Текст книги "Мой запретный форвард (СИ)"

Автор книги: Кейт Морф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 13.

Полина

Звук будильника прорывается сквозь темноту сна.

Голова раскалывается так, будто кто-то целую ночь долбил в барабан прямо у меня над ухом. Я зажмуриваюсь, утыкаюсь в подушку и протяжно стону.

Блин, Поля, когда ты в последний раз позволяла себе столько пить? Ах да: никогда.

И тут на меня обрушиваются воспоминания ночи. Слова Анисимова, моя истерика. Туфля, смачно прилетевшая в широкую спину парня.

Господи, я реально открылась этому придурку? Кричала, показывала ему, как мне больно? Анисимову! Тому самому, который ржет над чужой слабостью и подпитывается от нее, как от энергетика.

Мне становится мерзко. Я хочу стереть вчерашнюю ночь из памяти, как неудачный черновик. Но внутри все крутится хороводом: стыд, злость на себя и тихое предательское облегчение от того, что я хотя бы выговорилась. Хоть кому-то.

Сегодня выходной, я собиралась спуститься на завтрак с папой, хоть пообщаться нормально и без спешки. Но едва я беру в руки телефон, экран вспыхивает.

Входящий видеозвонок: мама.

Не хочу. Совсем. Но совесть подсказывает: если опять проигнорирую, она будет названивать еще неделю. Вздыхаю и нажимаю «ответить».

На экране появляется ее четкое лицо. Темные волосы собраны кое-как в хвост, губы ярко накрашены, а глаза усталые, но улыбающиеся.

– Полечка, доченька, как твои дела? Почему не перезваниваешь? – нараспев произносит мама, словно мне все еще десять лет.

– Много дел, мам, – говорю сухо.

Она там, в Канаде, в своей квартире, где на стенах висят хоккейные афиши, а за окном уже вечер. Я здесь, в России, и между нами не только километры, но и годы недопонимания.

Отношения у нас, как вы уже догадались, не айс.

Мама бросила отца, когда мне было десять лет. Просто однажды она собрала чемоданы и укатила в Канаду с хоккеистом. Меня забрала с собой, потому что «дочке нужна мать».

Только вот тому хоккеисту я была поперек горла. Он вечно орал: «Нахрен ты ее сюда притащила?», хлопал дверьми, и я чувствовала себя лишней в его доме. Продержался он лет пять, потом бросил маму.

А до этого он успел сделать так, что я возненавидела хоккей. Нет, не сам спорт, лед я обожала. Я ненавидела хоккеистов. Потому что рядом с ним я поняла: они либо эгоисты, либо подонки. Иногда и то, и другое.

Потом мама закрутила роман с другим. Тоже хоккеист. Я уже тогда успешно каталась, знала цену труду и боли, а он изменял маме направо и налево. А она? Заглядывала ему в рот, улыбалась, будто ничего не происходит. Тогда во мне утвердилось мнение, что я ненавижу хоккеистов.

– У меня все нормально, мам, – произношу с каменной интонацией.

Она кивает и улыбается, пытается казаться заботливой. Но между нами пропасть. И я знаю: ее не задело бы, если бы я отключилась прямо сейчас.

Я слушаю маму, как она что-то говорит про «Полечку-доченьку», и у меня внутри начинает закипать.

Знаете, чего у меня не было все это время? Материнской поддержки.

Когда я только начинала кататься, мама чаще красилась перед зеркалом, чем стояла со мной на катке. «Ты у меня сильная, справишься сама», – ее любимая фраза. Вот я и справлялась. Поэтому мои тренеры стали для меня родителями. Они учили меня держать спину ровно, вставать после падений, держать лицо даже когда колени разбиты в кровь.

А потом случилась история с допингом.

И знаете, что самое гадкое? Мама даже не попыталась меня выслушать. Даже не задала вопрос: «Правда ли это?» Она просто поверила всем остальным.

Пресса давила, коллеги шептались за спиной, соцсети поливались грязью. Я открывала комментарии и видела: «позор», «фальшивка», «с детства подсаживали, вот и результат». А мама вместо того, чтобы встать рядом, просто сказала: «Ты опозорила нас обеих».

Я ждала защиты хотя бы от одного человека. От него. От своего партнера – Тони.

Мы вместе катались шесть лет. Мы вместе падали на тренировках, вместе поддерживали друг друга, когда тряслись ноги от усталости. Я думала, что если все отвернутся, то он хотя бы скажет пару слов в мою защиту.

Но не тут-то было!

Он абстрагировался, как будто мы вообще никогда не стояли на одном льду. Не дал ни одного комментария. Ни одной публикации. Ни одной попытки сказать: «Ребята, она не такая».

Тони просто тихо слился. В тот момент у меня внутри что-то сломалось окончательно.

Вечером, когда возле квартиры в Торонто меня в очередной раз подкараулили дотошные журналисты с камерами и вспышками, я пробралась сквозь них с опущенным взглядом, закрыла дверь и поняла: все, я не могу больше.

Я позвонила папе, он сказал: «Возвращайся домой».

Я, конечно, сначала отказалась. Гордая. Упрямая. Думала, что выдержу. Но утром собрала чемодан, купила билет на первый рейс и улетела.

Я проиграла не соревнование. Я проиграла войну.

Потому что тонну хейта в одиночку не удержишь.

– Полечка, ты знаешь, я познакомилась с таким потрясающим мужчиной! Он добрый, заботливый, милый. Представляешь, он сам предложил мне помочь с машиной, а потом еще в магазин свозил. И все это без намеков! Какой редкий человек. Его зовут Ной.

Я стою у шкафа, вытаскиваю из него джинсы и футболку, пока мама тараторит с экрана.

– Кстати, ты уже подала документы в университет? Я же тебе говорила, надо не откладывать. Но я тебя прекрасно понимаю, у меня тоже столько дел! Между работой и встречами… ой, расскажу тебе!

Я закатываю глаза, влезаю в джинсы и ищу резинку для волос.

– Мам, – пробую вставить слово.

– Ой, слушай, а еще у него есть дочка, ровесница твоя! Такая милая девочка, мы уже нашли общий язык. Представляешь? – она продолжает, будто я хожу по комнате просто фоном.

Я грустно вздыхаю.

– Все, мам. Пока. Мне пора.

– А ты куда? – она вскидывает брови.

– С папой завтракать.

Улыбка слетает с ее губ.

– Как поживает твой отец? Снова пропадает на льду? Снова всю любовь отдает своим игрокам?

Я усмехаюсь, натягиваю футболку и поправляю волосы.

– У папы все отлично. Пока, мам.

И отключаюсь, даже не дождавшись ее «пока».

Она всю жизнь винила отца за то, что он уделял ей мало внимания. Но сама не заметила, как все ее хоккеисты об нее ноги вытирали.

Я завязываю кроссовки и выхожу в коридор. Завтрак с отцом – это хотя бы стабильность. Пусть он и «жрет лед на завтрак», как она говорит, но он всегда старался участвовать в моей жизни.

ГЛАВА 14.

Полина

Я спускаюсь вниз, в холл, и еще на лестнице слышу девичий хохот. Такой противный, звонкий, будто кто-то специально старается всем доказать, как ей весело.

Выруливаю из-за угла, и картина маслом: на диване развалился Анисимов, а сверху на нем сидит стройная блондиночка в обтягивающем топике и в коротких джинсовых шортах, из которых вываливается половина задницы.

Она щебечет ему что-то на ухо, а он откровенно мацает ее за зад.

Я невольно фыркаю:

– Ну, вы еще тут трахнитесь для полного счастья.

Блондиночка дергается, хмуро косится на меня, губы сразу кривятся. А вот Ярослав, наоборот, лыбится во все свои тридцать два, явно кайфует от ситуации.

– Не завидуй, Терехова! – поддевает он.

– Было бы чему, – отрезаю я с ехидной улыбкой.

И тут он, с самым наглым видом, добавляет:

– А хочешь, присоединяйся? Меня на всех хватит.

– Яр! – возмущенно взвизгивает блонда, слетает с его колен, поправляя топ. – Ты вообще офигел?!

Он даже не пытается оправдаться, только усмехается. А она, фыркнув, разворачивается и уходит. Специально виляя задницей, чтобы хоть кто-то оценил.

Ярослав с удовольствием провожает ее взглядом, смакует каждое ее движение. Я прям слышу его похабные мысли.

– Да уж, Ярослав, – вздыхаю я, – умеешь ты себе девушек выбирать.

Он встает с дивана, без стеснения поправляет спортивки, в которых заметно торчит бугор.

– Она мне не девушка.

– Избавь меня от подробностей, – шиплю я и резко отворачиваюсь.

Я только делаю шаг к выходу, как за спиной раздается его ленивый голос:

– Фигово выглядишь, Терехова. Похмелье?

Я медленно поворачиваюсь, прожигаю недовольным взглядом его нахальную физиономию.

– Язык у тебя, Анисимов, как помело. Удивительно, как у тебя лицо до сих пор целое при таком характере.

Он тихо смеется, качая головой.

– Вот же, актриса, – Ярослав щурится и подходит ближе ко мне. – Вчерашняя сцена – это, конечно, было мощно. Даже туфлей в меня кинула. Эмоции, слезы, душераздирающая исповедь… я почти поверил.

У меня внутри все обрывается. Все то, что я пыталась спрятать, все то, что вырвалось ночью на ступеньках, он перевел в смешок. Мое горькое признание стало для него очередным развлечением.

– «Почти»?!

Он разводит руками.

– Ну да. Ты красиво сыграла, но я же не дурак. Слишком уж пафосно все звучало. Сразу видно – тренировалась перед зеркалом.

Мои губы предательски дрожат, но я стискиваю зубы и выдыхаю сквозь них:

– Знаешь, Ярослав, у тебя в голове пусто, зато самомнения на троих.

– Зато честно, – усмехается он, не сводя с меня глаз.

Я делаю шаг, а внутри все кипит: стыд, обида, бессилие. И вдруг это кипение переходит в что-то горячее и острое.

Без слов я подлетаю к нему и резко бью коленом в пах. Это происходит инстинктивно, как будто тело само захотело проучить наглеца. Колено попадает прямо туда, куда и должно попасть

Анисимов дергается, воздух вырывается из его груди. Ухмылка с лица соскальзывает, он сгибается, руками сжимая то самое место.

– Сучка, – шипит он, бледнея.

– Это тебе за твой грязный язык, – хриплю ему в ухо.

Он резко хватает меня за грудки, потрясывает и буравит гневным взглядом.

– Больно же!

– Мне тоже больно! – кричу ему в лицо.

Анисимов делает глубокий вдох, снова кривится и отпускает меня. Я мгновенно срываюсь с места.

– Все равно не убежишь, – летит мне в спину, когда я уже открываю дверь.

Сердце бешено стучит в груди. В голове раздрай: правильно ли я поступила, ударив его? Но эмоции нахлынули, словами ему так больно сделать я бы не смогла. Он в этом профи. Залезет в самый потаенный уголок души, нагадит там, потопчется и свалит со своей фирменной узмылкой.

Ненавижу!

Спускаюсь со ступеней и вдалеке вижу знакомый силуэт. Бегу ему навстречу, а сама оборачиваюсь. Замечаю Анисимова, стоящего у окна и рукой опирающегося о косяк.

– Пап, доброе утро! – падаю в объятия папы.

– Ух ты ж, – довольно улыбается он, крепко обнимая меня. – Доброе, доброе. Настроение у тебя сегодня хорошее.

Мы направляемся в сторону столовки. А я незаметно для папы стреляю глазками на общагу. Ярослав продолжает следить за мной.

– Да. Я вчера с Любашей встречалась.

– Замечательно. Общение с ней идет тебе на пользу.

Мы выходим из поля зрения Анисимова, я возвращаю себе спокойствие.

– Мама звонила, – тихо произношу я, глядя себе под ноги. – В этот раз я ответила ей.

– Поля, ты не перестаешь меня радовать, – усмехается папа, держа руки за спиной.

На завтраке я получаю сообщение от Любы. Она интересуется моим самочувствием, пишет, что вчера классно повеселились. И сегодня она ждет меня к себе в гости.

Я посвящаю папу в свои планы, он ничуть не против. Он рассказывает мне о том, что уже через неделю у них состоится игра со «Стальными Зубрами». В сотый раз он просит меня быть осторожной, и мы расходимся из столовой в разные стороны.

Но стоит мне свернуть на аллею, как меня кто-то окликает:

– Полина!

Я оборачиваюсь, ко мне уверенным шагом идет один из нападающих команды – Демьян.

ГЛАВА 15.

Полина

Демьян быстро сокращает расстояние.

– Яр на тебе залип, – тихо произносит он и скрещивает руки на груди. – Но я не хочу, чтобы Василич его выгнал из команды. Нам игра важнее девок.

Я удивленно приподнимаю бровь, а парень продолжает:

– У него к тебе ничего серьезного, – он чуть усмехается. – Так что просто не реагируй на него. Пусть само все рассосется.

Да вы только послушайте эту снисходительную интонацию.

– Ты издеваешься? – резко отвечаю я, глядя на него в упор. – Я его футболю почти каждый божий день! Но это, видимо, его только разжигает. Может, вместо того, чтобы прессовать тут меня, ты поговоришь со своим озабоченным другом?

Демьян фыркает, на лице появляется самодовольная ухмылка.

– Слушай, Поля, ты сама себе льстишь. Яр просто развлекается. Ты для него как вызов, понимаешь? Упрямая девчонка, дочка тренера, все такое. А что касается меня, то я отвечаю за результат, а не за то, кто кому глазки строит.

Я делаю шаг ближе, смотрю прямо ему в глаза.

– Знаешь, что бесит сильнее всего? – медленно проговариваю я. – Что вы все такие. Мудаки, уверенные, что мир крутится вокруг ваших шайб и баб, которых можно перетасовывать как карты.

Демьян слегка наклоняется, его дыхание пахнет мятной жвачкой.

– Да не драматизируй ты так. Ты сама не понимаешь: для нас сейчас важнее выйти в финал. Если ради этого придется потерпеть «обиды», то терпи.

– Офигенно, – я нервно усмехаюсь, взмахнув руками. – То есть ты сейчас прямо сказал, что я мешаю вашей гребаной игре?

– Я сказал, что ты можешь не мешать, если перестанешь подливать масло в огонь, – его голос становится жестче. – Ты умная девчонка, сама должна понять.

Я пару секунд просто смотрю на него и сдерживаю порыв залепить ему смачную пощечину. В итоге просто ядовито улыбаюсь и произношу:

– Спасибо, Демьян. Ты только что доказал, что среди вас мудаков Ярослав не один.

Разворачиваюсь и ухожу, чувствуя его прожигающий взгляд в спину.

Я приезжаю к Любаше в квартиру. Не так давно она взяла однушку в ипотеку, тянет сама, старается. Сестра вызывает во мне восхищение. Мы тепло обнимаемся и идем на кухню. На столе стоит тарелка с пряниками и дымящийся прозрачный чайник.

Мы садимся за круглый столик. У нее уютно, все полочки заставлены кружками, вазочками, какими-то ее бесконечными баночками. Но такое нагромождение не выглядит, как беспорядок.

– Смотри, что я себе сегодня купила! – Люба вытаскивает из косметички тушь. – Ресницы такие пушистые становятся.

Я хмыкаю, беру тюбик в руки, кручу.

– Я красилась только на выступления. И то визажист все делал.

Сестра замирает, смотрит на меня. А я грустно вздыхаю, выпуская все то, что я старалась задвинуть подальше.

– Поль, – тихо говорит Любаша и гладит меня по руке. – Не переживай. А, может, это было к лучшему?

– Что именно? Вернуться в Россию и поступить на экономический факультет?

Она прикусывает губу.

– А тут кататься ты не можешь?

– Нет, – отвечаю коротко, тем самым ставлю точку в разговоре.

И на миг в комнате воцаряется тишина. Но Люба не из тех, кто долго выдерживает паузы. Она резко меняет тему и пододвигается ближе ко мне:

– Ладно, давай о приятном. Ну как там твои хоккеисты? Есть горячие?

Я прыскаю со смеху.

– Люба, ты вообще знаешь, что я о хоккеистах думаю?

– Да знаю я! – она закатывает глаза и тянется за пряником. – Но признайся, хоть один симпатичный есть?

Я делаю глоток фруктового чая и криво улыбаюсь.

– Может, и есть. Но у меня иммунитет.

Мы сидим, болтаем, смеемся над какой-то ерундой, чай постепенно остывает, а пряники тают один за другим.

– Поль, – вдруг начинает Любаша, глядя на меня чуть серьезнее, чем обычно. – Слушай, а можно я как-нибудь на игру «Орлов» приду?

Я моргаю, чуть приподнимаю брови.

– На игру? Ты ж хоккеем не интересуешься.

– Ну и что, – сестра пожимает плечами. – Мне интересно. Вот ты живешь на базе с кучей спортсменов, у вас там все кипит, адреналин, крики, тренировки. Хочу сама увидеть, что у вас там за движ.

Я улыбаюсь.

– Это не концерт любимой группы, там скучно. Брутальные парни катаются, падают, толкаются, орут на льду.

– Полин, ну не будь такой занудой! – Люба смеется. – Мне это для работы полезно, между прочим. Все равно я собираюсь развиваться в журналистике. Может, напишу что-то.

Я закатываю глаза.

– Ладно, спрошу у папы. У них как раз скоро игра. Но предупреждаю: хоккеисты – это не парни с плакатов. Там грязь, мат, и пахнет потом, а не романтикой.

Любаша только машет рукой:

– А мне тем интереснее. И нюхать я их не собираюсь.

Я качаю головой: ну вот, теперь и Люба окажется в этой хоккейной каше.

Возвращаюсь на базу поздно. В коридорах уже тишина, свет тусклый, двери закрыты. Тишина настолько плотная, что мои шаги гремят на весь этаж.

Открываю дверь в свою комнату, включаю свет, тихо разуваюсь, переодеваюсь в футболку и шорты, собираю вещи для душа.

Расстилаю кровать, зеваю, представляя, как провалюсь в сон…

– Ааааа! – я взвизгиваю и со скоростью света отлетаю от кровати, врезаясь плечом в стену.

Сердце бешено стучит в груди, дыхание сбивается.

Рядом с подушкой прямо на белоснежной простыне сидит жирная, мерзко-блестящая зеленая лягушка. Она смотрит на меня своими выпуклыми глазами. Вся такая…

Бр-р-р-р-р! Какая мерзость!

Лягушка прыгает. Я в ужасе шарахаюсь назад, спотыкаюсь о собственные кроссовки и чуть не падаю.

– Аааааа! – я снова ору, будто меня режут.

И тут за стенкой раздается громкий и протяжный гогот.

– Вот же зараза, – выдыхаю я сквозь зубы, дрожа от злости и ужаса вперемешку. – Ну ты еще у меня получишь!

Анисимов, твою мать! Вечно с ним то цирк, то ад!

ГЛАВА 16.

Полина

На работе сегодня тихо. Только кондиционер гудит и Илья рядом крутится, как всегда с бесконечными комментариями.

– Через неделю полуфинал, – напоминает он, листая какие-то бумаги. – Если выйдем, считай, сезон удался.

– «Если»? – приподнимаю бровь, сидя за столом напротив него. – Ты что, не веришь в «Сибирских орлов»?

– В команду верю, а вот в их дисциплину – не очень, – Илья криво усмехается, потом смотрит на меня. – А ты?

– Я всегда верю, – пожимаю плечами. – Иначе какой смысл тут торчать?

И как назло, именно в этот момент дверь открывается и в кабинет вплывает Анисимов. Как он еще короной своей не бьется о проем.

Волосы влажные после душа, футболка обтянула плечи, треники сидят так, будто их на заказ шили. Даже идти он умудряется с видом хозяина жизни.

– О, какие люди. Что тебе нужно, Ярослав? – сразу напрягается Илья.

– Здорова, док. Поговорить с Полиной хочу, – спокойно отвечает Ярослав, даже не обращая внимания на врача.

Я демонстративно продолжаю записывать данные в журнал, не глядя в его сторону.

– Все нормально? – тихо спрашивает у меня Илья.

– Ага, – киваю.

– Можешь оставить нас наедине? – Анисимов присаживается на край стола, сминая своей задницей несколько бумаг.

Илья сразу же стреляет в меня озадаченным взглядом. Я киваю и снова возвращаюсь к своим записям.

Врач нехотя выходит, и дверь за ним плотно закрывается.

– Ты вообще соображаешь, что ты вчера сделала? – шипит Анисимов, слезая со стола.

Я медленно откладываю ручку и поворачиваюсь к нему с самым невинным выражением лица:

– А что я вчера сделала?

– Ты меня чуть не лишила самого ценного, – рычит он, склонившись ближе. – Теперь давай, лечи.

Я неторопливо опускаю взгляд вниз, на его пах, и так же медленно поднимаю глаза обратно.

– Компресс приложить?

Он ехидно улыбается:

– Можешь сделать массаж своими волшебными ручками. А лучше – губками.

– Анисимов, – выдыхаю я, – ты кроме секса о чем-нибудь еще думаешь?

– Еще о хоккее, – не моргнув, отвечает он.

– Всего две извилины? Понятно, – я наклоняюсь чуть вперед, прищурившись. – Это не лечится.

И вот он стоит надо мной, довольный и наглый, а внутри все скручивается в ком. Но я держусь.

– Ой, хватит строить из себя недотрогу, – тянет Анисимов и наклоняется ко мне максимально близко.

Я чувствую его теплое дыхание, и это злит еще больше.

– А тебе пора вырасти, – отрезаю холодно. – Что за детский сад ты устроил с лягушкой?

Его губы растягиваются в усмешке.

– Чтоб ты не расслаблялась.

Я резко толкаю его в грудь и вскакиваю со стула. Мы стоим нос к носу. Я не отступаю, прожигаю его недовольным взглядом, а сердце бешено колотится.

– Как ты пробрался в мою комнату?

Он не спешит отвечать, только его глаза блестят карими искрами.

– Ловкость рук и никакой магии, – наконец бросает он, явно дразня меня.

– Ты ненормальный, – шиплю я, ни на секунду не отводя взгляда.

– Че ты сделала с лягушкой? Надеюсь, ты ее поцеловала? Вдруг это был твой принц?

У меня срывает крышу. Я хватаю со стола ножницы и взмахиваю ими. Яр резко отступает назад, глаза округляются.

– Я сейчас препарирую тебя. Как ту лягушку.

– Че??? – он смотрит на меня, будто я окончательно поехала кукухой.

– А то, – подтверждаю я, сжимая ножницы в руке так, что у него явно пропадает желание шутить.

– Ты больная?! – фыркает Анисимов, пятясь к двери.

– Держись от меня и от моей комнаты подальше.

– Да больно надо, – бросает он, засовывает руки в карманы треников и, не оглядываясь, уходит.

Я остаюсь одна, тяжело вздыхаю и улыбаюсь. Потому что я поймала ту несчастную лягушку и отпустила ее. Пусть себе прыгает на воле.

Илья возвращается в кабинет с непринужденным видом. Я сразу же кладу ножницы на место.

– Что хотел Анисимов? – спрашивает он, усаживаясь обратно за стол.

– Спросил название геля, которым мы растираем ушибы, – вру я и делаю вид, что сосредоточена на бумагах.

На самом деле у меня внутри крутится только одно слово: отомстить.

– Илья, – я смотрю на него как можно невиннее и кручу ручку в руках, – а у тебя вообще много историй про игроков? Ну, типа, смешных.

Парень ухмыляется:

– Ты чего вдруг заинтересовалась?

– Да просто любопытно. Ты ведь с ними каждый день работаешь, наверняка знаешь все их слабости.

Илья щелкает ручкой, задумывается, а потом начинает перечислять:

– Ну, Димка у нас до сих пор зубного боится. Пашка в обморок падает от вида крови, прикинь, хоккеист! Демьян нервничает, если кто-то ногтями по стеклу скребет.

Я киваю, стараясь не выдать улыбку. Интересно. Очень интересно.

– А Анисимов? – бросаю как бы мимоходом.

Илья смеется и расслабленно откидывается на спинку стула.

– Да он же железный. Хотя, – он делает паузу, и я тут же навостряю уши, – паучков терпеть не может. Вот серьезно. Даже крошечного если увидит – бледнеет, как девчонка.

Я прикрываю рот рукой, чтобы скрыть ухмылку.

– Правда?

– Угу. Но ты ж ему не расскажешь, что я проболтался? – Илья хмурится.

– Конечно нет, – говорю я самым честным голосом.

И уже представляю, как именно я воспользуюсь этой маленькой слабостью. Внутри меня разгорается приятное предвкушение.

Ну что, Анисимов, держись. Ты первый начал эту войну!