Текст книги "Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей"

Автор книги: Ким Ньюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

II

Не скажу, что Мориарти придерживался правила: любое, даже самое ничтожное, преступление заслуживает внимания, но иногда он брался и за небольшие дела, представляющие особый интерес. Иначе говоря, если какая-нибудь кондитерская лавка славилась тем, что из неё невозможно ничего стащить, преступный гений планировал кражу пакетика тамошних карамелек с точно такой же скрупулёзностью, с какой замышлял бы похищение сокровищ короны из Тауэра.

Опережая ваши вопросы – да, Мориарти подумывал дотянуться и до них. Он не собирался, подобно Томасу Бладу ^{26}, наудачу вламываться в сокровищницу, но вёл переговоры с ужасным Толстяком из Уайтхолла и в конце концов продал план ограбления правительству её величества за весьма солидную сумму. Таким образом, бифитеры смогли принять соответствующие меры безопасности. За знаменитые сокровища практически невозможно выручить их истинную стоимость. В 1671 году королевские безделушки оценили в сто тысяч фунтов, но Блад утверждал, что большой удачей было бы сбыть утыканные драгоценностями регалии хотя бы за шесть. Профессор колебался: не измыслить ли в следующем году новый, более прибыльный план, но даже ему не хотелось связываться с Толстяком.

Как бы то ни было, убийство собак обычно не входит в круг наших интересов. Время от времени мы влияем на здоровье тех или иных скаковых лошадей. Если бы махинации в области собачьих боёв приносили столь же высокие дивиденды, мы, возможно, применяли бы подобные методы и в этой сфере.

Правда, однажды в России я отстреливал волков из татарского боевого лука, но то для забавы, а не ради денег.

Непохоже, что Джаспера Стока-д’Эрбервилля в его мрачном Трэнтридже донимает соседская дворняжка. Дэн’л мигом бы уладил дело. Я уже упоминал о том, как замечательно Герти подходит для вышибания собачьих мозгов. С его-то внушительной комплекцией вполне можно прикончить и доисторического мастодонта.

Однако потенциальный клиент заявился со своей собачьей проблемой к нам.

– Пять тысяч фунтов за шкуру, – провозгласил он.

Даже памятуя о современных безбожных ценах, не стоит чихать или каким-либо иным образом выражать при помощи носа пренебрежение к подобной сумме.

– Мистер Сток-д’Эрбервилль, – профессор смаковал имя нашего посетителя, словно шейх, блаженно катающий языком во рту баранье глазное яблоко, – чьей рекомендации мы обязаны вашему визиту?

– Я вёл дела с доктором Кварцем из Нью-Йорка…

Мориарти щёлкнул пальцами. Сток знал достаточно, и в дальнейших объяснениях не было нужды.

Вивисекциониста Джека Кварца иногда ещё называют американским Мориарти, и наоборот ^{27}. Но о подобных сравнениях, разумеется, лучше не упоминать в присутствии одного из этих джентльменов. Я знал, Кварц всё ещё злится из-за захвата золотых копей Сюрпрайз-Вэлли: Мориарти тогда вторгся на его территорию. Хотя «баснословные богатства» иссякли уже через несколько месяцев, и фирме вновь пришлось заняться поиском клиентов, таких, к примеру, как Сток-д’Эрбервилль. С другой стороны, янки пытался распространить своё влияние на весь земной шар, и это, в свою очередь, беспокоило профессора. Кварц предположительно заключил тайные соглашения с Корсиканским союзом и Каморрой в Южной Европе и доктором Никола и Си-Фаном в Азии. Однако со стороны казалось, что Мориарти и Кварц поддерживают вежливые профессиональные отношения: они даже посылали друг к другу просителей.

Повелитель Загадочных Смертей вполне мог бы подсесть за стол к этим двоим, реши он вдруг снизойти до носатых варваров. Глава парижского преступного синдиката «Вампиры» вполне мог бы вступить в этот милый кружок кройки и шитья (но, увы, носители благородного титула «великий вампир» живут недолго и не успевают присоединиться к большой игре).

Держу пари, вы и не догадывались, каким именно образом поделён на кусочки наш мир.

– Я знаю Кварца, – кивнул профессор. – Расскажите о вашем деле и не опустите ни единой детали.

Сток уселся в кресло и закурил сигару.

– Изложу вам самое главное, профессор. Год назад я угодил в весьма неприятную ситуацию. Меня собирались изгнать из Тумстоуна, что в штате Аризона. В этом городке добывают серебро. Раньше я тоже наживался на серебре, только добывал его не из земли, а из старателей: держал салуны, игорные притоны, меблированные комнаты и французских девок. Самый большой доход приносили бани. Чтобы не вылететь из дела, любой бизнесмен в Тумстоуне должен отстёгивать процент выводку грабителей – братьям Эрп. Федеральный маршал, городской шериф, сборщик налогов: каждый мерзавец заведует какой-нибудь конторой. И всем подавай деньги. Экономика в городе постепенно пришла в упадок. Копи затапливает, запасы серебра иссякают. И Эрпы решили лишить меня последнего. Назначили встречу в одном местечке, где обычно улаживают разного рода финансовые разногласия при помощи огнестрельного оружия. Не люблю воевать, но какая у меня была альтернатива? И вдруг само Провидение посылает телеграмму: мне полагается поместье, причём в стране, где констебли пусть и охочи до взяток, но уж точно не носят кольтов. Я собрал своих лучших ребят и отправился за наследством.

– Как же мне плохо было на корабле, – вставил Дэн’л. – Думал, весь океан заблюю.

Сток пожал плечами:

– В моём распоряжении теперь Трэнтридж. Дядюшка Сай (его ещё звали Саймон Чихал-Я-На-Клеймо) всю жизнь выжимал последние пенни из бедных вдов и наконец купил это уэссекское имение. Долго, однако, радоваться ему не пришлось, зато после его смерти там прочно обосновалась тётушка. Тридцать лет провела на смертном одре, как я слышал. А когда всё-таки сыграла в ящик, выяснилось, что я единственный наследник. Вот так всё и получил: землю, деревню, лес, церковь, стада овец и коров, поля (что там за дрянь они выращивают на своих полях?). И даже салун. Его называют пабом. «Старый красный пёс». Отныне я владелец Трэнтриджа, а потому владею и людьми… Крестьяне, сервы, мужланы, вся эта деревенщина. Рабы, одним словом.

В школе нас учат: Уильям Уилберфорс отменил работорговлю в империи, а Линкольн освободил чернокожих в США во время Гражданской войны. «Отмена рабства» – солидно звучит? Но вновь и вновь мы узнаём, что акты, декреты и петиции (вдобавок к Западноафриканской эскадре, захватывающей суда работорговцев) отнюдь не искоренили это самое рабство. Глупые пустомели лишь поставили его вне закона и таким образом сделали намного более прибыльным. Стоит издать указ против какого-либо предприятия, и честные дельцы тут же его бросят. А кто останется? Правильно, преступники. Существуют законы, карающие за убийства, воровство и шантаж, но ни один политик-пустомеля не станет хвастаться, что «отменил» эти преступления. Я немало мотался по свету и не единожды видел, как людей покупают, продают или же заставляют работать. Ребёнок, которого за шесть шиллингов продают на Пикадилли, точно такой же раб, как и туземец, купленный в Марракеше за десять дирхамов.

– Тётушка вела дела в Трэнтридже спустя рукава, – продолжал между тем Сток. – Так и не оправилась от потери зрения, да ещё весь этот переполох с казнью шлюхи, убийцы кузена Алека. Имением управляет Брэхэм Дерби: взимает ренту, оброк и прочее. По милости этого бездельника арендаторы совершенно забылись и вовсю наслаждаются незаслуженным благополучием. На земле д’Эрбервиллей, между прочим. Хотя деньги, что достаются им за труды, – на самом деле исключительно милость хозяина. То есть моя. Теперь, когда старушка отдала богу душу, всё изменится. Во время плавания, пока Дэн’л опустошал желудок, свесившись за борт, я читал немецкие книги об экономических моделях. Потерял одно предприятие, но снова пустить себя по миру не позволю. Трэнтридж не похож на старательский город: там не наживёшь богатства за несколько лет, но зато деньги не закончатся вместе с серебряной жилой. И там нет ненасытных Эрпов. Имение скорее сродни большим техасским ранчо или южным хлопковым плантациям: богатства хватит до конца моих дней, если удастся взять деревенщину в ежовые рукавицы. Главное, с умом карать недовольных, тогда экономическая модель заработает. Английские землевладельцы поколениями пахали на ирландцах. А если эти слабохарактерные нюни умудрились приструнить воинственных рыжеволосых мерзавцев, то справиться с жителями Уэссекса вообще не составит труда. Как полагаете? Повесить кое-кого, спалить несколько хибар, снести изгороди, и они быстро усвоят урок. А мне останется радоваться жизни помещика. Для полного счастья остаётся купить место в парламенте и ложу на ипподроме в Тонборо.

Сток откинулся в кресле и выпустил клуб дыма. Когда же он наконец доберётся до пресловутой собаки? Экономические модели – это прекрасно, но, если вы начали историю с псины, лучше бы ей, чёрт подери, появиться, причём в первом же акте.

– Перво-наперво следовало объяснить арендаторам (которые суть такая же моя собственность, как овцы, куры и зерно), что я намерен воспользоваться всеми своими правами. Дерби (его я оставил, но только в качестве консультанта) собрал всех до единого. Бородатые навозные жуки в грязной рабочей одёжке расселись на скамьях и принялись ворчать. Мол, лучше бы оказаться сейчас в «Красном псе». Я заставил их прождать несколько часов, а когда наконец появился, разговоры мигом стихли. Слышно было, как звенят мои серебряные шпоры. Мальчики заняли стратегически выверенные позиции и откинули полы плащей, демонстрируя оружие. В немецких книжках по экономике пишут: надо воздействовать на рабочую силу при помощи театральных эффектов. Жители Трэнтриджа никогда не видали таких бравых hombres [9]9
  Парни (исп.).


[Закрыть]. Джек Ленивый Глаз участвовал в парочке войн, Альбинос Накжинский как-то закусил печенью канадского констебля, а Дэн’л одной своей внешностью производит сильное впечатление. Я произнёс речь, вполне понятную, – два или три пункта. Делал паузы, чтобы смолкло гневное лепетание. То, что они считают своей собственностью, на самом деле принадлежит мне. Причитания возобновились, и Ленивый Глаз пальнул в потолок. Мужланы заткнулись сами и заткнули пальцами уши. Я ждал неизбежного. В этом-то весь смысл: собрать стадо и вывалить на него плохие новости, тогда мигом выявятся самые твердолобые ……. Нужно подавить их, и остальные уже не пикнут.

Профессор Мориарти, тоже сторонник экономической теории, одобрительно кивнул.

– Ну и вот, поднимается, кто бы вы думали, Диггори Венн, чёртов сын. Рожа и руки красные, как у апачи. Это из-за его бывшей профессии – охряником работал, торговал краской для овец, можете представить? Теперь-то он просто болтается там и сям и агитирует за права человека и хорошие условия труда. Сущий ……. При этом даже не арендатор. Его просто занесло в наши края. Я предвидел, что на собрание заявится кто-нибудь этакий. Венн призывал открыто выступить против того, что я называю эффективной экономической моделью, а он – принудительным рабством. Разумеется, ни о каких дебатах и речи не шло. Я подал сигнал Альбиносу и Ленивому Глазу, и они угостили охряника точно так, как угощали фермеров в Техасе: выволокли на улицу, привязали к насосу и выпороли куском колючей проволоки из ближайшей изгороди. Спина у него сделалась в тон рукам и роже. Жалобы мигом стихли. Трэнтридж начал приносить доход… мне. Возможно, арендаторы теперь малость недоедают или вынуждены пришивать заплатки на старое пальто за неимением нового, но именно так и прописано в добрых английских законах. Наконец я мог радоваться жизни… и занимался этим примерно две недели.

В глазах профессора зажёгся интерес.

– Если выпоротый Венн вздумает мутить воду, я мигом приволоку его в суд присяжных, и мерзавца повесят за разжигание бунта. Брэхэму Дерби приходится выслушивать стенания мужичья, и он не особенно счастлив, но тем не менее неплохо ведёт хозяйство. К тому же я приютил его сестрёнку Мод, единственную в округе более-менее годную для забав девицу.

– Мисс Мод красивая, – вставил Дэн’л.

Судя по его тону, у Герти была соперница. Сток дёрнул бровью, услышав от своего помощника подобные речи. Значит, Мод Дерби – его слабое место. Нужно непременно с ней познакомиться. Надо же, слабые места, оказывается, бывают даже у отпетых мерзавцев-джасперов.

– Да уж, Мод точно не похожа на своих братцев.

– Братцев? – уточнил Мориарти.

– Кроме Брэхэма, который хотя бы разбирается в удоях и ценах на свинину, есть ещё мечтательный дурачок Саул.

– Мне он нравится, – вмешался Дэн’л. – Разговаривает со мной.

– Да, вот так и можно охарактеризовать Саула Дерби, – согласился Сток. – Он дружит с Дэн’лом и уживается даже с Альбиносом, а уж того боятся так же сильно, как… как вас, профессор.

Мориарти довольно кивнул.

– Дерби похожи на индейцев, знаете ли. Невозможно приручить, но вполне можно выбить из них дурь, и тогда они начинают прислушиваться к голосу разума. Уэссекс, как выяснилось, мало отличается от Америки. Гадюки на полях, болота, краснорожие смутьяны, беглые каторжники из принстаунской тюрьмы. Удивительно, что здесь нет …… Эрпов. Хотя я охотнее имел бы дело с их кольтами, чем со страшилками Трингхэма. Даже самого быстрого ганфайтера можно уложить выстрелом в спину. А вот собаку Трингхэма пули не берут.

– Кто такой этот Трингхэм? – поинтересовался профессор.

– Очередной нежеланный гость. Восьмидесятилетний старикашка, бормочущий всякие глупости. Однажды его вдруг занесло в поместье. Всю свою жизнь совал нос (и не только его) в чужой навоз и при этом причинил немало вреда. Я не стал бы недооценивать нанесённый им ущерб. Он сделал из семьи д’Эрбервиллей хобби. Можете представить? Священник интереса ради копается в чужой истории! Даже моя полоумная тётушка не пускала его на порог. После её смерти Трингхэм решил снова покопаться в «архивах». Нужно было велеть Альбиносу, чтобы старикашку с перерезанной глоткой закопал в Заповеднике. Но из усадьбы его выпроваживал Брэхэм. Оттуда болван отправился прямиком в салун и растрепал свою байку про собаку.

Наконец-то мы дошли до сути.

– Мне потом обо всём рассказал Ленивый Глаз. Он крутил шашни с местной девкой Кар Дарч и наведывался с ней в «Красного пса». Так вот, Трингхэм вошёл, уселся возле камина, заказал пинту обычной козьей мочи и принялся рассказывать голодающим навозникам (заметьте, на выпивку у них денег хватает), как именно паб получил своё название…

Сток наклонился вперёд и понизил голос. Кончик его сигары мерцал, брови изогнулись, словно рога.

– Фамилию д’Эрбервилль дядя получил за деньги. Не знаю точно, кем был его отец и, соответственно, мой дед, зато у меня есть рукопись, в которой прослеживаются все д’Эрбервилли, начиная с сэра Пэгана, заявившегося сюда в тысяча шестьдесят шестом году. Саймон Сток был никем и выложил немаленькую сумму за вековые традиции. Попросту купил предков. А в придачу фамильное гнездо, скамью в церкви и кучу историй о привидениях. Каждый раз, когда умирает кто-то из д’Эрбервиллей, якобы является призрачная карета. Дядюшка Сай вместе с именем, видимо, приобрёл и родовое проклятие, потому что люди видели эту самую зловещую колымагу, когда та шлюха заколола кузена Алека. Тэсс Острый Нож теперь тоже вроде как нас преследует. Её призрак можно узнать по жутко вывернутой шее: это когда её вешали, сломался позвоночник.

– Я видел Даму Со Сломанной Шеей, – снова встрял Дэн’л. – Ночью, в Заповеднике, у неё на лице сетка. И она стенает…

Великан содрогнулся в своём шерстяном пальто. Сток досадливо поморщился:

– Чёрт с ними – с призрачной каретой и стенающей убийцей. Меня беспокоит собака. Огромный красный пёс. Мерзкая тварь. Хочу, чтоб её прикончили. Хочу повесить шкуру над камином в Трэнтридж-Холле, из лап сделать кисет, клыки пустить на ожерелье для любовницы, а хвост приладить на шляпу.

– Эта ваша собака… – Мориарти задумчиво постучал по зубам пожелтевшим пальцем.

– Её называют Красный Шак, в память о том знаменитом призрачном псе, Чёрном Шаке.

– Красный Шак? Хотите сказать, это не животное, а призрак?

Сток затушил сигару и неохотно кивнул:

– Да, говорят, что призрак, вот только скажите… может ли призрак перегрызть глотку сильному здоровому мужчине?

III

Придётся его прервать. Знаю-знаю, мы только добрались до собаки. Пока, подобно Тристраму Шенди, Красный Шак лишь мельком появился в нашей повести, хотя она посвящена именно ему. Теперь же я поведаю вам всё.

Сток изложил нам услышанное от Ленивого Глаза, который, в свою очередь, услышал это от Трингхэма, а тот выведал у уэссекских старушек. В конце длинной цепочки, составленной из разнообразных слухов, мы получили «огромного красного пса», «мерзкую тварь», «призрака, перегрызшего чью-то глотку». Зловеще звучит, правда? Вполне в духе любимых Стоком театральных эффектов. А вот для разведки – маловато. Мориарти послал меня за информацией в Британский музей. Основным источником, проливающим свет на жизнь сэра Пэгана д’Эрбервилля, оказалась «Церковная история Ордерика Виталия» ^{28}. А ещё глава, посвящённая Красному Шаку, есть в «Книге оборотней» преподобного Сабина Бэринг-Гулда ^{29}.

Так что вот вам ужасающая повесть о проклятии рода д’Эрбервиллей. Читайте в полночь при свечах и будьте готовы от страха поседеть и наложить в панталоны.

Как и упоминал Сток, сэр Пэган (чьё имя означает попросту «язычник») «заявился сюда» в 1066 году. Его покровитель заполучил корону и принялся раздавать земли направо и налево. То есть, подобно множеству прочих почтенных семейств, род д’Эрбервиллей основан самым обыкновенным бандитом. Во время Нормандского завоевания Англии Пэган был юным рыжим проходимцем. Как с таким именем умудрился он добиться положения в эпоху властвования священников – выше моего понимания! Видимо, ежедневно доказывал всем и каждому, что его имя произносится как-нибудь иначе, к примеру Пэганн, с ударением на последнем слоге.

Наш герой утверждал, что это именно он всадил роковую стрелу в глаз королю Гарольду в битве при Гастингсе. Как и семьдесят шесть других французов. Хотя некоторые из них вообще изначально сражались на стороне англичан, а у троих отсутствовала правая рука. Предок одного прыщавого франта (того, что в Итоне высек меня за незаконное присвоение булочек), например, «застрелил» короля аж из самого Кале. Заявлял, что посланный Господом ветер направил его стрелу прямо в глаз старику Гарри. Из всего этого я делаю простой вывод: рядовому мерзавцу из одиннадцатого столетия верить следует не более, чем сегодняшним потомкам нации усатых мушкетёров, завсегдатаев будуаров и размалёванных карликов. Сэр Пэган хотя бы присутствовал на поле боя.

У новоявленного короля, только что захватившего целую страну, было довольно других забот. Для начала он твёрдо вознамерился заставить всех, кто раньше звал его Вильгельмом Незаконнорождённым, величать себя Вильгельмом Завоевателем. Так что Вилли Хлопотун не стал разбираться, который храбрец в действительности укокошил короля, а просто всем скопом посвятил семьдесят шесть горе-лучников в рыцари. Они, разумеется, сразу почувствовали естественную потребность заявить права на феоды. Сэр Пэган д’Эрбервилль не ударил в грязь лицом: оттяпал себе треть Уэссекса и построил замок под названием Трэнтридж.

Получив титул и земли, наш герой прекратил выслуживаться перед Завоевателем и переключился на сына Вилли Незаконнорождённого – Вильгельма Руфуса. Вильгельм I преследовал важную цель – сооружал империю, а вот Вильгельм II снимал с этой империи сливки, предаваясь разного рода мужским забавам. Трон он унаследовал в 1087 году и во время коронации ворчал, что, мол, охотнее правил бы Нормандией, которая отошла его старшему брату. Положение сэра Пэгана сделалось незыблемым, когда его приятеля короновали. Вильгельм Руфус как-то обронил, что лес д’Эрбервиллей – лучший охотничий заповедник во всём королевстве, и с тех пор его так и стали именовать – Заповедник.

Новый король был помешан на охоте. Особенно ценил зверьё с рогами и клыками, которые можно развесить по стенам замков. Погиб, кстати, во время охоты на оленя от руки близкого друга. Нечто подобное случилось с одним моим приятелем в Индии, большим любителем тигров.

Поговаривают, Вальтер Тирел, застреливший Руфуса, был слишком хорошим стрелком и вряд ли мог промахнуться. В мой адрес выдвигали похожие обвинения. Напомню читателю своё замечание о том, как трудно иногда чуть-чуть промазать.

Сэр Пэган с головой окунулся в охоту – ещё бы, столько английской дичи для нормандских услад. Охотники тогда держали собак, и псарни Трэнтриджа вскоре сделались знаменитыми. Бэринг-Гулд хоть и пытается облагородить эту историю, тем не менее пересказывает миф о том, что сэр Пэган якобы сам зачал свою любимую свору. На свет её произвела привезённая из Гарца волчица. Щенята получились большими, голодными и рыжими.

Сэр Пэган в любви проявил истинно французский характер, таща в постель всё, что шевелится (даже если не принимать всерьёз историю с волчицей). Вы знаете о droit du seigneur – праве первой ночи? Феодальный сеньор имел право – или даже нет, попросту должен был – первым запрыгнуть в кровать к любой местной невесте в её первую брачную ночь. Пэган привёз этот обычай в Англию. Когда женихи начали жаловаться, он постановил, что справедливости ради будет отныне развлекаться и с ними тоже. Такие вот шалости снискали ему репутацию бесшабашного весельчака среди благородных нормандских мужей и славу ненавистного тирана среди вонючих слуг-саксонцев.

Несколько лет подряд сэр Пэган тешился охотой, а потом поймал неприятности на причинное место. Боюсь, такое случается со всеми нами. Д’Эрбервилль и несколько поколений его прямых и не очень прямых потомков нажили себе кучу проблем, потому что он, выражаясь грубо, сунул не в ту дырку.

О развлечениях с неудачливыми женихами пошли слухи. Саксонский монах Виник, из Мельчестера, ужаснулся такому распутному поведению, в негодовании покинул родной монастырь и заявился в Трэнтридж посреди пирушки. Ему хватило безрассудства прямо там прочитать жгучую проповедь против содомии, блуда и мерзкой привычки называть английскую дичь французскими именами. Сэр Пэган твёрдо придерживался простой философии: убивать на охоте, равно как и тащить в постель, ему дозволено кого угодно, иногда даже можно совместить оба эти занятия. Виника выпороли и спустили на него собак. Бэринг-Гулд не вдаётся в подробности, что именно произошло, когда д’Эрбервилль настиг свою жертву в Заповеднике. Но вполне можно предположить, что монашка, так сказать, оприходовали по-болгарски и передвигался он потом не без труда. Я сам не любитель подобных увеселений, но, если верить миссис Хэлифакс, на вкус, на цвет…

Расстроенный Виник написал жалобную петицию, моля короля о справедливости. Но Вильгельм только посмеялся над проделками своего дружка Пэгана. Тогда монах отправился в церковь и потребовал справедливости высшей. Однако епископы хорошо знали характер самодержца, а палачи Руфуса проживали гораздо ближе, чем папа римский и тем более Господь Бог. Так что Виника выгнали прочь, как сумасшедшего бродягу. И он отчаялся. Пошёл на перекрёсток и во всеуслышание поклялся заключить сделку с самим дьяволом, если высшей справедливости нет дела до сэра д’Эрбервилля.

Променяв монашеский сан на службу Сатане, Виник вернулся в Заповедник и жил там словно дикий зверь. Нападал на воинов Пэгана, убивал скот и грабил амбары. Д’Эрбервилль тоже, в свою очередь, принёс клятву – убить Виника. Месяцами выслеживал его вместе со своей сворой. Ещё до появления пресловутого монаха рассказывали, что в Заповеднике якобы обитают привидения. Точных карт леса не существовало, а тропинки постоянно менялись. Обойди чащобу вокруг – она покажется не больше имения, но попробуй пробраться сквозь неё – станет шире целого королевства. И всё равно сэр Пэган достаточно знал свои владения и должен был поймать Виника.

Но голову монаха добыть всё никак не удавалось, и д’Эрбервилль приуныл. Навозные жуки теперь в неприкосновенности отправлялись на свои брачные ложа. Пэган перестал болтаться при дворе и лишился королевского расположения, тем самым уступив дорогу Вальтеру Тирелу… Мы знаем, к чему это привело.

Даже охоту забросил и целиком посвятил себя выслеживанию монаха.

Лишённая обычной добычи, свора стала неуправляемой и злобной. Псы вскоре принялись убивать и пожирать друг друга. Именно тогда сэр Пэган впервые приметил Красного Шака. Самый слабенький щенок из помёта волчицы окреп, он побеждал в схватках, становясь всё злее и всё краснее, – ему словно бы передавалась сущность убитых им собратьев. Наконец зверь вымахал ростом с лошадь и длиной с лодку, клыки в его покрытой кровавой пеной пасти походили на кинжалы. Немногочисленные приятели, не успевшие покинуть д’Эрбервилля, предостерегали его, но хозяину кровожадная тварь пришлась по нраву. Он решил, что Шак должен пожрать сердца всех остальных собак и тогда сможет выследить Виника. В конце концов в псарне не осталось никого, кроме Шака, а в замке никого, кроме сэра Пэгана, ибо его покинули все слуги. Жена и дети перебрались из Уэссекса в Кингсбир и основали там новое родовое гнездо.

А Виник оставался всё таким же неуловимым, хотя рыцарь с псом искали его дни и ночи напролёт. Бывший монах наведывался в деревню и обличал нормандское племя в целом и сэра Пэгана в частности, но при появлении д’Эрбервилля скрывался в Заповеднике. Так продолжалось до тех пор, пока Пэган не решил попросту спалить весь лес дотла. В Индии подобную процедуру называют хунква. Не очень безопасное предприятие: с равным успехом можно выкурить тигра, а можно уничтожить всю деревню.

На поляну привезли уйму сена и подожгли. Но огонь не хотел разгораться, его словно гасило адским дыханием. Сэр Пэган на закате почуял близость врага и спустил пса. Красный Шак рванулся прочь, намереваясь порвать Виника на куски. Послышались жуткие вопли – звериные и человеческие. Последние слуги Пэгана сбежали, остался лишь один паж (необходимый свидетель, который впоследствии и поведал историю). Д’Эрбервилль с гневными речами обращался к деревьям, затухающему пламени и небесам. И вдруг из чащи вышел не кто иной, как Виник из Мельчестера, облачённый в окровавленную шкуру Красного Шака.

В большинстве изложений этой легенды тут появляются «негодяй», «нормандский пёс», «саксонский боров», «милостивый государь» и прочие выражения, характерные для «Айвенго». Думаю, всамделишный разговор между двумя заклятыми врагами содержал такие французские и английские словечки, которые вряд ли бы употребил сэр Вальтер Скотт.

Пэган потянулся за мечом. Виник ещё плотнее закутался в собачью шкуру, пока та не сделалась его второй кожей. Его глаза увеличились, зубы удлинились. Монах превратился в Красного Шака, расхаживающего на двух ногах, подобно человеку. Бэринг-Гулд придерживается той точки зрения, что монах и пёс с самого начала были одним существом, а если верить Ордерику Виталию, Виник пожрал плоть и дух Шака и соединился с ним, когда тот вобрал в себя силу всей своры. Как бы то ни было, тварь – Красный Шак и Виник в одном лице – набросилась на злодея Пэгана и разорвала ему глотку. А на десерт полакомилась ещё трепещущим сердцем.

Легенды утверждают, что с того самого дня Красный Шак поселился в Заповеднике – закусывал заблудившимися детишками и каждый раз, как в роду д’Эрбервиллей рождался злодей или тиран, непременно им угощался. А тираны и злодеи, как вы понимаете, рождались у них частенько.

За долгие столетия д’Эрбервилли не раз погибали при загадочных обстоятельствах, так что их смерть вполне можно было свалить на легенду о дьявольской собаке. Предание поэтому, так сказать, несколько раз переживало новое рождение. Немногие члены клана умирали в собственной постели – разве что их приканчивали любовницы (как в случае с Алеком д’Эрбервиллем) или травили ядом нетерпеливые наследники (как в случае с пуританином Годуотом д’Эрбервиллем). Неудивительно, что их род полностью вымер к тому времени, как ростовщик Сай решил обзавестись новым имечком. Странно, что они вообще протянули так долго, учитывая врождённую склонность к подозрительным несчастным случаям, убийствам, странным самоубийствам (сэр Танкред д’Эрбервилль, например, организовал свою смерть так, что его тело склевали грачи), непонятным увечьям и таинственным исчезновениям.

В шестнадцатом веке к списку фамильных привидений прибавилась призрачная карета. Её якобы вызвала Лиззи д’Эрбервилль, чтобы отправить своих непослушных детишек в ад. Когда вы слышите выражение «непослушные детишки», вам, верно, представляется битая посуда и девочки, которых дёргают за косички… Мой лицемерный батюшка говорил «непослушные детишки» и имел в виду карточные долги и брюхатых горничных. А вот для д’Эрбервиллей из шестнадцатого века «непослушные детишки» означали осквернённые погосты, школьных товарищей, утопленных в пруду, и сожжённый дотла замок.

И до и после призрачной кареты главным привидением д’Эрбервиллей оставался Красный Шак. В течение трёх месяцев со дня кончины того или иного д’Эрбервилля кто-нибудь обязательно встречал пресловутую собаку. Однако при более тщательном изучении свидетельских показаний выясняется, что зачастую дело происходило в темноте; наверняка утверждать, была ли псина красной, нельзя; быть может, за неё вообще приняли козу или накинутое на забор одеяло.

Время от времени неподалёку от Заповедника или в нём самом кто-то свирепый нападал на людей и животных. Тому существуют письменные подтверждения. В двадцатых годах девятнадцатого века натуралист Дунстан д’Эрбервилль предположил, что легенда о Красном Шаке обязана своим появлением ещё не открытому зверю, который водится только в Уэссексе, в древней непроходимой чаще.

В клубах я порой сталкивался с подобными чудаками (вспомнить хоть Джона Рокстона), одержимыми охотой на неизвестные науке виды. Их обычно не пугает судьба предшественников, которые отошли в мир иной, преследуя чудовище. Нет, они бесстрашно отправляются выслеживать шотландских озёрных змеев или жеводанского зверя. Возвращаются обычно с такими нелепыми, кое-как сшитыми трофеями, что хоть на ярмарке выставляй. И тем не менее каждый год отважные учёные открывают всё новые диковинки, а вскоре по их следам пускаются отважные охотники, такие как ваш покорный слуга. Почётно окрестить латинским именем какого-нибудь лемура, бородавочника или стрекозу, но гораздо почётнее первым пристрелить неведомого зверя и повесить шкуру над камином. Я знаю, о чём говорю, поверьте ветерану, который пару раз прогуливался по Гималаям вместе с кошмарным снежным человеком.

Если верить Дунстану, в Заповеднике обитала популяция необыкновенно крупных и выносливых волков. Их собратья вымерли по всей Британии, а эти якобы чудом уцелели. Раз выслеживая «уэссекского волка», недоумок споткнулся о пень, сломал ногу и в результате умер от гангрены, не оставив наследника. На нём род д’Эрбервиллей и прервался…