», что она якобы забеременела от Скотта, не потому, что сама идея встречаться с ним казалась ей смешной. А потому, что мысль о том, что он мог быть безответственным, – какими проявили себя она и Робби – была невозможной.

– Доверься своей сестре, – сказала Эмили. – Доверься мне так, как я доверилась тебе.

Я посмотрела на нее, на мою зеркальную копию даже после всего, что произошло, и кивнула:

– Sakasaka.

* * *

Иногда – особенно когда проходит несколько месяцев и ни одна девушка не появляется с сообщениями от Эмили, закодированными на нашем языке, – Скотт беспокоится, что «Колыбель» раскусила ее и она нас сдала. Но я знаю, что Эмили сильнее этого. Так странно видеть ее теперь в новостях, в этой красно-серой униформе, с собранными в пучок волосами. Она действительно похожа на меня. Я всегда говорила, что одной прически недостаточно, чтобы одурачить людей. Забавно: ей пришлось стать мной, а мне превратиться в Эмили, чтобы каждая из нас стала сама собой.

Эмили достаточно неплохо разглагольствует о линии Партии в новостях. В эти дни она пример для подражания, обаятельная, как всегда. Но мы двое знаем правду: она ясна как белый день. Каждый раз, в самом конце, она смотрит в камеру и прижимает к виску согнутый указательный палец.

Всё sakasaka. Просто нужно быть терпеливыми и следовать инструкциям.