Текст книги "Убить двух птиц и отрубиться"

Автор книги: Кинки Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Они влетели, как два гарпуна на пике скорости. Пока я пытался одеться, почистить зубы и причесаться, они расхаживали взад и вперед по квартире, словно молодые тигры. Энергии в них было хоть отбавляй, а я чувствовал себя взрослым, приставленным смотреть за двумя детишками.

– Эй, поторапливайся, – подгонял меня Фокс, – а то без нас начнут!

– Это будет круто! – кричала Клайд. – Если только сработает.

– Конечно, сработает! Уже началось, наверное. Ну, где ты там?

– Уолтер, давай живее! А то пропустим лучшее шоу года!

– Да можете вы подождать шпокойно? Я жубы чищу! – взмолился я.

Через пять минут мы, одевшись потеплее, потому что утро было промозглое, уже шагали к «Старбаксу», чтобы собственными глазами увидеть плоды своей гнусности. В этот рассветный час, когда большинство лавок еще закрыто и большинство людей еще спит, Гринвич-Виллидж выглядел почти красивым. Мы остановились у маленькой булочной, взяли кофе и пончиков и не спеша прошли последний квартал перед «Старбаксом». В шесть пятьдесят мы остановились на тротуаре возле кофейни, и в ту же секунду услышали звук первой сирены.

– Блин! – вырвалось у меня. – Они вызвали копов!

– Успокойся, – сказал Фокс. – Они не могут так быстро врубиться, в чем дело. Это просто скорая, она едет забрать пациента, у которого случился необъяснимый приступ какой-то неизвестной болезни.

– Мне особенно понравилось выражение «необъяснимый приступ», – сказала Клайд. – Может быть, Фоксу стоит попробовать написать книгу?

Она улыбнулась широкой бессовестной улыбкой, в которой не было ни тени сочувствия к возможным жертвам. Меня задело ее замечание, что Фокс может написать мою книгу, и потому я тоже не думал о людях, которые пострадают от нашей шуточки. Чтобы заметить бессовестную улыбку, нужен бессовестный глаз, – подумал я и тут же достал свой блокнотик.

– Уолтеру нас писатель, – сказал Фокс. – А я – завоеватель.

– А я подстрекатель, – закончила Клайд.

Прежде, чем кто-либо из нас успел сказать еще хоть слово, мы увидели, как из двери кофейни вывалилась огромная женщина в ярко-желтом синтетическом костюме и принялась блевать прямо на – тротуар. Несмотря на это, клиенты «Старбакса» продолжали заходить и выходить как ни в чем не бывало, совершенно игнорируя ее трудности, словно перед ними был бомж или просто мертвое тело.

– Узнаю тебя, Нью-Йорк, – сказал Фокс. – Чтобы остановить жителя этого города, нужны вещи посерьезней, чем толстуха в желтом, блюющая на тротуар.

Звук сирены становился все громче. Я заглянул в витрину кофейни и увидел, что внутри заведения дело тоже пошли поживее. Возле стойки стоял, перегнувшись пополам, парень, одетый как типичный клерк с Уолл-стрит. С первого взгляда было ясно, что у него сильнейшие желудочные колики, но, тем не менее, покупатели справа и слева от него продолжали делать заказы, как будто его не существовало.

– Отличная реклама для кофе-латте, – заметил Фокс, подходя к витрине справа от меня. На лице у него была счастливая улыбка, как у ребенка, который разворачивает свой подарок на день рождения.

Клайд подошла с другой стороны и приобняла меня за талию своей тонкой ручкой.

– Смотрите, смотрите! – воскликнула она. – Вон тот мужик уже ломится в туалет!

В этот момент позади нас затормозила машина скорой помощи.

– А вот и труповозка, – сказал Фокс. – Первая, но будем надеяться, не последняя.

– Скоро подъедут копы, – сказал я, стараясь удержать дрожь в голосе.

– Вовсе не обязательно, – ответил Фокс. – Они еще ничего не поняли. Да и как они могут понять? Блин, они еще долго будут думать, что это вспышка неизвестной болезни, вроде болезни легионеров, пока допрут до истины. Истину, братья мои, труднее найти, чем понять. А когда они ее найдут, то долго будут чесать себе репу. «Кому и зачем это было нужно?» – будут спрашивать они.

– Бедненький «Старбакс»… – сказала Клайд.

– Вот уж только не бедненький! – тут же взвился Фокс. – «Старбакс» – это один из величайших в мире кровососов. Чтобы достичь своих нынешних размеров, он выпил всю кровь из производителей кофе по всему миру, из всех маленьких семейных кофеен, и даже из всех своих клиентов-андроидов.

– И не забудь, что они зарезали единственного в Нью-Йорке единорога, – закончила Клайд. – Убили мечту жизни бедного Джонджо. Да приблизится их судный день!

– Что сюда приближается, – сказал я, – так это вторая скорая.

В течение следующего часа скорые подъезжали непрерывно, одна за другой, а когда, наконец, подоспела полиция, то ей уже пришлось сдерживать толпу вокруг кофейни. Не меньшая толпа, само собой, образовалась в окрестностях старбаксовского туалета. Это была толпа взбудораженная, отчаявшаяся и очень шумная. Она разрасталась, раздражалась и волновалась возле туалетной двери, как темный и опасный океан, в котором плавал Моби Дик, – если позволите мне такое сравнение. Люди колотились в дверь, пинали дверь, царапали дверь, как грешники на Страшном Суде в последней попытке взломать врата рая. В некотором нерелигиозном смысле, подумал я, так оно и есть.

Некая бравая старая дама тыкала зонтиком во все стороны, распихивая толпу, гадившую и блевавшую вокруг нее. Когда ей все-таки удалось выбраться из кофейни, она обернулась к толпе и провозгласила, грозя зонтиком:

– Ноги моей здесь больше не будет! Да подавитесь вы своим кофе!

Тротуар перед входом к тому времени превратился в лужу, состоявшую из рвоты и человеческих испражнений. Люди скользили и шлепались, пытаясь вырваться на волю, они спешили так, как редко спешат даже хронические нью-йоркские торопыги. Сцена разительно напоминала Дантов ад, но в то же время была не лишена комизма.

– Эти люди проходят ускоренный курс обучения сочувствию ближнему, – сказал Фокс. – В этом квартале туалетов поблизости нет. Ничего, пусть хоть немного почувствуют на своей шкуре, каково быть бездомным.

Люди вылетали из «Старбакса», как стрелы. Зевак собралось столько, что на проезжей части образовалась пробка. Вскоре она распространилась на весь район, и у полицейских, которые подъехали слишком поздно, работы было невпроворот: приходилось заниматься беспомощно рычащими машинами и одновременно убеждать кучу зевак и непрошеных советчиков освободить тротуар перед кофейней. Наконец им это удалось, и мы тоже двинулись вслед за толпой, пролагая себе путь назад к моему дому. Надо ли говорить, в каком мы были экстазе? Нам не приходило в голову, что мы совершили зло – да и сейчас я не думаю об этом. Зачем мы все это сделали, я сам себе не мог до конца объяснить. Может быть, никакой причины и не было. Иногда отсутствие причины бывает самой лучшей причиной.

Вернувшись домой, мы откупорили и пустили по кругу бутылку бурбона «Джим Бим», которую принесла Клайд, а Фокс с видом триумфатора воткнул красный флажок в схему наших операций. После этого он вытащил «крышеломку» и пустил ее по кругу вместе с бурбоном. Настроение у нас было самое радужное. «Старбакс» получил серьезный удар, Клайд и Фоксу было теперь что вспомнить, а у меня появилось о чем написать. Удар был, конечно, далек от нокаута, да мы и не строили иллюзий, что можно окончательно вырубить такого монстра или хотя бы всерьез ему навредить.

– Одноглазому великану Запада, – учил нас Фокс, лежа на полу посреди комнаты, – можно только пустить кровь. Убить его нельзя, потому что одноглазый великан внутри нас всех. Но сегодня, – заключил он, – мы видели прекраснейшее зрелище!

– И веселое! – добавила Клайд. – А что ты об этом думаешь, солнышко?

Я поставил большие пальцы на стол и соединил указательные, соорудив футбольные ворота.

– В девятку! – ответил я.

XXVII

Следующие несколько дней мы провели, занимаясь делами, пожалуй, чересчур ненормальными даже для нашего отважного трио заговорщиков. Клайд терпеть не могла тараканов, но тем не менее живо включилась в операцию и провела мощную артподготовку. Сначала она принялась названивать в санитарный отдел муниципалитета – тот самый, который «Старбакс» использовал, чтобы прихлопнуть «Единорога» – и жаловаться на то, что видела в «Старбаксе» тараканов. На самом деле, конечно, никаких тараканов в «Старбаксе» не было. Пока не было.

Затем Клайд, не желая, чтобы ее антипатия к тараканам помешала ей принять участие в боевых действиях, разработала план собственной операции, назвав ее «Отключка». Она позвонила в «Дэйли ньюс» по своему невыслеживаемому телефону и поместила там объявление о наборе новых сотрудников в «Старбакс». На работу приглашались как члены, так и не члены профсоюза, почасовая оплата была запредельно высокой, а опыта работы не требовалось вовсе. Всякий, кто захочет «использовать свой шанс и сделать блестящую карьеру в кофейном бизнесе», приглашался позвонить по телефону – само собой, по телефону «Старбакса». Вторая стадия операции «Отключка» заключалась в том, что Клайд отправилась в ближайший копировальный центр и отпечатала несколько тысяч флайеров, которые расклеила на всех досках объявлений и на всех столбах в Гринвич-Виллидже. Флайеры предлагали стодолларовую скидку всякому, кто отправит в «Старбакс» факс со своим адресом и подписью. Операция «Отключка», как нетрудно догадаться, имела колоссальный успех. Я бы даже сказал, что тихая, незаметная работа Клайд принесла больший результат, чем операция «Диарея» – если это только возможно. Что касается оплаты расходов, то Клайд, не мудрствуя лукаво, отправила счета за газетные объявления и флайеры прямиком в «Старбакс». Само собой разумеется, что Фокс посчитал своим долгом отметить «Отключку» отдельным красным флажком на структурной схеме наших операций.

Через два дня после операции «Диарея» Фокс явился на командный пункт со здоровенной картонной коробкой – из тех, в которые пакуют компьютеры или принтеры. Однако в ней содержалось нечто иное, объяснил нам Фокс, а именно – несколько тысяч отборнейших тараканов. Кроме них в верхней части коробки, в специальной сетке, помещалась очень большая и очень голодная ящерица-геккон. Сетка крепилась к крышке коробки особой пружиной. Если на эту пружину нажать, то ящерица шлепнется прямо в гущу тараканов. Фокс изложил все это очень подробно, причем Клайд, слушая его, стала белой, как мел.

– Это оружие, – объяснял Фокс, – принадлежит к категории бинарных органических боеприпасов. Бинарными боеприпасами, как известно, называются бомбы, которые состоят из двух частей. По отдельности обе части совершенно безопасны, но как только они соединяются, происходит взрыв или большой выброс энергии. Я ясно объясняю?

Он объяснял настолько ясно, что Клайд уже была готова упасть в обморок. Фокс быстренько стрельнул у меня сигарету и как ни в чем не бывало продолжил лекцию.

– Однако мы должны позаботиться о сохранении жизней тараканов, – сказал он. – И поэтому внизу проделаны три небольшие дырки, заклеенные по периметру скотчем. Если ленту отодрать, то тараканам откроется путь к свободе. Итак: сначала мы нажимаем на пружину и отпускаем геккона. Затем отдираем ленту, и наши маленькие насекомые друзья начинают драпать через дырки с поразительной скоростью и в не менее поразительных количествах. Клайд, по понятным причинам, не будет участвовать в операции «Тараканья бомба», но тебя, Уолтер, я попрошу провести все тот же отвлекающий маневр, который ты так безукоризненно осуществил ранее: навешать лапши ребятам за прилавком, чтобы они поменьше смотрели по сторонам.

– Один за всех и все за одного! – отсалютовал я. – Когда приступаем?

– Минут через пять, – ответил Фокс.

Мои сомнения начались почти сразу – как только я, Фокс и его коробка двинулись по улице в сторону «Старбакса». Я был уже совсем не уверен, что начать операцию «Тараканья бомба» – так уж необходимо. Наверное, такие сомнения посещают всякого, кому приходится возвращаться на место своего преступления всего через несколько дней после его совершения. Но с другой стороны, – размышлял я, – тут ведь и преступления-то особого не было. В мире, где сплошь и рядом подкупают присяжных и свидетелей, подпортить сахар и сливки в гурманской кофейне – это не такая уж и буря в семь баллов по шкале Рихтера. Несмотря на это самоубеждение, виду меня, наверное, был бледный, и Фокс поспешил меня приободрить. До кофейни оставался один квартал.

– Ты, главное, не волнуйся, Уолтер, – сказал он. – Делай все то же, что в прошлый раз: поболтай с кофеварщиками…

– С баристами, – поправил я.

– Ну да, с баристами. А я позабочусь обо всем остальном. Как только увидишь, что я двинулся к выходу, иди следом. Но так, чтоб не привлекать внимания к нашему уходу, конечно.

– Конечно.

– И учти еще одну вещь, Уолтер. «Старбакс» уже давно связал саботаж в туалете с порчей сахара, кримеров и прочего дерьма. Теперь они наверняка выставили охрану и, очень может быть, развесили камеры наблюдения по всей кофейне. Все это осложняет работу, но не делает ее невозможной. Мы, скорей всего, в последний раз работаем внутри помещения. Все три части операции «Слоновье дерьмо» не требуют проникновения внутрь.

– Господи, спасибо тебе за три части операции «Слоновье дерьмо»! – сказал я искренно.

– Если высшая сила действительно с нами, то ее помощь нам нужнее всего именно во время операции «Тараканья бомба». В этом покере ставки очень высоки, Уолтер.

По-видимому, Фокс хотел меня успокоить, но его слова прозвучали не как утешение, а как смертный приговор. Эти ребята из «Старбакса» – не идиоты. Они, конечно, не знают, кому это понадобилось устраивать такие подростковые шуточки, но они теперь настороже и наверняка не допустят, чтобы эти шуточки повторялись.

– Да, ставки слишком высоки, – подтвердил я. – Может, не пойдем, а?

Мы были уже рядом с кофейным гигантом.

– История требует, – ответил Фокс, – чтобы мы вошли в долину смертной тени держа хвост пистолетом и с полной коробкой тараканов в руках.

С этими бессмертными словами он отворил дверь и проследовал внутрь, а я поплелся за ним по пятам, как деревенский дурачок за большим дяденькой.

Я не буду утверждать, что Фоксом и Клайд двигали какие-то возвышенные мотивы. Они не выдвигали никаких требований к «Старбаксу». Им было все равно, используют ли в кофейне неорганические кримеры. Они вступили в войну с гигантом просто так, просто шутки ради, как и всё, что они делали. Или потому, что кто-то когда-то давно сказал, что им слабо такое сделать.

В дверях стоял новый охранник, но он едва взглянул на Фокса: вид этого посетителя не вызывал подозрений. Фокс завязал свои волосы в хвост и нацепил очки в тонкой оправе, как у чокнутых компьютерщиков. Такой парень, да еще с компьютером в коробке, был меньше всего похож на нарушителя спокойствия. Камер наблюдения было не видно, и Фокс, сделав заказ, занял место в дальнем углу кафе и задвинул свою коробку под столик. Через пару минут он подошел к стойке, заплатил, взял кофе, вернулся обратно и принялся спокойно читать журнал и прихлебывать латте. Я подошел к стойке, за которой теперь орудовали аж четыре человека – два парня и две девушки. Никого из них я раньше не видел.

Я сделал заказ:

– Двойной эспрессо с собой, пожалуйста!

– Это называется «доппио», – откликнулась одна из девушек, обращаясь в пространство.

– Отлично, – подхватил я, – а скажите, вот там у вас один столик в виде шахматной доски. За ним кто-нибудь играет?

Четыре баристы – или кто они там на фиг были – вовсе не кинулись спорить друг с другом по этому поводу, как я рассчитывал. Они продолжали заниматься своим делом: молоть, смешивать и разливать кофе, подавать его клиентам, одним из которых был я. Только девушка, сказавшая про «доппио», поглядела на меня с недоумением, но потом милостиво ответила:

– Пока никто.

Я решил, что пора приступать к развешиванию лапши.

– Вы знаете, я в свое время чуть не стал шахматным вундеркиндом, – начал я, стараясь говорить громче, чтобы слышало как можно больше работников. – Когда мне было всего семь лет, я уже играл с международным гроссмейстером Сэмюелем Решевским. Это было в Хьюстоне, штат Техас.

– Ничего себе, – откликнулся парень, разливавший кофе справа от меня и находившийся ближе всех к Фоксу. В его голосе не слышалось особого восхищения моими детскими успехами, но все-таки это была хоть какая-то человеческая реакция.

– Ей-богу! – подхватил я, придвигаясь к нему поближе и садясь так, чтобы он не мог видеть Фокса. – Правда, у Решевского было пятьдесят противников разом, и при этом он всех обыграл. Но я был самым младшим, и потому мою фотку поместили на обложку «Хьюстон Кроникл»!

– Вау! – воскликнул парень, подавая мне доппио.

– Да! И представьте, какой все это был ужас для ребенка! Конечно, ему ничего не стоило меня обыграть. Но вы знаете, что он сказал моему папе после матча? Он сказал: конечно, детей обижать нельзя, но когда играешь с ребенком, то хочешь не хочешь, надо выигрывать. Если, не дай бог, проиграешь, то завтра же это будет во всех новостях – и тогда конец карьере.

– А почему бы ему не прийти и не поиграть у нас в «Старбаксе»? – спросила та девушка, которая раньше приняла у меня заказ. Предложение было сделано таким самоуверенным тоном, что мне оставалось только надеяться, что она шутит. Но, как бы там ни было, она меня слушала.

– Это было бы немного странно, – ответил я. – Дело в том, что он уже тридцать пять лет, как умер.

– Случались вещи и постраннее, – услышал я голос еще одной баристы. – Причем прямо тут, в «Старбаксе»…

Я обернулся к ней и увидел, что она смотрит на меня не отрываясь. Видимо, пыталась вспомнить, где могла меня видеть раньше. Я не осмеливался оглянуться на Фокса. Строго говоря, – пронеслось у меня в голове, – я не сделал ничего дурного. Что бы там ни вытворяли Клайд и Фокс, все, что делал я, – это отвлекал занятых людей скучными историями. Хотя, – смутно припоминал я, – в законе есть для этого название. Это называется пособничество преступлению. Девушка все еще смотрела на меня, словно читая мои мысли.

В этот момент я увидел, что человек с косичкой направляется к выходу: Фокс закончил свои дела и сматывал удочки. Я выждал пару секунд, а затем развернулся и двинул за ним. Но на пол пути меня крепко взял за плечо охранник. Я мгновенно покрылся холодным потом, а мысли мои понеслись со скоростью света. Вот так оно и бывает! Главный исполнитель всегда успевает скрыться, а попадается сообщник. Теперь они будут выбивать из меня имена моих подельников. Выдам ли я Клайд и Фокса? Я не знал. Жалел ли я в этот момент о том, что вообще их встретил? Этого я тоже не знал. И еще меньше знал, как буду выкручиваться. Вот и все, думал я в ужасе. Фокс уже далеко, а охранник разворачивает меня за плечо и подталкивает в спину.

– Ты куда, дружок? – сказал тут охранник. – Ты же забыл свой доппио!

Когда я вернулся домой, Фокс и Клайд были в прекрасном настроении и уже на взводе. Взвод бутылок из-под шампанского красовался перед ними. Праздничное настроение заразительно, и вскоре я забыл о своем знакомстве с охранником из «Старбакса». Фокс, как я заметил, успел прицепить красный флажок к схеме, означавший успех операции «Тараканья бомба», и теперь давал детальный отчет о ее последних стадиях. Клайд снова выглядела очень бледной, ерзала на стуле и хлестала шампанское прямо из горлышка, но Фокс разливался соловьем, ничего этого не замечая.

– Итак, я поставил коробку под стол, нажал на пружину и сетка, таким образом, открепилась от крышки. Это привело к освобождению геккона, он шлепнулся прямо в массу тараканов, и тут я почувствовал, что коробка начинает вибрировать. Вибрировать, как…

– Как вибратор, – подсказала Клайд.

– Да, спасибо. Вибрировать, как вибратор. По всей видимости, в ней началась органическая бинарная реакция. Я наклонился как можно незаметнее и отодрал скотч. Таким образом, открылись три дырки, и наши милые таракашки ринулись на свободу. Мне, конечно, очень хотелось задержаться, чтобы досмотреть шоу, но к сожалению, не получилось. Все, что я могу вам сказать, это то, что они вылетали оттуда с бешеной силой, как струя из брандспойта. Это был один из лучших моментов в моей жизни. Прекрасное зрелище! Но, к сожалению, я очень занятой человек, и мне надо было торопиться, чтобы поскорей приступить к новому проекту.

– Это к какому? – спросил я.

– К операциям «Слоновье дерьмо» под номерами один, два и три.

– Ну, слава богу, – сказала Клайд. – Наконец-то я тоже смогу принять участие.

XXVIII

У слонов долгая жизнь, длинные хоботы, и длинная память. Но даже слон не может знать будущего. Все, что ему остается – это не мучиться воспоминаниями.

Операции «Слоновье дерьмо» один, два и три оказались самыми оригинальными и самыми эффективными во всей кампании. Но они потребовали и гораздо большей подготовки, чем прочие наши подростковые выходки. Поэтому Фокс редко бывал в квартире: он целыми днями занимался сбором необходимых запасов и снаряжения. Лично мне его отсутствие было на руку. Это давало нам с Клайд шанс изучить возможность совместных преступных действий, а также создавало чудесную иллюзию, что мы ведем общее хозяйство. И все-таки иллюзия периодически разбивалась на мелкие кусочки приходами Фокса. Он заявлялся рано утром – или пьяный, или обдолбанный, или и то, и другое вместе – и принимался болтать о своих успехах в подготовке операции «Слоновье дерьмо».

Но выдавались отдельные периоды, долгие и приятные, когда мы оставались с Клайд в одиночестве. Нет, сказать «в одиночестве», конечно, нельзя: это было не сравнимо с моим одиночеством.

Хотя у нас с ней все еще не было интимной близости, я никогда не чувствовал ее настолько близкой – и ее, и даже этого странствующего философа, который иногда являлся переночевать. Чтобы приблизить условия нашей жизни к военному лагерю, а также просто ради удобства, мы решили спать на матрасах, положенных прямо на полу. Мы с Клайд ложились рядом, каждый на своем матрасе, а Фокс в своем спальном мешке пристраивался с другой стороны от Клайд. Если Фокс блуждал где-то по ночам, то мы могли сколько угодно пить, смеяться, обниматься или, лежа каждый на своем матрасе, просто болтать. Секса между нами все еще не было, и мне это, конечно, не нравилось. Но мое недовольство компенсировалось тем, что мы с Клайд с каждым днем привязывались друг к другу все сильнее и сильнее. Мы делились друг с другом снами, зубной пастой, напитками, а иногда даже делили один матрас. Ничего, – говорил я себе, – дайте только время, и все у нас получится.

Так мы и жили – жизнью романтической, богемной, цыганской, революционной и дурацкой. Клайд покуривала, дурачилась и всегда выглядела потрясающе – с этим ее вечным хулиганским блеском в глазах. А я печатал, редактировал, делал заметки в блокнотике, – в общем, был занят обычными писательскими делами, которые, надо сказать, больше не раздражали Клайд. Видимо, она смирилась с тем, что я пишу книгу, и никто, включая меня самого, ничего с этим поделать не может. Фокс же по-прежнему оставался единственным, кто поддерживал меня как писателя. Когда он не был занят передвижением красных флажков по схеме, он частенько спрашивал, на какой я сейчас странице. Я отвечал, допустим, «на странице 187», и тогда он говорил: «Отлично, отлично, так держать», – хотя при этом ни разу не заглянул в рукопись, чтобы прочесть хоть слово. Мне кажется, он не слишком ценил слова, а человек, который живет словами, был для него чем-то вроде мота, бросающего деньги на ветер и не получающего взамен ничего, даже душевного спокойствия. А может быть, слова были для него какими-то ничтожными созданиями, тараканами без ножек или песчинками, которые кружит ветер на пляже. Что ж, пусть будут песчинки. Но, собранные в книгу, они могут вдруг развернуть перед вами ослепительные картины, вечные, как мгновения, мечты и безумие.

А как там «Старбакс»? Пережил ли он набеги умалишенных? Конечно. «Старбакс» оставался «Старбаксом», с него все было, как с гуся вода, ничто не могло остановить или задержать его энергичный рост, неумолимый, как раковая опухоль. Мы с Клайд – по ее настоянию, разумеется, – как-то утром даже посетили ту самую кофейню и выпили там по чашечке отличного каппуччино. Клайд всегда любила опасность, а мне теперь нравилось быть рядом с людьми, которые любят опасность. Каппуччино и вправду был отличный. Клайд испытала облегчение, убедившись, что в кофейне нет никаких тараканов. Не было там и видеокамер. По-прежнему не было шахматных фигур на столике с доской. Игроки тоже не появились, но зато была куча посетителей. Можно было не сомневаться, что телефоны и факсы уже в полном порядке, а по залу, мучаясь от безделья, бродили несколько охранников. Трудно остановить таких, как «Старбакс», и даже удивительно, как это некоторым может взбрести в голову замахнуться на такое дело. Я, наверное, зря приписываю человеческие качества тупым корпоративным монстрам, но, на мой взгляд, «Старбакс» переносил все невзгоды и пакости, свалившиеся на него в ходе нашей надоедливой военной кампании, почти стоически. Клайд я этого, конечно, говорить не стал – она могла решить, что я рехнулся, или, чего доброго, заподозрить меня в сочувствии к «Старбаксу». Может быть, я и рехнулся, но жаль мне его точно не было. У меня настолько развито чувство жалости по отношению к самому себе, что на других его просто не хватает. Каждый автор, воображающий себя настолько великим, чтобы быть достойным умереть под забором, подвержен таким приступам жалости к самому себе.

Поскольку время поджимает, а также потому, что я не хочу уничтожать слишком много американских деревьев, я принял волевое решение рассказать обо всех трех частях операции «Слоновье дерьмо» в одной небольшой главе. Мой издатель Стив Сэймит впоследствии мне на это пенял, уверяя, что каждое слоновье дерьмо уникально, обладает собственной значимостью и потому заслуживает отдельной главы. Но я не стал его слушать. Роман, – возражал я ему, – надо держать в узде, иначе он взбесится и пойдет вразнос, точь-в-точь как персонажи моей книги, которые жили, дышали, безумно любили и делали много других непрактичных вещей на простынях, условно называемых нами страницами.

– Лично я ни разу не перечитывал это дерьмо, – сказал я Стиву. – Достаточно того, что я его написал.

– Что ж, – ответил он, – по крайней мере, тебе не придется его редактировать.

– Только не надо ругать мой роман, – предупредил я. – Единственная причина, по которой я называю его дерьмом, состоит в том, что он слишком точно следует за реальными событиями. Если «Великий армянский роман» никуда не годится, то только потому, что жизнь – это полное дерьмо.

– Ты прав, старик, – ответил Стив. – Иначе зачем бы я стал жить с тремя кошками и носить галстук-бабочку?

Ну ладно, достаточно об этих людишках и их дурацкой работе. У всей этой армии писателей, редакторов, агентов, издателей, юрисконсультов, публицистов и критиков никогда бы не хватило пороху вступить в войну с одноглазым великаном. Среди писателей, может, и нашлось бы несколько смельчаков, но все они уже умерли, в большинстве случаев выбрав смерть под забором и похороны в братской могиле с надеждой на славу, которая ускользнула от них при жизни. Но Клайд и Фокс были настоящими героями – в прямом, а не только в литературном смысле этого слова. Их было не удержать на страницах книги – они выскакивали оттуда, чтобы надавать пинков под задницу всей Америке.

Однажды Фокс заявился в квартиру поздно ночью. Когда он вошел, Клайд как раз взяла меня за руки и заглянула мне в глаза, чтобы поискать там нечто такое, чего там явно не было. В карманах у Фокса что-то мелодично позвякивало, словно крошечные лилипуты чокались, поднимая тосты за успех книги Джонатана Свифта. Фокс принялся вытаскивать одну за другой склянки с какой-то прозрачной жидкостью. Потом он порылся у меня под кухонной раковиной и достал оттуда давно забытый мною пульверизатор, вылил в раковину его содержимое и наполнил заново жидкостью из своих склянок.

– Что это? – спросил я.

– Это слоновье дерьмо номер один, – ответил Фокс. – Масляная кислота.

– Пахнет она точно как слоновье дерьмо, – заметила Клайд.

– Ты еще не знаешь, как она начнет пахнуть, когда я распылю ее вдоль фасада «Старбакса», – ответил Фокс. – Люди будут обходить весь западный Гринвич-Виллидж. А храбрецы и заблудившиеся туристы будут валиться на землю, как мухи. Кстати, о мухах: им это должно понравиться.

– Когда начнется операция? – спросил я.

– Минут через пять, – ответил Фокс.

– Отлично, – сказала Клайд. – Чем скорее ты унесешь отсюда это говно, тем лучше.

– В этой операции ваша помощь мне не нужна, – сказал Фокс. – Но вы можете поучаствовать в качестве наблюдателей от ООН.

– Это может дать тебе хороший литературный материал, – съязвила Клайд.

Смотрела она на меня, впрочем, без всякой иронии.

– Я не пропустил бы этого зрелища ни за что на свете, – ответил я.

Когда мы добрались до «Старбакса», было почти три часа ночи – отличное время для того, чтобы разбрызгивать масляную кислоту по фасадам. Мы с Клайд постояли на шухере, и операция прошла как по нотам. Она не заняла и трех минут. Смотреть, правда, было особенно не на что. Зато было что понюхать – запах был совершенно неописуемый. Когда мы ускоренным шагом возвращались домой, вонь, казалось, наступала нам на пятки. Она отчетливо чувствовалась еще за квартал от «Старбакса».

– Теперь кое-кто призадумается, так ли уж сильно он хочет утреннего кофе-латте, чтоб сюда зайти, – сказал Фокс с победной улыбкой.

– О господи, – вздохнула Клайд. – Тут кто угодно призадумается.

– Завтра утром им придется сразу закрыть лавочку, – сказал я.

– Ну, не факт, – ответил Фокс. – Их так просто не возьмешь. Наверное, баристам придется выдавать каждому клиенту противогаз. Но никто не уйдет, пока не получит свой замечательный, обязательный, гребаный гурманский напиток.

– Ты что, как будто этим расстроен? – ласково спросила Клайд.

– Нет, я не расстроен, – ответил Фокс. – Но я грустен и разгневан. В каждой шутке есть привкус грусти и гнева.

– Значит, мы подшутили сами над собой, – заметил я.

– Отлично сказано! – одобрил Фокс. – Пиши, Уолтер, пиши.

Я так и не узнал, открылся ли «Старбакс» в то утро. В конце концов, это их дело. Думаю, что открылся: эту сучку не пугает взбучка. Что же касается нас, трех подельников, то на следующий день мы проснулись после полудня. Я долго лежал на своем матрасе и смотрел на Клайд, которая ангельски посапывала рядом со мной. И еще слушал дьявольский храп, доносившийся из спального мешка по другую сторону от нее.

Иногда просыпаешься с головой настолько ясной, что пока лежишь в постели, тебе начинает казаться, что ты другой человек. Или как будто видишь все на свете впервые: и себя, и своих друзей. Шуточки, которые мы разыгрывали со «Старбаксом», были, конечно, ребяческими, дурацкими и совершенно бессмысленными, но все-таки эта идиотская история переполняла меня радостью. Никто никогда не втянул бы меня в такое дело, если бы я сам не захотел. И не надо спрашивать, зачем мы все это делали, – думал я. Задумываться об этом – не наше дело. Наше дело – действовать или умереть. Были ли действительно Клайд ангелом, а Фокс дьяволом, или же они были просто двумя частями моей расколотой души?