Текст книги "Мой запретный форвард (СИ)"
Автор книги: Кейт Морф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 17.
Яр
Швыряю щитки в сумку, футболка насквозь мокрая, хоть выжимай. В раздевалке пусто, все уже разошлись, а я все еще копаюсь, не могу собраться. Мыслями я уже на игре. «Зубры» – серьезные кабаны, вырвать победу будет ох как непросто. Но я не сомневаюсь, мы их порвем.
Телефон резко вибрирует, елозит на скамейке. Устало цокаю: кого еще там нелегкая принесла? Смотрю на экран: дядя Миша. Отлично, блин.
– Че? – отвечаю коротко, даже «алло» не говорю.
– Ярослав, ты почему не приехал? – голос дяди спокойный, но я его прекрасно знаю, сейчас он начнет промывать мне мозги.
– Дядь, я ж сказал уже! Я не приеду, – стискиваю зубы, застегиваю молнию на сумке.
– Она хочет тебя видеть.
Меня будто током прошибает. Кулаки сжимаются сами.
– Нахрена? – рявкаю в трубку. – Я не хочу ее видеть.
Пинаю сумку ногой, она глухо ударяется о шкафчик.
– Ярослав, – дядя давит, – засунь свою гордость в одно место и приезжай. Нам надо серьезно поговорить. Это уже не шутки.
Закатываю глаза, провожу рукой по лицу. Дышать становится тяжело. Чувствую, как злость копится внутри, будто сейчас кулаком стену прошибу.
– Я сказал: Я. Не. Приеду! – рычу в трубку. – Все, дядь, у меня тренировка, мне некогда этим бредом заниматься.
– Не делай ошибок, Ярослав, – слышу его последний козырь.
Ненавижу, когда меня пытаются прогнуть. Особенно через родственные связи. А дядя Миша, как заноза в заднице, упрямый и всегда знает, когда надо влезть.
– Ярослав, ты понимаешь, что ее могут посадить?
Нет шуток. Нет смеха.
– Она сама виновата. Ты ж знаешь, – выдавливаю я из себя.
– Виновата или нет – сейчас уже неважно, – дядя не сдается. – Протокол передан в суд, заседание назначено на сегодня.
Я нервно расхаживаю по раздевалке. Мать, которая могла размахиваться эмоциями, как флагом, и плевать на последствия. Мать, которая умела красиво исчезать, когда надо было нести ответственность.
В памяти всплывает картинка: мне почти одиннадцать, мой первый турнир. Она обещала прийти. Обещала сидеть на трибунах и поддерживать меня. Я тогда летал по льду, будто за жизнь боролся. Но когда обернулся, на ее месте была пустота. Ни поддержки матери, ни теплой улыбки. Просто пустые ряды. Не пришла. Я тогда понял: все, что она говорит, пустой звук.
Потом были обещания. «Больше не сорвусь. Ради тебя. Мы семья». А через неделю все повторялось.
Да много всякой хрени я повидал в детстве. Только теперь я не наивный пацан, больше я ей не верю.
– Ты хочешь, чтобы я приехал и в очередной раз поверил ей? – усмехаюсь я.
– Я не прошу тебя верить ей, – строго произносит дядя. – Просто покажись, я и сам тебя давно не видел. Ты со своим хоккеем вообще забыл о семье.
Меня бесят все эти «человеческие» моменты, где нужно быть кем-то другим. Мне удобнее жить под шлемом: там простые правила.
Я представляю себе, как пацаны в раздевалке будут шептаться, как за спиной про меня снимут очередной ролик. Мне противно уже от одной мысли, что мои личные проблемы могут стать хайпом.
– А что если я скажу нет? – пробую сыграть ва-банк.
«Зубры» через неделю, Василич не примет «торможение» от своего центрального форварда.
– Я не перестану тебе звонить. Ты меня знаешь, я не отступлю.
Рассудок подсказывает одно: хуже быть не может.
– Хорошо, – выдавливаю я. – Я приеду.
Я отключаюсь и кидаю телефон на скамью, беру свою воду и делаю жадные глотки. Но внутри что-то грызет. Не жалость, нет. Скорее раздражение от того, что меня заставляют играть в семейные драмы, как будто я не взрослый парень, а марионетка.
Схватив сумку, вешаю ее на плечо и выхожу из раздевалки, чуть ли не пнув дверь ногой.
Перед кабинетом тренера останавливаюсь и шумно выдыхаю, пялюсь на табличку. А потом стучу. Не дождавшись ответа, захожу в кабинет. Василич стоит у доски, маркером рисует какие-то закорючки, сам с собой спорит, то брови сводит, то губами дергает. Вечно он так: живет в этих схемах, будто это не тактика, а его собственный язык.
– Василич, можно? – говорю, облокачиваясь на дверной косяк.
Он даже не оборачивается:
– Заходи, Ярослав.
– Мне нужно на пару дней с базы выехать.
Рука тренера зависает в воздухе, а затем он медленно оборачивается. Взгляд, как рентген, видит меня насквозь.
– Мать?
– Она самая.
– Проблемы?
– Пока не понял весь масштаб бедствия, – честно отвечаю я. – Дядька звонил, нагнал жути.
Василич кладет маркер на стол, подходит ближе. Встает напротив, руки скрещивает на груди. Мы почти одного роста, но он весит тяжелее – не килограммами, а авторитетом. Я всегда это чувствовал.
– Ты ведь понимаешь, матч скоро. Мы к «Зубрам» готовимся.
– Понимаю, – киваю. – Я не собираюсь сливаться. Всего на пару дней. Решу вопрос и вернусь.
– Ты взрослый мужик, Ярослав. Семья – это не то, что можно отложить «на потом». Я тебя отпускаю, но обещай: вернешься в форме. Головой и телом здесь будешь, а не там.
– Слово даю, – произношу сразу, даже не думая.
Он еще секунду смотрит на меня, как будто проверяет, не вру ли. Потом тяжело хлопает меня по плечу, но это его фирменное «я верю тебе».
– Хорошо, решай свои проблемы, а потом возвращайся и докажи, что я не ошибся в тебе.
Василич никогда лишнего не говорит, но когда говорит, то это эффективнее любого ора.
– Спасибо, тренер, – коротко бросаю я и покидаю кабинет.
ГЛАВА 18.
Полина
Я стою недалеко от общаги, сегодня довольно ветрено. Застегиваю олимпийку под самое горло, волосы треплет ветер.
Взглядом гипнотизирую дорожку, ведущую к главным воротам. Тут дверь общаги распахивается и из здания выходит Анисимов. Рюкзак закинут на одно плечо, руки в карманах, шаги уверенные. Он не замечает меня, и это к лучшему. Провожаю его высокую фигуру хмурым взглядом, кажется, он собирается покинуть территорию базы.
Что ж, спасибо тебе Господи за спокойный внеплановый день.
– Кого ждешь? – рядом появляется папа.
– Люба должна приехать в гости, – отвечаю я, а самой чуть смешно, будто я оправдываюсь.
Папа кивает, а потом он заводит руки за спину, и я понимаю, что сейчас будет прямой выстрел в лоб. Что, в принципе, и происходит:
– Ты подала документы в университет?
Я недовольно поджимаю губы так, чтобы он не заметил, а затем скрещиваю руки на груди.
– Нет.
– А чего ждешь?
– Времени нет.
– Да ты посмотри какая ты занятая, – строгим тоном произносит папа.
И в эту секунду я чувствую рядом тренера, а не отца.
– Скоро подам.
– Поля, ты дождешься, что все сроки пройдут, – он хмурится, морщинка между бровями становится глубже.
Я разворачиваюсь к нему, смело смотрю ему в глаза.
– А я тут подумала…, – медленно проговариваю я, – а я не хочу там учиться.
Брови папы ползут вверх.
– Что значит «не хочешь»?
– То и значит. Я буду поступать в институт культуры и спорта. Хочу тренером быть.
Папа будто на секунду перестает дышать. Он не ожидал, совсем не ожидал. Не сценарий мамы, не его план для меня.
– Твоя мать меня убьет, – папа наконец-то находит, что сказать.
– Не убьет, – я улыбаюсь, глядя на его замешательство. – Я приму весь ее гнев на себя.
Он тяжело вздыхает, потом кладет руку мне на плечо и притягивает к себе, я приобнимаю его.
– Иногда я забываю, как ты выросла. Кажется, что впереди вся жизнь, а потом я смотрюсь в зеркало и понимаю, что я уже старик.
– Никакой ты не старик, – возмущаюсь я.
Мы стоим так пару минут, и я наслаждаюсь таким редким моментом близости.
– А куда это твой лучший нападающий почесал? – спрашиваю будто невзначай, хотя внутри интерес давно свербит.
– По семейным делам отпросился, – спокойно отвечает папа.
– И надолго?
– Вечером должен вернуться, а что?
Я пожимаю плечами.
– Да ничего, просто спросила. А то у вас игра на носу.
– Кстати, об игре, – папа чуть щурится, глядя на меня сверху вниз. – Ты придешь поболеть за нашу команду? Придешь поддержать своего нестарого отца?
– Конечно, – сразу киваю я. – Я и Любашу пригласила.
– Прекрасно. О, а вот и она.
Я всматриваюсь вперед. Действительно, приехала. Идет вся такая улыбающаяся по дорожке, порхает как бабочка. Мой взгляд опускается на что-то квадратное, что она несет в непрозрачном пакете. Так-так-так, эта коробочка волнует меня больше всего.
– Здравствуйте, дядя Андрей, – сестра обнимает папу, потом тянется ко мне.
– Привет-привет.
И Люба сразу же берет моего отца в оборот:
– А можно я у вашего игрока интервью возьму? Я же работаю журналистом в городской газете, мы должны гордиться нашими земляками.
Папа расцветает. Его и медом не корми, а хвали его работу.
– Отличная идея, Люб. Вот есть у меня очень перспективный нападающий, будущая звезда КХЛ.
– Ему бы в вышку пробиться, – бурчу с усмешкой.
– Пробьется. Я тебе так скажу, дочь, у меня уже не раз спрашивали про него. Так что если Ярослав не сойдет с правильного пути, то у него есть все шансы показать миру себя.
Да уж, показывать он ой как умеет. Только пока свое эго, которое раздулось как дирижабль.
Мы с Любой поднимаемся по лестнице, и я уже думаю, как бы быстрее дойти до комнаты, как прямо в коридоре нам на пути попадаются Пашка и Демьян.
– О, Полина, – Пашка ухмыляется, – гостей водишь? Познакомишь нас со своей подружкой?
Демьян оценивающе скользит взглядом по Любе сверху вниз и обратно. А у Любы щеки моментально розовеют, хотя она делает вид, что это не от внимания хоккеистов.
– Нет, – резко отрезаю я и сразу тяну сестру дальше.
Парни переговариваются вполголоса за нашими спинами, а я уже открываю свою дверь. И как только мы входим, первым делом я отбираю у Любы пакет с коробкой.
– Вау! – хихикает сестра. – Вот это горячие парни!
Я закатываю глаза.
– Да ладно, нормальные.
– Нормальные? – она хватает меня за руку и заглядывает в лицо. – Ты серьезно? У тебя в коридоре кастинг для обложки журнала.
– Лучше держись от них подальше, – ворчу я, доставая заветную коробочку. – Эти красавчики не для твоего «вау».
Любаша смеется, но глаза у нее горят.
Ставлю прозрачную коробку на стол и наклоняюсь вперед, упираясь руками в колени. Сестра повторяет мою позу, и вот мы обе пялимся на…
Толстые и черные лапки с рыжеватыми волосками. Он огромный, лохматый, медленно двигает лапами.
– О, какой он волосатенький, – довольно произношу я. – Красавец!
– Поль, зачем тебе паук? – брезгливо морщится Любаша. – Решила завести домашнего питомца?
– Не-а. Просто у каждого свои методы воспитания, – ухмыляюсь я. – А этот джентльмен мне еще ой как пригодится.
Я беру заколку со стола и слегка толкаю коробку. Паук шевелится, лениво переставляет лапы. У Любы глаза становятся круглыми.
– Поль, ты меня пугаешь. Куда ты его денешь?
– Туда, где ему будет особенно комфортно…
Мы продолжаем таращиться на коробку, будто там бомба замедленного действия.
– Я только одно хочу понять: ты что, собираешься его на кого-то натравить?
Я усмехаюсь и, положив локти на стол, подперев подбородок, гляжу на сестру:
– Ну, скажем так, на одного самоуверенного придурка.
– На Анисимова? – шепчет она.
– Угадала, – я довольно прикусываю губу.
Сестра хватается за голову и начинает ходить по комнате туда-сюда.
– Поль, это ненормально! Это же паук! Огромный паук! А если у него инфаркт случится? Или он тебя потом… я не знаю… придушит?
– Ну, во-первых, я буду осторожной. А во-вторых, – я прищуриваюсь, – ты сама знаешь, какой он засранец. Пора немного поиграть по его правилам.
Люба останавливается, смотрит на меня серьезно.
– Ты понимаешь, что это детский сад, да? – но уголки ее губ уже приподнимаются. – Но, черт возьми, я ЗА! Это будет эпично.
Мы обе прыскаем со смеху, хотя Люба все равно держится подальше от коробки.
– Только обещай, что я не буду держать этого монстра в руках.
Я поднимаю руку, будто клянусь.
– Обещаю. Все сделаю сама.
Она садится на кровать, закатывает глаза, но улыбается:
– Господи, Поль, вот бы твой папа знал, чем его доченька занимается в свободное время.
Я хитро улыбаюсь и убираю коробку в шкаф, аккуратно прикрывая дверцу.
– Папе это знать необязательно.
ГЛАВА 19.
Яр
Мое такси подъезжает к отделению полиции, я смотрю в окно на длинное серое здание, и еще до конца не верю, что реально сюда приперся.
Сижу пару секунд, уставившись в окна с решетками, не могу пересилить себя и выйти из машины.
Может, ну его нафиг?! Обратно на базу, чтобы вновь грызть лед и пахать до изнеможения? Чтобы сил хватило только до кровати доползти. Чтобы не было всяких мыслей перед сном. А еще хуже, если в башку лезут фантазии типа «а что, если бы…».
– Вы выходите? – вежливо интересуется водила, глядя на меня с переднего сидения.
– Да.
Выбираюсь из тачки, захлопываю дверь, и сразу вижу дядю Мишу. Он стоит у входа, руки в карманы засунул, вечно с этим своим видом «я всегда знаю, как лучше». Я не удивлен, что мать привезли именно в тот участок, где он работает. Обычный ППС-ник, а строит из себя генерала.
– Ярослав, наконец-то, – он сразу тянется обниматься.
Я нехотя позволяю, хлопаю его по спине, чтоб отлип быстрее.
– Ты куришь? – спрашивает он, обнюхивая меня, как собака.
Я дергаю плечом.
– Балуюсь.
– Балуется он, – бурчит дядя. – А как же тренировки?
– Не мешает, – отвечаю коротко.
– Смотри, Терехов тебя поймает, три шкуры сдерет, – строго бросает он.
– Ага, – ухмыляюсь.
Тренер и так мозг выносит за каждую мелочь, будто я мальчик из дворовой команды, а не центр нападения.
Мы вместе заходим внутрь. В нос сразу бьет запах сгоревшего кофе, сигарет и еще чего-то тухлого. Лампочки гудят, мент за стойкой зевает так, что аж челюсть хрустит.
Я хмурюсь и пихаю руки в карманы ветровки.
– Ну? – с укором смотрю на дядю. – Че она натворила на этот раз?
Внутри все бурлит. Вроде привычно, мать вечно влипает в какие-то истории. Но каждый раз меня цепляет одно и то же: зачем я вообще снова тут?
Дядя Миша ведет меня по коридору.
– Она украла у своего же собутыльника три тысячи, – говорит он тихо. – Он это быстро просек и вызвал участкового.
Три тысячи. Реально три тысячи?
– И из-за этой херни ты меня позвал? – выплевываю недовольно.
В груди появляется огромный ком раздражения.
– Я позвал тебя, потому что она хочет тебя видеть.
Я смотрю на него и думаю: как долго он еще вот так протянет? Сколько еще раз он будет ее спасать? Моя мать – его родная сестра. Понятное дело, что он переживает, родственные связи и все дела. Но, блядь, терпение же нерезиновое. Тем более она сама неоднократно посылала его «в далекое пешее».
– Ярослав, нельзя отворачиваться от семьи.
– Конечно, она протрезвела и вспомнила о сыне, – говорю я тихо. Никакой жалости, только цинизм. – Вспомнила о брате, о семье в общем.
Дядя тяжело вздыхает, и мы останавливаемся возле неприметной двери.
– Ей назначили пятнадцать суток, – сообщает он и смотрит мне в глаза.
И меня пробивает странная теплая волна. Пятнадцать суток тишины. Может, впервые за долгое время она будет трезва. Может, у нее хоть чуточку мозг прояснится. И я говорю, что думаю:
– Ей полезно. Самое долгое время, что она будет трезвой.
Дядя врезает мне по плечу. Так резко, что я аж отшатываюсь к стене. Затем он хватает меня за шкирку, как брал в детстве за воротник, чтобы некуда было улизнуть.
– Не смей так говорить о своей матери, щенок! – шипит он мне в лицо.
– И что? – цежу я сквозь стиснутые зубы, дергаю плечом и вырываюсь из его хвата. – Повесить ей медаль на шею за то, что родила меня? Или ты считаешь, что можно родить и не воспитывать? Где она была, когда она была мне так нужна?! Где, дядя?
Его рот сжимается. Ему нечего ответить, потому что он знает ответ лучше меня. Знает, что пустые трибуны – это не просто отсутствие тела в толпе. Это предательство, которое въедается под кожу и живет там ровно столько, сколько ты помнишь его лицо.
– И все же ты ее сын, – шепчет дядя. – Кроме нас с тобой у нее никого не осталось.
– Я знаю, – отвечаю я равнодушно, хотя внутри все кипит от несправедливости. – Но я не обязан терпеть ее выходки. Сегодня три тыщи, а завтра что? Ножом кого-то пырнет?
Он вздыхает и чешет свой идеально выбритый подбородок.
– Зайди к ней, скажи: здравствуй мам и можешь быть свободен.
– Да без «б».
Открываю дверь и вхожу в комнату, где ее держат. Здесь тусклый свет, стол и два жестких пластмассовых стула. Она сидит ссутулившись, куртка в комках, волосы растрепаны.
– Ярошка! – она сразу же бросается ко мне, а я впечатываюсь спиной в стену. – Я так рада, что ты пришел.
Мать останавливается напротив, гася в себе порыв обнять меня. Я этого не желаю, она сразу понимает мой настрой.
Я обхожу ее и встаю за столом, теперь он разделяет нас. Все, что могло бы быть сказано, уже сказано в сотнях тренеровок, в тысячах промахов, в пустых обещаниях. Мое лицо жесткое, голос холодный.
– Ты снова попала.
Она осматривает меня с головы до ног.
Да, мам, смотри! Смотри, как твой сын чисто одет и обут в хорошую обувь. А еще я накромлен и живу в тепле. Не в тишине, но зато с друзьями, а не с вереницей твоих мужиков.
На лице матери появляется привычная маска: «А что? Жизнь такова».
– Пришел меня отчитывать? – она подходит к столу с другой стороны.
Я сдерживаюсь. Хочется сорваться, хочется выкрикнуть все, что накопилось за годы. Хочется ударить, но не ее, а прошлое, в котором она мне оставила. Но я делаю шаг назад и говорю холодно:
– Нет. Ты сама выбрала свой путь.
Она смотрит на меня так, словно видит рядом чужого ребенка. Возможно, она впервые сожалеет. Возможно, уже завтра она забудет.
– У меня все хорошо, честно. Я обожаю хоккей, готовлюсь к финальной игре. Скоро я подпишу контракт и свалю из города. Я уверен.
Мать улыбается, ее губы дрожат.
– Анисимовы всегда добивались своего.
– Не все. Ты же тоже Анисимова. Сомневаюсь, что именно такой жизни ты и хотела.
– Ярош…
– Ничего не говори. Я че-то сейчас решил: я больше не приду. Не хочу. Если тебе будет интересно как у меня дела, можешь спросить у дяди.
Я разворачиваюсь и ухожу. На выходе слышу, как мать всхлипывает, а ножки стула скрипят по полу.
**************************
Мои сапфировые! Спасибо за ваши комментарии, все вижу, все читаю!
И за лайки – отдельная благодарность. Я рада, что история вызывает у вас разные эмоции.
С любовью, ваша фантазерка Кейт!
ГЛАВА 20.
Полина
Я крадусь по коридору вместе с Любой.
Девчонки, конечно, обычно в такие авантюры не лезут, но моей сестре явно по душе эта движуха. Ее глаза горят, как у кота, который вот-вот стянет сосиску со стола.
Дверь в комнату парней приоткрыта. В принципе, это и неудивительно, они все равно думают, что база их личный замок. Закрывать? Да кому это надо, все свои.
– Поль, а если нас спалят? – шепчет Люба, вцепившись мне в рукав.
– Расслабься, – усмехаюсь я. – Они сейчас на ужин пошли, у нас точно есть пять минут.
Мы заходим в комнату и мои брови взлетают на лоб. Бардак полнейший: кроссовки валяются у порога, форма свалена кучей, с тумбочки свисает грязное полотенце. Я морщусь. Ну и свинарник.
– Господи, как они тут живут? – Люба брезгливо обходит чей-то мешок с формой.
– Молча, – отвечаю я и оглядываюсь.
Нужно вычислить кровать Анисимова. Метод простой: ищем признаки самовлюбленного придурка. И они, конечно, тут же находятся: на тумбочке стоит бутылка с наклейкой «39», на стене висит плакат с разноцветными надписями: «Анисимов, мы тебя любим!», «Анисимов, нужна шайба!». Божечки, на этом плакате даже есть отпечатки чьих-то губ. Ну, точно его кровать.
– Это его, – киваю.
– И что дальше? – шепчет Любаша.
Я достаю из пакета коробку, аккуратно ставлю коробку прямо на подушку и чуть приоткрываю крышку. Паук лениво ползет наружу, будто и сам понимает, что у него впереди очень ответственная миссия.
– Господи, – Люба отходит к двери, не спуская с него глаз, – а если он вылезет из-под одеяла раньше времени?
– Надеюсь, что не вылезет, – шепчу я.
Накрываю волосатого паука покрывалом, разглаживаю его. Сердце бьется быстрее, чем перед выступлением. А внутри уже появляется сладкое предвкушение: вот посмотрим, как крутой Анисимов запоет, когда наткнется на этого красавца.
Мы уже собираемся уходить, как дверь неожиданно скрипит.
Я замираю, Люба тоже, а на пороге стоит Дима. Он смотрит на нас с таким лицом, будто застукал воров в собственном доме.
– Вы че тут делаете? – тянет он, прищурившись.
У меня мгновенно холодеет в животе. Вот попали. Но паниковать нельзя, главное, держать лицо.
– Да вот, показываю Любе, как вы живете, – я сходу начинаю тараторить и даже делаю шаг к парню. – Как живут самые лучшие игроки Молодежки.
Люба кусает губу, еле сдерживает смех, а я перехожу в нападение, не давая Димке и рта раскрыть:
– Ну и срач у вас тут, конечно. Кроссовки воняют, форма валяется, полотенце… это вообще что такое? Оно само на стену заползло? Фу! Вы ж не пацаны, а поросята какие-то.
Дима открывает рот, но я не даю ему вставить ни слова.
– Представь себе, девчонка первый раз приходит в вашу святыню, а тут такое! Где спортивная дисциплина? Где порядок? Не позорились бы хотя бы перед гостьей.
Люба уже давится от смеха, а я смотрю на Диму с самым серьезным видом.
– А Люба, между прочим, журналист из городской газеты. Хотела у вас интервью взять. И вот какое теперь у нее о вас впечатление?!
Димка поднимает руки, будто сдается:
– Ладно-ладно, я понял.
Я гордо киваю, будто моя миссия по воспитанию охламонов выполнена.
– Вот и молодец, – говорю я и тяну Любу к выходу. – Пошли отсюда, пока эта обстановка нас окончательно не добила.
И мы выскальзываем в коридор, оставив паука под покрывалом, а Диму в полном недоумении.
– Думаешь, он поверил в твою байку? – усмехается сестра, когда мы оказываемся в моей комнате.
– Да пофиг. Главное, что он не спалил нас с пауком.
Мы с Любой сидим у меня в комнате, болтаем ни о чем и подхихикиваем. И вдруг из коридора раздается громкий гогот. Пацаны возвращаются.
– О, шоу начинается, – шепчу я, вскакиваю и прокручиваю замок.
Щелк. Все, никто к нам не ввалится.
Мы синхронно подходим к стене, прислоняемся ушами. Сначала слышится мужской бас, кто-то спорит, потом голоса накаляются, а потом…
Визг! Самый настоящий визг, как у девчонки!
Мы с Любой отпрыгиваем от стены, а потом валимся на кровать, давимся от смеха.
– Сука! Сука! Сука! Уберите его! – доносится из соседней комнаты.
Я держусь за живот, Люба уже всхлипывает от смеха. И тут бац! Соседняя дверь грохает так, будто ее выбили. А потом в мою прилетает мощный удар, который чуть не вынес замок.
– Терехова! – орет Ярослав так, что вся общага слышит. – Открывай, ледяная стерва!
