Текст книги "Отважная новая любовь. Сборник (ЛП)"
Автор книги: Кира Касс
Соавторы: авторов Коллектив,Кэрри Вон,Керри Райан,Элизабет Бир,Джон Ширли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Керри Райан
§ 13 . “ 357 ”
На триста пятьдесят седьмом этаже ночи не существовало. Болезненный свет заливал обшарпанные, бетонные коридоры, часто срываясь на судорожное мерцание, в ложном обещании, наконец, угаснуть. Но, в конце концов, мрачный, напоминающий по цвету гематому, свет загорался с новой силой, как бесконечная кара. Лампочки прятались за прозрачным экраном, который никакой молоток не мог взять. Даже если выключить свет в комнате, его отблески, подобно грибку, просачивались внутрь сквозь дверные щели. Темнота, которая могла скрыть гибель и отчаяние повседневной жизни, здесь очень ценилась.
Экил привык к темноте. Он был сиротой, а сирота – это лишний рот, поэтому на хорошее отношение рассчитывать не приходилось. Один раз проявил бы доброту, и это проклятое отродье взяло бы в оборот тебя и твою семью и в момент поглотило бы все ваши припасы. Сирот стоило остерегаться. Кричали на них, если подоходили слишком близко, а если не слушали, можно было и пнуть. Поэтому Экил, осиротев в восемь лет, не без причины старался держаться от людей подальше. Он стремился найти такие места, которые другой не стал бы искать: тесные, скрытые ото всех. Такие, куда едва ли проникал свет. Он стремился в темноту заброшенных помещений – грязных, покрытых плесенью, которые порой оказывались и вовсе не заброшенными, но населенными тихими, всеми забытыми и бесчеловечными обитателями. Или в темноту старого коридора, который все обходили стороной.
Сквозь центральные кварталы с их бесконечными закоулками, минуя технические помещения, в дальний конец триста пятьдесят седьмого этажа, безлюдный коридор уходил за угол. Туда никто не заглядывал. Свет здесь постоянно мерцал, стены были испещрены множеством трещин, словно кожа на старом лице. Влага заполняла эти трещины, капая с потолка в серые лужи на полу.
Говорили, что много лет назад на триста пятьдесят восьмом этаже произошел прорыв канализации, и его коридоры медленно затапливало. На поверхности плавали сотни раздутых тел, растворяясь в ядовитой воде и собственных испражнениях. Говорили, будто однажды потолок безлюдного коридора обвалится, извергая из себя этот поток, и обрекли бы жильцов триста пятьдесят седьмого на ту же судьбу – утонуть в дерьме.
Но правда была в том, что никто не знал. Никто не знал, что произошло этажом выше, и существовал ли он вообще. Никто не знал наверняка, что находилось на триста пятьдесят седьмом этаже. На это указывал лишь выведенный синими поблекшими чернилами на каждом углу номер триста пятьдесят семь. Если они были на триста пятьдесят седьмом, ниже было триста пятьдесят шесть этажей, и выше могло быть столько же.
Однажды, когда Экилу было двенадцать, его обвинили в краже металлолома. Трое мальчишек погнались за ним, и он рискнул скрыться от них в безлюдном коридоре, где тусклый свет, чуть ярче слабого проблеска, освещал бетонные стены, которые гноились и разлагались от постоянной влажности, подобно открытым ранам. Наконец, отступая к тупику бетонной стены, Экил обнаружил, что свет совсем угас, оставив клочок безупречной темноты.
Сегодня Экил пришел сюда, потому что снова наблюдал за Джендейи, за ее совсем короткими волосами, ее большими яркими глазами, за дрожанием и суетой её изящных рук. Она, как и Экил, закончила базовое обучение в пятнадцать. Вскоре Джендейи ждали курсы по специальности инженера или специалиста по гидропонике.
Сегодня настало ее время. Шрамы на лицах говорили о том, что остальные через это уже прошли. Джендайи сделала вид, что сопротивлялась, однако, хихикая, позволила себя увести.
Внутри у Экила все похолодело, и он последовал за ними. Он мог всматриваться в даль длинного коридора из-за углов, словно бы становясь его частью.
Её вели в потрескавшуюся даль, откуда до Экила доносилось эхо их разговоров.
– Не надо, – прошептал он ей вслед. – Не надо.
Миновав пульсирующий гул коридоров с тепловым оборудованием, которое заставляло пол вибрировать и делало воздух сухим и горячим, они подошли к внешней стене. Окно.
Окно закрывала стальная пластина, которую поднимали раз в день, чтобы можно было впустить свет. Этот свет совершенно не походил на тот, что испускали лампы. Его желтизна выжигала слезы восхищения из глаз смотрящих. Каждый день в течение четырех минут свет падал на решетку у дальней стены, обеспечивая триста пятьдесят седьмой энергией. Когда свет гас, стальная пластина возвращалась на место до следующего дня.
Порой эта красота так завораживала некоторых людей, что они просили поднять их к свету. Они купались в нем, и улыбки священного озарения застывали на их лицах. Остальные ходили за ними по пятам целый день, слушая о квинтэссенции света. Спустя пару дней, плоть на лицах, испытавших свет, начинала шелушиться и отваливаться кровавыми кусками, оставляя после себя сочащиеся язвы, похожие на мокрые трещины в бетонных стенах.
Это повторялось годами – настолько сильным было притяжение света. До тех пор, пока не погибло слишком много, поставив судьбу триста пятьдесят седьмого под угрозу. Тогда выходить на свет запретили.
Обо всем этом Экилу рассказала мать. Рассказала ему о болезни, которую вызывал свет, а точнее нечто невидимое в нем под названием радиация. Мать Экила была блестящим лидером, заслужившая, однако, ненависть за свой блеск. По большей части это все, что Экил о ней помнил: ее знания и все то, что она ему рассказывала.
Порой он слышал ее голос. Он рассказывал о механизмах, людях, числах.
– Повтори, – говорила она снова и снова. Так много вещей, которые Экил не понимал, но мог повторить. Постепенно, он стал внезапно понимать какую-то из них, наталкиваясь на дверь, которую никто не мог открыть, или механизм, который никому не поддавался. Наследие его матери.
Вот что он помнил о ней. Это и прикосновение ее ладони к лицу. Возможно, испытанное только однажды. Мягкое, прохладное прикосновение к его горящей от лихорадки щеке. Не ласковое слово. Не любящий взгляд. Только прикосновение.
Она лишила их света, и они не смогли с этим смириться. Несколько человек оторвали стальную пластину от стены, и теперь в окно мог смотреть каждый в любое время, даже когда свет не проникал внутрь.
И люди смотрели. Когда свет мерк, они все смотрели в окно и не могли остановиться. Спустя месяцы, а иногда и годы, на лицах появлялись шрамы. Кровавые трещины испещряли их вдоль и поперек, но они не были смертельны. По крайней мере, от них умирали не сразу. Не настолько быстро, чтобы можно было связать эти события. Взрослые, среди них родители и те, на лицах которых не было живого места, запрещали детям смотреть слишком часто. Однако нередко дети пробирались в комнату, чтобы украдкой взглянуть в окно. Это было чем-то вроде обряда посвящения для многих из них.
Экил никогда не смотрел. Он обещал матери не смотреть, когда был слишком маленьким, и не понимал, что обещает.
– Похоже на туннель, – говорила Риса. – Бетонная стена очень толстая. Но за ней... живой туман. Он движется, подобно дымку от машин. Он дышит.
В голосах, зазвучавших вокруг, слышалось одобрение и благоговейный трепет.
– Давай же, – продолжала Риса. Она была близкой подругой Джендей, всегда готовой прийти на помощь. – Я тебя подсажу.
Джендей не двигалась с места, переводя взгляд с окна на Рису и обратно.
– Ну же, – с улыбкой подбадривала Риса.
Джендей сделала шаг вперед.
Риса опустилась на колени, соорудив из сцепленных ладоней импровизированный уступ. Взобравшись на него, Джендей потянулась к окну.
– Нет! – прокричал Экил.
Ненадежная конструкция пошатнулась, и Джендей приземлилась на ноги.
– За ним! – закричала Риса, указывая на Экила. И все, как один, устремились в его сторону.
Но он уже скрылся из поля зрения. Спотыкаясь, он несся по коридорам, ударяясь о стены, отталкиваясь руками и ногами от встречающихся на пути преград, чтобы можно было набрать скорость.
Сначала преследователям не удавалось за ним угнаться, но Риса и Свейн, самые быстрые из них, не упускали Экила из виду. А пока они его видели, его можно было догнать, ведь триста пятьдесят седьмой этаж не был бесконечен.
Он бежал туда, куда можно было убежать на триста пятьдесят седьмом. На другой конец, в безлюдный коридор.
Оттолкнувшись от одного угла и свернув за следующий, он устремился дальше сквозь падающую с потолка коричневую жижу и мерцающий свет ламп.
Он слышал эхо их голосов и приближающийся топот.
– Он побежал туда, – задыхаясь и кашляя, выпалил Свейн.
– Нет, – голос Рисы был грубым и хриплым. – Он побежал по коридору. Туда.
Экил отступал все дальше. Мимо луж, полных мутной воды с потолка, туда, куда не дотягивалось даже мерцание ламп, в манящую тьму. Они никогда не решились бы побежать за ним.
– Там и сиди! – эхо донесло до него голос Рисы.
– Да, сиди там, – на этот раз говорила Джендей. – И никогда, слышишь, никогда не выходи!
Джендей, сама о том не подозревая, была его надеждой, его связующей нитью. Без нее он бы просто плыл по течению, не зная, куда и зачем. Экил свернулся клубком на полу в темноте безлюдного коридора, стараясь игнорировать душевные страдания.
Обессиленный и одинокий, он прижался к стене, сотрясаясь от горя, когда, во второй раз за последний час, его мир изменился навсегда.
Луч света прорезал в бетоне квадрат, и пространство за этим участком стены будто бы осветилось.
Кусок бетона со скрежетом устремился назад в пространство за стеной, а затем в сторону. Яркий свет обжигал грязь бетонного коридора в трех метрах от того места, где сидел Экил. Это был тот же грязный шершавый бетон, что и везде. Яркий свет залил цифры на стене напротив, те самые, которые были выведены на каждом углу, за каждым поворотом: три, пять, семь.
Он отползал назад в угол, все сильнее вжимаясь в стену. В объятия тени, которые теперь были не такими крепкими. Его глаза вылезали из орбит. И тут любопытство – то, что он унаследовал от матери, поманило его вперед. Да, ее частичка внутри него говорила, что там что-то было. Иначе, какой смысл в проходе, который никуда не ведет?
Внезапно он отпрянул назад. Тени заслонили свет, предвещая чье-то приближение. Из стены появились три серых фигуры.
– Она у вас? – спросил ровный, тихий голос.
– Персифона у меня, координаты 29° северной широты, 32° западной долготы, – ответил другой голос.
– Под замком?
– Под замком.
Повернувшись спиной к Экилу, который оставался не обнаруженным, один из них направился прочь по коридорам триста пятьдесят седьмого. Двое оставшихся последовали за ним. Их тяжелые отрывистые шаги звучали в такт друг другу. На один короткий миг Экил увидел их в профиль. Казалось, у них не было глаз. На их месте было нечто серебристое, плоское и сияющее на свету, когда они поворачивались.
Они исчезли вдали, свернув за угол. Экил вновь отпрянул, когда скрежет заполнил коридор. Свет снова стал очертанием, а когда скрежет внезапно прекратился, он угас совсем. Воцарилась мертвая тишина.
Экилу потребовалось мгновение, чтобы решиться. Он встал и пошел за ними.
Он останавливался, чтобы держать дистанцию. Они шагали синхронным выверенным маршем, будто бы наверняка знали, куда шли, и что их ждало за каждым поворотом.
Но Экил никогда их прежде не видел. И никто не видел. Обитатели триста пятьдесят седьмого были потомками тех, кто жил здесь до них. Несмотря на годы попыток связаться с теми, кто жил выше или ниже, никто посторонний на триста пятьдесят седьмом замечен не был. Никто кроме тех, кто родился или умер здесь.
Серые фигуры достигли центральной зоны, где были люди. Два машиниста застыли, как вкопанные, наблюдая за приближением призраков. Один из машинистов отпрыгнул в сторону, давая серым фигурам пройти. И они, безмолвные и непостижимые, прошли мимо, даже не взглянув в его сторону.
Тот, что говорил, что держит Персифону "под замком", остановился перед входом в машинный отсек. В нем было жарко и душно от гула и вибрации оборудования. Натолкнувшись на три фигуры в коридоре, другие жильцы триста пятьдесят седьмого также замерли в оцепенении. Экил стоял в углу и изучал каждую деталь напряженными темными глазами, впечатывая каждую секунду происходящего в память.
Двое вошли внутрь, третий остался стоять снаружи спиной к двери, высунув лицо в коридор.
Кто-то протискивался сквозь праздно глазеющую толпу. Это был Каркул, старый Каратель. Его лицо было неподвижным, будто бы он собирался остановить драку или увести кого-то за правонарушение. Он остановился в метре от серой фигуры.
– Кто ты? – спросил Каркул твердо. – Откуда ты пришел?
Серая фигура изучала его. Стоя в углу, Экил видел нечто отсвечивающее серебром, вместо глаз в тусклом свете коридора. Ответа не последовало.
– Что ты здесь делаешь? – не успокаивался Каркул.
– Похоже... – женщина, стоящая за Каркулом, вытянула шею и склонила голову набок, чтобы можно было разглядеть, что происходило за дверью. – Там... там в отсеке есть еще одна комната. Я никогда не видела эту дверь. Она ведет... не могу сказать точно.
– Дай пройти, – потребовал Каркул и шагнул вперед. Серая фигура не двинулась с места. Когда Каркул снова заговорил, его голос звучал, как удары молота о наковальню. – Дай. Мне. Пройти.
Серый двигался почти неуловимо. Он развернулся лицом к Каркулу, чье тело казалось напряженным до предела. Однако никаких действий не последовало. Слова у Каркула закончились, и ситуация зашла в тупик.
Двое серых появились в дверном проеме, и толпа заволновалась. Они несли продолговатый груз – ящик размером с человека. Его без особых усилий вынесли в коридор, и серые фигуры двинулись в том же направлении, откуда пришли, в сторону Экила.
– Что это? – спросил он у фигуры, преграждающей ему путь, низким скрипучим голосом.
Серый развернулся и скрылся в толпе, предлагая в ответ свою спину.
С быстротой молнии Экил оказался за углом и тут же поспешил завернуть за следующий. Он прижался спиной к стене и, не оборачиваясь, вслушивался в гулкие ритмичные шаги. Сорвавшись с места, он украдкой пошел за ними назад в безлюдный коридор, беззвучно ступая между луж мягкими подошвами своих поношенных туфель.
Он нашел темноту снова и вжался в нее. Серые продолжили движение со своей ношей, а затем остановились. Экил уловил движение в стене напротив той, через которую они пришли. Затем снова раздался скрежет. Экил ощущал его вибрацию кончиками пальцев. И вновь незнакомый свет из прохода залил выведенные на противоположной стене цифры. Серые фигуры вошли внутрь вместе с ящиком и тем, что в нем было, с "ней", с "Персифоной".
Последняя серая фигура скрылась в стене. Со скрежетом полоска света становилась все тоньше, пока не исчезла совсем, возвестив возвращение священной тьмы. Серые фигуры исчезли так же необъяснимо, как и появились.
Вместе с девушкой.
* * *
Экил дождался, когда жильцы триста пятьдесят седьмого вернулись в свои комнаты, и коридор рядом с машинным отсеком опустел. Он вошел в маленькую комнату, ощутив жар и гул старой ржавеющей махины. В стенах было много машин, и о предназначении некоторых из них было известно только жильцам триста пятьдесят седьмого.
Кусок бетонной стены был отодвинут в сторону, словно дверь, а за ней была еще одна комната. Экил остановился в проёме.
Внутри все еще был Каркул, обыскивавший все вокруг, чтобы понять, что же все-таки произошло. Когда Экил вошел, старик поднял на него глаза.
– Что тебе здесь нужно, мальчик? – глубокие морщины и шрамы перекрещивались на лице Каркула. Шрамы он заработал не от того, что смотрел на свет. Они достались ему в противостоянии с людьми: мужчинами и женщинами; их гвоздями, инструментами и самодельным оружием.
– Хотел посмотреть. – Собственный голос иногда казался Экилу странным. У него не было поводов говорить слишком часто.
Потайная комната была маленькой, а воздух в ней плотным с запахом старого масла и мазута. На полу валялся мусор.
– Посмотреть на что? – настойчиво поинтересовался Каркул.
– Я видел серые фигуры и...
– Кто они тебе?
– Никто. Я просто видел их.
– Откуда они пришли?
– Не знаю. Я встретил их в коридоре.
Каркул уставился на него.
– Ты всего лишь видел их, – повторил Каркул, понижая грубый голос. – У твоей мамы тоже были секреты. Она была упряма и полна ненависти. – Его суровый взгляд, острый, как нож, сверлил Экила.
– Но она... – он осекся. Его лицо напряглось, и шрамы на нем побелели. – Ладно. Смотри. – Он отступил, открывая взору пространство маленькой комнаты.
Тусклый свет проникал внутрь из машинного отсека, частично освещая ее скудными лучами. Место, по прикидкам Экила, размером с тот ящик, что унесли с собой серые, было пустым. Вокруг были разбросаны детали механизмов, мотки проводов, куски ржавого металла. Но была здесь также и гниющая органика; то, в чем однажды теплилась жизнь. Грызуны и паразиты, даже гидропонные продукты... многое сплошь изъедено. Здесь кто-то был. Персефона. Экил представлял ее, как она сидела тут в одиночестве и питалась тем, что только попадалось под руку. Достаточно юная и миниатюрная, чтобы протиснуться в промежутках между стен. Ровесница Экила, может, немного старше. Она могла быть одной из забытых жильцов. Экил представлял, как она убегала от серых, боролась с ними там, где жильцы триста пятьдесят седьмого не могли этого видеть. Между стен, совсем одна.
– Откуда пришли серые? – спросил Экил вслух. – Куда они ушли?
Тишина. А затем:
– Говорят, ниже и выше есть этажи, – ответил Каркул почти шепотом. – И говорят, есть этаж в самом низу, ниже всех остальных, под землей. Иногда твоя мать говорила о нем, прежде чем пламя ее поглотило. Говорила, что властители этого места живут там, под землей. Возможно, они и есть серые.
Экил устремил взгляд прямо Каркулу в лицо.
– Куда они уходят, – Каркул пожал плечами. – Никто не знает. – Его собственный взгляд был тверд и полон осуждения. – Ведь так?
* * *
Некоторые смастерили себе фонарики, весьма неказистые на вид. Но Экилу, который привык к темноте, они были ни к чему. Поэтому он вернулся в безлюдный коридор, укутанный тьмой. Подойдя к тупиковой стене, он начал ощупывать шершавый бетон, пока не добрался до того места, откуда, предположительно, пришли серые. Пальцы нащупали швы в бетоне и влагу, которая в них проникла. Вот. Эта плита была теплее остальных?
Он взял с пояса маленький молоток, который смастерил давным-давно из куска трубы и плотного металла. У него был набор похожих самодельных инструментов, распределенный по тайникам в разных частях триста пятьдесят седьмого. Впрочем, он не часто был ему нужен.
Однако теперь все же пригодился. Экил бил молотком по стене, что было силы, и вскоре ощутил характерное тепло. Коридор наполнил звук ударов, к которым он прилагал такие усилия, что мышцы на руках моментально напряглись. Мелкие камушки шрапнелью летели ему в лицо. Он зажмурился и увидел Персефону. Совсем одну в руках серых, которые зажимали ее тонкий выразительный рот, чтобы она не могла кричать, которые затягивали грубый провод на ее запястьях, чтобы без сопротивления засунуть ее в ящик и унести прочь. Эта картина придала ему сил, и он стал бить в стену еще сильнее и громче. Так громко, что этот звук, должно быть, устремился вдоль коридоров, чтобы добраться до остальных жильцов этажа.
Стена не поддавалась. Однако не угасала и мощь ударов Экила, подпитываемая образом Персефоны. Сердце его выскакивало из груди от прикладываемых усилий и от желания ее увидеть. Первым не выдержал молоток. Ударная головка отлетела от ручки, приземлилась на плечо Экила и опрокинула его на пол.
Сердце и плечо пульсировали от боли, дыхание стало прерывистым. Он всматривался в стену в полной темноте. Из темноты Персефона протянула к нему руку. Сначала, он подумал, что это была мольба о помощи. На самом же деле, она тянулась, дрожа от напряжения, чтобы коснуться его щеки холодной рукой. Ее пальцы приблизились, оставляя за собой блестящую темноту ее глаз. Темноту, полную искорок жизни.
Цифры.
Экил поднялся на ноги и стал лицом к противоположной стене. На ней были цифры. Экил видел их в свете, исходящем из стены за его спиной. Однако эти цифры не выцвели, как остальные. Яркие и отчетливые, они пробудили нечто в его сознании. Эхо голоса матери.
Ищи цифры.
Его пальцы ощупали стену и наткнулись на место, откуда исходило тепло. На цифры 357 на поверхности стены.
Голос матери говорил ему потрогать цифры, ощутить их поверхность, понять их значение. Много лет назад, через несколько месяцев после ее смерти, он неделями искал каждую выцветшую цифру на триста пятьдесят седьмом, трогал их своими маленькими пальцами. Ничего не произошло, ничего из этого не вышло – просто еще один из ее бесполезных заученных наказов.
До сих пор эта часть ее наследия казалась бесполезной, пока он не оказался в нужное время в нужном месте.
Он нашел первую цифру – 3.
За ней следующую – 5.
И последнюю – 7.
Из-за стены, позади Экила, раздался скрежет, а затем в коридор проник свет. Экил подобрал тяжелый кусок метала, который когда-то служил ему молотком, и с ним в руке пошел в свет. В другой мир.
Он стоял в железной коробке высотой с человеческий рост, в ней могло поместиться человек пять. Весь потолок состоял из испепеляющего белого света, а на одной из стен были цифры от нуля до девяти.
Экил, не задумываясь, начал жать на кнопки: пять, восемь, два, семь, семь, один...
На экране над кнопками загорелись зеленым цифры пять, восемь и два.
Плита со скрежетом вернулась на место.
И коробка пришла в движение.
Экил прижался к стене. Было такое ощущение, что он падал... но не вниз. А вверх. Он физически это ощущал. Экил снова бросил взгляд на цифры: 582.
Ощущение движения потоком пронзило все его нутро, живот, уши, голову, а затем сошло на нет. Дверь снова со скрежетом отворилась, впуская свет.
Он опять оказался в безлюдном коридоре. С одной лишь разницей: теперь на стене были цифры 582.
Экил высунул голову, чтобы взглянуть на другой мир, при этом, не решаясь погрузиться в него с головой. Но он и так знал, что там увидит. В коридоре за углом лихорадочно мигали лампы, капала вода, и ощущался запах грязи и ржавчины.
На пятьсот восемьдесят втором был безлюдный коридор. "Как и на других этажах", – подсказывал голос матери в голове. "Потому", – говорил голос, – "что властители не желают, чтобы кто-то знал, где они и как передвигаются".
Должно быть, Персефона тоже это понимала. Другие, конечно же, ей бы не поверили. И она действовала в одиночку, невзирая на тьму и страх. Находила другие этажи, преследуя серых все это время. Пока они не настигли ее на триста пятьдесят седьмом. Так близко, что Экил почти видел ее лицо. Еще немного, и он мог бы взглянуть ей в глаза, ощутить тепло ее руки.
Вместе они могли бы пройтись по этажам, собрать людей, показать им все. Вместе. Но Персефона была внизу.
Внизу.
Экил вернулся к кнопкам.
Ноль. Он нажимал на ноль снова, и снова, и снова.
Он продолжал до тех пор, пока на экране не появилось пять нулей. Дверь закрылась, и чувство движения, а точнее, на этот раз падения, впилось в его внутренности. Он забился в угол и ждал, ощущая скорость в груди. Сжимая металлическую головку молотка в потных ладонях.
Наконец падение замедлилось, раздался резкий глухой стук, и коробка затряслась. Экил распластался на полу, прижимаясь к нему всем телом. Стук и вибрация повторялись снова и снова, в общей сложности пять раз. Затем скрежет, на этот раз металлический. Экил поднял глаза.
Коробка открылась, обнажая освещенный коридор. Этот был не из бетона, а из металла, кое-где поеденного ржавчиной, но все еще не потерявшего способность отражать тусклый верхний свет. Экил встал, выбежал из коробки, прижался к стене и посмотрел по сторонам. Коридор уходил вдаль, и он увидел перед собой еще один портал в стене. "Еще одна движущаяся коробка", – предположил Экил. Свет здесь был совсем другим. Не иссиня-болезненным, а скорее стерильным.
Звуки шагов и голоса донеслись до Экила из одного конца коридора, и он поспешил в противоположном направлении.
Он бежал мимо дверей, петлял между поворотами и ответвлениями в надежде, что инстинкт приведет его обратно. Здесь все выглядело по-другому, и в то же время похоже: все было из металла, выглядело более ухоженным и несколько чище. Но структура была та же: такого же размера двери с теми же промежутками между ними, та же высота потолка.
– Стой, – услышал он чей-то крик. Даже не обернувшись, он отпрянул от стены и побежал дальше.
Это привело его в место, которое отличалось от всего, что он видел до сих пор. Оно было шире, всего с одной дверью в самом конце, которая была в два раза больше обычной.
Он замер в растерянности, пока периферическое зрение не уловило движение. Он бросился к двери, которая отворилась перед ним посередине. Экил забежал в нее головой вперед, шатаясь и спотыкаясь. В полнейшем ужасе он упал на колени.
Серые были повсюду. Они управляли машинами, если их можно было так назвать. Блестящие, без намека на ржавчину, они не имели ничего общего с теми машинами, которые Экилу приходилось видеть до сих пор. За исключением формы и принципа работы. Дополнял необъятность пространства куполообразный потолок, уходивший далеко вверх намного выше триста пятьдесят седьмого. И на потолке образ из его грёз или кошмаров.
Это окно? Нет, они же в самом низу, разве не так? Властители ведь живут на уровне пять нулей.
Это не окно, а экран.
Вокруг Экила, везде, куда падал взгляд, было нечто, что перевернуло его мир с ног на голову – область за пределами триста пятьдесят седьмого, пятьсот восемьдесят второго и других этажей, о которой все говорили. Место по другую сторону окна, которое подпитывало решетку в коридоре триста пятьдесят седьмого.
Внешний мир.
Пол был не из бетона, а из черно-коричневого материала, покрытого трещинами и кое-где прожженного. Там, где он прорывался, тянулись вверх, заполняя пространство, мутно-серые клубы...но чего именно? Нечто похожее на дым, но более густое, подвижное, меняющее форму – как говорила одна из друзей Джендэй – дышащее. А за ними – свет. Его лучи проглядывали сквозь пустоты, огнем обрушиваясь вниз, словно неисчерпаемое оружие массового поражения.
Повсюду из трещин в земле уходили в серое небо башни, в которых бы, похоже, уместилось шестьсот этажей с жильцами. Десятки, тысячи башен, на разном удалении друг от друга, растущие во всех направлениях, все из бетона, почерневшие и потрескавшиеся там, где свет касался их.
Не тысяча живущих в страхе пленников, а миллионы, миллиарды, несчетное количество людей.
Из глаз Экила хлынули слезы. Мышцы живота напряглись и бесконтрольно задрожали. Вот что Персефона, должно быть, увидела. Вот почему она сбежала от властителей, в чьих руках была сосредоточена власть контроля. Физическое желание ее увидеть сжимало тело, словно тиски. Лишь им двоим удалось вырваться за пределы стен триста пятьдесят седьмого. Это неразрывно связало их крепче, чем если бы они поженились и провели вместе всю жизнь. Их связала правда, которая была доступна только им, и которую они уже не могли забыть.
Он попытался отступить, но сзади уже возникли два серых с оружием в руках. Наконечники этого оружия состояли из ярко-голубого пульсирующего света. Яркая вспышка полоснула по глазам, будто лезвие и впилась в голову миллионом иголок. Мышцы лица Экила ослабли, и челюсть поползла вниз. Казалось, грудная клетка, руки и ноги были заполнены жидким бетоном и тянули его к земле. Его мозг поглотил пылающий голубой свет.
* * *
Его пробуждение сопровождал уже другой свет. Часть потолка непосредственно над ним и часть пола под ним источали резкое белое сияние, как будто они были большими квадратными лампами. Казалось, что сквозь участки тела, на которые попадало это сияние, внутрь проникал электрический разряд. Осмотревшись, он понял, что был заперт в маленькой комнате из металла. Серый стоял так, что сияние на него не попадало. Плоские глаза отражали белый свет, будто его внутренности были им заполнены и не могли вместить больше.
Экил сидел на чем-то, что обтекало его тело. Он не был связан, однако, не смотря на то, что он мог двигаться, конечности были бессильными и истощившимися, как во сне. Даже такое простое действие, как сгибание пальцев, посылало сквозь все тело электрические разряды. Рядом с серым стоял небольшой столик. На нем лежал бесформенный кусок металла, служивший головкой молотку Экила, и несколько других предметов, которые у него были при себе: кусок веревки, небольшой моток проводов и плоскогубцы. Он мог дотянуться и схватить их, если бы только собрал достаточно сил.
– Как ты нашел лифт? – голос серого отдавался резким гулом в ушах Экила, подобно звуку искр в электрической дуге. То, что свет сделал с его головой, искажало окружающие звуки.
– Не... я не знаю этого слова, – его невнятная речь походила на бурление вязкой жижи.
– Движущаяся коробка, с помощью которой ты сюда попал, называется лифт. Как ты ее нашел?
– Я был... в коридоре, когда вы... когда ваши люди пришли. Я увидел, как... как она открывается.
– Ты был в коридоре? – лицо серого совершенно ничего не выражало. Сложно было уловить интонацию, но, кажется, его удивили слова Экила.
– Да... в коридоре.
– И часто люди с твоего этажа заходят в этот коридор?
– Никогда. Только я.
Серый стоял, наклонив голову, будто изучал механизм, который оказался намного сложнее, чем он предполагал.
– Как ты управлял им? – спросил он.
– Кнопки. Цифры.
Серый оборвал его речь нетерпеливым взмахом руки.
– Да, да... Как ты узнал, что нужно делать?
Экил рыскал в своей не вполне оправившейся голове в поисках правильного ответа. Он не знал наверняка. Просто... что еще он мог сделать?
– Просто... просто знал.
Серебристые плоскости на месте глаз отразили свет, когда серый опустил голову, переваривая неожиданные ответы.
– Почему? – спросил серый, подняв наконец глаза. – Почему ты спустился сюда? Разве тебе не было страшно?
– Было. Страшно.
– Ну и? Почему?
– Ради... Девушки.
– Девушки? Какой девушки?
Сквозь электрические разряды на Экила накатила волна гнева. Серый был готов отрицать само ее существование? Отрицать самое важное, что Экил когда-либо чувствовал?
– Персефона, – попытался прокричать он в ответ, но из-за жужжания в голове голос прозвучал вяло и натужно. – Персефона.
Серый отступил на шаг, будто в миг Экил вдруг стал опасен.
– Персефона, – наконец произнес серый, – не девушка. Персефона – машина.
– Не врите мне, – сквозь сонное оцепенение Экил вдруг почувствовал, что контролирует разговор. – Я слышал... как они говорили о ней. Видел... как они уносят ее. Видел... где она жила. Узнал ту же правду, что и она.
