Текст книги "Мой запретный форвард (СИ)"

Автор книги: Кейт Морф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 34.

Яр

Тренировка в разгаре, лед сегодня чище обычного: не раздолбанный под весом парней, а новенький, недавно только залитый.

Я заряжен. Вся команда заряжена, катаем друг против друга. Я сегодня за красных.

– Анисимов, не залипай! – орет Василич от борта, и я встряхиваюсь.

Демьян ржет, проезжает мимо и толкает меня плечом.

– Ты где там летаешь? В НХЛ уже?

– Правая! – рычу в ответ и ухожу в обводку.

Противники не успевают, какие-то они медленный сегодня.

Стартуем с Пашкой в нападение, клюшки стучат об лед, шайба «шух, шух» и врезается в сетку, как пуля.

Тренер свистит и жестко кидает:

– Меньше понтов! Больше дела!

Но хмурые глаза его выдают, он очень доволен нашей работой. Я чувствую это, и кровь кипит еще сильнее.

Финал близко. Драфт близко. Передо мной сейчас огромная и тяжелая дверь в будущее, и ключ у меня в руках. Только бы не просрать, не вспылить и не слететь с катушек.

Я обещал.

Мы добиваем серию, еще один круг, подстраховка, силовая. Тело гудит, мышцы ноют, в голове только хоккей.

Это мой лед, мой воздух, моя игра.

После тренировки иду в душ. Горячая вода бьет в плечи, смывает ледяной жар. Я закрываю глаза, вижу трибуны, вспышки камер, слышу комментаторов, которые называют мою фамилию.

Знаю, зачем все это. Знаю, зачем пашу как проклятый. Если твои ноги не трясутся после тренировки, значит, ты хреново тренировался. В хоккее не любят слабых, лед не терпит нытья.

Выхожу в коридор, капли с волос стекают на разгоряченное тело, на мне только полотенце на бедрах. В общаге как всегда шум, хохот, драка полотенцами, скрученными в «морковку», кто-то орет про протеин, кто-то матерится, что забыл тапки.

Мои плечи расслаблены, мысли тянутся к вечеру и к нужному режиму восстановления.

Вхожу в комнату, подхожу к кровати и торможу. На ней лежит моя футболка. Аккуратно сложенная и походу даже несколько раз руками приглаженная, как будто кто-то делал это медленно и с упрямством, через злость и, мать его, нежность.

Я беру ее, ловлю запах порошка.

Пальцы сжимаются, челюсть тоже.

Быстро одеваюсь и иду в медблок, футболку с номером сжимаю в руке.

Без стука вхожу в кабинет врача. Полина сидит за столом, перебирает какие-то ампулы, записывает что-то в журнал. Свет настольной лампы падает ей на волосы, отчего они кажутся светлее, чем обычно.

Она поднимает на меня усталый взгляд.

– Зачем ты ее вернула? – бросаю я, даже не здороваюсь.

Полина смотрит на футболку в моей руке.

– Она же твоя, – спокойно отвечает она.

– Я после твоего канадского додика носить ее не буду, – цежу сквозь зубы.

Она пожимает плечами, а потом тихо и без эмоций говорит:

– Тогда выбрось.

Окей.

Хочешь так? Будет так!

Я кидаю футболку в мусорку, стоящую у нее под столом. Полина даже не дергается, когда я близко наклоняюсь к ней, еще чуть и моя рука тронет ее колено.

Но девчонка никак не реагирует на мою близость. Она что, поломалась? Обычно к ней на пушечный выстрел нельзя подойти, сразу колется и кричит. А тут полный игнор.

Бесит.

– Ты поедешь с нами на финал? – нависаю над Полиной, одной рукой упираюсь в стол, другой – в спинку ее стула.

Она поднимает на меня свои бездонные глаза.

– Нет, – тихо произносит она.

– Почему?

– Я останусь на базе.

– Но нам нужен врач.

– Илья поедет с вами, – вздыхает она. – Мне там делать нечего.

Что-то внутри дергается, мне не нравится ее настрой.

– Что с настроением? – вылетает рык, хотя хотел спросить мягче.

– Ничего, – с непоколебимым выражением лица говорит Полина.

Тишина расползается между нами. Хочу наклониться ближе и одновременно рвануть отсюда к черту, пока опять не наломал дров.

– Полина…

Она опускает голову, раскладывает бумажки, будто я для нее звук, который можно игнорировать.

Меня это ломает так, как не ломал ни один силовик на льду.

– Если ты думаешь, что опять сможешь просто закрыться и исчезнуть, то не выйдет, – шепчу я.

Она вздыхает, как будто устала от меня, от себя, от всего.

– Просто уйди, Ярослав.

Я не знаю, почему мне не фиолетово на нее. Но ее грусть мгновенно передается и мне. Сжав зубы, я с трудом отлипаю от стола и делаю шаг назад. Пячусь к двери в надежде поймать ее взгляд, но она сидит смирно и тупо пялится в бумажки.

С размаха захлопываю за собой дверь, но мне хочется вернуться. Перевернуть ее стул, заставить смотреть на меня, объяснить, что меня рвет изнутри, когда она поступает вот так.

Но я обещал сдерживать себя. Только проблема в том, что с ней это почти невозможно.

На ужине все как обычно. Столовая гудит, как улей. Все едят, шутят, обсуждают тактику, финал, кто на каком месте будет спать в автобусе.

Я сижу и бесцельно ковыряю макароны по-флотски.

Демьян сидит напротив, болтает с парнями, я слушаю их, но будто сквозь стекло.

Я должен думать о финале, о драфте, о том, что скоро моя жизнь поменяется. Но перед глазами стоит ее холодное лицо и эта чертова футболка в мусорке.

– Кстати, – произносит Пашка, сидящий справа от меня, – а где наша медсестричка? Она на диете?

У меня под ложечкой неприятно сводит.

Демьян хмыкает:

– Не знаю. Может, с тем… как его… канадцем тусит?

Смех за столом.

– О, так у нее появился ухажер? – тянет Димка.

Вот сплетницы, а?!

– Видимо, бывший. Или нынешний. Кто его знает.

Гул, подколки, кто-то изображает поцелуи, стол ржет, а меня внутри бомбит.

Я отталкиваю от себя тарелку, так громко подпрыгивает по столу. Руки сами сжимаются в кулаки.

– Вам больше не о чем попиздеть? – недовольно спрашиваю я.

Все сразу умолкают.

В голове вспышка: он в моей футболке в ее комнате, ее голос: я останусь на базе.

Кто-то шутит:

– Яр, ты че, ревнуешь?

Стол снова ржёт и я взрываюсь.

– Заткнитесь!

Смех мгновенно глохнет.

Демьян пытается сгладить напряжение:

– Да ладно, Яр, мы так, в прикол.

Я поднимаю на него яростный взгляд.

– Если еще раз кто-то упомянет его при мне, то я не посмотрю, что мы друзья. Будете позвоночник из трусов вытряхивать. Ясно?

Димка смотрит на меня, как на взведенную гранату и шепчет:

– Яр, остынь.

Остынь?

Смешно.

Я резко встаю, стул с неприятным скрежетом уходит назад.

– Жрать расхотелось, – бросаю я.

Выходя из столовки, слышу перешептывания, но мне плевать. Коридор встречает пустотой. Стенки узкие, хочется ударить что-то.

Разломать. Выбить. Выбросить это чувство из груди.

Херово, что сердце сильнее контракта.

Вытаскиваю телефон и пишу ей сообщение.

Яр:Ты поедешь на финал.

Не вопрос, утверждение.

Три точки печатаются, исчезают, снова появляются.

Полина:Не командуй.

Я закрываю глаза.

Эта девушка самая настоящая катастрофа. И я, видимо, тот идиот, который в нее попал без тормозов.

ГЛАВА 35.

Полина

В общежитии сегодня как-то странно тихо. Наверное, папа с хоккеистов три шкуры содрал на вечерней тренировке. У них скоро финал, он спит и видит, как приведет своих охламонов к победе.

Лежу на кровати на животе, болтаю ногами, книжка раскрыта, но сколько бы раз я не прочла главу, буквы и слова вылетают из головы в ту же секунду. Не могу собрать мысли в кучу. Они постоянно ускользают то к Тони, который сейчас один в незнакомом городе да и в чужой стране в целом, то к комиссии, которая готова пересмотреть мое дело. А еще я думаю о поцелуе Анисимова…

Нет, все они такие! Сначала целуют страстно и смотрят так, словно ты единственная и неповторимая на всем белом свете, а потом ты их застаешь с другой. С такой же, которая развесила уши для очередной лапши.

Листаю страницу, до конца главы еще три листа. Нет, смысла в чтении уже не будет. Резким хлопком закрываю книгу и падаю на мягкую подушку.

Но тут раздается четкий стук в дверь, а следом – какой-то шорох. Будто кто-то за дверью возится.

Я натягиваю худи поверх пижамы и открываю дверь. Передо мной колышется ворох воздушных шаров. Они выплывают прямо мне в лицо, все такие разноцветные и яркие.

Я невольно улыбаюсь и дергаюсь назад, чтобы меня не задавило этим облаком, которое мгновенно пытается проникнуть через дверной проем.

– Что за цирк, – шепчу я, но с лица не слетает веселая улыбка.

Среди шаров я замечаю белый сверток, который привязан к ленточке. Снимаю его аккуратно и разворачиваю.

Появляется четкий почерк и простой текст:

«Ровно в полночь на льду».

Я сразу же выглядываю в коридор, но двери везде закрыты. Ни одной живой души.

Ну, естественно. Кто еще мог так театрально вломиться в мое пространство?

Скажите, как его зовут?! А-ни-си-мов!

Странный он какой-то в последнее время, но все же на его «стрелу» я решаю пойти.

Без четырех минут двенадцатого я выхожу в коридор в черной толстовке. На голове капюшон, на ногах легкие кеды, с которыми можно бесшумно прошмыгнуть в закрытый спорткомплекс.

Все шары забрала в свою комнату, которая резко стала маленькой. Какая участь их ждет решит встреча с Анисимовым. Выбесит – проколю все нафиг. Будет хорошо себя вести, то и шарики еще поживут.

Осматриваясь по сторонам и пытаясь не попасться на камеры, я подбегаю к спортивному комплексу. Приоткрываю дверь, которая уже чудесным образом открыта.

Да, кажется, Ярославу действительно открыты все двери.

Внутри темновато, но дорогу к арене я уже знаю наизусть. Горит несколько прожекторов, лед блестит и только одна крупная фигура на нем нарезает круги.

Ярослав лениво толкает шайбу клюшкой, смотрит себе под ноги.

Что ж, сейчас узнаем, почему ему не спится?

Я не спеша спускаюсь в проходе мимо пластиковых сидений. Он поднимает взгляд на звук моих шагов.

На его лице мелькает усмешка в стиле «я знал, что ты придешь».

Останавливаюсь у бортика.

– Ты? – произношу наигранно.

– Я, – соглашается он, закатывая шайбу к своей ноге. – А ты думала кто? Твой канадский дружок?

Я игнорирую его провокации.

– Зачем позвал? – спрашиваю равнодушно.

Он делает неторопливый круг, будто собирается с мыслью, и останавливается напротив.

– Хотел поговорить, – произносит он спокойным тоном и без своих вечных подъебок.

– И ради этого нужны были шарики? Мог бы просто постучать. Или, не знаю, написать.

– Тогда бы ты не пришла. Понравились шарики? Только честно.

Я делаю шаг к бортику.

– Что тебе нужно, Ярослав?

Он тяжело вздыхает и подкатывает ближе.

– Поиграем на желание?

Его слова меня вводят в ступор. Анисимов кивает на свою клюшку и на ворота, установленные на льду.

– Э-э-э, нет, я не поведусь. Ты же меня раскатаешь тут, как первоклашку.

Уголок его губ дергается.

– Я буду нежным.

– Не верю, – хмыкаю я. – И вообще, это не честно. Это то же самое, если я тебе скажу: кто из нас сделает тройной тулуп, тот и выиграл.

– Да легко, – уверенно отвечает Ярослав и откатывается от меня назад.

И начинает изображать фигуриста. Размашисто, нелепо, будто медведь, который случайно проснулся не в берлоге, а на льду и решил стать чемпионом мира.

Он поднимает руки, парадируя движения поддержки, его лицо невозмутимо.

Ну, артист!

Я прикрываю рот ладонью, чтобы не заржать в голос.

– Господи, остановись, – я опираюсь о бортик и смотрю, как он делает то ли прыжок, то ли попытку завоевать мою симпатию.

Анисимов показательно катается еще пару секунд, и только потом подруливает ко мне. Тормозит боком и из-под коньков вылетают стружки льда.

– Ну как?

– Ты бы проиграл в нашем соревновании, – улыбаюсь я.

– Ты слишком строга ко мне. Вот я бы тебе точно поддался.

– А что ты вдруг стал таким милым? – прищурившись, спрашиваю я. – В чем подвох, Анисимов?

Он недовольно цокает и раскидывает руки в стороны.

– Да почему ты постоянно и во всем ищешь подвохи? Их нет. Мне просто захотелось с кем-то поговорить.

– А чем тебя твои друзья не устраивают?

– Они не поймут.

Ярослав опускает взгляд, ковыряет кончиком лезвия лед.

– Пришел список на драфт, я в нем первый.

– Я и не сомневалась, – отвечаю честно и без иронии.

– У меня был серьезный разговор с твоим отцом, – произносит он дальше. – Все, шутки кончились, Полин.

И теперь он смотрит на меня не как на объект приколов, не как на игрушку своего настроения.

– Знаешь, это все круто, – тихо говорит он. – Только иногда я думаю, а вдруг я правда просру все к чертям.

Я озадаченно смотрю на него. Он психолога во мне нашел что ли?

– Слишком много на меня ставят. И я не могу позволить себе ошибку. Ни одну. Если оступлюсь, то все. Никто второй шанс мне не даст.

Я впервые за весь вечер не знаю, что сказать. Потому что он настоящий сейчас. Не тот бешеный хищник, не пафосный герой, а парень, который боится, но идет вперед.

– И иногда, – он смотрит прямо мне в глаза, – я просто хочу, чтобы хоть кто-то видел меня, а не мой рейтинг. Не номер в списке, не проект, а меня.

Я сглатываю, в груди что-то сдавливает.

Он делает полоборота, собирается отъехать, но замирает.

– Так, а ты почему такая недоверчивая? – спрашивает тихо. – У тебя проблемы с доверием?

Анисимов попал в самую суть, куда никто не добирался. Давно.

ГЛАВА 36.

Полина

– Я знаю, что у меня проблемы с доверием, – тихо признаюсь я.

Я отвожу взгляд и поглаживаю пальцами бортик, лед отражает прожектора, и все кажется слишком ярким, аж глаза начинают слезиться.

– Но я не вижу смысла обсуждать это с тобой.

Ярослав оказывается очень настырным.

– Да ладно тебе. Покажи мне кто такая настоящая Полина Терехова? Та, что выгрызла себе титул чемпионки Канады, а потом почему-то сдалась, когда ее обвинили в допинге.

Упоминание об этом режет меня на живую.

– Я ненавижу хоккеистов, – слова выходят резко, будто я выплевываю яд. – Всех до единого.

Анисимов смотрит прямо мне в глаза, а у меня вдруг прорывает, как дамбу.

И все, понесло.

– Мама ушла от отца к хоккеисту. Она просто собрала чемоданы и сказала, что так будет лучше, а я хотела остаться с папой.

Замечаю, как Ярослав сжимает клюшку, но молчит.

– Мы уехали в Канаду. К этому, – сглатываю я, – к ее новому мужу. Тогда он был знаменитым хоккеистом. Громкий, красивый, весь из себя звезда. Все на него смотрели, как на героя. И мама тоже. А потом я узнала, что он ей изменял.

Я скрещиваю руки на груди, становится неприятно, но я погружаюсь в прошлое.

– Потом были другие. Все одного поля ягоды. Кто-то бил, кто-то орал, кто-то делал вид, что она – никто. И каждый раз я не понимала, почему она все равно смотрит на них снизу вверх, как на богов. За что? Что в них такого?

Мой голос предательски дрожит. Я отворачиваюсь, чтобы он не видел, как мне больно.

– Я не могу это понять, – шепчу я. – Не могу и, наверное, не хочу.

Ярослав тихо подкатывает ко мне и останавливается прямо возле бортика. Смотрит на меня не как обычно, с усмешкой, а по-другому.

– Я помню, как мама плакала ночами и думала, что я не слышу, – слова срываются сами, я даже не успеваю их остановить. – А я лежала под одеялом и слушала, как она рыдает в ванной.

Перед глазами всплывает картинка, я на пару секунд зависаю. Но все же продолжаю.

– Но у меня были тренировки, я почти жила на льду. Каталась до потери сознания, до синяков, до того, что не чувствовала ног. И как будто это было лекарством. Чем больше каталась, тем меньше чувствовала.

Горько усмехаюсь.

– В итоге я закрылась в себе. С мамой мы постепенно отдалялись. Она искала новую любовь, в которую почему-то всегда верила, а я пропадала на льду, чтобы не видеть и не слышать, как она страдает в очередной раз.

Я смотрю на лед, который блестит под прожекторами.

– Только Тони знал, какая я на самом деле, – выдыхаю я. – Не идеальная и не правильная. Знал, когда я бываю слабой, когда злой, а когда и ранимой. Он все знал и он меня предал.

Я обнимаю себя, внезапно откуда-то веет холодом.

– В самый сложный период жизни он меня просто оставил. Когда все вокруг считали, что я виновата. Когда все вились вокруг, как стая гиен, готовая растерзать в любой момент. Когда все заголовки кричали, что я употребляла этот…, – мой голос срывается. – Этот блядский допинг! А я его не употребляла!

Меня начинает трясти. Слезы жгут глаза, но я не хочу, чтобы Анисимов видел их. Отворачиваюсь, делаю шаг в сторону, но слышу, как открывается дверца бортика.

Ярослав выходит с площадки, гулкий стук коньков нарушает паузу. И вдруг он уверенно берет меня за плечи и притягивает к себе. Я падаю в его объятия.

Он обнимает без слов, не давит, не тянет ближе, а просто держит. Я зажмуриваюсь и не хочу отталкивать его. Поэтому обнимаю его в ответ, прижимаясь щекой к его груди.

Его поддержка именно то, что мне сейчас нужно.

Анисимов шепчет почти неслышно мне в макушку:

– Я верю тебе, Поля.

Мы стоим в обнимку долго. Я даже не слежу за временем.

– Можешь поплакать. Я никому не расскажу, что ледяная стерва, оказывается, умеет плакать.

Вот зараза, а?! Я тычу кулаком ему в бок, он тихо смеется и отклоняется в сторону.

Дрожь покидает тело, и согреваюсь от тепла Анисимова.

А потом Ярослав тихо говорит у меня над ухом:

– Твой отец подобрал меня, когда я мелкий был.

Я чуть отстраняюсь, чтобы увидеть его лицо, но он смотрит куда-то в сторону.

– Мы тогда с пацанами катались во дворе. Каток сами заливали. Помню, как руки отваливались, когда эти дурацкие ведра таскал. Лед кривой, весь в буграх, а мы носимся, падаем, ржем, – он усмехается. – У меня даже коньков своих не было, у соседа отобрал. И клюшку тоже.

Я невольно улыбаюсь.

– В духе Анисимова.

– Ага, – кивает. – я тогда подумал, что если хочешь чего-то, то бери. Никто просто так не даст.

Он тяжело вздыхает.

– И вот после одной такой игры ко мне подходит мужик в пуховике, в шапке, с тем взглядом, знаешь, когда тебя насквозь видят. Говорит: «Малец, приходи на просмотр». Это был твой отец.

Он на секунду улыбается самому воспоминанию.

– Я, честно, подумал, что он маньяк какой-то.

Я усмехаюсь, и Ярослав кидает на меня короткий взгляд. Довольный, что вызвал у меня улыбку.

– Но я все-таки пришел, – продолжает он. – И не пожалел. Василич тогда сказал, что я бешеный, но у меня есть инстинкт игрока. Что если направить эту злость в нужное русло, толк будет.

Его пальцы машинально сжимаются у меня на спине чуть сильнее.

– Он мне реально жизнь поменял. Если бы не он, я бы сейчас, может, в подворотне где-то болтался. Или еще хуже.

Анисимов опускает взгляд на мое лицо. А я даже не моргаю, боюсь, что он сейчас снова наденет свою маску плохого парня и закроется от меня.

– Так что я его уважаю. И, может, поэтому иногда срываюсь на тебе. Потому что ты его дочь, а он запретил нам к тебе приближаться.

– Но сейчас ты нарушаешь его запрет.

– К черту запреты! Хотя бы на эту ночь, – он проводит костяшками пальцев по моей щеке. – Так, мы в души друг другу заглянули, теперь хватит хандрить. Натягивай коньки, покатаемся.

ГЛАВА 37.

Полина

Лед под коньками стучит. Я делаю круг, разгоняюсь, ветер развивает мои волосы, сердце ускоряется.

Я обожаю это чувство. Чистая и прохладная свобода. Та, что всегда жила во мне, даже когда я пыталась ее задушить.

Ярослав стоит у бортика, держит клюшку и наблюдает за мной.

– Ну и стоило ломаться? – ухмыляется он.

Я подъезжаю к нему, и резко забираю клюшку прямо из его рук.

– Эй, – возмущается он, но без злости, – ты чего?

– Вставай на ворота.

Он подозрительно прищуривается.

– Что, решила доказать, что умеешь забивать?

– Решила доказать, что ты не такой уж непобедимый, – парирую я.

Ярослав откровенно хохочет. Смех низкий и заразительный. Но все же он катит к воротам, все еще посмеиваясь.

– Только чур не по голове. И в лицо не целиться.

– Хорошо, – я поднимаю взгляд, как будто прицеливаюсь, и киваю. – Буду целиться между ног.

Анисимов тут же машинально прикрывает пах рукой.

– Только попробуй, Терехова, – говорит он с серьезным видом. – Ты вообще, знаешь, что у хоккеистов преобладающая нижняя часть тела?!

Он играет бровями.

– Не ной, герой, – усмехаюсь я и перекатываю шайбу клюшкой, пробую удар.

Но я бью слишком слабо, шайба едва катится.

– Хм, ну да, у меня не твой силовой бросок.

– Можешь потренироваться, – кидает он со своим фирменным самодовольством. – Дам тебе еще шанс.

– А ты стой смирно, – отвечаю я и делаю шаг назад. – Проверим твою реакцию.

– Только без финтов, Терехова.

– Без обещаний, Анисимов.

Я разгоняюсь, рука сама находит нужное движение, словно я возвращаюсь в прошлое, когда каждое скольжение было как дыхание.

Делаю бросок, и шайба вылетает, как пуля.

Ярослав в последний момент отбивает ее коньком, а потом падает на лед, притворяясь, что сражен наповал.

– Все, мне конец, – стонет он театрально.

Я заливаюсь настоящим смехом. Настроение какое-то игривое.

– Вставай, симулянт, – качусь мимо него.

– Признай, я был хорош, – медленно произносит он, все еще лежа на льду, и подмигивает.

– Ну, может быть, на троечку.

– На твердую четверку, – поправляет он и встает.

Мы стоим друг напротив друга. Я с клюшкой, он со своей наглой улыбкой, от которой внутри становится щекотно.

Повисает тишина, но она теплая и непривычная. Как будто все напряжение последних дней растаяло в полумраке арены.

Анисимов подходит ближе, осторожно забирает у меня клюшку, пальцы на миг касаются моих.

– Знаешь, Терехова, ты опасная.

– Почему? – шепчу я.

– Потому что заставляешь меня улыбаться, когда я обещал себе этого не делать.

Я отвожу взгляд, делаю шаг назад, чтобы не утонуть в его карих глазах.

– Иди уже отсюда и дай мне покататься, пока я тебе действительно не забила.

Он смеется.

– Договорились, но реванш будет.

Ярослав сидит на трибуне у бортика. Он с серьезным видом снимает коньки, тянет шнурки, швыряет перчатки рядом, потом натягивает кроссы. Волосы чуть влажные, щеки горят.

– Терехова, – протягивает он с усмешкой, – а какой у вас там самый крутой элемент?

– В фигурке?

– Ага.

– Ну, один из крутых – это четверной аксель.

Он поднимает брови.

– И ты такой умеешь?

– Умела, – отвечаю спокойно, хотя внутри кольнуло.

– А сейчас?

Я делаю вид, что не замечаю вызова в его голосе.

– Не уверена, что смогу докрутить. Давно не пробовала.

– То есть боишься? – невинно тянет он, но его глаза блестят.

Я сразу понимаю, Яр берет меня «на слабо».

– Я ничего не боюсь.

– Докажи, – он улыбается чуть шире. – Или ты теперь только на словах храбрая?

Блин, он специально это делает! И самое ужасное, что это работает.

– Ладно, – отбрасываю волосы назад, скольжу на середину льда. – Только не моргай.

– Даже дышать не буду, – отвечает он с трибуны, устроившись поудобнее.

Я делаю несколько быстрых кругов, разгоняюсь, чувствую, как мышцы вспоминают движения. Щелчок лезвия, толчок, воздух. Время словно замедляется.

Кручу: один, два… и вдруг, мимо. Ноги не успевают провернуться, конек цепляет лед.

Я теряю ориентацию и ощущаю резкий удар. Холод мгновенно прожигает спину. Шум стоит в ушах. Перед глазами все темнеет и появляется вспышка боли, будто по башке кто-то ударил кувалдой.

Тело по инерции скользит по льду и останавливается у бортика. Пытаюсь вдохнуть, но воздух не идет.

– Полина! – крик рвет тишину.

Я едва различаю шаги, скрип резины по льду. Анисимов прямо в кроссовках несется ко мне. Даже не думая, он скользит и падает на колени рядом.

– Полина! Поля, ты слышишь меня?! – в панике произносит он.

Я моргаю, вижу его побледневшее лицо над собой, а в глазах плещется дикая тревога. Он осторожно касается моей щеки, его пальцы ледяные и дрожат.

– Головой ударилась, да? Где еще болит? Блядь, ну скажи хоть что-то!

– Голова, – выдыхаю я тихо и морщусь. – А так все нормально.

– Ни хрена не нормально! – он почти срывается. – Ты чуть не свернула себе шею!

– Прекрати, – шепчу я. – Я просто не докрутила...

Он тяжело дышит, смотрит на меня так, будто в жизни не видел ничего страшнее. Сердце бешено колотится, его и мое в одном ритме, я уверена.

Его ладонь все еще на моей щеке.

– Больше ты этого не делаешь, ясно? – говорит он глухо и сглатывает.

Я не успеваю ответить, ловлю его взгляд. И вижу в нем не вызов, не наглость, а только страх за меня.

Ярослав аккуратно берет меня за плечи, пытается приподнять.

– Осторожнее, – выдыхаю я, когда в боку простреливает боль.

– Полина, ты точно ничего себе не сломала?

– Все нормально, – вру я сквозь стиснутые зубы.

– Да ты еле дышишь! – он рявкает, всматривается в мое лицо. – Голова кружится?

– Немного.

– Все, хватит геройствовать. Я вызываю скорую.

– Не смей! – я резко хватаю его за запястье.

– Полина!

– Я сказала не надо.

Он смотрит на меня грозно, а потом проводит ладонью по моему затылку, осторожно раздвигает волосы.

– О, – хмыкает он, – шишка будет знатная. Из космоса будет видно.

Я хихикаю, но сразу морщусь, больно смеяться.

– Не смеши меня, – бурчу я.

Ярослав не дожидаясь моих протестов, медленно подхватывает меня на руки.

– Я сама могу идти, – возмущаюсь сразу же.

– Да я вижу, – язвит он. – С твоей координацией тебе максимум до бортика доползти.

Он несет меня через каток, шаги гулко отдаются в пустом пространстве. Я утыкаюсь в его грудь, слышу, как громко бьется сердце.

Парень сильно волнуется.

– Куда ты меня тащишь? – спрашиваю я, когда он выходит из арены.

– В твою комнату.

– А если кто-то увидит?

– Пусть завидуют, – бросает он хрипло.

Я закатываю глаза, но молчу.

На улице холодно, воздух обжигает кожу. Анисимов держит меня крепко и старается лишний раз не трясти.

Когда мы добираемся до корпуса, он ногой открывает дверь.

– Ключ, – требует.

– В левом кармане сзади.

– Не шевелись.

Его пальцы скользят в задний карман моих джинсов, прощупывают мою ягодицу, и я чувствую, как по спине пробегает ток.

Даже сейчас, когда мне больно, я реагирую на него вот так.

Анисимов распахивает дверь, осторожно кладет меня на кровать.

– Все, Терехова, лежи и не вздумай вставать.

– Я нормально.

– Нормально – это когда ты не падаешь как мешок картошки.

Он садится рядом, тяжело дышит.

– Испугалась? – спрашивает тихо.

Я отвожу взгляд.

– Немного.

Ярослав смотрит на меня внимательно.

– Не делай так больше, ладно? Я чуть инфаркт не схватил.

Я усмехаюсь.

– Забавно слышать это от парня, который бьется на льду каждые выходные.

– Я привык к своим падениям. А к твоим – нет.