Текст книги "Отважная новая любовь. Сборник (ЛП)"
Автор книги: Кира Касс
Соавторы: авторов Коллектив,Кэрри Вон,Керри Райан,Элизабет Бир,Джон Ширли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Стив Берман
§ 8. “ Красный ”
Мне снится, что я в саду. Во сне я не одна. Рядом со мной стоит девушка со злобными, словно налитыми кровью, глазами. Она берет меня за руку холодными пальцами.
– Мы должны идти на север.
Я просыпаюсь с неприятным ощущением, в сильном смятении от воплей, раздающихся эхом в коридоре. Заторможенная и сонная, не до конца понимаю, где нахожусь, но вскакиваю на ноги с пистолетом в руке, прежде чем окончательно продираю глаза.
Через секунду вздыхаю, левой рукой потирая слипшиеся ресницы: это всего лишь Эмбер с её кошмарами. Мне тоже снился сон, но теперь он разрушен, как замки из песка. Как раз привычные крики и не стоит игнорировать, поэтому я осторожно приоткрываю дверь и осматриваюсь по сторонам, прежде чем выскользнуть в коридор.
Когда я добираюсь, Эмбер уже не спит, всхлипывая и судорожно вздыхая, в то время как Кайла поглаживает её по спине и приглушенно бормочет утешительные глупости. Кай кивает мне, и я опускаю пистолет. Тяжелый холодный металл касается бедра.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, всё еще сонная.
Эмбер кивает, утирая слезы. Ее волосы торчат во все стороны, как у взъерошенного попугая. Их цвет, выкрашенный в ярко-красный с использованием «Кул-Эйда10», теперь поблёк до грязно-розового.
– Да, прости. Просто...
Она машет рукой в сторону окна с решетками и ставнями, на шумящий снаружи дождь.
– Да.
– Все в порядке? – кричит Дейв из коридора. Он очень застенчив, особенно когда дело касается комнаты девушек.
– Всё чисто, – выкрикиваю я в ответ.
Кайла зажигает свечу, и я искоса смотрю на жутковатые часы фирмы «Kit Kat», принадлежащие Эмбер. Почти одиннадцать часов утра. Рановато для меня, но сомневаюсь, что смогу снова заснуть или увидеть сон, если все же получится.
– Отдыхай побольше, – говорю я Эмбер. – Я поработаю за тебя сегодня.
Кайла улыбается мне, возможно думая о моей хорошей карме. Она больше не называет себя Ведьмой (если это не вредит другим11), её увлечение культом не продлилось долго после конца света, но от старых привычек трудно избавиться.
Я умываюсь и одеваюсь в своей комнате с мыслями, что больше всего скучаю по проточной воде. Пинта холодной воды и мочалка не могут сравниться с настоящим душем. Кайла делает для нас масляные скрабы, варит шампуни и всякие прочие штучки в стиле хиппи, но это совсем не то.
Дождь стихает, едва барабаня по стеклу. Гроза почти ушла. Я бросаю взгляд на дверь, повторно проверяю хлипкий крючок. Лишь мельком посмотреть бы...
Осторожно приоткрываю ставни, вздрагивая от малейшего скрипа. Окружающие никогда не простят меня за такой проступок. Это глупо и рискованно – подвергать весь дом опасности. Но я должна увидеть.
Изогнутые решетки позади ставней, за ними испещрённое трещинами стекло. Еще и гроза в придачу.
Небо, пронзаемое молнией вдалеке, – черно-красное, цвета мира внутри меня. Конец света окрашен красно-фиолетовым и малиновым, рубиновым и тёмно-красным, переплетёнными полосами алого на оконном стекле. Конец света прекрасен.
Запах просачивается сквозь щели – медный и железный, горький и соленый, приторно-сладкий. Не совсем кровь, но близко к ней. Я помню ее вкус и тяжело сглатываю.
Раскаты грома вдалеке как голос из моего сна. "На север", – говорит он. Я вздрагиваю, когда мысленно представляю картинку: сад с ядовито-красными цветами, распускающими свои побеги в сумерках; девушку с глазами цвета мака. Север.
У меня дрожат руки, когда я плотно закрываю окно. Мы снисходительны друг к другу за всевозможные уловки и причуды, но окружающие не простят меня за секрет: вкус красного дождя на губах. Я вкусила дождя и до сих пор жива – всё ещё человек, всё также в здравом уме, – но теперь чувствую приближающиеся бури и монстров, которые растут после них, как грибы. Кайла думает, что я психопатка, ну и пусть. Они убьют меня или выгонят, если узнают.
Я уже потеряла две семьи из-за апокалиптического дождя. Я никак не могу сдаться в этот раз.
* * *
Сегодня Эмбер должна быть в бригаде по уборке, поэтому я помогаю Себу подметать и мыть посуду. Это дополнительная уборка, завтра мы будем принимающей стороной в групповой встрече. Мы связываемся друг с другом при каждом удобном случае, но раз в три месяца одна группировка приглашает остальных на официальный сбор. У меня появляется гнетущий страх перед каждой встречей, и я знаю, что у других тоже: "Что, если в этот раз кто-то не придёт?"
Возможно, Себ расстроен из-за того, что я на подмене, но ничего не говорит. Он редко вообще что-нибудь говорит, насколько я могу судить. Определённо, Себ никогда ни признается, что сильно увлечён Эмбер, но моя интуиция все ещё работает, в отличие от водопровода и электричества. Он самый младший из нас, и был совсем ещё ребенком, когда случилась первая буря. Сейчас он стал чёрствым, с тяжелым взглядом, умеет быстрее всех из нас выстрелить первым. Никогда не скажешь, что ему всего лишь пятнадцать.
Иногда у меня такое ощущение, что он старше меня на сотню лет, а не младше на два года.
Кайла спускается к тому моменту, как мы заканчиваем работу. Я варю кофе, и мы сидим в мрачной кухне, пережидая, пока красная буря наберет силу, а затем стихнет. После нее всегда идёт дождь, настоящий дождь. Мы не знаем почему: зарождается ли новая буря или, возможно, мир пытается истребить заразу. Мы не знаем ровным счётом ничего, кроме того, что должны приспособиться, иначе умрём.
После длительного молчания Кайла толкает мою ногу под столом. Я поднимаю глаза, осознав, что пялилась на остатки своего кофе.
– Что случилось, малышка?
– Мне снова приснился сон, – сказала я, хотя и не собиралась.
– Север?
Я киваю и делаю глоток холодного кофе, чтобы не сболтнуть лишнего. Я рассказала ей о громе, но не о саде. И не о девушке с красными глазами – эта часть сна новая.
– Он снится при каждой буре, верно?
Если бы Кайла не была такой умной и проницательной, она бы никогда не удержала Сирот вместе так долго. Хотя иногда мне хочется, чтобы она была чуточку глупее.
– Да, довольно часто.
– Как ты думаешь, что это значит?
– Я не знаю. Но это кажется важным. Хотят, чтобы я ответила, – я криво ухмыляюсь. – Хоть это и плохая идея.
Теперь Кайла с недовольным видом впивается взглядом в чашку. Снаружи доносится привычный лязг и грохот. Ник и Джефф устанавливают дренаж. Чистая дождевая вода скапливается в этом месте.
– Возможно. Мы поговорим об этом позже. После собрания.
Как только дождь прекращается и парни подают сигнал отбоя тревоги после бури, я одеваюсь и иду на обход. С недавних пор здесь тихо, и это начинает беспокоить меня. Не до раздражительности, означающей что-то действительно плохое, а до смутного подозрения. Снаружи всё замерло, но рука на пистолете, пока я осматриваю окрестности.
Наш дом – это замок. Небольшой, расположенный на холме в деловом центре Остина. В 1800-х годах здесь была военная школа. Я не знаю, что потом случилось с замком, он был закрыт и заколочен, когда мы въехали сюда. Замок не так хорошо защищен, как штаб-квартира Черепов, и он не так роскошен, как у Призраков, но с него открывается прекрасный вид.
Последние дождевые облака зависают клочьями над небоскребами. Стеклянные шпили и ступенчатые пирамидальные башни постепенно исчезают в дымке, их грязные окна, отражающие зигзагами свет от вспышек молний, покрыты трещинами. Под башнями растёт молодой лес. Теперь, когда привычный людям мир развалился на части, природа вовсю наступает.
Иногда это происходит слишком быстро. Деревья нависают над забором, хотя мы только неделю назад их подрезали. В последнее время растения также начали меняться: появились странные новые цветы и грибы, растущие в тени. Кайле не нравится, как они выглядят. Она внимательно следит за теплицей, с тех пор как мы заметили первый цветок, но до сих пор никакие кровожадные томаты или кабачки нам не угрожают.
Плющ вьется сквозь забор, листья и закручивающиеся спиралью побеги сглаживают резкие линии проволочного ограждения. Я вырываю плющ руками в перчатках, пытаясь не думать о саде из своих снов. Забор в своем первоначальном виде не мог бы задержать даже лентяя, не говоря уже о зомби, поэтому мы возвели забор из сетки-рабицы и колючей проволоки. Джефф и Дейв поговаривают о строительстве настоящей кирпичной стены, но мне нравится возможность наблюдать, что притаилось по ту сторону.
На середине маршрута обхода меня охватывает противная дрожь, но она проходит так быстро, что и не определить, чем была вызвана. Я не вижу, чтобы в зарослях кто-то передвигался, кроме пары белок, да и те не более злые, чем обычно. Все ворота закрыты, мины-растяжки установлены. Я меньше остальных напугана монстрами, правда. У нас крепкое перемирие с Призраками и Черепами, но как знать... Хуже всего было во время бандитских войн, когда нельзя доверять ничему, что движется: ни живому, ни мертвому. Все стихло после того, как Короли и Молоты перерезали друг друга, но я беспокоюсь. Мы, люди, всё ещё смертны, и даже хороший катаклизм не может излечить нас от глупости. И я не чувствую, что человечество подает надежду в этом.
После обхода я связываюсь с Дейвом. Он последний из Молотов, один-единственный, кто не примкнул к монстрам или другим бандам. Теперь он действительно не такой плохой, когда не называет себя Тором. Потребовалось некоторое время и проигрыш достаточного количества боев с Джеффом, чтобы выбить наконец расистскую чушь из его головы. Мы даже больше не вздрагиваем от его татуировки со свастикой – там просто еще один шрам. Мы здесь все сироты.
* * *
После обеда я беру свое вязанье и этюдник наверх в башню. Я уже наполовину связала шарф, который, думаю, станет подарком для Эмбер на день рождения, если успею закончить его вовремя. Моя бабушка учила меня вязать целую вечность назад. Не считая фамилии, это все, что осталось у меня от нее. А еще двенадцать дюймов12 остроконечного холодного оружия, которые неплохо иметь под рукой. Этюдник – это как раз то, что мне нужно, последняя частичка меня из времен до дождя, когда я была дочерью и внучкой, сестрой и подружкой, студенткой и художницей. Все то, что я утратила, когда стала выжившей – Сиротой.
Под холодным серым ноябрьским небом я почти могу делать вид, что мир по-прежнему существует. Если бы не тишина. Больше нет уличной суеты, гудящих проводов, голосов в отдалении. В последнее время нет даже криков и выстрелов. Лишь ветер и последние дождевые капли, стекающие по водосточным трубам, да мягкий скрип моего карандаша по найденной в мусоре акварельной бумаге.
Дрожь возвращается, да так, что стало покалывать под кожей. Я отрываю взгляд от рисунка и внимательно осматриваю двор, одной рукой потянувшись к пистолету. По периметру и на дороге все спокойно...
Вон там! На склоне ниже дома, среди крошащихся цементных террас и ржавеющей арматуры – костей мертворожденных многоквартирных домов, – что-то движется.
Девушка.
Она стоит там, наблюдая за мной через забор. В первую очередь меня поражает ее поза: не полубессознательное покачивание и не насторожённый полуприсед, как у монстров. Она стоит подбоченясь, засунув большой палец в карман порванных джинсов. Словно живая. Я взмахиваю рукой, губы разомкнуты, чтобы позвать ее, но тут до меня доходит всё остальное: ее болезненно-серая бледность; безобразная рана, тянущаяся поперёк правого плеча; кровь, стекающая по лицу. Я опускаю руку…
Она поднимает голову и машет в ответ.
Я с минуту стою на месте, разинув рот. Клянусь, она ухмыляется мне. Никогда не видела, чтобы зомби так двигались – полные бодрости; это слишком и для более мерзких тварей. Но и дождь эволюционирует. Все, что мы можем сделать, – стараться не отставать.
Звуки шагов грохочут по лестнице, и я, прежде чем успеваю засомневаться в себе, качаю головой, прогоняя ее жестом. Не могу ручаться, что Себ и Дейв будут сначала думать, а потом стрелять. Но это всего лишь Ник. К тому времени, как он взбирается наверх, девушка исчезла.
У меня новый секрет.
У Ника с собой даже нет пистолета, и я бы поворчала на него, но слишком озабочена, пытаясь не выглядеть нервной.
Зря старалась, так как он спрашивает:
– Прости, я напугал тебя?
– Это все из-за тишины. Со временем она начинает меня раздражать.
Ник кивает.
– Не возражаешь? – интересуется он, стоя в нерешительности одной ногой на лестнице.
– Нет, поднимайся.
Я убираю с его дороги сумку с пряжей, украдкой бросая взгляд на холм, чтобы убедиться, что девушки по-прежнему нет.
Ник на год старше меня, он мог бы пойти в колледж в этом году. Высокий, тощий и носатый, с темными волосами, вечно свисающими на лицо. Когда-то он любил азартную игру, кино, компьютеры и скалолазание. В общем, парень, с которым бы я дружила. Или даже начала бы встречаться. Иногда проведённое с ним время ранит – в груди пронзительное, опасное чувство. Мы все приговорены к такой боли, и имя ей – «прежде».
Мы стоим в тишине, прильнув к бойницам на башенке, и смотрим, как проплывают и рвутся в клочья облака. А я жду, когда наступит неловкий момент. Ник пытался – в своей скромной манере – пригласить меня на свидание. Не потому, что только свидание и оставалось. Не поймите меня неправильно: он милый, и это заманчиво. Очень заманчиво. Я даже не могу припомнить, когда в последний раз целовалась. Но слишком многое может пойти не так, помимо любых самых обычных запутанных взаимоотношений.
Мишель была на шестом месяце беременности, когда попала в бурю. Она умирала медленно, пронзительно крича на протяжении пяти дней, пока наконец Кайла не застрелила ее. Никто не говорит об этом, но забыть мы не можем. И даже если ребенок не убьёт меня при рождении, как знать, что могли сотворить в моей крови следы давнишнего дождя?
Я сглатываю горькую слюну и поворачиваюсь, чтобы забрать блокнот для зарисовок. В глаза бросается мой рисунок: лес, небрежный и смазанный, с густыми графитовыми тенями между деревьев и цветущими лозами, свисающими с ветвей, словно пауки.
Со щелчком закрыв этюдник, я собираю свои вещи.
– Одра...
Ник выглядит таким печальным, что я понимаю: мы больше не можем откладывать разговор.
– Я что-то сделал? Ты продолжаешь избегать меня...
Прядь волос падает на его тёмные глаза, обрамленные густыми ресницами, и мне хочется откинуть её назад.
– Прости. Ты не сделал ничего. Дело не в тебе.
Ник фыркает, и я не могу договорить – некоторые слова не становятся менее неприятными даже после конца света.
– Это всё.
Звучит по-прежнему ужасно, но это правда.
– Ага, – он криво и понимающе улыбается.
«Интересно, а не идиотка ли я», – думаю я про себя.
– Не похоже, что кто-то из нас смог бы двигаться дальше, если бы мы плохо расстались.
– Мне жаль, – я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щёку.
Моя сумка между нами как щит. Запах его волос чуть было не губит мою весьма ограниченную добродетель.
– Все нормально. – Он неловко касается моей руки. – В любом случае, мы ещё увидимся.
Мы смеёмся, но как-то деланно. Мои глаза затуманились, пока я шла обратно в дом. Я виню гормоны.
* * *
Весь день я не нахожу себе места, то хватаясь за дюжину дел, то снова откладывая их. В конце концов надеваю пару кожаных сапог и еще раз обхожу периметр. Чего я действительно хочу, так это прогуляться снаружи, спуститься с Касл Хилл и пройтись по разрушенным улицам – сменить обстановку, чтобы прочистить голову. Но в одиночку снаружи слишком опасно.
Я улавливаю в северо-восточной части какое-то движение. К северу проходит заросшая подъездная дорога и лежат разрушенные остатки дома, почти поглощённые деревьями и зарослями куманики. С востока примыкает центр города, а за забором куски разбитых, заросших сорняками цементных плит. Я ничего не вижу, кроме нескольких птиц, порхающих среди деревьев, и листьев, шелестящих на ветру. Я быстро оглядываюсь, но во дворе никого, на башенке тоже.
Хруст листьев, один осторожный шаг. Я оборачиваюсь, положив руку на пистолет.
Девушка. Она стоит у подножия ступенчатой стенки, наблюдая за мной сквозь ограждение. Когда я вздрагиваю, она медленно и осторожно показывает, что у нее в руках пусто, будто я могла напасть.
Она моего возраста. Была его. На ней грязные джинсы и майка на лямках, густые черные волосы заплетены в косу. Ее кожа, должно быть, когда-то была теплого золотисто-коричневого цвета, на пару оттенков темнее, чем моя. Теперь она холодного землистого цвета. Рана, которую я видела утром, всё там же, на плече, – отвратительная и глубокая, лоскут кожи свисает, оголяя сырую плоть. Никакой крови или заражения, просто тёмное красное мясо с бледно-мраморной жировой прослойкой. Густые изогнутые брови защищают от света ее широко распахнутые глаза.
Ее красные глаза. Но не налитые кровью и затуманенные, как у зомби, а ясные и блестящие, цвета ярко-красного сердолика или полевого мака.
У меня перехватывает дыхание:
– Я видела тебя...
Она приподнимает брови – живой жест на мертвенном лице.
– Да-а, этим утром, – голос у неё тихий и скрипучий, но человеческий.
Перед тем как сказать, она переводит дыхание. Прежде казалось, что она и не дышала вовсе.
– Нет. Я видела тебя во сне.
Она улыбается, сверкая белыми зубами:
– Это так романтично, но мы немного торопимся, тебе не кажется? Я даже не знаю твоего имени.
Я краснею. Зомби так не улыбаются. Они не дразнят. Во всяком случае те, которые бродят по ночам вокруг лагерей, плачущие и причитающие, как потерянные дети, – как раз они не заигрывают.
– Ты другая, – шепчу я главным образом самой себе.
Ее улыбка стала шире, обнажив массивные и острые верхние клыки.
– А ты всё ещё не выстрелила в меня, так что, возможно, ты тоже другая.
– Что ты такое? – я снова краснею, бормоча в этот раз заплетающимся языком.
Я застрелила с десяток монстров, так что эти слова были просто грубостью.
– Прости. Я имела в виду...
Мертвая девушка смеется надо мной:
– Меня зовут Натали.
Одной ладонью она упирается в забор.
– Одра.
Я приседаю на корточки, так что мы оказываемся ближе, но я не касаюсь ее руки. Быть может, я и схожу с ума, но я не тупица.
– Что ты там делаешь?
– То же, что делаешь здесь ты: выживаю.
– Ты... голодна?
– Всегда, – ее перекошенная улыбка постепенно исчезает. – Но я больше не ем то, что ешь ты.
Я боялась, что она скажет это.
– Тебе больно, – звучит глупо, учитывая, что она мертва, но при взгляде на ее порез у меня мурашки по коже.
– Это?
Она тычет пальцем в лоскут свисающей кожи. Я поёживаюсь.
– На самом деле, совсем не больно. Скорее чешется. Но я должна избегать микробов.
Она гримасничает, и это ужасает.
– Мне нужно идти, – лепечу я, во рту пересохло. – Не... не говори с остальными. Они не...
– Так беспокоишься, потому что я другая?
– Мне жаль.
Она пожимает плечами:
– Тут нет твоей вины. Спасибо, что не стреляешь в меня.
– Я... пожалуйста.
Это не самый странный разговор, который у меня был со времен конца света, но очень близко к этому.
– Что ты собираешься делать?
Натали делает шаг назад:
– Идти на север.
Я открываю рот от удивления, а она останавливается в нерешительности.
– Это тебе тоже приснилось, да?
Прежде чем я успеваю ответить, кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу Джеффа, который уже прошел половину двора. Когда я оглядываюсь, Натали уже исчезла.
– В чём дело? – спрашивает Джефф, когда я тороплюсь навстречу ему, старательно пытаясь не показать этого.
– Кошка. На вид здоровая, но она убежала.
Джефф сочувственно хмурится. Его рубашка промокла, а в чёрном облаке волос были хлопья пены.
– Мне жаль, Од. Ты же знаешь, мы не можем держать домашних животных.
– Знаю. Я просто скучаю по старому коту.
Он хлопает меня по плечу:
– Да. Иди постирай одежду, детка. Не хотим же мы дурно пахнуть перед нашими гостями.
Я не оглядываюсь, пока мы идём домой. Не открываю окно. Но когда этой ночью я вижу сон, то он о красных глазах.
* * *
Остальные прибывают до полуночи следующего дня. Я стою на башенке вместе с Ником и Эмбер, наблюдая за приездом, и размахиваю голубым флагом, означающим, что все чисто.
Трудно выглядеть крутым, когда едешь на велосипеде, но благодаря цепям и разрисованным курткам Черепам это удается. Позади них вверх по холму на велосипедах едут Призраки, все в черном, как обычно. Иногда мы смеемся над выбором цвета, но должна признать, что выглядят они довольно впечатляюще.
В этот раз Черепа прислали шестерых, пятеро от Призраков, итого число временное житеелй замка увеличилось до восемнадцати. Примерно десять процентов от нынешнего населения города. Математика никогда меня настолько не угнетала.
Встреча банд подразумевает подарки. Наши гости принесли печенье, в термопакете всё еще теплые тортильи, две бутылки вина, мешок пряжи, две упаковки пальчиковых батареек по десять штук в каждой и набор ножей высшего качества. Мы одариваем их свежими овощами, кожаной курткой, авторучкой с запасным стержнем и чернильницей, парой пледов, которые связали мы с Кайлой, и игрушечным медвежонком – «зомби», всё еще в фабричной упаковке. Быть может, это и не смешно, но мне кажется это довольно милым. Кэт, главная из Призраков, воркует над ним, словно это младенец, и крепко обнимает Кайлу. У нас иссякли запасы еды, одежды и предметов обихода, но у Кэт, казалось, никогда не закончится подводка для глаз и краска для волос. Начинаются обнимашки и фразы: "Отлично выглядишь!", а парни обмениваются крепкими рукопожатиями.
Обычно мы тянем жребий, чтобы выяснить, кто идет на собрание, а кто стоит в дозоре, но сегодня все по-другому. Марисела, главная у Черепов, попросила всех девушек присоединиться к ним, а парней подождать снаружи. Джефф недовольно хмурится, а Ник приподнимает брови, но никто не спорит с ней – она умеет готовить тортилью. Я сижу в самом конце рядом с Эмбер, стараясь не чувствовать себя так, словно у меня на лбу написано: "Побраталась с врагом".
– У Лупе родился ребенок, – сообщает нам Марисела, после того как мы расположились на кухне, поделив на всех кофе и печенье.
– Мальчик. Она назвала его Карлосом, в честь отца.
Карлос-старший умер шесть месяцев назад, поэтому поздравления с оттенком печали. Марисела принимает их как счастливая бабушка. Ей нет еще и сорока, но ее индейское лицо покрыто морщинами, а волосы уже поседели.
– Здесь мы подошли к моей главной тревоге, – продолжает она. – Я немного обсудила её с Кэт, но это касается всех. Нам нужны дети, иначе мы никогда не восстановимся.
Я дрожу, несмотря на жар, заполнивший кухню. Эмбер рядом со мной вздрагивает тоже. От одной только мысли у меня сводит желудок. Она бы не стала так говорить, если бы видела Мишель. Или стала бы. Марисела сполна хлебнула горя. У нее была дочь, прежде. Я не знала, что случилось, и, кроме того, она права.
– Нам нужно больше ресурсов для детей, – произносит Кайла. – Больше охраны.
Марисела кивает.
– Мои люди уже работают над этим для Карлоса. Благодаря детям мы станем развиваться. Легко отмахнуться, сказать, что, возможно, я решусь в следующем году. А потом пройдет еще десять лет и половина из нас будут мертвы. Если мы хотим здесь выжить, отстроиться, это должно случиться.
С минуту Кайла ничего не отвечала, ее плечи ссутулились.
– Я пыталась. Точнее, я и Джефф. Последние шесть месяцев. Я знаю, это не так долго, но... Я пыталась.
Я с недовольным видом откинулась назад, услышав такие новости. Эмбер потрясена новостью. Приятно знать, что я не единственная Сирота, у которой есть секреты.
Марисела кивает, и ее темные глаза сощурились в знак сочувствия.
– Дай себе время. Это не только твое бремя.
Она окидывает взглядом комнату, и я пытаюсь не отклониться от ее пристального взгляда.
– Это не должно быть ничьим бременем, – ответила Кайла, уловив этот взгляд. – Я хочу ребенка. Эмбер – нет, а Одра еще слишком юна.
Эмбер никогда так или иначе не заводила разговор о детях, но я знаю, что имела в виду Кайла на самом деле. Ночные кошмары, панические атаки, то, как замыкается в себе Эмбер, когда буря усиливается, – в этом смысле она самая хрупкая из нас, и я сомневаюсь, что ребенок поможет. Особенно после случая с Мишель.
– Я тоже не хочу детей, – говорит Кэт, сковыривая лак на ногте. – Никогда не хотела. Но Мари права – нам нужно это сделать, или Остин опустеет за двадцать лет.
Она кивком указывает на одну из своих спутниц, худощавую девушку немногим старше меня:
– Энджел хочет попробовать.
Марисела снова смотрит на меня, и мне хочется пройти сквозь стену.
– Сколько тебе лет, Одра?
Я проглатываю застрявшую в горле крошку от печенья:
– В следующем месяце будет семнадцать.
Марисела мрачнеет и кивает:
– Молода, но не настолько, чтобы не думать об этом.
Кайла сердито смотрит:
– Ты не можешь заставить...
– Конечно, нет. Но я могу попросить. И ты можешь обдумать это. У меня есть еще одна идея. Мы должны обсудить обмен представителями. Один или несколько человек, на несколько месяцев, временно. Так мы можем обменяться навыками, завести новых друзей.
Встретив новых людей, мы могли бы захотеть от них детей. Меня подташнивает от переизбытка сахара и кофеина. У меня есть дюжина причин отказаться. Я слишком молода. Нет никого, кто бы настолько нравился. Эта идея пугает. Но я никогда не смогу поделиться настоящей причиной: внутри меня красное семя.
– Мы подумаем об этом, – выдавливает Кайла, поджав губы. – Есть еще новости?
Кэт садится прямо.
– Мы видели парочку сборщиков утиля, шастающих вокруг центра города. Люди. Мы пытались поговорить, но они убежали. Не знаю, психи ли они, представляют опасность или нет, может, просто напуганы, но смотрите в оба.
– У меня вопрос, – встреваю я, прежде чем собрание закончится и перетечет в неформальное общение и обед. Все взгляды устремляются на меня, так что щёки горят.
– Я... Некоторые из вас знают, что я... предчувствую события, да?
Последние слова звучат как писк. Должно быть, я сейчас наглядно доказываю, что слишком молода для чего бы то ни было. Марисела и Кэт кивают. Кайла неодобрительно смотрит, но жестом говорит мне продолжать.
Я глубоко вздыхаю, быстро и напористо выдавливая из себя:
– В последнее время мне снится сон. Всегда один и тот же. Я слышу голос, приказывающий мне идти на север. Хочу узнать, снился ли кому-то еще такой сон.
Kухню заполняет тишина, прерываемая шарканьем обуви и шорохом одежды.
– У Тии Соледад похожие сны, – наконец произносит Марисела. Соледад – родоначальница Черепов, курандера13, как они говорят.
Я встречала ее лишь однажды, но склонна верить, что она ведьма.
– Она рассказывает, что ей снится сад, место смерти.
Марисела крестится, хотя она такая же католичка, как Кайла викканка.
– Сон пугает ее. Но даже если бы не пугал… – она на мгновение перехватывает мой взгляд, – понятие "север" слишком расплывчато, чтобы идти искать.
Все остальные кивками выражают одобрение, и я не могу спорить. Я не могу доказать, что в моем сне сад – это место не смерти, а всего лишь иной жизни. Место перемен. Средство, которое изменило меня. Быть может, и Натали тоже. Всё же я не могу сказать ничего из этого, так что я замолкаю и помогаю готовиться к обеду.
* * *
Призраки и Черепа остались на ночь, которая выдалась странной, но приятной. Странно, что в замке гости, люди, которых мы не знаем и не доверяем, как самим себе. Но приятно слышать смех и новые голоса, видеть с десяток людей, которые расположились на нижнем этаже, словно это была пижамная школьная вечеринка. Кэт притащила горячий шоколад. Крошечные кусочки маршмеллоу зачерствели, но никто не жалуется.
Приятные ощущения не покидали меня до тех пор, пока Марисела не нашла меня на кухне, я как раз ополаскивала чашки. Ее присутствие должно бы вселить уверенность – она сильная и умная, с грубовато-бесцеремонной манерой общения, чем напоминает мне мою мать. Но после сегодняшнего собрания я лучше встречусь с зомби.
– Я напугала тебя сегодня. Прости.
– Дело не в тебе.
Это звучит не лучше, чем когда я говорила подобное Нику. Я поставила последнюю чашку в сушилку для посуды и начала вытирать насухо столовое серебро.
Марисела фыркает. Она двадцать с лишним лет слышит нелепые отговорки.
– Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной. Не для того, чтобы забеременеть, – добавила она, пока я неуклюже вожусь с вилками. – Просто немного погостить. Тия Соледад хотела бы услышать о твоих снах.
А я хочу знать о ее. Если мне снится сад, потому что я заражена, значит ли это, что и Соледад тоже? Или причина в другом? Не знаю, как я спрошу ее об этом, не выдавая секрета, но я почти готова попробовать.
– Не знаю, – ответила я. – Нужно спросить у Кайлы.
– Я уже переговорила с ней.
Я наклоняю голову, чтобы скрыть гримасу, но она, конечно же, увидела.
– Она говорит, что решать тебе. Я, конечно же, пошлю кого-нибудь, чтобы заменить тебя, так что Сироты не пострадают.
Сироты – самая малочисленная группа, у нас едва хватает рук, чтобы обеспечить себе безопасность и пропитание после смерти Мишель и Джейми, которая умерла до нее. Но нам здесь нравится, нравится быть вместе. Программа Мариселы по обмену учениками – хорошая идея, но, боюсь, это приведет к тому, что Сироты найдут новые семьи.
– Спасибо за приглашение, – сказала я, отваживаясь посмотреть ей в лицо. Если у нее и есть скрытые мотивы, я не могу прочесть их по глазам. – Дай мне подумать об этом.
– Конечно.
* * *
Зарево рассвета отбрасывает яркие персиково-голубые отблески, когда я выхожу из комнаты. Сновидения отдаются болью где-то в глубине живота – не сны о буре, а кошмары о Нике, Мишель и детях с красными глазами. Я запихиваю под куртку аптечку первой помощи, затылок прожигает чувство вины, как от прикосновения горячей руки.
Кайла сегодня с утра в дозоре, что и хорошо, и плохо. Ей не нужны объяснения, когда я говорю, что хочу прогуляться одна.
– Ты тревожилась в последнее время, не правда ли? – спросила она. Дело плохо. – Еще до вчерашнего дня.
Я не думала об этом, но она права. Ответ очевиден: с тех пор, как начались сны.
– Ты хочешь отправиться на север.
Я пожимаю плечами, ссутулившись, чтобы скрыть выпуклость от аптечки под курткой:
– Знаю, это глупо, но да. Что, если это нечто реальное? Что, если это важно?
– Я не знаю. Думаю, ты должна решить, что для тебя наиболее важно.
– Марисела считает, что Тиа Соледад может помочь мне понять сны.
– Может, и так. Ты хочешь пойти с ней?
– Нет, – признаюсь я настолько честно, насколько это возможно. – Но если ты хочешь, чтобы я...
– Я не хочу. Но, может, это хорошая идея. Марисела будет счастлива, и ты чему-нибудь научишься. Я не хочу, чтобы между нашими группами испортились отношения.
Никто не выживет в еще одной войне.
– Дай мне подумать об этом. И разреши мне прогуляться. Снаружи. Я буду осторожна.
Она морщит лоб:
