Текст книги "Мой запретный форвард (СИ)"

Автор книги: Кейт Морф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 21.

Полина

Мы с Любой захлебываемся от хохота, у меня слезы текут по щекам. Я даже не могу вдохнуть нормально.

Ну и визжал же он! Настоящая девчонка, ей богу!

– Он нас сейчас убьет! – всхлипывает Люба, закрывая лицо ладонями.

А я только вытираю слезы:

– Пусть только попробует.

Встаю с кровати, поправляю одежду и стараюсь принять серьезный вид. Я открываю дверь, и в комнату мгновенно, как вихрь, влетает Анисимов. Злой, глаза огненные, челюсть сжата. Не теряя ни секунды, он хватает меня за шею и вдавливает в шкаф так резко, что у меня из легких весь воздух вылетает.

– Я тебя щас придушу! – рычит он прямо мне в лицо, дыхание горячее, глаза безумные.

Я замираю, внутри ощущаю странный коктейль: испуг, возбуждение и дикая, дикая радость от того, что он здесь и что его мерзкий поступок с лягушкой все же отомщен. А потом я улыбаюсь. Широко, лицемерно, та самая улыбка, что умеет выводить из равновесия.

– Не придушишь, – произношу медленно. – У меня свидетель есть.

Ярослав кривится от того, что мое лицо не стало белым и трясущимся, от того, что я смеюсь вместо того, чтобы просить о пощаде. Он оборачивается на звук и видит Любу в углу. Она стоит с натянутой улыбкой и робко машет рукой, здороваясь с разгневанным форвардом.

Я читаю на его лице поражение: он рассчитывал на другое. На страх и на покорность. А получает «свидетеля», который мило машет ему из угла, и от этого его злость переливается в недоумение. Но ненадолго. Гнев возвращается, как прилив.

– Слушай, – шипит он мне в лицо, – это нихрена не смешно, ясно? Я чуть Богу душу не отдал!

– 1:1. Это тебе за лягушку.

Его глаза сужаются, и вдруг между нами вспыхивает электричество. Он отпускает мою шею, но не отходит. Нагло берет меня за талию, вжимает в себя. Его пальцы впиваются в кожу, удерживают меня, не давая слинять. Мы стоим так близко, что чувствуем дыхание друг друга, слышим как у нас обоих чуть учащается пульс.

Анисимов смотрит в меня, и в его взгляде проскальзывает любопытство, там вызов, там хищное «я хочу понять, что это за сука передо мной».

В груди у меня все натягивается как струна. Я готова то плакать, то ржать. Я понимаю, что он в этом самом мгновении опасен не потому, что может сделать больно, а он опасен потому, что может сделать что-то совсем иное: сломать все мои барьеры, пробить ледяную стену. И это так нелепо и жестоко возбуждает, что я хочу стукнуть его без пощады и тут же прижаться к груди, чтобы спрятаться.

– Думаешь, что твой свидетель меня остановит? – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Да я сейчас позову парней, они насильно выведут ее отсюда. И мы останемся наедине. И я сделаю с тобой все, что захочу.

– Ты неадекват, – шиплю я.

Уголки его рта дрогнули то ли от злости, то ли от того, что я попала во что-то тонкое и неудобное. Он наклоняется чуть ниже, губы почти на уровне моего уха.

Я четко ощущаю каждую деталь: тепло его ладони на талии, запах шампуня в волосах, вибрацию в его груди. Такое маленькое, но острое чувство, которое всегда возникает, когда близость неожиданна и запрещена: голова светлеет, ноги подкашиваются, и хочется одновременно оттолкнуть и держаться.

– А ты разве не такая? – ехидно усмехается он. – И нашла же где-то эту тварь. Притащила сюда, задалась целью мне отомстить.

Я смотрю на него и понимаю, что мы оба играем не на одной доске. У нас разные правила и единицы измерения боли. Но искра уже полыхнула, и даже если в итоге она разгорится в огонь или погаснет, это уже будет наша общая история.

– Так скажи мне, Терехова, чем ты лучше меня?

Я сжимаю губы, упираюсь ладонями в его рельефную грудь.

– Нечего ответить? Тогда я отвечу за тебя: ничем. И нефиг строить из себя королеву. У меня есть все шансы вырваться отсюда, стать знаменитым, сделать крутую карьеру. А ты уже упала, вернулась в Россию никому не нужная.

– Да пошел ты.

– Сейчас пойду, не переживай. Да, я эгоистичный мудак. Но я признаюсь себе в этом. А тебе стоит разобраться в себе и понять, чего ты вообще хочешь от жизни?!

Он отталкивается от меня и уходит, даже не обернувшись.

ГЛАВА 22.

Яр

Мы стоим у огромного окна в холле административной базы и смотрим, как к воротам подкатывает автобус «Зубров». Белый, здоровый, с логотипом хоккейной команды.

Дверь открывается, и начинается парад чужих рож.

– Ну, понеслась, – бурчит Демьян, кидая семечку в рядом стоящую урну.

– Смотри, блин, какие довольные, – цедит Пашка, скрестив руки на груди. – Будто уже выиграли.

– Пф-ф, пусть улыбаются, пока зубы целы, – я щурюсь, наблюдая, как первым выходит капитан.

Здоровяк с квадратной челюстью, уверенный и спокойный. Такие не суетятся, они просто знают, что придут и сделают свое дело на отлично.

За ним один за другим тянутся остальные игроки: плечи, клюшки, рюкзаки. Даже по походке видно, они не просто команда, они стая.

И все внутри меня начинает зудеть, кровь закипает в венах. Хочется уже сейчас выйти на лед и показать им кто тут хозяин.

Пашка толкает меня локтем в бок:

– О, а вот этот, глянь, в кепке. Он нам три шайбы в прошлом сезоне зарядил.

– Запомнил? – ухмыляюсь я, внимательно осматривая каждого противника. – Ну, вот и верни должок.

Он кивает, губы сжимаются в тонкую линию. Мы молчим, смотрим, как «Зубры» выходят, растягиваются по стоянке, кто-то смеется, кто-то убирает наушники. Все обыденно, и именно это бесит. Они слишком спокойные, как будто точно знают, что мы им не конкуренты.

– Ненавижу, когда эти козлы ведут себя так, будто лед их, – шипит Димон.

– Сделай так, чтобы не был, – отрезаю я. – Чтобы завтра они боялись тебе в глаза смотреть.

– Угу, философ, блин, – усмехается Демьян. – А сам нервничаешь, я же вижу.

– Не нервничаю, – вру.

Я знаю: этот матч решает все. Или мы в финале, или мы просто еще одна команда, про которую забудут через неделю. А я не могу быть «просто».

Автобус «Зубров» закрывается, двигатель стихает. Один из их тренеров идет к ресепшену, а мимо нас проходят двое игроков. Один косится на меня с вызовом, я не отвожу взгляд.

– Че? Фото хочешь? – усмехаюсь я. – Или автограф?

Он криво ухмыляется, и задевает меня плечом. И в этот момент я чувствую, как по телу пробегает ток.

Не страх. Нет. Чистый азарт.

– Вот и началось, – говорю вполголоса.

– Завтра, – напоминает Демьян.

– Нет, – улыбаюсь я. – Уже сегодня.

Солнце садится, свет из окон падает прямо на холл, и мне кажется, что мы уже стоим на арене. Где решается, кто из нас хищник, а кто – добыча.

У многих спортсменов есть свои традиционные фишки. У меня – это посидеть пару минут в раздевалке, побыть наедине со своим внутренним «я», морально подготовиться к завтрашней зарубе.

Я захожу в раздевалку, тут никого. На скамейках разложены наши шлемы, перчатки, клюшки, все как по линейке. На вешалках развешана свежая форма.

Моя с тридцать девятым номером.

Подхожу ближе, провожу пальцами по цифрам. Ткань холодная, краска гладкая.

Мой номер. Моя территория. Все, кем я стал и кем еще хочу быть, висит прямо перед глазами.

Сажусь на лавку, ставлю локти на колени, дышу глубже.

Мысли шумят, но я стараюсь поймать нужную.

Это не просто матч. Не просто «выйти и забить». Это момент, где я или докажу, что не зря выбрал этот путь или останусь тем пацаном, которого мать всегда называла «несостоявшимся».

Хоккей – это единственное место, где я умею держать себя в руках. Здесь я все контролирую: скорость, угол, момент. Я хозяин каждой секунды, каждого миллиметра льда.

Смотрю на клюшку, на которой маркером написано «Яр». Кто-то из пацанов прикололся, я не стал стирать. Пусть так. Пусть видят, что я здесь не для того, чтобы быть фоном.

Дверь приоткрывается, в проеме мелькает Демьян.

– Ритуал на победу?

– Он самый, – бурчу я.

Он хмыкает:

– Не перегори раньше времени.

– Не дождешься.

Когда он уходит, я снова смотрю на свою форму, и тихо говорю сам себе:

– Завтра я не имею права на ошибку.

Ни одного неправильного шага, ни одной слабости.

Где-то внутри уже звучит резкий ритм. Такой, когда выходишь на площадку. Да, пусть я мудак, пусть не умею любить, пусть грызу себя изнутри. Но на льду я живой.

Там я – Ярослав Анисимов, тридцать девятый номер, центральный форвард, и я чертовски хорошо знаю, как звучит вкус победы.

Выхожу из раздевалки, гул голосов, шаги, смех. Я иду вперед, сосредоточенный, в голове уже рисую поле, тактику, каждое движение.

И тут передо мной кто-то вырастает, как стена.

Капитан «Стальных Зубров» Владислав Козырев. Здоровый, наглый, с ухмылкой, которую хочется стереть кулаком.

Мы почти одного роста, но он чуть шире в плечах, типичный «танк», который любит давить физикой.

– Анисимов, – произносит он, словно пробует вкус моей фамилии.

– Козырев, – отвечаю тем же тоном, чуть дернув уголком губ.

На секунду между нами повисает тишина. Воздух будто звенит. Если бы кто-то сейчас кинул монету на пол, звук был бы, как выстрел.

Он делает шаг ближе.

– Слышал, ты у нас звезда, – говорит он тихо. – Посмотрим, как твоя «звездность» себя поведет, когда я тебя в борт вмажу.

Я усмехаюсь.

– Ты сначала догони.

В его глазах мелькает раздражение. Он привык, что на его слова реагируют: боятся, злятся, защищаются. А я – нет. Я уже давно не ведусь на чужие понты.

– Смотрю, ты стал болтать больше, чем играть, – хмыкаю я и делаю шаг вперед.

– А ты опять будешь пыжиться, пытаться что-то доказать?

Мы стоим нос к носу, глаза в глаза. Как боксеры перед поединком.

– А я и докажу. На льду.

Это не просто соперник, это вызов. А я слишком люблю вызовы, чтобы от них отступать.

Но момент ломается, дверь соседнего кабинета открывается и в коридор выходит Терехова.

– Так, – строго произносит она, вставая сбоку от нас, – надеюсь, вы тут не драться собрались?

ГЛАВА 23.

Яр

Полина встает прямо сбоку от нас, настроена воинственно. Будто готова вот-вот сорваться вперед и разнимать нас. Да уж, не ожидал.

Козырев смотрит на нее жадно, и в его похотливом взгляде я отчетливо вижу: «о, еще одна добыча». Он улыбается так, будто уже имеет Терехову в своих мыслях.

– Красивая у вас медсестричка, – лениво бросает он, продолжая осматривать ее с головы до ног.

Полина спокойно кивает головой, не пряча свой бейдж. На нем черным по белому: «Полина Терехова». На секунду лицо Козырева кривится, интерес меняется на маленькую хитрость.

– Терехова? – он удивленно приподнимает бровь. – А твой отец тренер «Орлов»?

– Да, – четко и уверенно отвечает девчонка.

Козырев наклоняется чуть вперед, разглядывает ее, как товар на витрине.

– А ты кто такой? – прищурившись, спрашивает Полина. – Тебя я на нашей базе не видела.

– Я тот, кто отправит завтра ваших «Орлов» в свободный полет, – с гордо поднятой головой отвечает Козырев. – Подаришь поцелуй на удачу, красавица?

Я чувствую, как внутри будто кто-то дергает за рычаг, все мгновенно сжимается. По телу ползет горячая и колючая злость.

Он что вообще себе позволяет?

Да, Терехову я не перевариваю, слишком громкая, самоуверенная, постоянно лезет туда, куда не просят. Но вот это… вот это уже перебор.

Она стоит, руки скрещены на груди, подбородок чуть приподнят, готова ответить этому огромному шкафу, и, черт, в ней столько уверенности, что даже я на секунду забываю, как раздражает ее вечное «я все сама».

– Остынь, Козырев, – говорю я, глядя ему в глаза. – Иди ищи поцелуи в другом месте.

Козырев начинает тихо посмеиваться, словно я ему анекдоты тут травлю.

– А ты че, ее телохранитель? – тянет он недовольно. – Или просто боишься, что я окажусь для девчонки поинтереснее? Так ты ж вроде, Анисимов, на серьезные отношения не подкидываешься, девок меняешь как перчатки.

– Зависть – плохое чувство.

– Это не зависть, это жалось.

– Я сказал, заткнись, – повторяю уже жестче.

Он делает шаг ко мне, и между нами остается сантиметров двадцать.

– Расслабься, форвард, – ухмыляется он. – Завтра на льду поговорим, а девочка пускай сама решает кому улыбаться.

Мои пальцы непроизвольно сжимаются в кулак. Он специально это делает. Проверяет. И, самое поганое, что почти выбивает меня из равновесия. Стою и держусь лишь на морально-волевых. Этого у меня не отнять.

Полина вдруг делает шаг вперед, оказывается почти между нами.

– Все, парни, успокойтесь, – говорит она строго и упирается ладонями нам в грудь. – Никому из вас я улыбаться не собираюсь. Вы не в моем вкусе.

От ее заявления Козырева аж перекашивает. Он бросает на девчонку хмурый взгляд, мне становится смешно. Да, вот такая она, Полина Терехова.

– Это ты еще меня не рассмотрела, – он подмигивает ей и уходит.

Только когда он сворачивает за угол, я понимаю, что челюсть у меня сведена, а дыхание рваное, как после катки.

– Блядь, еще этого не хватало, – выдыхаю сквозь зубы и провожу рукой по лицу.

Полина поворачивается ко мне.

– Ты чего так завелся? – спрашивает спокойно, а я едва не врезал ее новому другу.

– Он вел себя, как последний…, – запинаюсь, подбираю слово, но в голове крутится только нецензурщина.

– Как прекрасно, Анисимов, ты наконец-то посмотрел на себя со стороны, – довольно улыбается девчонка.

– Я не такой!

– Этот тип просто любит произвести впечатление. И ты такой же.

Я смотрю на нее, и внутри снова что-то неприятно скручивается.

– Терехова, – говорю тихо, – если он тебя хоть пальцем тронет, я ему этот палец сломаю и засуну… сама знаешь куда.

Она хмыкает.

– Смешной ты, Анисимов.

Терехова собирается свалить, но я ловлю ее за руку и притягиваю к себе. Смотрю в ее карие бездонные глаза.

– Я не шучу.

– Я знаю. Но ты сначала над своим поведением поработай. А то мне даешь советы разораться в себе, а сам-то не лучше.

Она вырывает руку из моего хвата и уходит. Легкий запах ее духов остается рядом, будто специально.

Провожаю ее хмурым взглядом. Ненавижу, когда кто-то вот так спокойно уходит после того, как выбивает почву из-под ног. И ненавижу, что ее взгляд за секунду выбил из равновесия сильнее, чем все слова Козырева.

ГЛАВА 24.

Яр

Воздух в раздевалке густой, как кисель. Дезики, аммиак, резина – мой любимый коктейль. Раздаются звуки щелчков по шлемам, стук клюшек о лавку, свист вдохов. Все заряжены, будто перед полетом. «Сибирские Орлы» молчат, но напряжение гудит так, что если включить лампу, она перегорит.

Я сижу, шнурую коньки. Пальцы дрожат от волнения, адреналин кипит. Внутри будто разгоняется турбина. Сердце долбит в ребра, хочет вырваться на лед. Мне бы сейчас уже выскочить из этой раздевалки, сделать первый вброс, почувствовать, как лезвие режет лед, как клюшка ловит шайбу.

– Яр, ты опять выпил две кружки кофе вместо завтрака? – усмехается Демьян, застегивая шлем.

– Я просто готов, – бросаю я и хлопаю его по плечу. – А ты, как обычно, на тормозах.

– А ты, как обычно, на понтах, – он толкает меня локтем в бок.

В раздевалку влетает Пашка с выпученными глазами:

– Мужики, десять минут! Василич идет!

Мгновенно все выпрямляются, и в раздевалку заходит тренер. Резко наступает гробовая тишина, словно кто-то рубильник щелкнул.

– Так, парни, все просто, – начинает Василич, проходя вдоль скамеек. – Сегодня не про красивый хоккей. Сегодня про характер.

Он останавливается у доски, на которой уже чертит маркером схемы.

– «Зубры» лезут грубо, давят корпусом, провоцируют. Не ведемся. Дышим ровно, играем по позициям.

Я киваю, пальцы сжимают клюшку.

«Не ведемся»! Ага, легко сказать, когда эти уроды дышат тебе в затылок.

– Центральная линия – Анисимов, на тебе открытие, – продолжает Василич, оборачиваясь к нам. – Не геройствуй. Главное – вбрасывание, а дальше играем от обороны.

– Принято, – отвечаю я и чуть ухмыляюсь. – Но если увижу шанс, обязательно добью.

– Добей, но с головой, – хмурится тренер и стучит указательным пальцем по своему виску. – Нам не нужен герой, нам нужна победа.

Пять минут до выхода. Кто-то бьет ладонями по шлему – суеверие. Кто-то целует крестик. Кто-то просто закрывает глаза. А я просто дышу. Глубокий вдох и медленный выдох. С каждым вдохом чувствую, как внутри расправляются крылья.

Василич хлопает в ладони:

– Все, пошли работать!

Мы все поднимаемся почти синхронно. Металл коньков звенит по полу. Я беру клюшку, стучу ею об пол два раза – еще один мой ритуал.

– Поехали, родная, – шепчу себе под нос.

Когда дверь открывается, и нас заливает белым светом коридора, я чувствую только одно: это мой лед, мой матч, мой шанс.

Сегодня «Зубры» узнают, что значит столкнуться с закаленными «Сибирскими Орлами».

Ко льду идем вереницей, Василич гордо шагает во главе.

Холод, свет, гул трибун, все бьет по ушам, по глазам. Лед залит ровный, свежий, как чистый лист, на котором мы сейчас напишем свою победу.

Я выезжаю первым, публика ревет. Посадка полная, нет ни одного свободного места. Прожекторы лупят по шлемам, в воздухе чувствуется прохлада. Команда выстраивается, я качусь к центру, проверяю хват клюшки. Сердце бешено колотится, все тело дрожит от готовности.

И тут из соседнего бортика выкатывается Козырев. Он выезжает на лед со своей самодовольной ухмылкой. Останавливается ровно напротив меня. Лед между нами уже искрится.

– Ну что, Анисимов, – тянет он, скользя взглядом по мне. – Я тут слышал, ты любишь на девчонок ставить.

– И что?

– Предлагаю пари, – продолжает он, чуть наклоняя голову. – Кто выигрывает, тому и достается ваша симпатичная медсестричка.

Я замираю. Внутри будто кто-то врубает огонь на максимум. Пальцы сами сжимаются в кулак, клюшка скрипит в хвате.

– Повтори, – говорю тихо, чтобы даже шум трибун не сбил мой тон.

Козырев усмехается, забрало чуть приподнято, глаза наглые, светятся азартом.

– Слышал, ты не делишься. Вот и проверим, насколько твоя собственность тебе дорога.

– Есть один нюанс, Козырев, – цежу я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как внутри меня злость растет с каждой секундой. – Девчонка должна быть в курсе. Мы ставим только по ее добровольному согласию.

– А она согласна, – бросает он и лыбится еще шире.

Я аж выпрямляюсь:

– Че?

– И Поля даже пожелала мне удачи перед выходом на лед. Сразу видно, на чей хер она сегодня запрыгнет.

ВСЕ!

Мир будто глохнет, только мой пульс ебашит в ушах.

– Повтори, – шиплю я, делаю шаг вперед, почти касаясь его визора.

– Не напрягайся, форвард, – ухмыляется он. – Просто играем по-взрослому.

Скулы сводит, чуть зубами не скриплю.

– Ты не понял, – рычу я, – если еще раз скажешь хоть слово про нее, я тебя в лед вдавлю. Прямо тут, до свистка.

– Посмотрим, кто кого вдавит.

Судья пролетает между нами, раздвигает нас руками:

– Парни, спокойно! До матча две минуты, держите себя в руках.

Я делаю шаг назад, но взгляд от этого гандона не отвожу. Козырев улыбается, бросает последнюю фразу:

– Передай Поле, что я играю ради нее.

«Поле», мать твою!

Свисток.

Мы расходимся по своим линиям, но внутри я уже все решил. Сегодня не просто матч, сегодня самая настоящая война.

И на этом льду кто-то точно проиграет.

Я ничего не слышу, только лязг коньков, свисток и собственное сердце, которое бьется в груди. Центр льда, как пятый элемент, все решается здесь и сейчас.

Судья кидает шайбу, и мир рушится в одну секунду.

ГЛАВА 25.

Яр

Мир рушится, потому что теперь на льду только я и шайба, летящая вниз.

Вбрасывание – мое!

Мы били по разминке, знаем, как брать позицию. Я вхожу в дуэль, плечи развернуты, колено чуть согнуто, взгляд как у орла. Шайба падает на лед, и я быстро загребаю ее клюшкой. Первый рывок, первый контакт, и Козырев трется рядом, этот огромный «Зубр».

Он раскачивается для удара, думает, что будет первым. Мои инстинкты, как удар молнии. Не думать, а действовать. Подбиваю шайбу клюшкой, смещаю центр тяжести, и… удар. Плечом врезаюсь в корпус Козырева, бедро в борт, и урод летит назад.

Четкий хип-хит, идеальный по технике, но с отдачей. Козырев падает, бьется затылком о борт, и трибуна взрывается.

– ХИТ! – кто-то кричит с нашей лавки.

– Фол? – слышу голос Василича, как будто из-под воды.

Рефери поднимает руку. Для меня это все как в замедленной съемке: образ Козырева, который дергается на льду, судья, поднятая рука, и потом протяжный свист.

Штраф летит в мою сторону. Я не успеваю понять, какой именно, покажут на табло, но я вижу, как капитан «Зубров» встает, отряхивается, делает театральный жест в адрес судьи, и его подхватывает толпа.

Крики. Хлопки. Тут, в этой полосе света, все решается моментально. Демьян вылетает ко мне в зону, глаза выпучил.

– Яр, ты с ума сошел? – рычит друг, не глядя на судью.

– Я дал ему то, что он заслуживал, – отвечаю сухо.

Они ведут меня к штрафной лавке. Я слышу, как трибуны разделяются: наша половина кричит «Анисимов!», другая: «фол!».

Я сажусь на лавку штрафников, бью кулаком по бортику. Шлем давит, дыхание сбивается, ладони в перчатках мокрые.

На табло две минуты. Две блядские минуты, когда я не на льду, когда команда без меня.

Слышу за спиной Василича, он орет так, что аж слюни летят.

– Какого хрена ты на него полез, Анисимов?! Ты – нападающий, а не гребаный защитник!

Я сжимаю зубы и не оборачиваюсь. Если сейчас посмотрю, сорвусь. Так что мой затылок выдерживает гнев тренера. Он прав, блядь, но от этого только хуже.

Секунда.

Другая.

Третья.

Димон ловит бросок, шайба отскакивает, и тут же перехват противников.

– Держи его! – кто-то орет.

Не держат. Козырев уже несется по центру, широкие шаги, мощные толчки. Настоящий танк. Он будто специально ждет, чтобы я видел все из своей чертовой клетки.

Бросок. Щелчок. Гул.

Шайба в воротах. На табло вспыхивает: ГОЛ!

Фанаты «Зубров» ревут, музыка орет на полную, кто-то бьет по бортикам так, что дрожит стекло.

Козырев, урод, катается вдоль борта, поднимает клюшку, хлопает себя по груди, ловит овации. Проезжает мимо меня, взгляд в взгляд. Скалится. Медленно и до безумия бесяче. Даже через стекло я чувствую, как он меня провоцирует.

Ну, клоун. Сейчас, я выйду и раскатаю твою команду.

Я почти встаю с лавки, хотя толку, минуты штрафа еще не вышли. И тут я замечаю движение на противоположной стороне льда. Там, возле врачей, стоит Полина. В форме, с повязкой на рукаве, волосы собраны, лицо серьезное. Она внимательно наблюдает за игрой.

И вот Козырев, не отрывая от нее взгляда, берет и посылает ей поцелуй.

Нагло.

Специально.

Я замираю, Полина отводит взгляд в сторону, будто не заметила финт этого показушника.

Но я вижу. Я вижу все. И внутри все срывается с цепи. Глухой удар сердца, я уже не слышу сирены, не вижу табло.

Секунды ползут, как черепаха по дороге.

Я сижу, впившись взглядом в лед. Мои ребята бьются, рвутся, пашут, но без меня.

Без меня!

Демьян в зоне – зверь, лед под ним плавится. Он катит вдоль борта, уходит от двоих, делает резкий разворот, и из-под клюшки вылетает выстрел, пас на Пашку.

Пашка ловит, не моргая, и сразу бросок в створ.

Гул!

Шайба отлетает от щитков вратаря. Падла железная, ловит все, что летит.

Я подаюсь вперед, будто могу силой взгляда впихнуть шайбу в ворота.

– Дави! – ору в пустоту, хотя меня никто не слышит.

Димон ловит отскок, тут же выбрасывает шайбу в центр, Демьян уже на скорости.

И тут происходит столкновение!

Он жмет к бортику защитника «Зубров», тот аж гнется пополам, судья поднимает руку, но свисток не звучит, игра идет.

Болельщики ревут, кто-то топает ногами, трибуны гудят.

На табло отсчитываются последние секунды моего штрафа.

3… 2… 1…

Я вылетаю из штрафного бокса, как из катапульты. Лед под коньками трещит, я разгоняюсь, чувствую ветер, шум арены где-то за спиной.

Шайба у Пашки, он видит меня, наши глаза встречаются.

Он дает мне точный пас. Я ловлю шайбу на клюшку, выхожу вперед. Парни жмут защитников, теперь только я и вратарь.

Он чуть подается вправо, и этого хватает. Я дергаю корпусом, финт влево, кистевой!

Сердце замирает, и я улавливаю чистый и звонкий щелчок.

Шайба в сетке.

ГОООЛ!

Трибуна взрывается.

Скамейка скачет, Василич хлопает ладонью по борту.

– Да! Вот так!

Я довольно улыбаюсь, бросая взгляд на Козырева. Он мрачный, губы сжаты, злость читается даже сквозь визор.

Вот теперь 1:1, ублюдок. Сейчас я еще вам напихаю в ворота.

А потом мой взгляд цепляется за Полину. Она стоит у бортика, прожигает меня взглядом, и не скрывает настоящую улыбку.

И почему-то именно от нее, а не от гола, кровь в висках стучит громче, чем рев арены.